Клюквенный борщ-сан

        Муха неторопливо ползла по стеклу под разносившиеся из динамика возгласы Голоса Америки, повествующие о суровых реалиях жизни дикого запада, стране наступившего Коммунизма. Коммунизм неожиданно появился здесь около полугода назад: рабочий и колхозница нашли его под сенью развесистой клюквы. Ещё будучи в колыбели он задушил заползшие туда бутылки Колы и Пэпси, не дав царству тени, пустить свои чёрные корни в стране озарённой светом красной звезды.
        Коммунизм крепчал не по годам. Уже сегодня, он, победоносной поступью, шёл по стране, входил в дома через кабеля и радиоволны и весело похлопывая бровями от всей широкой и загадочной русской души целовал своих дорогих товарищей. Самые твердолобые скептики, сетовавшие о необходимости насаждения западных идей на плодородной целине, теперь раскаялись и шагали за нашим, отечественным мессией в счастливое завтра, которое, внезапно, наступило и гордо звало себя нашим сегодня.
        Встав с дивана, и, выключив вести с прогнившего запада, я натянул ушанку с валенками и отправился кормить своего медведя. На дворе ярко светило июльское солнце, детвора за забором играла матрёшками в песочнице, а пара стариков на лавочке попивали чай, кипятя в самоваре воду. Завидев меня Умка вылез из будки и, радостно гремя цепью, побежал ко мне. Он повалил меня на землю и начал облизывать.
        - Ну всё, всё, хватит Умка. – Сказал я вставая и отряхиваясь.
        Медведь весело прыгал, крутясь на месте. Я налил ему водки и Умка прильнув к миске, начал быстро лакать её.
        За забором послышался оклик:
        - Эй, Васильич.
        Я подошёл к калитке, а там дружелюбно улыбаясь, уже ждал меня товарищ Иван. Пожав руки, мы присели возле поленницы.
        - Ну, Васильич, как с пятилеткой-то, справляешься?
        - А как же. Тебе, слышал, героя труда недавно дали?
        - Дали, и ещё квартиру подарили. Свой дом, это конечно хорошо, но водкопровод туда вести замучаешься. В квартире в этом плане - благодать.
        - Да, славно, наверное, - сказал я мечтательно, - а мне вот, за водкой к колодцу бегать приходится. Воду-то я уж давно провёл, даже и горячая есть, а вот на водкопровод всё времени не хватает.
        - Ну, ничего, рано или поздно…
        - Это да.
        Мы делились новостями и рассказывали о прекрасной жизни друг друга, а в конце добрались и до вечных тем: Ленин, запад и Коммунизм.
        Когда я вернулся домой, по телевизору показывали новости: бедствующий запад опять просил отсрочить долг, по стране возросли удои медвежьего молока, а поросёнок Пётр на тракторе пересёк границу, с целью вернуться в родной колхоз «Красный богатырь». Всё было прекрасно на широких просторах нашей родины.
        В дверь постучали. По старой привычке я вздрогнул, подумав, что пришли из КГБ, но сразу же вспомнил, что эту службу за ненадобностью давно упразднили и пошёл открывать.
        На пороге стоял он: крепкий, светловолосый юноша в шикарном, с иголочки ватнике, ушанке и новеньких валенках. С грудью увешанной орденами, с серпом и молотом за поясом, его нельзя было спутать ни с кем: на пороге стоял Коммунизм.
        - Входите пожалуйста. – Произнёс я растерянно.
        - Не суетитесь так товарищ, все мы равны.
        Он разулся и я проводил его на кухню. Зачерпнув из ведра два стакана водки, я поставил один перед ним, а сам сел напротив.
        - Ну, за родину! – Произнёс Коммунизм и осушил стакан.
        Я последовал его примеру, после чего заново наполнил стаканы.
        - Вам, товарищ, нравится, жить в нашей с вами стране?
        - Ну, а кому же не нравится.
        - Это да. Вот только не так всё, не могу я тут больше.
        - Да что вы такое говорите!
        - А то и говорю Васильич: я устал, я ухожу. Да, к тебе я по делу, но сначала выпьем.
        Мы осушили стаканы.
        - Ты только не подумай, что, мол, ты какой-то особенный, КГБ тебя из списков выбирало или чего-нибудь ещё. Мы все товарищи и я, как товарища, прошу тебя помочь. Постели-ка пока белую постынь.
        Я побежал к шкафу. Найдя новую, белоснежную простынь я постелил её в центре кухни. Коммунизм сел на неё и продолжил:
        - Сейчас я тут немного пол замараю, так что извиняй. А просьба моя вот, собственно, в чём: ты меня спрячь хорошенько и никому, о том что было здесь. Пусть думают, что при мне живут, а там глядишь что-нибудь и получше построят.
        Скинув ватник, и разорвав на себе косоворотку, он положил перед собой молот и серп.
        - Слушай, а ручку с бумагой не одолжишь? Для потомков черкану.
        Достав из серванта ручку и листок бумаги, я протянул их ему. Набросав что-то на бумаге, Коммунизм взял в руки серп и слева направо вскрыл себе живот. Алая кровь брызнула на белую простыню. Он посмотрел на меня и с облегченьем улыбнувшись через гримасу боли, упал замертво. Я зачерпнул водки и выпил. Кровь текла на простыню.
        Этой ночью, на картофельном поле, был похоронен молодой Коммунизм. С тоской выл медведь на цепи, а на бельевых верёвках: реяла белая простынь с не отстирывающимся пятном в виде большой, красной звезды по имени Солнце.
        О, дитя мира,
        Плачешь в красных пелёнках.
        Мы не готовы.

                25.02.2014
                Михаил Левчук