Corona Boreаlis Глава6

               
               

    Остававшийся  до  отъезда  в  Констанц,  день  Серов провел , слоняясь  по  Бланкенхайну.  Посетил  магазин  фарфоровой  фабрики.  Накануне, роясь  в стеллажах  библиотеки , он нашел  журнал  с  изложением  истории  этой  мануфактуры.  Вильгельм  Шпек  основал  предприятие  в 1790г. Уже  через  семь  лет  принял  участие  в  Лейпцигской  ярмарке . Фирменным  знаком  его  фарфоровой  посуды  была голубая   буква «S» под  глазурью. Кроме  посуды, выпускались  фарфоровые  курительные  трубки  разнообразных  форм. Кое-что  из продукции  того  времени  дошло  до  наших  дней,  например, свадебный  сервиз,  подаренный  дочери Вильгельмине. К 1816г. на  фабрике  трудились  155 рабочих. Бланкехайнский  фарфор  очень  ценился, что , в  частности,   отмечал  в  своих  дневниках  Гете. Умер  Шпек  в  1830г.  в  возрасте  семидесяти  лет.  Во  времена  второй  мировой  войны  фабрика  выпускала  изоляторы  и  посуду  для  вермахта.  В  1947г. (подробность  вообще  характерная  для  немецкого  отношения  к  истории) на  фабрике  была  открыта  кухня  для  сотрудников,  где  работники  могли  получать  горячее  питание  в  добавление  к  продуктовым  карточкам. А  с  первого  июня  1948г.  каждый  сотрудник  получал  дополнительно  к  зарплате  40  сигарет ( радость  для  курильщиков  и  объект  обмена  для  некурящих).
     Все  полки  магазина   были  заставлены  столовой  и  чайной  посудой белого  цвета  без  какого-либо  рисунка. Не  будь  предстоящего  перелета  в  Америку,  Серов, пожалуй, приобрел бы  для  дома  какой-нибудь  сервиз,  но  таскать  за  собой  короб  с  тарелками  представлялось  в  сложившейся  ситуации  невозможным.
    «Zur  Krone»  по  случаю  среды, к  сожалению, оказался  закрытым,  и    пришлось поискать    другого  места,  чтоб  попить  пива.   Вскоре  он  такое  нашел – неподалеку,  на  той  же  улице,  на  открытой  терраске  перед  входом  в маленький  ресторанчик, где  в  витрине  рекламировалась  марка  пива «Bit».  «Bitte  ein  Bit».   И  опять, уже в  который  раз   за  последние  дни, он  наслаждался  своим  сибаритством, в  одиночестве  сидя  за  круглым  столиком,  опустошая  кружку и  поглядывая  на  залитую  солнцем тихую  улицу  и  парк  напротив. Он  думал  о  том,  что  завтра  окажется  на  Boden See  -   в   местах,   которые   любил  и  по  которым  скучал,  желая    увидеть их  снова  и  снова.   Они  поедут  на  двух  машинах,  утром  за  ними  должен  заехать  Мартин -  племянник  Инги . Ему  около  сорока,  живет  он  в  Konstanz,  а  работает  во  Фрайбурге  в  какой-то  строительной  компании. Странно,  и  Серову самому  было  это  непонятно  -     некоторые  города  он  даже  в  мыслях  предпочитал  называть  по-немецки,  а  какие-то  по-русски. Впрочем, это  касалось  не  только  географических  названий.
     Но,  когда  рано  утром  он  проснулся  и, бреясь  в  ванной  комнате, выглянул  в  окно,  в  сад, то  не  увидел никакой другой машины, кроме  «вольво», и  расстроился, полагая,  что  Мартин  не  приехал,  и отъезд  отложится. Но оказалось, что  он  просто  не  заметил  со  второго  этажа «ситроен»  Мартина – минивэн, припаркованный слишком  близко  к  стене  дома. И когда  он  в  расстроенных  чувствах  пил  кофе  на  террасе,    к  нему  из  библиотеки  вышел  крепкий, загорелый, с  большими  залысинами  на покатом лбу,  брюнет в  замшевой куртке,  с приветливой  улыбкой  по-женски  сочных и  пухлых  губ  и   ясным  взглядом  карих  глаз. Представившись,  Мартин  сказал,  что  приехал  поздно  вечером,  когда  все  уже  спали. В  ожидании  пробуждения  остальных  домочадцев Мартин  принялся рассказывать о  своей  фирме  - они  строят  подземные  тоннели,  подземные  гаражи… он  даже  не поленился  и  притащил  из  машины  ноутбук  и  показал  фотографии,  увлеченно  демонстрируя  воздвигаемые ими объекты.
    К  завтраку  мутти   вышла  в  прекрасном  настроении, одетая  в  ярко-желтый  костюм. Да, она навсегда  оставляла этот  дом  в  Бланкенхайне, но  всем  своим  видом  хотела  показать,  что не  грустит  и  готова  к  переменам. Инге  же  еще  предстояло  сюда  вернуться,  чтоб  докончить  имущественные  дела  и  заняться  отправкой  мебели  в  Америку.
   Как  ни  спешили  со  сборами, но  отъехали  поздно, в  десять. Серов высказал  пожелание  ехать  с  Мартином. Мутти, Офелия и  грингауты  погрузились  к  Инге. День  становился  все  жарче,  солнце  палило  нещадно,  и  он  чувствовал,  как  припекает  его  согнутую  в  локте  правую  руку,  выставленную  в  открытое  окно. Чем  дальше  они  отъезжали,  тем  теснее  становилось  на  автобане,  перед  Франкфуртом и  вовсе  все  полосы  оказались  заняты,  так  что  пришлось тащиться  шагом. Выслушав  по  радио  информацию  о  пробках,  решили ехать  через  Вюрцбург. До  этого  Серов  никогда  не  был  в  Баварии,  но  автобан  всюду  одинаков  и  никаких  особенностей  в  баварском  пейзаже  он  не  заметил.  Проехав  Вюрцбург, решили свернуть  на  стоянку, чтоб  немного «размять  кости» и  выгулять  собак. Мутти по-прежнему  держалась  очень  бодро,  казалось  тридцатиградусная  жара  не  доставляет  ей  никаких  неудобств,  она  оставалась  в  своем  желтом  жакете  и легко  поднялась  по  лесной  тропинке на  невысокий  холм,  поддерживаемая  Ингой. За  ними,  поделив  собак, последовали  Мартин и  Офелия. Серов  предпочел  подождать  их  в  тенечке,  присев  на  лавку  из  массивного,  распиленного  вдоль  бревна.
        Весь  дальнейший  путь  он изнемогал  от  жары, от  горячего  сухого  воздуха, врывавшегося  в  открытое  окно, и  почувствовал  облегчение  только  когда  увидел  вдалеке   блиставшее  голубое  зеркало  Бодензее  и  шпили  Radolfzell  над  верхушками    деревьев. Увиденная  картина  означала  не  только  конец  утомительной  поездки,  но  и  долгожданную  встречу  с  любимыми местами, по  которым он  тосковал. Скорее  всего  многие  из  них  он  не  посетит  в  этот  раз, скорее  всего дело  ограничится  лишь  Кonstanz,  но все  равно  сознание  того, что  он  вернулся  на  Бодензее, наполняло его сердце восторгом  и  радостью. Отсюда  уже  рукой  подать  до Wangen,а  - когда-то  тихого  еврейского  поселения  на  склоне  горы,  на Unterseе, в  трех  километрах  от  швейцарской  границы.. Он  вспомнил,  как  тогда ,  после  Нового  Года, выпал  снег, укрыв коричневые крыши  богатых одноэтажных  вилл,  и  тут  же  растаял  к  полудню. И  едва  начавшаяся тогда  зима  на  Boden  See  больше  не  возвращалась.  Он  вспомнил   поездку  в Stein  am  Rhein,  в Швейцарию, где  они  закупили  продукты  к  Новому  Году,  бродили  по  ратушной  площади  и  после,  переехав  Рейн,  взобрались  на  машине на  вершину  холма,   откуда  открывался  незабываемый,  захватывающий вид  на  огромное  европейское  озеро ,  чьи  холмистые, украшенные  хвойными  лесами, берега оставались  темно-зелеными  в  конце  декабря,  безо  всяких  примет  зимы. Он  вспомнил Geienhofe,  дом-музей  Отто  Дикса, где художник  провел  последние  годы  жизни. А  где-то  рядом  дом  Гессе,  куда   так  и  не удосужился  заглянуть. Он  вспомнил  и  поездку  в  Меерсбург  в  день  трех  святых  королей, и  как  они  по  пути  заехали  в  Radolfzell  и  навестили  там  фрау  Хельгу,  жившую  тогда  в  однокомнатной  квартире в    многоэтажном  доме,  а  потом  сделали  остановку  в  Birnau,  где  осматривали  католическую  церковь  с  разбитыми  вокруг  виноградниками. Инга  тогда  еще  обратила  его  внимание  на  солнечные  часы  на  фасаде  церкви, сказав,  что  католики  всегда  трепетно  относились  ко  времени. В  Меерсбурге ,  гуляя  по  улочкам,  они  то  и  дело  натыкались  на  аптечные  вывески, и ,   спросив  Кенига ,  как  ему  нравится  город,  тот  буркнул : «Zu  wenig  Apotheke».   Целью  их  поездки  в  Меерсбург  был   средневековый  рыцарский  замок,  сохранившийся  в  первозданном  виде  с  подвесным  мостом  через  пропасть, с подземным  ходом, вырытым  до   берега  озера, с  колодцем-тюрьмой  рядом  с  гербовым  залом… Позже  замок  облюбовала  для  проживания  известная  поэтэсса  Германии  с  трудно  запоминаемым  именем. Ни  разу  за  многие  столетия  замок  не  был  захвачен  неприятелем. Он  вспомнил  краткий  заезд  в Mettnau,  когда  они  с  Кенигом  возвращались  из  Кonstanz, и  около  часа  пробирались  сквозь  заросли  дикого  кустарника  и  пожухлого  камыша на  берегу –  природно-охранная  зона и тут запрещалась какая-либо  деятельность  человека,  здесь  имела  право   созидать  только   природа. Место  было  знаменито  еще   тем,  что  здесь  находился  санаторий    летчиков  Люфтганзы. А  еще  можно  было  вспомнить  и  Schienen, и Singen, где  они  с  Кенигом  навещели  Ингу  в  больнице,  куда  она  попала  с  переломом  лодыжек, и вспомнить Mainau -  остров  цветов,  и  конечно   Reichenau…
       Но  они  уже  въезжали  в  Коnstanz  Миновав  мост  через  Рейн, с  развевающимися  на  парапете   флагами  государств  Евросоюза,  сразу  свернули  налево  и , проехав  незаметный  железнодорожный   переезд,   очутились  во  дворе  Insel-Hotel,  где  Ингой   были  забронированы  номера.
      Шикарная  идея – перестроить  средневековый  доминиканский  монастырь  в пятизвездочную  гостиницу, входящую  в  сеть  Steinberger отелей.  Во  время  своих  прежних  посещений  Konstanz  Серов  видел  этот  отель  издали  -  белое  четырехэтажное  здание  с  зелеными  ставнями  окон  на  самом  берегу  озера – одна  из  визитных  карточек  города., запечатленная  на  открытках и  журнальных обложках.  Младший  сын  Кенига  - Михаэль, проводил   здесь  свой  медовый  месяц. 
   Выгрузив  мутти  и  собак,   прошли   к   Reception.  Рядом  с   портье  стояла   ваза  с  дармовыми  яблоками  для  постояльцев.   Проблем  с  размещением  не  возникло, прислуга  уже  выкатила   стойки-тележки  для  багажа  и, льстиво восхищаясь  (что  и  говорить) действительно  красивыми  псами,  сопроводила  компанию  до  лифта.  Серову  достался  одноместный  номер  на  третьем  этаже. Ключ – магнитная  пластиковая  карточка.  Очень уютный  номер, насыщенный  чудным легким  запахом  благородного  дерева, пошедшего  на  отделку комнаты  и  мебель.  На  столике   бутылка  красного  вина  и белая  фарфоровая  миска   полная    свежей  сочной  клубники.  Из  окна  открывался  вид  на   порт, статую  Империи  и на  крошечный  парк  из  каштанов     с одинаково  подрезанными стволами  и  ветвями.
      Оставалось  совсем  немного  времени,  чтоб  успеть  принять  душ  - на  семь  часов    заказан ужин  в  одном  из  ресторанов  отеля – Dominikaner  Stube. Наспех  ополоснувшись , он облачился  в  белый  махровый  халат  и  осушил  волосы  феном.  «Скоро  надобность  ухода  за  волосами отпадет  сама  собой»  -  разглядывал он  свое  отражение  в  просторном  зеркале  ванной  комнаты. «Надо  переходить  на  короткую  французскую  стрижку, ибо  нет  ничего  хуже,  чем  неряшливые  седые   лохмы,  усиливающие  облик  старости». Извлеченная  из  чемодана  белая  сорочка  оказалась   ожидаемо  мятой, оставалось  надеяться,  что  под  пиджаком  будет  не  слишком  заметно. Галстук решил  не надевать -  наверняка  в  ресторане  будет  жарко.  «Обойдемся  сегодня  без  «гаврилы» - так  называл  галстук   Боровой,  его приятель  и  сослуживец –тоже  доцент  на их  кафедре  и  классный  хирург,  потомственный.  Его  отец  - хирург с  мировым  именем, специалист  в хирургии желудка  и  особенно,  по дивертикулам   кишечника, заведовал  кафедрой  в  их  академии. Дед  тоже  был  хирургом  где-то  в  Карлаге.   Да…  с  Юрой  немало  было  выпито  в  «доцентской»  наверху.  Зачинщиком  обычно  выступал Боровой, где-то  раз  в  неделю  в  конце  рабочего  дня  предлагая  раскатать  бутылку,  а  вот   Серов, раз  уж  это  случалось,  обычно  настаивал  на  продолжении.   Дело,  как  правило,  заканчивалось  распитием  пива у  киоска  на  Московском  вокзале,  куда  он  провожал  Борового  до электрички. Юра  жил  в  Колпино  со  второй  женой  и  маленьким  сыном Отполировав  все   парой  бутылок «Балтики», Юра  садился  в  пригородный  поезд,  и  благополучно  засыпал, проезжая  свою  остановку. Просыпался  на  конечной  станции – Рябово,  уже практически  в  новгородской  области,  где  до утра ждал на  перроне  встречную  электричку,  так  и  не  попадая  в  этот  день  домой. Как  это  терпела  его  жена  непонятно. Прошло  уже  два  года,  как  Юра  умер. От  инсульта. До  этого  два  года  жил  парализованный,  и  свое  пятидесятилетие встретил  в  инвалидной  коляске. Серов  вспомнил,  как  приехал  к  Юре  в  колпинскую больницу  на  следующий лень  после  того,  как  случился  инсульт.  Юра  лежал  в  реанимации,  и  не  узнал  его.  Очень  тяжелый  был. Через  неделю  его  перевели  в  НИИ нейрохирургии, где  вся  профессура своя, академическая. Предложили  оперировать -  убрать  гематому, но  старший  Боровой  согласия  на  операцию  не  дал .Может,  и  правильно,  больно  высокая  летальность  при  таких  операциях,  хотя  если  все проходит удачно, прогноз  на  восстановление лучше,  чем  при  консервативной  тактике. . Потом  Юру  перевели  к  ним, в родную  больницу №1, на  родное  отделение. В  « доцентской»   поставили  койку, так  было  легче  заниматься  с ним реабилитацией – весь  персонал  помогал, чем  мог. Ведь Юра  всегда был  всеобщим  любимцем – остроумный,  большой  полный  мужчина, с  густой  русой  бородой  и пронзительно  синими глазами, а в  операционной  за  ним ,  как  за  каменной  стеной.  Вот  только  с  родителями  отношения  у  него  были  натянутыми. Даже  странно, Юра  - единственный ребенок  у  них. Но все  имущественные  вопросы  решались   в  пользу первой  юриной  жены и сына  от  первого  брака. Болезнь  Юры  ничего  не  изменила,  постоянно  шли  какие-то  распри   из-за   наследства… Позже  Серов  несколько  раз  навещал  Юру   в  Колпино. Маленькая  квартира  принадлежала  Марине –второй  жене.  На  кухне  был  затеян ремонт,  пахло   краской,  на выкрашенном  полу  доски  проложены,  сдвинутая  мебель… И  этот  фон  казался  таким  же   безнадежно  унылым  и  нескончаемым  до  получения  результата,  как  и  лечение  паралича  у  Юры.  Умер  он  одиннадцатого  сентября.  за  год  до  атаки  террористов  на  торговый  центр.   Повторный  инсульт…  На  поминках    сказал: «Не  надо  думать,  что  Юрий  Анатольевич  умер. Он  просто  заснул  в  электричке  по  своему  обыкновению и  укатил  от  нас  в  Рябово…».
    Спустившись  в  Dominikaner  Stube  ,  он  увидел,  что  Инга  и  Мартин  с  семьей  уже  сидят  за  столом  в  углу  зала. Мутти,  уставшая  от  переезда, осталась  в  номере  под  опекой  Офелии, и ужин  им  подадут  в номер. Мартин  был  с  женой  и   десятилетней  дочкой  - Ханной.  Очень  живая, худенькая, черноволосая  девочка  с  большими  темными  глазами.  Инга  почему-то  была  недовольна  ею,  хотя  ребенок  вел  себя  безукоризненно, она  рассказала Серову о  своей  учебе  в  классической гимназии, какие  языки  изучает – греческий,  французский, латынь; каким  спортом  занимается.. Искренне  заинтересовалась  тем,  что  Серов  из  России  и  предложила  ему  свою  дружбу. Из  беседы  с  Ханной  он  выяснил,  что  девочка  плохо  знает  немецкую  литературу,  и  даже решил  было подарить  ей  Гауфа,  купленного  в  Эрфурте,  но  потом  передумал – нет, это  для    Верки.  Позже  он постарается  подыскать  Ханне  что-нибудь  в  местных  книжных  магазинах.
    Заказали жареную  рыбу,  что  водится  только  в  Боденском  озере (названия  он  не  запомнил  и  не  смог  бы  определить  к  какому  виду она  принадлежит).  Инга  посетовала,  что  рыба  исчезает  из Boden  See  и  тому  виной  очистительные  сооружения. Да,да. Оказывается, слишком  чистая  вода -  это  тоже  плохо, рыбе нечем кормиться. Это  уже  стало большой и  реальной проблемой  для  местного рыболовства .Жители   Райхенау останутся  без  работы, ведь  их  основное  занятие  рыболовный           промысел. 
    Ресторан  «Dominikaner  Stube”   выдержан  в  стиле  монастырской трапезной –квадратные  ячейки больших  окон, тяжелая,  массивная   деревянная  мебель, но  без  аскетизма. Официантка, принимавшая   заказ – прелестная  полненькая  блондинка  в  национальном  швабском  платье,  с  зычным,  но  все  же  нежным голоском,   выглядела  очень  сексапильно,  так  что  в  голову лезли  всякие  фривольные  фантазии, естественно  бесплодные.  Как  он  и  предполагал,  в зале  было  жарко  и  вскоре  под  предлогом  покурить,  вышел   наружу,   на  воздух.   Моросил  едва  заметный  дождь. Внутренний  двор  отеля,  как  у  всякого  доминиканского  монастыря,  имел  форму  правильного  квадрата,  свободного  от  пышных  насаждений -  только  травяной  газон.  По  всему  периметру  квадратного   двора  шла    арочная  галерея,   украшенная   картинами,  выполненными   в  технике  масляной  настенной  живописи  на  темы  истории города Кonstanz  и самого монастыря. Внимательное  изучение   картин  Серов  решил  оставить на  потом. Выпитое  за  столом  вино  добавило  легкой  дремы  в  усталость  сегодняшнего  дня, и  вернувшись  к  компании, он  хотел  только  одного – поскорее  очутиться  в  своем  номере.
    Мартин, напротив,  выглядел  очень  бодрым,  впрочем,  как  и  Инга. «Железные  немцы» - подумал  Серов – «Хорошая  черта  нации – выносливость, она  предтеча  оптимизму,  чего  мы,  русские,  большей  частью  лишены». Мартин  сообщил, что  послезавтра  здесь  открывается  «Flohmarkt” -  барахолка,  блошиная ярмарка. « Это  любопытно»,  и  предложил  Серову составить  им  компанию  в  прогулке  по  городу. Инга  сказала,  что  к  сожалению у  нее  на  это  время  запланирована  встреча  с   банковским  агентом, и  что  она  будет  завидовать  им,  так  как    сама  обожает  барахолки.
    Вечером, чистя  зубы  и  сплевывая  пасту  в  белоснежный  умывальник, он  вновь  испуганно  ощутил  предстоящую  разницу в  комфорте  между  жизнью  в  Германии  и  Монголии. «Куда  ты  собираешься  их  засунуть? – думал  он  о  своих.  - Сюда  бы  их  привезти… Зачем  тебе  одному  вся  эта  роскошь  сейчас?».
    Он  включил  телевизор  и  открыл  мини-бар. Хирурга  трудно  удивить  ассортиментом  напитков; чего-чего,  а всяческих  бутылок, поднесенных  благодарными  пациентами,  за  свою  жизнь  он  повидал  немало, но содержимое полированного   шкафчика  приятно поразило. Продолжая думать о  семье  и  о  предстоящем  принятии решения, которое  должно  было  радикально  изменить   жизнь, он  принялся  опустошать  мини-бар.  Он  не  подозревал,  что  за  мини-бар  даже  в  пятизвездочной  гостинице  нужно  платить  отдельно.