Глава IV. Блок Раб 5

*****

Резкий порыв ветра задул закат, как костерок в степи. Как-то вдруг, без сумеречного перехода, на землю пала ночь. Она набросила на небо ветхое покрывало. Через его бесчисленные мельчайшие дырочки сочился звезд свет золотой, а сквозь серповидную прореху на горизонте струился свет серебреный. Союзники ночи славили её приход. Пели соловьи, трещали цикады, в отдалении простуженно ухала сова.
Чавкали коровы, лошади хрустели овсом. Под звуки ночного оркестра Ой и мальчик трапезничали в молчании, передовая друг другу крынку с козьим молоком. Раб поделился половиной лепёшки. От своей половины мальчик отщипывал маленькие кусочки и скармливал их вислоухому щенку.
«Наверное, единственное близкое ему существо», – решил Ой, наблюдая, как преданно глядит щенок на своего хозяина.
– Как зовут твою собаку?
– Я назвал его Чан, господин.
– Очень хорошее имя, – усмехнулся Ой, – а главное – правильное.
С приходом ночи похолодало. На бархатном покрывале появились заплаты туч. Где-то далеко ворчал гром. Шло к дождю. Ой снял куртку и накинул её на плечи озябшего мальчика. Тот сделал слабую попытку отказаться, но Ой мягко настоял на своём. Он даже помог мальчику вдеть руки в рукава и застегнул ему молнию.
– Теперь только закурить, – сказал Ой, стряхивая крошки, – и все коренные потребности будут удовлетворены.
Раб по своему обыкновению не ответил.
– Пора бы спать, – Ой посмотрел на мальчика.
Он, вероятно восприняв замечание Оя как команду, поднялся и удалился в дальний конец хлева. Оттуда он принёс большую охапку соломы для Оя, и, сходив ещё раз, принёс солому для себя. Укладываясь, Ой невольно вспомнил ночёвку в поле в телесном воплощении Игоря Запруды. Вот также солома пахла мышами. Когда же это было? Дней десять назад в реальном времени и вечность в относительном.
Раскаты грома становились всё ближе. Вот грохнуло с ужасающей силой у самого хлева, на миг молния осветила всё ослепительным белым светом и небо прорвалось. Забарабанили первый крупные капли по крыше, застучали по стенам, зашлёпали по земле, вздымая фонтанчики пыли. Но очень скоро все звуки слились в ровный гул летнего ливня.
Закинув руки за голову, Ой лежал на соломе, уставившись в темноту и прислушиваясь к шуму дождя.
– Хочешь, я расскажу тебе сказку?
– Сказку, – отозвался мальчик, – расскажи.
Ой представил, как мальчик безучастно пожал плечами и улыбнулся этому видению.
– Когда-то, в одной стране жил-был мальчик…
– Что такое страна? – перебил его Раб.
«Какая непроглядная темнота!».
– Забудь это. Я начну сначала. Когда-то, давным-давно жил да был мальчик, вроде тебя, по имени Данко Горячее Сердце. Люди в селении жили мирно и сыто. Они сеяли рожь, молотили пшеницу, пасли скот.
– Поливали цветы, – вставил мальчик.
– Поливали цветы, – согласился Ой, – Данко в селении служил водоносом.
– Как я?
– Как ты, мой мальчик, как ты. Всё было хорошо, но однажды в селение пришли солдаты…
– Легионеры?
– Легионеры.
«Надеюсь, Макс Горький не обидится на переосмысливание его текста».
– На постой? – спросил мальчик.
– Нет, не на постой. Они пришли с недобрыми намерениями. Они убивали мужчин, насиловали женщин, а малолетних детей угоняли в рабство. И тогда люди, оставив свои хижины и поля, ушли в дремучий лес. Это был плохой лес. Ни один луч солнца не проникал сквозь густые кроны. В нём были гнилые болота с ядовитыми испарениями, убивающие людей. Волки и тигры по ночам приходили к стойбищу и воровали детей. Пантеры и леопарды прыгали с деревьев на людей. Люди гибли, им было плохо.
Старейшие и мудрейшие собрались на совет. Много дней они спорили, не в силах найти ответ. В селение возвращаться нельзя. Там находились легионеры. В лесу оставаться нельзя, иначе все умрут. А куда податься никто не знал. И тогда на совет пришел Данко Горячее Сердце.
«Надо идти через лес», – сказал Данко.
«Зачем ты нам мешаешь, – сказали старейшины, – зачем ты прерываешь наш совет?».
«Пока вы тут сидите, – ответил Данко, гордо вскинув голову, – люди умирают от болезней, их пожирают хищники. Чем сидеть без толку, лучше куда-то идти».
«Коли ты знаешь куда идти, – сказали старейшины, – веди нас».
И Данко их повел. Всё гуще и темней становился лес, всё ядовитей становились испарения, всё больше хищников бродили вокруг людей. И возроптали малодушные старейшины.
«Ты обманул нас, Данко, – сказали они. – Ты не знаешь куда идти. За это мы тебя убьём».
Ненависть к трусливым людям холодной змеёй вползла в сердце Данко, но он изгнал ненависть, и его сердце наполнилось горячей любовью.
«Я не обманул вас, – ответил им Данко, – я укажу вам путь».
Он разорвал себе грудь, вынул горящее сердце, и оно разогнало темень и мрак дремучего леса.
«Идите за мной!», – крикнул Данко, и он смело пошел вперед.
Как и прежде люди умирали от испарений, гибли от клыков и когтей хищников, но они уже не роптали, ибо их вело вперед горящее сердце гордого Данко. Долго ли, коротко, да только стал лес редеть и вдруг закончился. Люди вышли на опушку. Пред ними расстилалась огромная зелёная долина, вся заполненная солнцем. Голубая река протекали по долине. На плодородных холмах росла высокая трава.
Ой замолчал, не зная, как завершить легенду.
– А дальше, – требовательно сказал мальчик.
«Конец легенды должен быть как можно более привлекательным».
– Дальше… Люди зажили весело и счастливо. Всего было вдосталь: и хлеба, и мяса, и вина. А Данко Горячее Сердце стал их императором.
– Я хочу быть как Данко, – горячо шептал мальчик, – хачу осветить людям путь и стать императором.
«Гм, гм, – улыбался Ой в темноте, – если бы ты только знал, что ты уже император».
– Конечно, мой славный мальчик. Если очень хотеть и твёрдо следовать к цели, обязательно придёшь туда, куда наметил. А сейчас пора спать, – Ой широко зевнул, – утро вечера мудренее, – сказал он, поворачиваясь на правый бок, – спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Ой заметил, что мальчик не добавил «господин», и это был добрый знак.
Случайные цветовые пятна и круги, плавающие под закрытыми веками Оя, стали складываться в осмысленную картину.
После собрания в красный уголок сельсовета вошли четверо. Председатель стал за колченогий стол под засиженным мухами портретом вождя. Инструктор вальяжно расположился в единственном кресле, прихотью судьбы попавшее в красный уголок из усадьбы, которая сгорела еще в восемнадцатом. Парторг и Агроном скромно сели на стульях у входа.
Обсуждалась предстоящая посевная. Председатель сыпал гектарами и процентами, Инструктор сопровождал каждую цифру словами: «мало», «надо больше»; изредка гектарную речь председателя он подхлестывал грозным: «партия вас не поймет». Покончив с ритуалом обсуждения посевной, перешли к следующему пункту повестки дня.
Инструктор откашлялся, как оперный певец перед сложной арией.
– Процент раскулачивания в вашем колхозе ниже среднего по району.
– Дык, товарищ Семеныч, – тщедушный Председатель беспомощно развел руками, – некого раскулачивать, усех забрали. У прошлом месяце последнего взяли.
– А ты изыщи, товарищ Коротков, изыщи резервы, иначе, – Инструктор строго поглядел на съеживавшегося Председателя, – партия вас не поймет. Сами небось знаете какая нынче напряженная международная обстановка.
Все молчали, сознавая, что уменьшить напряжение международной обстановки может лишь изысканный кулак колхоза «Красный петух».
– Что скажешь, Парторг, – Инструктор грузно, всем телом повернулся к двери.
Парторг резво вскочил и по-военному вытянулся. Инструктор плавным жестом пухлой ручки усадил Парторга на место.
– Есть тут у нас один, – задумчиво сказал Парторг, – бывший поп. Церковь давно сгорела по заданию диверсии этого, как его, – Парторг поднял глаза к грязному потолку, густо покрытому лохмотьями пыльной паутины, – объединенного центра заграничной оппозиции.
– Заграничного центра объединенной оппозиции, – машинально поправил его Инструктор.
– Я ж и говорю, – обиделся Парторг, – центра. Затаился он, гнида поповская. Но чует моё пролетарское сердце – вражина он международной обстановке.
– А я что говорил, есть резервы! – обрадовался Инструктор, – а ты, товарищ Коротков, – он снова, под скрип барского кресла, развернулся к Председателю, – заладил своё: нету, да нету.
– Побойся бога, товарищ Семеныч, – воскликнул Председатель, – какой же он кулак!
– Бога бояться – власть не имать, – сказал Инструктор и подумал: надо запомнить и вставить на бюро райкома... нет, лучше не вставлять, неправильно истолкуют.
– Да нет у него ничего, – упорствовал Председатель, – шиш в кармане, да вошь на аркане – вот и всё его кулаковство.
– Но, но, – нахмурился Инструктор, – ты тут мне контру не разводи. Сказано кулак – значит кулак. Завтра же пришлю конвой арестовывать бывшего попа, а ныне кулака... – он вопросительно посмотрел на Парторга, – правильно, Петрова. А вы, – Инструктор всем троим погрозил кулаком, – смотрите не спугните его.
– Вот интересно, – сказал Агроном, нахально сидя на стуле, – а если бы сюда явился сам Господь Бог с двумя ангелами, что бы мы делали?
«Проверяет, гад», – подумал Инструктор.
«Свихнулся, – опечалился Председатель, – где я найду другого агронома».
«Перепил, как есть перепил», – тяжелым камнем ворочалась мысль в похмельной башке Парторга.
– Я паду ниц и уверую. Ты, товарищ Коротков, постараешься не заметить его, как третий год не замечаешь голодных племянников. Ты, – Агроном пальцем ткнул рядом сидящего Парторга, – обматеришь всех мракобесами и хлопнешь дверью. А вы...
«Пора брать в свои руки», – решил Инструктор.
– Товарищ Сталин, – осторожно, словно продвигаясь по гнилому болоту, начал он, – не раз учил нас, что партия и народ едины...
– А я что говорю, – бесновался Агроном, – едины. А где ковать единство, как не на платформе веры.
Блеснула молния, а когда глаза привыкли к тусклому освещению керосиновой лампы, все увидали трех гостей. С огромными крыльями архангела в форме лейтенанта НКВД и двух красноармейцев с примкнутыми штыками и скромного размера крыльями, растущих прямо из серых шинелей.
– Ну что, архаровцы, – весело спросил лейтенант-архангел, – будем разоружаться, будем признаваться-каяться, или как?
– Конечно будем, – ответил за всех находчивый Инструктор, – только скажите в чем?
Парторг и Председатель, открыв рты, во все глаза глядели на задиристого Архангела. А агроном пал ниц.
– Уверовал, уверовал! – тоненьким голоском верещал он, елозя по грязному полу красного уголка, – пощади, пощади!
Ой проснулся.
«Приснится же такое», – думал он, ёжась от утренней свежести.
Мальчика на месте не было. Только щенок Чан, свернувшись в клубочек, повизгивал во сне. Может ему снится сахарная косточка, или солнечная полянка, где можно бегать за бабочками и пугать земляных жаб. Однако, где же мальчик?
«Пощади, пощади!», – донесся снаружи визгливо плачущий голос.