Глава 6

День 13.
                Беды и близнецы никогда не приходят в одиночку.
                Беды обычно приходят парами – пара за парой,
                пара за парой, пара за парой…
                (“Следствие Кона из закона Мерфи”)

- Олена еще не пришла? – спросил Сатановский бегавшего взад-вперед по приемной Водяного.
- Нет, - ответил Дмитрий. – Тут без нее полная неразбериха. Не понимаю, что могло ее задержать!
- Домой звонил? – Эразм остановил его взглядом.
- Думаешь, это серьезно? – спросил Водяной, набирая номер Луны. – Не берет никто. А нет, вот… Олена? А, это вы Алексей?! – Сатановский вспыхнул. – Уже едет, говорите? Спасибо, до свидания. – Дмитрий повесил трубку. – Едет уже. Ждем.
Но ждать им не пришлось. Тут же в приемную впорхнула счастливая Олена и с порога выпалила:
- Поздравьте меня! Я выхожу замуж!
Водяной развел руками и уставился на Сатановского. Эразм бешенно вытаращил глаза и неподвижно замер. Со стороны они напоминали Добчинского и Бобчинского после слов: “К нам едет ревизор!” Конец действия. Немая сцена.
                ***
И так – премьера! Впервые в Народном театре показывают “Много шума из ничего” Шекспира. Этими же словами можно назвать и то, что творилось за кулисами.
- Где? Где? – испуганно приставал ко всем Захар Кривошей, что-то ища. – Вы не видели?.. А?.. Вы не видели мою вторую сережку из левого уха?! Я же без нее никогда на сцену не выхожу!
Он подлетел к спокойно сидящему Вове Ломовцеву, который размеренно стучал себя по темечку, и с воплем: “Мозг! Помоги!” – так дернул его за монашескую рясу, что она разорвалась, чуть ли не пополам.
- Да что ж за день сегодня такой, - тяжело вздохнул Мозг, которому так и не удалось по традиции стукнуть себя ровно сто тридцать раз, и побежал в костюмерную срочно или зашиваться, или подобрать новый наряд.
Актеры, даже “народники”, - народ ужасно суеверный. Например, Настя Влюбимцева перед спектаклем всенепременно читает “Письмо Татьяны”, но так, если бы его написала Ольга Ларина, а не дикая, печальная, молчаливая девица. Конечно, обожаемого “Черного Человека” любимого Сергея Есенина - на разные голоса. И, в завершение, стихотворение некоего Мятлева:

"Мы не скорбим от поражений
И не ликуем от побед,
Источник наших настроений -
Дадут нам водки или нет?
Зачем нам шумные победы?
Нам нужен мир и тишина,
интриги, сплетни и обеды
с приправой женщин и вина".

У остальных тоже были свои тараканы в голове…
Женя Агакий скромно шаманил в сторонке. Из-за этого его жутко боялся Захар Кривошей, непременно даривший другу свои многочисленные амулеты, оставшиеся еще со времен Салехарда. А там разные ханты, манси, северное сияние, олени да шаманы… Захар был просто счастлив, когда уехал от них по маршруту Питер – Москва – Питер! Но Агакий не отказался от своих привычек.… И потому сейчас Жене никто не мешал.
- А где наши главные девушки? – поинтересовался Режиссер.
- Да и Непары, то есть Бенедикта, тоже не наблюдается, - заметил Илья Отрепьев. И сам же протянул: - Та-а-ак!
В это время пропавшая троица отчаянно боролась с дверью гримерной…. Веурика попросила Влюбимцеву запрятать у нее в прическу ее счастливую заколку. А делала это таинство она всегда перед одним и тем же зеркалом. И, главное, чтобы этого никто больше не видел. Но, казалось, весь мир ополчился против несчастной Веурики! В гримерку то и дело заглядывали какие-то техники, механики, осветители, да и просто сторонние личности.
- Хватит! – не выдержала Настя и с чистой совестью заперла дверь на ключ.
Закончив священнодействовать над пышной шевелюрой Веурики, Настя хотела повернуть ключ в замке, но не тут-то было!
- Уроды! Ведь эта дверь с этой стороны не открывается! И как я могла забыть? – бешено расхохоталась Влюбимцева, падая в кресло.
- Ты нас закрыла? – не поверила своим ушам “Геро”. – Мы теперь будем сидеть здесь до второго пришествия?
Но Настя уже неистово колотила в дверь руками, ногами и чуть ли не головой. “Главное, чтобы нас услышали, - думала она. – Выбить, даже держащуюся на соплях, дверь нам не под силу”.
На их счастье, мимо пробегал Алексей Непара. Веурика разглядела его в замочную скважину.
- Леша, - услышал он тоненький голосок, - мы здесь!
- А что вы там делаете?
- Не задавай глупых вопросов, Леша! – взъелась Влюбимцева. – Пожалуйста, сбегай вниз за вторыми ключами и спаси нас.
Через секунду Непара сообщил печальную новость, что ключи есть только у гримера, который ушел в загул. И пока он это говорил, его осенило! Ведь можно ключи протолкнуть сквозь небольшую щель между дверью и полом.
- Идиотизм! – ругалась Настя, толкая злосчастные ключи то длинным ногтем, то острым носком туфель.
И когда, наконец, Алексей распахнул ненавистную дверь, Настя бросилась ему на шею.
- Леш, я так тебя люблю!
- Пойдем! Иначе опоздаем любить друг друга прямо на сцене, и нам останутся одни гримерки, - не обращая внимания на Веурику, улыбаясь, ответил ей Непара.
По громкой связи напомнили, что использовать фото и видеосъемку во время спектакля не желательно и попросили отключить мобильные телефоны. Но это никогда не помогало. И Шеф даже пообещал, что если хоть один спектакль пройдет без вспышек фотоаппаратов, без звонков и разговоров на весь зал или без не поднимающих шума опоздавших зрителей, то он пожертвует собой и перестанет выходить на сцену в черных очках. “Не дождемся мы светлого дня!” – так отреагировал на это смелое заявление Кривошей.
Макбет, мурлыкая, терлась рядом – благословляя “народников” на премьеру.
“Леонато” перекрестился и шагнул на сцену.
- Я вижу из этого письма, что принц Арагонский прибудет сегодня вечером к нам в Мессину. Два с половиной часа шекспировской пьесы пролетели не заметно. Вот уже и последняя сцена…
                ***
- Забудем о нем до завтра, а там уж я придумаю ему славное наказание! – беззаботно сказал Бенедикт про Дона Хуана, до которого ему сейчас не было никакого дела. – Эй, флейты, начинайте! – крикнул он музыкантам, не сводя влюбленного взгляда со своей невесты.
Беатриче весело смеялась и неудержимо целовала Бенедикта. Клавдио и Геро стояли в сторонке и томно смотрели друг на друга.
Занавес опустился. И после нескольких секунд оглушительной тишины раздались столь же оглушительные аплодисменты.… Когда актеры в третий раз вышли на поклон, глухо прозвучал выстрел. Влюбимцева, держащая за руку Алексея, неожиданно отскочила в сторону, почувствовав, что он тянет ее вниз. Зрительный зал в ужасе замер – Леша Непара лежал на сцене без чувств. Сообразив, что произошло что-то ужасное, актеры бросились в рассыпную, зрители повскакивали со своих мест, кто-то полез под сиденья. Единственным человеком, который никак не отреагировал на произошедшее, была Маша Стрельцова: на ее глазах Алексей не раз падал в пьяный обморок. Она подтолкнула Полулященко локтем:
- Смотри, что делает! И тут напился!
- Он не напился, он умер… - Степа привычным движением вынул из кармана удостоверение. – Милиция! Всем оставаться на своих местах и не покидать помещение театра. Прекратить панику! Настен!
Захар Кривошей схватил Настю и, что-то нечленораздельно крича, потащил в кулисы.
- Степа, вызывай наряд! Маша, звони ноль три! – бешено орала Влюбимцева и, отбившись от Захара, ринулась обратно.
Путаясь в длинном платье, Настя побежала за декорации, откуда, как ей показалось, и прозвучал выстрел. Но там только работники театра, актеры и Режиссер испуганно жались друг к другу.
- Настя, Настя, - нервно теребила ее за пышный рукав Веурика, - а ты знаешь этого симпатичного милиционера в первом ряду? Это он стрелял?
Настя не реагировала на подобные вопросы в подобных ситуациях.
- Пройдите все в зал, - отрешенно произнесла Влюбимцева, оглядываясь по сторонам. – У нас произошло убийство…
Зрители и “народники”, устремив взгляд на лежащего в луже крови Алексея Непару, слушали то ли актрису с удостоверением, то ли милиционера в средневековом платье.
- У нас произошло убийство. Сейчас работники милиции проведут досмотр вещей и запишут ваши данные – это чистая формальность. И после этого отпустят домой. Но завтра необходимо будет подойти к нам в отделение…
Как Настя ни старалась, дальше говорить не смогла. Впервые она столкнулась с убийством – с убийством своего друга. Только что она весело танцевала с Алексеем, целовала его светлые волосы, а он только что носил ее на руках, смеялся.… А теперь его нет, и кто-то будет хладнокровно расследовать его убийство. А если не раскроют, то обзовут “глухарем” и забросят в архив. И впервые в жизни Влюбимцева сорвалась. Она сбежала со сцены и бросилась к Полулященко.
- Степа, пожалуйста, увези меня отсюда. Куда хочешь, только увези!
                ***
Рогов-Копытов вылетел с черного хода Народного и быстро пошел в сторону набережной. Он не смел прибавить шагу, хотя до нужного поворота на Седьмую линию шагов сто оставалось. “Не свернуть ли в отдел? Нет, нельзя! А не забросить ли куда пистолет? Не взять ли такси? Не то! Бежать! Бежать! Не то!”
Наконец, вот и Седьмая линия, он повернул на нее полумертвый. Здесь он был уже на половину спасен и понимал это: меньше подозрений - тут народ сновал, и он, смешавшись с ним, не был заметен. Мысли о случившемся до того его обессилили, что он едва двигался, его немного шатало. “Ишь нарезался!” – крикнул кто-то ему, когда он вышел на Университетскую набережную.
Он не помнил себя. Но помнил, как вдруг, выйдя на набережную, испугался, что тут приметнее, и захотел вернуться назад и поехать на метро. Но что-то его удержало и он рванул на Невский. Несмотря на то, что чуть не падал, до дома он все-таки добежал.
Не в полной памяти поднялся он на свой этаж и только тогда вспомнил о пистолете. Пришлось бежать до Фонтанки…
Войдя к себе, он бросился на диван…. Рогов-Копытов не спал, был в забытьи. Если бы Ева вошла тогда в его комнату, он бы вскочил и закричал. Клочки и обрывки каких-то мыслей грудились в его голове.… Но он ни одной не мог схватить, ни на одной не мог остановиться, несмотря на усилия…