17-ый Регулярный-Осень это старость лета. Лонг-лис

Уважаемые авторы!
Номера произведений здесь не соответствуют номерам произведений в пакет.

№ 1
Тонущие мечты
Илана Арад
миниатюра написана по фото, см. http://www.proza.ru/2008/09/08/108

Осенняя свежесть...
Облаками
       Разлиновано небо:
Одна половина вниз глядит,
       Другая уже спит,
Над водою птица летит,
       Наблюдая, как
       ...В зазеркалье
Тёмная тонет
       Половина её,
       ...Превращаясь
В русалку крылатую.
Тонут деревья,
       По глубине
       ...Размазывая палитру листьев,
Тонет золото крестов...
Тонут покорно
       В упрямой дрожи
       ...Летние мечты,
Освещая закоулки
       Нарумянившейся
       ...Неоплесканной воды,
Собравшей все,
       От неизвестности
       Дрожащие,
       ...Промокшие,
       ......Томящиеся,
       .........Одинокие
       .............Надежды..

Колокольный звон
       Лето провожает
       ...Аж до самой весны...

№ 2

Целую ножки
Альфира Леонелла Ткаченко Струэр
                Мелодрама

                Целую ножки

     Ночь ушла к себе, закрыла шторы и не оставила луне затворнице ни одного шанса на остатки её страстного любопытства.
    Она сидела и думала что писать ему. А солнце светило за окном на асфальт, который уже сверкал не по-летнему, совсем не так весело, когда солнечные лучи скачут и веселятся, обгоняя людей, идущих по своей дороге. Утро начинало свою жизнь. Она налила себе кофе и… Опять…. Что, опять? Она подумала и села к компьютеру. Он… Да, именно он встречал её каждое утро возле своего монитора и не давал отдыхать от слов, которые потоком неслись на странице. Она уже несколько раз намекнула ему, что пора заканчивать эту переписку, но он не унимался.
   - Ты что хочешь от меня? – она написала ему и замолчала, слушая музыку, которая упрямо твердила в оба уха – Но чей-то телефонный звонок…
Её уже несколько раз пытались прервать мысли, её мысли, которые всё время твердили, зачем тебе это. Ты уже  и так много знаешь о жизни и теперь вот здесь, на этих страницах Флирчи ты и одни мужчины наедине со всеобщей темой – любовь. Что это такое и как её воспринимают те или иные люди в наши дни. Ты пишешь, как заведённый робот, которому задали тему и он отвечает, упрямо твердя, что ты Снегурочка, никому не нужна и никто не сможет растопить твоё холодное сердце. К чему все эти записи?
Солнечный зайчик прыгнул на стол и заулыбался тебе. Он уже несколько раз попытался рассмешить тебя. а ты всё упрямее твердишь себе – нет, не надо. Зачем в своё сердце пускать этот луч, который только испортит всё то, что забылось и за многие годы ушло в прошлое.
- Просто пообщаться… - ответил он с другого конца компа.
  Правильно, тебе совсем не надо его слов, они могут пройтись по уже зажившим ранам.
… Ах, как он целовал тебя на скамейке. Вам совсем не было плохо. Светила луна на чёрном небе. Она была не особенно яркая, но вы не замечали её. Его горячее дыхание обжигало тебе мозг, под светом луны твои пылающие щёки не было видно, но тебе было хорошо от его поцелуев. Как давно всё было. И его письмо вернуло тебя к нему и всё вспомнить. Его тёплые руки, которые обнимали тебя, аккуратно усаживая на колени и щекоча своими губами шею под вьющимися волосами. Они рассыпались по плечам, и только шелест веток акаций нарушал ту тишину в эту ночь, ночь первого свидания и последнего. Больше ничего не было. Прошла ночь, твоя первая ночь его любви на скамейке там далеко.
   - Ты в каком городе живёшь? Нас разделяют расстояния, а секс со мною надо заслужить. Увы. Ты на диалоге со звездой, - моя упрямая рука выводила буквы одну за другой, расставляя всё по полочкам, заготовленным заранее тобою же. Ты же всё знаешь в этой жизни, ты даже знаешь, как всё будет дальше и уже заранее оставила себе роль Снегурочки. Твой ледяной дом никому не нужен. Он так и останется на этих страницах, сверкая множеством льдинок, острых и колючих. А что там, за его страницей, ты даже не пропобовала спросить его. А может он ищет что-то  в жизни. Ведь она ещё ни кем не изучена. Жизнь. А что ты можешь сама-то знать о ней? Ты сама себе задала такой вопрос?
   - Смысле?
     Его слова тебя совсем не задели. Они, словно очередной поток таких же не нужных и не значащих сыпались к тебе на страницу. Слова? Вот именно слова. А что они могут значить сейчас для тебя. Ты поразвлечешься над ним, как это делала со всеми. А пустота заполнится словами и будет висеть высоко в небе каждый день. Она будет мешать и тебе и другим.
- Я писательница.
И почему ты словно дура пишешь всем это? Они же совсем не спрашивают тебя, кто ты и что ты хочешь? Но твоя рука опять упрямо потянулась к клавиатуре и написала – Я писательница. И что из того? Таких как ты много. Зачем ты себя показываешь со стороны невежей и льстишь сама себе.
- А-аааа, тогда понятно.
-  И что, со мною нельзя общаться?
- Почему? Милая, хочу общаться с тобою.
 Хм… Вот именно хм… А что ты ещё хотела. Нашла себе заботу, вот и получай.

Солнце раскачивало свои лучи над крышами домов. Пели птицы на деревьях, радуясь ему, солнечному свету. Но август упрямо осаждал всё вокруг. Вот уже и медовый спас прошёл, яблоки засияли на прилавках магазинов и начали появляться первые жёлтые листья на клёнах. Первые предвестники осени, грустной и длиной. Она опять будет нудить о болезнях, капать с каждой каплей дождя тебе на нервы, что надо спешить на дачу и убирать то, что уже наросло, луна уже не будет так ярко светить тебе ночью в небе, когда ты ждёшь её, чтобы у тебя появилось твоё вдохновение. Осень с бешенной скоростью вот-вот ворвётся на свой полустанок и заиграет красками своего бала.
Но у тебя сейчас твоя переписка с ним. Пока ты строила из себя Снегурочку, лёд уже начал трескаться и первые его кромки закапали под яркими лучами солнца. Ты ли это? Как ты теперь будешь жить? Ты всегда такая недоступная, начала строить свой замок из ледяных торосов, на которые сама же и натыкаешься. А они больно ранят твоё сердце. Перестань писать ему, что такое любовь. Тебя же просят.
… Капельки вишнёвого сока скатились по твоей груди и медленно побежали на живот. Он целовал тебя. Его горячее дыхание было так ошеломляюще красиво, и по всему телу у тебя растекалась такая истома, что ты вся задышала и ещё больше целовала его в губы, в шею, в глаза. Только лунный свет искал выхода из вашей комнаты, где музыка любви достигла своей вершины. А капелька сока остановилась на твоём пупке и больше не двигалась. Пульсирующие нотки мелодии отдавались в вашей единой музыке любви. Вокруг стоял запах нарциссов, полевых цветов и ещё того, что могло только добавить аромата это не забываемой ночи.
- А в губы, - просила ты и уже ничего не стыдилась за эти проведённые с ним минуты, которые может быть ждала всю свою жизнь.
- Везде, - упрямо просила ты и он целовал: грудь, соски, шею, глаза, волосы, лобок.
    Ночь кружилась вокруг дома, но вы её не замечали. Она ещё раз попыталась что-то сказать, но его губы горячим поцелуем закрыли её рот и он продолжал свою любовную песню под лунным светом негодяйки луны. Как ты прекрасна была с ним в эту ночь. Цветы танцевали вместе с лучами луны и звёздами под чёрным покрывалом ночи.
    И только утром ты сказал – Целую ножки.
     А август завершал свой путь под начинающим желтеть осенним небом, размахивал жёлтыми косами веток клёна и первыми блёсками седеющей росы на пожухлой траве.
   И только утром ты уснула, уткнувшись ему в бок.
   Ты только теперь начала понимать что произошло то, чего ты вовсе не хотела. Ты не ждала его любви, его жадного поцелуя, его ласк и горячего сердца. Впереди сияла радугой осень, и она обязательно вас заставит грустить, как это она едала со всеми, кто пытался перечить её норову. Ведь осень – это красивая женщина, идущая по дороге своей судьбы, где она устраивала праздники только себе. Она не любила делиться своим счастьем. То что приносила ей природа, она оставляла в своём сердце и никому не давала.  Осень – горячая и красивая покоряла всё, что появлялось на её пути.
     И ты в эти дни покорилась ей, уступая дорогу ледяному сердцу, первым холодным, пронизывающим струям дождя, больно хлещущим по лицу: так тебе и надо. Что ты хотела ещё, что она вступит с тобою в заговор и найдёт дорогу в пропасть? Эта пропасть – любовь, всегда оставляет один шанс в жизни, это бесконечная лавина, несущая в себе множество колючих снежинок. И они только будут смеяться тебе вслед, больно ударяя по спину, а осенняя мелодия подтолкнёт тебя к краю.
А ты будешь слушать его слова – Целую ножки, и метаться среди снежинок под уходящим летним закатом красного солнца.
Утро следующего дня продолжалось. Листья на деревьях наклонились под дождём. Ночь не могла продолжаться так красиво и так долго. Она осталась опять за порогом. Какая стена стала наступать на тебя. Стена, которая может быть и скроет от тебя порывы слов, осуждающих твои поступки. Ветер разнесёт их по краю пропасти, в которую ты летишь и тянешь за собою его. Но эта пропасть вам нравится. Вы нашли себя в этом водовороте дней и ценили своё чувство.
- Целую тебя, нежно, нежно.
  Солнце заглянуло рано утром ко мне в окно и осветило комнату. Оно смотрело на меня, разглядывая совершенно по новому.
- Как ты?
 А как я? Я хотела спросить себя, но поток слов с компа понёс меня опять в пропасть, в которую попадали не только мы с тобою, где сорвавшись с огромной скалы, летишь, но совсем не птицей счастья, купаясь в ноющей истоме, а горящим костром одинокого факела. Ваш факел любви совсем не видно. О нём знаете только вы.
- Целую нежно, милая, - шепчешь ты и целуешь меня, а ночная мгла оседает на стены квартиры.
Она заволокла все уголки комнаты и исчезла лишь тогда, когда утро последнего августовского дня открылось бледным солнечным светом на окнах. Твои поцелуи на страницах звучали всё ярче и ярче и они уже заглушили всё пространство вокруг нас. Мы с тобою уже несколько дней вместе, а дни и ночи кружились в голове нежными поцелуями и цветами, сыпавшимися на лугах под ярким солнцем. Я купалась в счастье, которое ты подарил мне в последние дни августа. Наше счастье оказалось игрой в любовь, я совсем не старалась режиссировать его, просто отдалась твоему чувству и бесстыдству страсти. Чёрная пропасть могла засосать нас с тобою в безграничную бездну и крутить высоко в небе, а потом сбросить под ноги, ноги людей, которые никогда не испытывали такого счастья. Грешные ночи украшали безумство любви. Но мы с тобою не могли остановиться и неслись по серпантину пропасти.
  Совсем неожиданно ты сказал мне – Целую ножки  всю, всю.
- Перестань меня целовать, - разозлилась я, но ты нежно поцеловал меня и мы опять унеслись в танце любви.
- Ты мне навеяла собой эти слова, я не мог сдержаться и хочу целовать тебя, всю, всю.
- Но о нас когда-нибудь узнают, и как мы с тобою будем жить?
- Не знаю.
- А стоит ли нам сейчас писать друг другу эти строки?
- Стоит. Я тебя готов целовать  и купать в цветах, дарить тебе это голубое небо, жить и ласкаться в дожде, любить друг друга до изнеможения. Целую ножки.

№ 3

Утро в саду
Альфира Леонелла Ткаченко Струэр
                миниатюра

                Утро в саду

     Солнце поднялось из-за крыш домов. Только что поднимающийся туман от влажной травы опять поник под яркими утренними лучами. Вот пропела птица.
     Тихо. Было раннее августовское утро 70-х годов.
     Где-то звякнули вёдра, у колодца, который наслаждал утренний воздух прохладой. Зелёные листья на деревьях, словно проснувшись после ночной мглы, дружно зашевелили на ветру. А он, проказник утренних Фей, разбежался над посёлком и закружил всё, что начало просыпаться в это прекрасное августовское утро.
     Ночь... Она, тёмная в Украине, с яркими звёздами на чёрном небе. Вот прострекотал сверчок в траве и затих. Ночью деревья спят. Они млеко дрожа, после рабочего дня, листьями, теперь укладывались на свои ветки и засыпали. Утром, Фея Зари разбудит их и они опять закружатся под проказником ветром и запоют мелодию утреннего солнечного света с ароматом груш и яблок, перемешиваясь в нотах качающихся слив.
    Яркое раннее утро украинского посёлка.
    Господин Август приподнял шляпу из ярких цветов: синих, жёлтых, белых, красных, и поклонился оранжевым яблокам и ярко-синим сливам.
- Доброго утра, вам! Как отдыхали сегодня ночью? – он улыбнулся и ярко васильковые глаза засверкали многочисленными росинками под голубым, голубым утренним небом.
- Ничего... Хорошо... хорошо... - ответили, шелестя зелёными листочками, Слива и Красное Яблоко.
- Ну, а если прекрасно отдохнули, то пора и за работу.
     Слива улыбнулась ярко синим боком под солнечным лучом и потянулась. Она была так прекрасна в это украинское утро, что редкие птицы, летающие над садом бабы Шуры, не оглядывались на неё. Вот серая птичка опустилась на ветку и клюнула в яркий бок Сливу. Красный сок брызнул во все стороны и обрызгал пёрышки птицы. На ветке появились ещё птицы. Они клевали ягоды и напивались ярким красным соком.
  Красное Яблоко покосилось на гомон птиц и удивлённо произнесло:
- Неужели вам нравится, когда вас обижает, вот так бесцеремонно, эта стая серых птиц? Они до не приличия бескультурные, - оно важно посмотрело на Сливу, растущую по соседству.
- Простите, но тогда зачем я? Я только и радуюсь, когда потчую своими сладкими ягодами. Ну, что ж. Бескультурные. Они ещё научатся правилам хорошего тона, - Слива вздохнула и повертела боками ярких ягод: Мол, вот возьмите меня. Смотрите, какая я сочная и яркая.
    Господин Август перешёл к соседней ярко-жёлтой с красными бочками груше. Её бальное зелёное платье плавно опускалось вдоль ствола и на всём её ярко зелёном коллаже висели яркие жёлто-красные стразы – груши. Красавица Груша опустила ресницы и зашевелила листьями под мягкими плавными струями проказника Ветра. Она словно ожидала, что именно сейчас молодой хулиган Ветер набежит на её ветви и начнёт щекотать. Красавица Груша жеманно пошевелила ветвями с яркими жёлтыми плодами и улыбнулась в ответ утреннему хулигану.
    Весь август яркие плоды и ягоды в саду устраивали карнавалы для гостей утра: Солнца, проказника Ветра и Феи Зари.
    А кто не видал этот карнавал, пожалуйста приезжайте в любой посёлок в Украину и вы увидите прекраснейшие сады: с яркими и сочными ягодами слив, абрикос; красными и жёлтыми грушами и синим виноградом; многочисленными красавицами яблонями и душистой белой акацией.

№ 4

Осенняя весна
Вера Полуляк
Рука в руке, любовь во взгяде.

Спокойная уверенность в себе.
Гуляют в парке, никого не замечая.
В своей любви от всех так далеки...

  Они прошли мимо.

 И словно волна любви и тепла,нечаянно накрыла меня.  Волна их любви, которой они щедро делились со всем миром.

  Неужели так бывает? Наверное, да...


  Как заворожённая, я молча смотрела им вслед.

  Немолоды уже. На вид - не меньше 75-ти обоим. Неспеша идут, держась за руки. Не поддерживая друг друга, а именно- держась за руки, совсем как юные влюблённые. То отходя друг от друга в разные стороны, не отпуская рук, то сближаясь. Иногда молча бросали взгляд друг на друга.


И было во всём этом что-то сказочно - нереальное, ослепляющее и очаровывающее, какое-то несоответствие.

Осень жизни...И весна  души...

Такое вот необычное, приятное несоответствие, от которого вдруг стало теплее и светлее...

№ 5

Золотая осень
Светлана Барашко
Жила- была  осень, она жила на берегу озера и всегда была очень грустной и печальной. Ничто не радовало ее, кроме того самого озера, возле которого она жила. Изредка озеро смеялось, и тогда осень распускала свои осенние крылья и летала прямо над этим смеющимся озером.  Она летала часами и время от времени хохотала, потому что в этом ей помогало озеро. Озеро было просто счастливо оттого, что оно могло так расшевелить и развеселить осень.

Но вот в один прекрасный день все листья стали не просто желтыми, а по-настоящему золотистыми, они переливались на  солнце так, что просто могли ослепить человека. В переливе листьев стали мелькать золотистые капли осеннего и очень грустного дождя. В результате всего этого озеро, небо, облака стали золотистыми, и на Землю опустилась настоящая золотая осень. Настоящая золотая осень сделала озеро по-настоящему золотым. Но озеро стало просто-напросто  глубоко несчастным от этого, оно хотело быть самим собой, оно хотело плыть, как обычно, оно хотело избавиться от золотого наряда осени. Однако настоящая золотая осень не стремилась отступить ни на шаг назад, а, наоборот, стремилась еще больше озолотить все окружающее пространство.   Но постепенно золотые листочки, так ослепляющие человека, стали превращаться в красные листочки, красные листочки летали, летали и превратили все окружающее пространство в красную и очень красивую страну.

Теперь осень стала красивой, по-настоящему красивой. Она смотрела своими глазами на озеро, которое, конечно, имело красный оттенок. Люди, проходившие мимо, восхищались красивой осенью, но все же не могли не вспомнить и золотую осень.   У них появилось непреодолимое желание вернуть золотую осень. Для этого они собрались у озера  и стали звать обратно золотую осень. Но золотая осень не приходила, обиделась, наверное, на красную осень, ведь сейчас был ее черед.

Тогда люди взяли желто-золотистые краски  и стали  красить все: они покрасили озеро и все окружающее пространство в золотистый цвет.  И осень вернулась, настоящая золотая осень.

После этого осень золотая стала совершенно необычной, поскольку она теперь имела и крылья, и руки, и щупальца. Когда она махала крыльями, люди выходили на балкон и любовались ею. Когда осень протягивала руки, люди подходили к ней и здоровались за руку. Но вот когда осень протягивала щупальца, то люди ее очень боялись, поскольку она могла унести их в осеннюю страну, в которой всегда царила только осень. Там было неплохо, но только туда никогда не заглядывало летнее солнышко, и там никогда не выпадал снег .   

И  вот в один прекрасный осенний день Лина попала в осеннюю страну.  Она совершенно не боялась бродить по этой осенней стране, тем не менее, она прекрасно знала, что ее родители очень сильно горевали по этому поводу, поскольку они хотели, чтобы доченька жила вместе с ними, а не в какой-то осенней стране.

Итак, родители Лины решили спросить у самой осени о том, как вернуть доченьку домой.
- Милая осень! Скажи, пожалуйста, как нам вернуть любимую доченьку.
- ВЫ должны подарить мне душевное тепло.
- Но как это сделать?
- Вы должны встретиться ночью с Солнцем, взять у него лучик, а потом  капнуть на него своей слезой. Только после этого мне будет подарено душевное тепло.
- Спасибо, милая  осень.

Родители Лины ночи напролет искали Солнце. Найти его было очень трудно, хотя  вполне возможно.         

Только на третью ночь они нашли Солнце, взяли у него лучик, капнули на него слезой и подарили душевное тепло осени. Осень приняла душевное тепло и превратилась на небольшой промежуток времени в Бабье Лето.

А когда родители Лины пришли домой очень уставшие и просто изнеможденные, то доченька с громким восклицанием бросилась им на шею. Какое счастье! Они теперь вместе!

А за окном, к великой радости всех людей, стояло Бабье Лето.

С тех пор Бабье Лето приходит осенью каждый год. И этот приход происходит благодаря тому, что родители Лины смогли подарить осени душевное тепло. Как замечательно!   

№ 6

Экое диво!
Люба Рубик
Солнышко всегда радо встрече с землей. И так как ферма ближе всех к нему, ясному, — на горе стоит —то ей первой и ласка с его утренней зари, и тепло.

В оттепели, перед самой весною с крыш беспрерывно прядется серебряная нить талого снега, а к вечеру молоденький морозец припаивает к карнизам длинные, прозрачные морковки-сосульки.

Еще теплее и радостнее засмеется солнышко, и за помещениями фермы разом оголится чернозем, и облепит его не одна веселая стайка всевозможных птах.

Здесь и прудок есть, правда, тиной заросший, но это не помешало поселиться в нем диким уткам.

«Экое диво!» — любуются ими животноводы и ревниво берегут от недоброжелателей и всяких случайностей.

С каждым годом семейство крякв растет, по осени насчитали здесь около двух десятков птиц. «Пусть жируют, разве жалко» — говорили скупые на проявление эмоций доярки и скотники. А сами нет-нет да и взглянут: тут ли? все ли?

А то и залюбуются ненароком, как эти серенькие дикарки ныряют в пруду, как грациозно гнут шеи красивые селезни, охраняя пушистое потомство, похожее на вербные почечки.

«Кроха, а гляди, как большая, тоже тебе забавно ныряет, словно что понимает в жизни», — умиляются доярки утятам.

От чьего-то нечаянного смеха вздрогнул селезень, крякнула кряква и по одному их сигналу утята в момент в осоке затаились, будто их тут и вовсе не было. Прошла опасность — снова одни хвостики из воды торчат, да красные лапки — ласты шевелятся. Забавно!

Некоторые алчные люди посчитали уток роскошью для фермы. Зачем добро пропадает? Случалось, приходили с ружьями и уходили, кажется, не без трофеев. Однажды доярки застали такого горе-охотника, и так его отчитали, что он и не рад был своему визиту. И на ферме не появлялся, и другим дорогу заказал.

Интересно все же, есть ли у таких охотников документ на огнестрельное оружие? Охотничий билет? А то ведь завтра отправится в лес, где нет бдительных доярок, и хладнокровно может убить беззащитного животного, скажем, того же лося, что у нас под охраной государства.

Поставил же кто-то у Маслика в посадке затаенку с кры-шей и лестницей для удобства — дичь выслеживать. В том же месте и ловчая яма выкопана. На лосиной тропе...

Вот бы, забросав ее ветками, браконьер сам в нее провалился! Уфимский район- запретная зона для охоты, неужели браконьеры этого не знают?...

Но жажда наживы, лесная халява так и тянет на запретное!...

Издали смотрю, как деловито барахтаются в бывшем отстойнике утки с утятами. Нырнет серая, помашет в воздухе ластами, вынырнет с добычей, а утята уж тут как тут — отбирают у мамки. Пищат, гомонят, суетятся.

Попадется в клюв какая добыча, так изо всех силенок улепетывает утенок с нею подальше от собратьев, а сам едва не давится пищей. И скорее заливает водичкой.

А над водою уже снуют стрекозки, быстрокрылые стрижи, величаво парят белоснежные чайки. Неужели рыбка появилась?

В сентябре, по первому бабьему лету, мы всей семьёй отправились к этому прудику убедиться, подросли ли наши весенние мальки, что мы перенесли сюда из большого пруда?

Закинули мы четыре удочки, сидим, наслаждаемся наступающей осенью. А она, словно лиса рыжая, подкралась к лесу и, будто волшебница, взмахнула огненным хвостом да в миг и окрасила листья под свой цвет. Первыми заалели берёзки, за ними оранжево загорелись нежные осинки...

Заглядевшись на красоту уходящего лета, мы чуть не проворонили поклёвку... Но домой возвращались с уловом!

Нас провожали на перелете птицы из песен и легенд — журавли, встреча с которым всегда волнует. Экое диво дивное! И такая непередаваемая грусть в сердце поселится, когда услышишь в синей вышине его прощальную песнь. Птица, а есть сердечное понимание, что с родиной прощается...

Но не грустите, птицы! Прилетайте по весне — мы всегда ждем вас!

Ведь с вами рядом и мы, люди, становимся добрее.

№ 7

Чистопрудный эндшпиль
Ян Кауфман
На Чистопрудном играла музыка и разноцветные яркие вымпелы трепыхались на ветру – Москва отмечала День пожилого человека.

Казалось, что этот праздник согнал воскресным утром на бульвар всех жителей района с детьми, колясками, собаками и со всей полицией города.
Буфетные лотки, появившиеся утром внезапно, словно грибы, выставили напоказ сверкающие самовары, кофеварки, блюда с пирожками, бутербродами, бубликами и сладостями. Изголодавшийся за ночь народ толпился у прилавков.

Мимо памятника Грибоедову медленно, опираясь на палку, брёл пожилой мужчина, бомжеватого вида, одетый в полинявшие зеленоватые шорты и темную рубашку на молнии, поверх которой был наброшен распахнутый, видавший виды, плащ бело-серого цвета с георгиевской ленточкой в петлице. Ноги были обуты в грязные, давно не чищенные ботинки, прикрытые сверху гармошкой спущенных носков. И только седая небольшая бородка несколько облагораживала его внешность.
На плече старика висела потёртая чёрная сумка из которой виднелась шахматная доска.

На площадке, вблизи пруда, в самом разгаре проходил шахматный турнир. За десятком столиков сидели шахматисты разного возраста и пола. Болельщики, толпившиеся вблизи, перешёптывались, пытаясь предугадать возможные ходы и комбинации. Повсюду слышался перестук кнопок шахматных часов.

Он остановился у одного из столиков, вблизи которого несколько болельщиков азартно о чём-то негромко спорили, бросая косые взгляды на шахматы. Вдруг один из них обратился к подошедшему:
«Ну-ка, дед, рассуди - чья позиция лучше? Я говорю у чёрных, а эти, - он кивнул на остальных, - спорят! У белых же две лошади в стойлах застряли!»
«Да-с, юноша! Развитие фигур у белых действительно хреновато -с», - резюмировал старик.
Собеседник ему чем-то явно импонировал – он отличался от окружающих спорщиков не только сединой, но и одет был не по праздничному, будто только что случайно выскочил из дома. Старое длинное пальто грязно коричневого цвета из под которого выглядывали две голые волосатые ноги, обутые в стоптанные короткие сапоги со сломанными молниями. И опирался он на такую же палку.

«Да ладно, не обижайтесь, - перешёл спорщик на вы, - я и сам уж дед сто лет. Есть желание сыграть? Вы гляжу во всеоружии».
Он кивнул на сумку с шахматной доской.
«Сыграть-то можно, только все столы заняты, да и народу тут, словно на демонстрации».

«Эка проблема, мил человек! Вон, во дворе моего диспансера тишь, гладь и божья благодать. Ни тебе детей, ни людей, ни собак - пустые лавочки. А как вас величать? Простите, забыл представиться – Петров Семён Иванович – бывший психиатр, а ныне – пенсионер, сторожем подрабатываю».

«Николай Иванович Бурундук, поэт, подрабатываю редактором».

Они прошли через подворотню во двор семиэтажного дома, на фасаде которого висела скромная вывеска - «Психиатрический диспансер».
Поэт с интересом уставился на окна двух первых этажей, защищённых решётками:
«А когда-то, тут детский сад был. «Родничок» назывался»

«Э, батенька, Николай Иванович, ну Вы и вспомнили! Когда это было!».

Они уселись на лавочку. Расставили фигуры.
Осеннее яркое солнышко, словно услышав донёсшуюся с бульвара мелодию
«Ну-ка, солнце, ярче брызни,
Золотыми лучами обжигай»,
внезапно выглянуло из-за тучи и, словно напоследок, засветило ярко и тепло.

Всё располагало к разговору и воспоминаниям о прошлом, о юности…

«Я, батенька, - начал психиатр, - всё свободное время пропадал в Центральном Доме пионеров, что тут,у Кировской. Детвора собиралась там со всей Москвы. А нынче там какой-то банк обосновался».

«Эх, Семён Иванович! А у меня всё перед глазами те, прежние, Чистые пруды. Действительно они были чистыми. А какая была красотища от желтизны одуванчиков на зелёном ковре вокруг пруда! Какой сказочный горьковатый запах висел от тех берёз, клёнов и лип! Бывало, весь бульвар тонул в разноцветной опавшей листве. А мы, пацаны, набирали охапки этой листвы, и несли домой эти прекрасные букеты в подарок мамам».

«Да, пруд и вправду был другой. И рыба там водилась, не густо, но была. Чист был пруд, как было чисто наше непростое военное детство. Да и люди были добрее и чище».

«А помнишь, Семён, какой каток заливался на Новый Год на Чистых прудах, какая ёлка стояла, какая музыка играла! Бывало девчонки и мальчишки съезжались кататься со всей Москвы. А кинотеатр «Колизей» какой был всегда праздничный!»

«Да, Колизей считался одним из лучших московских кинотеатров. Бывало в фойе оркестры играли, певицы пели… А в буфете всегда стоял такой запах от кофе и бутербродов с колбасой и сыром! Но я-то бегал сюда послушать самого Лаци Олаха, который выдавал такие брейки! Такого барабанщика я больше в жизни не слышал».

Они ещё долго вспоминали что-то, что было незабываемо и так дорого, напрочь забыв про наступивший праздник пожилых…

№ 8

Огонь памяти
Любовь Казазьянц
Огонь памяти
Соавтор - моя младшая дочь Маргарита.
Посвящается памяти маминой подруги – Татьяне Николаевне Калядиной.
(Написано к картине Романа Величко "Свет осени".)
Наконец я дождалась, и сегодня мы с дедом отправляемся в лес к нашему Русалочьему озеру. О нём в округе рассказывают много загадочного.
Дед у меня очень интересный человек. Он так много знает и всегда занимательно рассказывает! Я люблю с ним беседовать.
Отправились к озеру утром. Ранняя весна напоминала о себе набухшими почками на деревьях, еле пробивающейся из-под земли молодой травкой. Природа просыпалась от зимней спячки, обновляла и расправляла свои замёрзшие очертания. А вместе с растениями просыпались звери, птицы, букашки, всякая живность лесная. В лесу свежо и сыро. В воздухе стоял густой туман, от чего было загадочно и немного страшновато. Если дедушка отходил от меня на несколько шагов в сторону, я не видела даже его силуэта, поэтому приходилось ориентироваться на голос. По дороге дедушка рассказывал о разных лесных зверушках, об их повадках, местах обитания. За это время постепенно потеплело, из-за облаков выглянуло долгожданное солнышко. Туман рассеялся. Вокруг пели птички. Звуки леса наполнили жизнью всё пространство.
К Русалочьему озеру дошли к полудню. Дедушка ставил палатку, я помогала, чем могла. Закончив с установкой, мы пошли рыбачить. Было весело, дедушка всё время шутил и рассказывал свои прибаутки. Пока дед рыбачил, Танюшка сидела на пенёчке рядом с ним и, прищурив глаза, с любопытством разглядывала солнечные лучи: сквозь ресницы они разделялись на радугу, Танюшка нетерпеливо пересчитывала, сколько в радуге было цветов, но окончательно запуталась и спросила об этом у деда.
-Вообще-то в радуге семь цветов. Знаешь стишок: "Каждый охотник желает знать, где сидит фазан". Так вот первая буква каждого слова совпадает с названием цвета в радуге и их последовательностью в ней. Ну-ка скажи, какие цвета?
Танюшка задумчиво промычала.
-Не знаешь!? Ну, так вот, запомни, в жизни пригодится: красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, голубой, синий, фиолетовый.
-А другие? – требовательно воскликнула она.
-А эти оттенки получаются от смешения основных цветов радуги. Вот когда у вас в школе начнётся рисование, спросишь у художника сама.
Потом он сварил из улова на костре вкусную уху. На ароматный запах сбежались любопытные белки. Мы их угощали обедом, но оказывается, они рыбу не кушают! Дедушка сказал, что они любят кое-что повкуснее. После обеда, мы немного погуляли вокруг озера. Дедушка рассказал мне про виды лесных деревьев: больше всего мне понравилась грустная плакучая ива, она росла у самой воды. А ещё я обратила внимание на аллею из ровно подпиленных пеньков со следами огня сверху. Спросила деда о них, на что он ответил: "Это особенная история, расскажу тебе у костра".
К вечеру похолодало. Дед надел на меня тёплую куртку и шапку. Я помогла ему собирать хворост. Когда дедушка разжёг костёр стало намного теплее и уютнее. Танюшка любовалась пламенем костра и вспомнила:
-Дедушка, ты же хотел мне рассказать про ту аллею!
И дедушка начал свой рассказ:
-Я расскажу тебе древнюю легенду о нашем озере. Ты узнаешь, почему оно имеет такое загадочное название – "Русалочье". В этом месте давным-давно жили древние племена. Народ этот назывался "суричами". У них принято было иметь много детей, и чем больше детей в семье, тем выше становился её статус. Особую роль в их обществе играли женщины, они почитались, им поклонялись. Когда в семье рождалась девочка, устраивали большой праздник на весь город. Правила суричами женщина – её называли "прародительницей". Власть передавалась по родословной женской линии. И вот, жила в том городе одна семья, все женщины из их рода считались ведуньями, к ним приходили лечиться, узнавать будущее, причины неудач, несчастий люди со всего города и окрестностей. В их семье было двенадцать дочерей. Все - писаные красавицы, одна другой краше. Девушкам в их семье принято было давать имена на "А" - первую букву древнерусского алфавита. Но, в этой семье был непререкаемый закон, своего рода табу - запрет: женщинам их рода строжайше запрещалось выходить замуж, похоже на закон жриц в Древнем Египте. Самая старшая дочь Анфия влюбилась без памяти в одного парня и решила нарушить запрет – выйти замуж, рожать, воспитывать детей и вести обычную жизнь, как положено женщине в их народе. Она не послушала свою мать, которая хотела уберечь дочь от роковой ошибки. И случилось несчастье с её суженным: почти перед самой свадьбой он охотился в лесу вместе с соплеменниками, на него упала огромная ветка дерева, видимо обломилась. И он погиб. Девица не смогла перенести смерти любимого и утопилась в озере, о потом пропали все её одиннадцать сестёр. Сгинули, будто их и не бывало. С тех пор рассказывают, что все двенадцать сестёр превратились в русалок и живут в нашем озере, раз в году в полнолуние они выходят из озера, и в огне, принимая образ девушек, то есть самих себя, танцуют на этих пнях страстный танец огня. А ещё их называют – "огненные девственницы". Есть поверье, кто их увидит, либо умирают, либо сбываются все их мечты.
Танюшка слушала удивительный рассказ деда, раскрыв рот, впитывая каждое слово.
-Ну, как? Тебе понравилась история про русалок? – спросил внучку дед.
-Конечно, дедуля! Как в сказке! А откуда ты это знаешь? – спросила Танюшка, востоженно глядя в глаза деда.
-Рассказал один старик в лесу, когда я был совсем молодым. А теперь спать пора.
Танюшка удобно устроилась в спальном мешке, рядом с дедом в палатке. Она думала о русалках из дедушкиного рассказа. "Интересно, какие они – русалки, существуют ли они на самом деле? Неужели они превращаются в девушек? А куда они прячут свои хвосты?.."
И приснился Танюшке удивительный волшебный сон. Увидела она серебрящееся в лунном свете озеро, а по лунной дорожке плывут стайкой русалки и, превращаясь в девушек, выходят они друг за дружкой на берег, освещённый серебристым светом полной луны. Идут молча, гуськом в ночной тиши, встают на пенёчки и вдруг, всё озаряется яркими вспышками, как фейервек, а на земле сверкают золотые блёстки. Вокруг каждой из них кружится радужное кольцо. И под аккомпанемент арфы, под волшебные переборы одной из них, русалки-девственницы начинают свой дивный танец, извиваются их нагие тела в темп напевной мелодии, которая постепенно превращается в обжигающую анфиладу аккордов и трезвучий. А вокруг каждого пня радужное кольцо разгорается пламенем. Это огненное пламя страсти, невостребованной любви! На изумление пластичны и воздушны! Огнём памяти они отдавали дань своей матушке-прародительнице. Чуть забрезжил рассвет, танец замедлился, каждая из них присела и, превратившись в русалку, девушки исчезли, а огненные блики растаяли в предрассветном тумане. И волшебная мелодия унеслась в даль как эхо.
Утром Танюшка рассказала дедушке свой сон. И когда она проснулась, обнаружила в своей руке удивительную ракушку, с маленькой розовой жемчужиной внутри. Дедушка взглянул на жемчужину и многозначительно сказал:
-А ты, сохрани этот подарок, внучка, тебя ждут впереди счастье и удача! Вот посмотришь!
Танюшка улыбнулась ему в ответ.

№ 9

Кузовок радости
Зинаида Королева
КУЗОВОК РАДОСТИ

У подъезда встретились две соседки: Татьяна Ивановна шла с рынка с тяжёлой сумкой и полиэтиленовым пакетом, а у Марии Ивановны в руках только лёгкая корзина из ивовых прутьев с букетом лесных цветов. Обе присели на скамейку – перевести дух перед штурмом лестницы.
– Как рынок-то сегодня? Вижу, хорошо затарилась, – Мария Ивановна обмахивалась листом папоротника, как веером, а на лице блуждала весёлая загадочность.
– Да что рынок, он как тучка на небе – с одного края уже дождь капает, а другой край подсыхает и к серёдочке прижимается. Так и на рынке – у одного продавца цены к облакам рвутся, а другой домой собирается и остаток продукции почти задарма отдаёт. Вот и я, обошла рынок кругом три раза и насобирала кое-чего.
– Да это уже не «кое-чего», а целый куш сорвала, – восхищённо произнесла Мария Ивановна, глядя на тяжелую сумку.
– А ты вот на это посмотри, – Татьяна Ивановна с затаённой радостью открыла пакет, где лежали красные, сочные, один к одному помидоры.
– Ого, какие красавцы! Наверное, рублей по двадцать, а то и дороже? Как это ты такую дороговизну решилась взять? – Мария Ивановна с нескрываемым удивлением смотрела на помидоры и не могла отвести от них взгляд.
Татьяна Ивановна приглушенно рассмеялась, боясь расплескать своё нежданное счастье. Она взяла одну помидорину, любовно повертела перед глазами, рассматривая красную глянцевую кожицу, нежным прикосновением руки погладила, будто ещё не веря, что это богатство принадлежит ей.
– Посмотри вот на эти, – она показала на сморщенные бледно-жёлтые помидоры. – Я полкило по десять рублей за килограмм взяла. Пойдут на заправку борща. А вот этих красавцев два килограмма и тоже за пятёрку.
– Да ты что?! Как же так? – Удивлению Марии Ивановны не было предела.
– А я и сама ещё не верю. Взяла тех желтопузиков и к выходу повернула, но вдруг сзади слышу: «Гражданочка, подождите!» Обернулась, а это сосед того продавца смотрит и зовёт меня. Я даже не поверила, уж очень хорош товар у него был: что помидоры, что яблоки. Я три раза проходила мимо и всё любовалась на них. Видно, что с большим уважением к покупателям относится. Подошла. Яблок уже нет, а от помидоров осталась вот эта горка. Предложил мне за пять рублей взять. Грех было отказаться. А ещё знаешь, что сказал? «У меня в саду много яблок, приходите, наберёте. Приходите с соседкой»… – В голосе Татьяны Ивановны звучало непонимание.– Так что, может, сходим? Он на завтра назначил свидание на рынке.
– А почему же не сходить? Когда падалицы много, то рабочие руки нужны. Поможем ему и себе наберём. Сочку на зиму сделаю, – мечтательно произнесла Мария Ивановна.
– Уж из нас работники в наши-то годы…
– Подумаешь, возраст, всего-то за семьдесят. До ста ещё далеко. Слушай, а этому мужчине сколько лет? Может быть, он фронтовик? Да-а, дожили, килограмму помидоров, как большому кладу, радуемся.
Кто бы мог подумать, что одна фронтовичка, другая, полной мерой хлебнувшая все прелести трудового фронта, не могут позволить себе купить что хотят. Как будто и пенсия стала приличной, набрала на похороны себе, заказала памятник, потому что после это сделать будет некому, – протяжно вздохнула Мария Ивановна.
– Осталось самой себя закопать, – усмехнулась грустно Татьяна Ивановна.
– Только и осталось, – согласилась Мария Ивановна. – Собрать-то собрала на похороны, а операцию сделала и все мои гробовые улетели. Теперь по новой собирать надо. Вот от этих мыслей я и не спала всю ночь, о будущем подумала, и что-то страшновато стало: как одной быть, если сляжешь? Сама вот бегаю, всем помогаю по медицинской части, а ведь точно знаю, что ко мне-то прийти некому будет. Дождалась утра и уехала в лес. Иначе от этих мыслей не освободишься.
Одна вглубь леса побоялась идти, а нашла поляночку с поваленным деревом недалеко от тропинки. Села, отдохнула, позавтракала бутербродиком со стаканом чая, крошками поделилась с птичками – на пенёчек им насыпала. Ох, Татьяна, а какая же там красота! Я голову всю отвертела – то в одну сторону посмотрю, то в другую, и везде своё чудо. Рядом берёзка стоит в зелёном наряде в редкий жёлтый горошек. А чуть поодаль уже взрослая берёзка свесила золотистые косы, но каждая коса перехвачена зелёным бантом. Не удержалась, подошла к ней, обошла кругом, обняла, нашепталась, как с близкой подружкой. И тут лист кленовый на руку упал. Посмотрела, а рядом клён-великан стоит в великолепном наряде: некоторые уже густо пурпурно-красные, у других окрас ещё не устоялся, а у некоторых только краешки окрашены, как будто у художника не хватило краски и он убежал за ней в магазин.
Налюбовалась я, да и пошла – искать рядышком грибочки. Да так быстро собрала полкузовка. Но с непривычки спина устала кланяться за каждым грибочком. Вернулась к дереву, посидела, прислушиваясь к пению, перекличке птиц. Сидела, а душа наполнялась всем увиденным и услышанным. Выложила грибы на пакет рядом с деревом и пошла на новый круг. Набрала ещё грибов половину кузовка. И опять пошла отдохнуть. Уже подходя к месту отдыха, увидела, что на пакете пусто. От неожиданности и навалившейся усталости безвольно опустилась на дерево. Только мысли бежали одна за другой: «Кто мог взять? Кто-то с тропинки свернул? Но можно было заметить, не так далеко была….»
Засиживаться не стала, а выложила грибы теперь уже вовнутрь пакета, положила его на бок, оставив открытым. И заспешила к примеченной грибной семейке. И всё же везло в этот день: быстро заполнился кузовок упругими маслятами, опятами, попадались подберезовики. Довольная, шла к месту отдыха. Пакет лежал пузатенький, значит, никто не тронул. Даже прикасаться не стала к нему, а пошла за примеченными поздними цветами. Сорвав их, полюбовалась букетом, а когда развернулась, чтобы идти назад, то замерла от неожиданного зрелища: рыжая белка спрыгнула с лукошка с грибом в зубах и прямиком на дерево, на самую макушку. Но примерно через секунду она была уже в лукошке, и всё повторилось. А может быть, это была другая белка, но когда я подошла, то лукошко было пустым. Подумала: хорошо, что в пакете остались грибы. Подняла его – что-то упало на дно, стукнувшись друг об друга. Заглянула, а там две большущие сосновые шишки. Я за такими давно охотилась, нужны были для лечения. Присела отдохнуть перед дорогой домой, а в мыслях какая-то чехарда: надо бы расстроиться, а у меня улыбка до ушей – где ещё можно увидеть такую красоту, когда белка заготавливает грибы для сушки? Какая запасливая умница, как заботится о семействе.
Подумала так, и вдруг с дерева что-то упало и прямо в корзину. Посмотрела, а там большущий белый гриб. Вот посмотри.
Мария Ивановна подняла букет цветов, а под ним лежал гриб-красавец.
– Ну вот, тебе на суп хватит, зато, сколько впечатлений останется.
– Да что ты, я его посушу, а потом буду по капельке добавлять в суп, и мне надолго хватит воспоминаний, – В голосе Марии Ивановны звучало неподдельное ликование. – А ведь мы с тобой по кузовку радости принесли.
– И то верно. Понесём в дом эту радость. Да и отдохнуть надо, а то завтра рано вставать. – Татьяна Ивановна встала, а за ней и Мария Ивановна, и обе вошли в подъезд.

№ 10

Ох, пора моя золотая
Зинаида Королева
Последняя декада августа была дождливой и холодной. А я в это время находилась в Пригородном доме отдыха и жила в летнем фанерном домике. Холод проникал даже под два толстых жаккардовых одеяла. Как только дождь переставал, все отдыхающие оказывались на улице – прохаживаясь по аллеям, согревались.
А воздух, настоянный на размокшей сосновой хвое, пьянил и в то же время освежал, будто смывал со всех клеток организма накопившуюся пыльную гарь.
На деревьях моментально появлялись птицы, отряхивались и начинали чирикать. Белки, прыгая с ветки на ветку, сбрасывали крупные капли воды, висевшие на насквозь промокших листьях. И кто-нибудь из прогуливающихся по аллеям непременно обращался к пушистым зверькам:
– Ты что это, Пушистик, распрыгался по веткам? Тоже замёрз и теперь согреваешься?
А белка как будто понимала, что обращаются к ней, спускалась вниз и с любопытством смотрела на приближающихся людей. И отдыхающие как по команде останавливались и замирали. У кого-то находились в кармане семечки или мелкие орешки, и этот счастливчик осторожно, крадучись, продвигался к дереву с вытянутой вперёд рукой. Белка крутила маленькой головкой, глазки-бусинки бегали от открытой ладошки с лакомством на лицо подошедшего, как бы спрашивая: «А ты не обманешь? Не обидишь меня?» – и молниеносно хватала лапками с ладошки, отправляла в рот, вновь хватала и исчезала на верхушках деревьев.
Что заставляло отдыхающих останавливаться и смотреть на уже знакомую картину? Красота зверька, его сообразительность и необычайную доверчивость? Красота… Сколько разновидностей у этого слова?
Закончился август, а вместе с ним и моя смена. Я оставалась ещё на
один срок. Нас перевели в тёплый корпус. Неожиданно и природа сделала нам подарок – установилась тёплая солнечная погода. Все отдыхающие потянулись к реке – купаться, загорать. Пункт проката лодок вновь открылся, и я ежедневно брала лодку и отправлялась в путешествие.
А впервые я села за вёсла много лет назад в этом же доме отдыха. В один из таких же вот тёплых дней, увидев меня, одиноко сидевшую на скамейке у реки, мои соседи по столу предложили прокатиться на лодке. Я согласилась, но с условием, что сяду за вёсла. Борис с Татьяной рассмеялись: «Давай, садись, а мы сзади помилуемся». Так они «миловались» всё наше путешествие. Борис изредка подсказывал, каким веслом выравнивать лодку, как её развернуть. И уже на обратном пути лодка ровно и легко скользила по речной глади, вёсла вдруг показались лёгкими – способствовало этому течение реки. По возвращении лодочник –Данилыч принял лодку у мостка, а, увидев меня за вёслами, удивлённо спросил: «Вы её не подменяли?» Друзья странно пожали плечами. На следующий день Данилыч доверил лодку мне одной. С его помощью я ловко села в лодку и почувствовала себя королевой на троне. Данилыч оттолкнул мой «корабль» от берега и я с радостью заработала вёслами. И так было всегда, когда я попадала на отдых.
И в те сентябрьские дни я наслаждалась катанием на лодке, любовалась красотой прибрежных окрестностей. Но как описать красоту тех путешествий или отдельных моментов? Даже сейчас, по прошествии многих лет, при воспоминании о той поре душа замирает от восторга, а белый лист остаётся чистым.
Помню, как в один из дней, подплывая к повороту реки, услышала кряканье утки. Звук был отрывистый и, как мне показалось, требовательный. Я затормозила ход лодки и стала рассматривать прибрежные камыши и увидела выплывавшее утиное семейство – впереди утка-мама, а за ней по ниточке пять утят. Но утка поворачивала голову назад и грозно крякала «Кря-як!! И тут из камышей поспешно выскочил шестой утёнок с мелкой рыбёшкой в клюве! Он быстро догнал выводок, перегнал его и вдруг приподнялся на лапках и побежал по воде, размахивая крыльями. Это было так неожиданно и так красиво! Но утка ещё грознее закрякала: «Кря-як! Кря-я-як! Кря-я-як!» Утёнок сел на воду и остановился, понуро опустив голову. А выводок, подплыв к нему, вдруг все разом приподнялись и побежали, чуть-чуть отрываясь от воды! Я подумала, что это урок по навыкам взлёта. Но что удивительно, тот утёнок остался на воде, не побежал вместе со всеми! Вот упрямый неслух! Не очень-то легко утке справляться с таким резвым утёнышем. Мне хотелось понаблюдать за ними ещё, но наши маршруты расходились – они плыли по мелководью, а затем свернули в затянутый ряской рукав реки.
Всё чаще стали встречаться островки золотисто-жёлтых, красноватых листьев, плывущих по реке. Они прибивались к берегам и образовывали разноцветные ковры. Кое-где ещё встречались белые кувшинки, будто фонариками высвечивающие потаённые места. На воде дышалось по-особому: воздух был прозрачно-чистым. Лёгкие, как меха у гармошки, растягивались вовсю ширь, а затем медленно сжимались, давая возможность заполниться чистейшим эликсиром жизни. Точно так же распахивались и глаза, запоминая окружающую земную благодать.
Это была самая золотая моя пора, и запомнилась она на всю жизнь ещё и знакомством с прекрасными людьми.
За столом со мной оба срока сидела чудесная семейная пара из Ленинграда. Им было по восемьдесят два года, а по бодрости духа лет на двадцать моложе. Бытует такое выражение – красивая старость. Именно так можно было сказать о нашей землячке Лидии Ивановне Кротовой и Сергее Матвеевиче. В те сентябрьские тёплые вечера к ним приезжали их знакомые из города. И тогда получался импровизированный концерт. У Лидии Ивановны был божественный голос, и она исполняла арии из опер. А я сидела на отдалённой скамейке, превращаясь в слух и наслаждаясь пением. Её голос до сих пор звучит у меня в ушах. Уже позже, когда у нас наладились телефонные переговоры, я узнала, что Лидия Ивановна – доктор медицинских наук, руководитель Ленинградского научно–практического центра по медицинской генетике, а ее супруг, Сергей Матвеевич, учёный-физик. И я благодарна судьбе, что позволила мне соприкоснуться с замечательными людьми, красиво и с пользой прожившими на нашей грешной земле. Лидия Ивановна в шестьдесят четыре года возглавила вновь открывающийся Центр Генетики, проработала более двух десятков лет и только в восьмидесяти семи летнем возрасте ушла на отдых, оставив после себя сто тридцать научных трудов и много детишек, которым помогла появиться на свет. А в наши края её тянула память юности, где в пригородном детдоме она начинала свою трудовую деятельность воспитателем, а их гости были её воспитанниками.
Именно она рассказала мне случай из своей практики врача-гинеколога, и он послужил темой для первого моего рассказа (по настоянию Л.И.). И в один из сентябрьских дней я читала его своей подруге Юле, поставив лодку в заливчике, тихо раскачиваясь на волнах и греясь под нежными лучами солнца.
В эти же дни произошло знакомство с ещё одной прекрасной семейной парой – четой Деевых: Маргаритой Ивановной и Вячеславом Григорьевичем и их шестилетним внуком Серёжей. Дружба с ними продолжается и сейчас. Они долгие годы жили в Норильске и рассказывали о суровости климата северного края красоте природы в редкие тёплые дни. Много говорили о театральных и концертных встречах со знаменитыми каторжанами Георгием Жженовым, Иннокентием Смоктуновским и другими артистами. Жаль, что в то время я ничего не записывала.
Красота – как она многолика, и как радостно, что мне даровано было её замечать.

№ 11

Неосеннее...
Владимир Хвостов
НЕОСЕНЬ…*
Чудная пора.
Лишь солнце в небе
ясным днём, дающее
тепло и свет.
Да звёзды темной ночью,
на фиолете бархата,
мечта романтиков…

Без ветра и дождя,
тоски и грусти…
Как хочется вдохнуть
и задержать …
НЕОСЕНЬ…
Но с выдохом
рассеется она.
И с новым вдохом
не войдёт…
НЕОСЕНЬ…
Как вдох
и выдох…
Мгновение...

Примечание:
*НЕОСЕНЬ - нетоска,
негрусть, недождь,
неветер…и т.д.
В общем, всякое...
Неосеннее...

№ 12

Осеннее кладбище
Владимир Хвостов
ВСТУПЛЕНИЕ
Остановись в беге!!!
Присядь и поразмышляй
вместе с автором...


Золотая осень раскрасила листву
всеми цветами радуги.
Такими же листьями, но опавшими,
покрыта аллея, пересекающая
городское кладбище.
Вдоль аллеи, уходящей вдаль,
где лучи солнца пробиваются сквозь кроны деревьев,
по обе стороны – надгробия тех, кто нашёл здесь
последнее пристанище.
Они так же отличаются друг от друга, как и судьбы людей,
чьи останки покоятся под ними…

…Надгробные камни действительного статского советника,
купца первой гильдии, лейб-гвардии поручика, окончивших свой земной путь
в конце позапрошлого столетия…
…Шикарные надгробия наших бывших современников,
как бы соперничающие друг с другом по роскоши,
вкусу и цене…
…Скромные деревянные кресты на могилах священников
и монашествующих…

…Некоторые из почивших прожили яркую и долгую жизнь,
оставив после себя память
на столетия.
…Другие – оставили приличное наследство поставившим им
роскошные надгробия.
…Кто-то просто скончался, прожив тихую
и незаметную жизнь.
...Чья-то жизнь прервалась
внезапно…
Могилы ухоженные, заброшенные, с покосившимися
крестами и памятниками…
Они также отличаются, как различались и люди,
чьи останки покоятся в них…

Проходя по кладбищенской аллее,
забываешь о суете
повседневности..
Всё лишнее остаётся
за оградой.
Размышляешь о судьбах
и СУДЬБЕ…

Неужели ИХ ЖИЗНЬ закончилась
здесь?
Конечно же, нет!
Просто окончание этой жизни
– начало новой….

Где – другие ценности.
И – оценки…
И неважно, какой памятник будет
над твоей могилой.
Суета...

№ 13

Туман
Светлана Угахина
Шумно вдохнула, словно выныривая с глубины, резко села на кровати. Глаза распахнулись, я ухватилась взглядом за знакомую обстановку спальни, чтоб не соскользнуть обратно в кошмар.
Сердце бешено колотилось, норовя выпрыгнуть через горло.

Опять этот сон: лес, темно, ничего не видно. Заблудилась. Треск сучьев справа. Страх сковывает меня настолько, что я не дышу до боли, и, в ужасе просыпаюсь.

В комнате полумрак, ещё только рассветает.
Восстанавливаю дыхание и долго тупо смотрю в серую мглу за стеклом.

Этот этап осени для деревьев как момент истины. Уже не прикроешься листьями, не украсишь себя. Даже сквозь мелкий холодный дождь всё видно. Вот оно, реальное положение вещей: кривые сучья, ободранные бока и лысины без веток. Никаких иллюзий…

Так и в жизни… Не зря говорят - «цыплят по осени считают».
Ну, подведем итог. Семья – любимый сын да я, работа - удовольствие,но почти неоплачиваемое, квартирка – есть,где жить и ничего лишнего.
Но не будем сгущать краски, я же умудряюсь быть счастливой.

Мутное утро все настойчивее заглядывает в моё окно.

В парке, который начинается прямо за стеклом, становится прозрачнее.
Стволы берёз ещё теряются в белёсом тумане, мокрые ветки рвут его на клочки своей чёрной нежной ажурностью.
С каждой минутой парк светлеет... Уже видны листья. Те, что капризные деревья скинули себе под ноги.
Дождь, старательно моросивший всю прошлую неделю, обесценил брошенное к стволам золото. Подгнившие листочки прижались к земле, стесняясь своего несвежего цвета и искупая его терпким запахом.
А тонконогий серый хулиган, наконец-то, остановился, задумался, рассыпался на видные невооружённым глазом белёсые молекулы влаги, рассеялся в окружающем пространстве, став комфортной влажностью, приятной и обволакивающей.
Таким он мне больше нравится. Бывший дождь...

Нет ничего лучше плохой погоды! Услышав эти слова однажды, я сразу приняла их как свой девиз. И сейчас уже хочу туда, в туман, чтоб чувствовать его на коже, дышать им, пропитанным горьковатым ароматом прелых листьев и мокрых стволов, хочу стать частью этого утреннего таинства.

Наверное, в прошлой жизни я была лягушкой или рыбой. И угораздило же меня родиться в этот раз под огненным знаком.

Ну, вот, приготовления завершены, наушники на рабочем месте и плейлист составлен в соответствии с настроением: Scorpions, Гайдн, Гендель и Roxette. Я уже накинула капюшон звуков и ныряю в туман, оставив свою пахнущую Givenchy и недопитым остывающим кофе квартиру скучать до вечера.

Офисный центр совсем недалеко, торопиться мне не хочется. Медленно шагаю в такт мелодии по сырой дорожке, помахивая сумочкой, старательно обхожу лужи.

Из клочковатого далека то и дело выныривают люди, все как один, заспанные и невесёлые.

Похоже, лишь я улыбаюсь сегодняшней пасмурности. Туман дарит мне состояние эйфории.

Встречные неулыбы идут сквозь утро медленно, словно это всё ещё сон.
Осенний грустный , в основном серый, но очень приятный сон.

Мне откровенно нравится сегодняшнее утро. И, даже больше! Я в него всерьёз влюблена...

№ 14

НЮША
Михаил Гадомский
- Вон идет, коряга глухая. Бабушка Шура, глядела в окно на сестру неуклюже пробирающуюся через заросшую травой калитку. Это она увидела, вы приехали вот и идет сразу.
Дверь в избу отворилась сгорбленная высушенная старушка, шаркая босыми ступнями по половицам, медленно вошла в горницу.
- Шура, здравствуй.
Увидев разложенные на стульях вещи и гостинцы на столе с деланным изумлением всплеснула руками.
- Ой, ой, ой никак Пашенькя приехал. Ой и Аннушкя. Радость то. А вырос то как ой, ой.
- Проходи тетя Нюша, садись чай пить.
Доставая из сумки колбасу, конфеты, консервы Пашкина мама накрывала на стол. Анна села на скамью у окна, сняла платок, широкой, коричневой гребенкой расчесала жидкие, короткостриженные волосы. Платок сложила в четверо, и разгладила ладонью на коленке.
- Это она хвастает, сережки вам золотые показывает.
Бабушка в пол голоса комментировала все манипуляции глуховатой сестры.
- Сын, Леха ноне приезжал ей привез, подарил. Богатый он геологом работает. А на что ей тетере сережки, вот скажи?
- Как здоровье то тетушка, Анна?
Пашкина мать говорила нарочито громко.
- Да, да.
Анна закивала, обводя рукой роскошный по деревенским меркам стол.
- Не слышит не лешего.
Прокомментировала бабушка. После обеда все с удовольствием пили ароматный чай с молоком, по деревенски швыркая из блюдца. Анна с улыбкой покосилась на торчащий из кармана сумки глянцевый журнал. Потянулась твердой узловатой рукой, улыбнулась Пашке. Разложив тяжелый журнал на лавке она с огромным удовольствием, сразу перестав кивать, занялась разглядыванием блестящих, ярких картинок.
- Ведь читать не умеет, в школе не училась, а все картинки просмотрит. Бабушка, звякая блюдцами собирала посуду со стола.
Анна с детским умилением и сосредоточенностью просматривала каждую страничку незнакомой ей яркой и красочной, далекой городской жизни. Которой она в свои восемьдесят и не видела никогда, так как в город не ездила. А сын, Лешка пьяница и раздолбай бывал наездами, редко. Работая геологом, в далекой Печорской партии пьянствовал и дарил матери несуразно дорогие подарки. С большим сожалением закрыв приятный на ощупь журнал на последней странице, Анна вздохнула, с улыбкой покивала сама себе и что то шепча ввалившимися губами, как драгоценность прижимая к груди кулек с гостинцами, неуклюже шаркая галошами побрела по заросшей травой тропинке к своему почерневшему от времени дому.

№ 15

В О Я
Михаил Гадомский
Воя, название заброшенной деревни заставляет сознание, споткнутся об него как о щербину в белозубом улыбающемся рту. Неизвестно кем оставленную в непроходимой глуши лесов и болот Вологодчины. Ведь ближайшие к этому месту деревушки носили красивые благозвучные названия хищных птиц: Орлово, Соколье, Филино.
- Бабушка, почему же Воя, назвали?
- А потому Лешенька, что люди в том месте выли. Привезли их в лес солдаты на подводах и оставили зимой на поселение, прямо под елки посадили.
- И как же выжили они бабушка?
А вот так и выли как волки, половина вымерла, от голода и болезней, а кто остались землянки вырыли и жить там стали лес корчевать, поля распахали. У нас есть было нечего, а они через два года с огромными караваями приезжали. Их дети в школу вместе с нами ходили.
Лешка почесал поцарапаную коленку, задумался и вспомнил как на прошлой неделе он за бабушкой в перелесок бегал. Бабушка ходила ягоды собирать, Лешка же носился между деревьями, радуясь нетронутой красоте леса, чистому воздуху и птичьему разноголосью. Вдруг он ковырнкнулся от резкой боли потемнело в глазах. Придя в себя и ощупав побагровевшую ссадину на ноге, дотронулся до натянутых как струна стальных жил. Взялся рукой за провод и в десятке метров нашел поваленный столб, затем второй, линия уходила далеко в лесную чащу.
- И электричество у них на Вое было?
- Да, внучек было и электричество у нас не было, а они себе первые провели.
- Куда же они потом подевались?
- Когда разрешили все и уехали сразу, а дома мужики на дрова испилили да пожгли.
- Давно уехали?
- Давно. Да что ты ко мне с этой Воей привязался, пошла я овец управлять.
Бабушка как то насупилась и в раз постарела.
- Что мы бабы тогда могли? Мы то все без мужиков после войны остались, а они с мужиками. Вот и выправились и хлеба подняли.
Лешка устало ступал по лесной дороге, которую и дорогой то назвать нельзя, так заваленная буреломом тропинка. Спину от усталости ломило, пот застилал глаза, а в ушах стоял комариный гул. Он уже трижды пожалел, что увязался с деревенскими мужиками Иваном и Лехой пойти на эту Вою. Их сутулые спины маячили далеко впереди.
- Догоняй пацан, а то лось копыто на плечё поставит.
Лешка оглянулся и припустил вперед больше всего он боялся заблудиться в незнакомой чаще.
- Скоро уже к Вое подойдем.
Под ногами чавкало болото. Тропинка была выложена в две гнилые жердины, которые то прерывались то тянулись снова. Лешка отстал от мужиков уже безнадежно. Ноги соскакивали с сырых жердей и тут же утопали в болотине, приближался вечер. Глухари то и дело внезапно срывались, справа и слева ломая ветки крыльями как разрывающиеся снаряды. Лес казался пугающим и чужим. Лешка заторопился и провалившись ногой в болото плюхнулся лицом в грязь. Выбирался долго, присел на кочку вылил из сапога коричневую жижу. Где же мужики, сколько можно идти, он уже хлюпал носом. Посидел, поднялся, кругом сильно потемнело. Слева он увидел просвет между деревьев и двинулся туда.
- Иван, Иван где вы?!
Впереди он услышал хруст ломающихся ветвей.
- Возвращаются.
Он присел и тут же вскочил на ноги. В десятке метров двинулась бурая стена, дыхание перехватило. Лось как трактор рванул через чащу, сшибая хлипкие деревья. Лешка задыхаясь бежал в другую сторону, опять споткнулся и рухнул куда то в овражек ударившись всем телом об ровную словно вытесанную из каменной глыбы поверхность. Придя в себя ощупал ровные черные доски, тяжеленная дверь с кованными петлями и граненой ручкой. Потянул на себя холодное железо, темная от времени ведущая в неизвестность дверь не поддалась, она была будто врезанная в холм каменная плита.
Он огляделся, кругом непроглядный лес.
- Я здесь навсегда останусь, слезы навернулись на глаза.
Забыв про дверь и потерянный рюкзак, шарахаясь во мраке от чёрных елок, он опять побежал вперед. Сто, двести, триста шагов. Внезапно почувствовал запах дыма, выскочил на поляну.
- Ну где ты ходишь? Заплутаешь, потом перед мамкой за тебя отвечать.
Мужики заржали увидев расстроенное, грязное мальчишеское лицо.
- Ужинать садись.
В котелке аппетитно булькал наваристый глухариный суп.
- Дураки, бросили, заблудился я.
- Ничего мы тебя натаскаем.
Густое с запахом хвои и брусники варево теплом разливалось в животе.
- А где же Воя, Вань?
- Это и есть Воя.
Выпуская тонкой струйкой папиросный дым, Иван кивнул в сторону просеки.
- А дома где?
- Да нет никаких домов. Давно сожгли и на дрова все вывезли.
- А дверь в землянку?
- В какую землянку, ты что совсем от страха спятил.
Иван засмеялся.
- Семь лет здесь хожу никакой двери не видел. Спать давай, завтра клюкву собирать.
Вдыхая сладковатый дым, Лешка засыпал. Во сне приснилась ему знакомая тяжелая, черная с коваными петлями,дверь ведущая в загадочное лесное подземелье и послышался далекий, полный тоски и отчаяния человеческий вой.

№ 16

Бабья осень
Владимир Калабухов
ОКНО В ПРИРОДУ

Ещё не зима, но уже и не лето. Вторая половина календарной осени дарит прекрасные солнечные дни. Бабья осень?

Осенние дожди хорошо напоили просушенную жарким летом почву. Если кое-где уже и были короткие холодные утренники, то они только летние цветы успели погубить.

То, что за окном осень, хорошо видно по листве деревьев. Она пожелтела, осыпается и мягким, узорчатым, золотым ковром застилает землю. Одни только остроконечные листочки клёна чего стоят! Жаль, что где надо и не надо эту красоту сметают, сгребают, собирают в мешки и куда-то вывозят. На пустой, просаживающейся вниз голой земле даже трава хорошо расти не станет – листва постепенно превратилась бы в гумус, естественное удобрение для всего растущего и цветущего на городской земле.

Коллективная пасека – райский уголок нашего города, где продолжают поздней осенью буйно цвести и даже немного благоухать разные многолетние и однолетние растения.

Вот розовые лаватеры (1), есть и белые. Довольно высокие кустики с множеством бутонов и распустившихся цветков. Так и просятся в букет взамен уже укрытых на зиму роз.

Разрослась декоративная капуста (2), радуя глаз до самых заморозков нежно-лиловой розочкой на верхушке и густой серебристо-зелёной листвой, не ставшей кочаном. Это растение – не для букета и не для щей, оно отлично смотрится на любой клумбе.

Жёлтые (3) и оранжевые (4) бархатцы, не обращая никакого внимания на холода, цветут себе и цветут. Запах их цветков специфический, может, кому-то и не нравится, но он довольно слабый. Зато сами цветки хороши, любуйтесь на здоровье!

Очитки (5) с мясистыми зелёными листочками и стеблями набирали свои мелкие, сначала зелёные бутончики всё тёплое время года, до октября, а цветут густыми лиловатыми шапками до самой зимы.

Ноготки, или календула (6). Эти самые, наверное, неприхотливые солнечные цветочки, дающие всё лето пищу разным насекомым. Разбросаны по грядкам, их редко кто выпалывает с сорняками – да пускай себе сидят и в клубнике, и в петрушке, и под смородиной.

Девичий пиретрум (7) – многоцветковые крохотные ромашки, растут, как и ноготки, где придётся. Ну разве можно, скажите, пожалуйста, удалять такие крохотульки-букетики, устроившиеся прямо на грядках и украшающие пасеку?

А разноцветные октябрины (8)? Растут на одних и тех же местах по несколько лет. В тёплые, солнечные осенние дни привлекают разных, ещё летающих насекомых своим нежным запахом нектара и жёлтой пыльцой. Букет из октябрин – как из хризантем. Да и сами хризантемы (9) часто с более пушистыми, чем у октябрин, цветками. Наверное, это самые воспетые осенние цветы, даже есть про них романс, правда, почему-то про отцетшие уж давно хризантемы в саду...

Что ни говори, но это результат многолетнего труда в основном женских рук – цветы на нашей коллективной пасеке. Обновляемый букет (первый снимок перед текстом), стоящий дома на столе, ещё много дней будет дарить доброе настроение, напоминать о прекрасной осенней поре, о заботливых руках наших прекрасных дам.

Побродив и полюбовавшись осенними цветами пасеки, заглянем в лес. Здесь, под слоем берёзовых листьев и хвоинок всё ещё растут всякие грибы. Такого богатого урожая, как в эту осень, я что-то не припомню. Уже давно полны «закрома», а в лес всё равно тянет. Не столько за продовольствием, сколько за удовольствием, красотой осенних пейзажей, тишиной и чистейшим воздухом.

И в Московской, и в Рязанской, и во Владимирской областях, где нам с женой в этот грибной сезон много раз удалось побродить по лесам, три месяца непрерывно растут и попадаются в больших количествах моховики – польские белые. Только после заморозков перестали вылезать молодые чистенькие свинушки, зато серых и зелёных рядовок – серушек и зеленушек по тем местам, где редко ступает нога грибника, набрать можно, сколько душе угодно.

Вот и последний грибной поход. Во всех сосновых посадках перед Дубровкой до меня уже кто-то побывал. Это видно по разбросанным ножкам рядовок. В Кучино продавцы даров природы пожаловались, что никто у них не покупает серушки – не знают, не понимают, что это одни из лучших осенних деликатесов.

Корзина снова полна (второй снимок перед текстом). До свидания, Покровский лес! «Будьте здоровы, старики!» – кланяюсь я трём большим дубам у бетонки. Грибной сезон закрыт, а тёплая, чудесная осень продолжается. Грибы переработаны, засолка – опять-таки в основном женских рук дело.

Вот такая она, эта осень, просто красавица. Так давайте же назовём её добрым именем – бабья осень.

Цветы - ссылки в скобках:
1 - лаватера - http://www.sadovcvet.ru/classif/odnolet/lavatera.php
2 - капуста декоративная - http://www.ailita.ru/e_mag701/p1/st3973.html
3, 4 - бархатцы жёлтые и оранжевые - http://www.baby.ru/community/view/125580/forum/post/389121/
5 - очитки - http://www.florets.ru/sad-rasteniya/sedum.html
6 - ноготки - http://www.sadcvetov.ru/odnoletnik/50-nogotki.html
7 - девичий пиретрум - http://www.flowersabc.ru/cncat_ext.php?id=51
8 - октябрины - 9 - хризантемы - http://www.ailita.ru/e_mag701/p1/st3973.html

№ 17

Астры, рассказ
Владимир Голдин
АСТРЫ

Все поблекло… Только астры
Серебристые остались, -
Под холодным синим небом
Замечтались…
Адам Аснык (перевод И. Бунина)

Старик Державин любил цветы.

Он каждую весну ходил на рынок и внимательно рассматривал рассаду, не торопясь, разговаривал с женщинами о сорте цветов, их цвете и бутонах.

Но в этом году Державин весной приболел и потому покупал рассаду поздно, считай последнюю, покупал молча, без разговоров, лишь бы успеть посадить.

Растения приживались робко. Листочки никли к земле, беспомощно, как голова раненного человека. Державин волновался за развитие растений, за отданные за них деньги и не жалея своих уходящих сил поливал водой слабо развивающуюся рассаду, убирал сорняки, вездесущую мокрицу, рыхлил подле слабой жизни землю.
Его труды и заботы вливались в жизнь растений. Цветы окрепли и пошли в рост. Державин радовался начавшейся жизни и читал зеленым стебелькам свои стихи:

"Что день, то звук и торжество,
Летят победами минуты,
Коль склонно вышне божество…"

Однако старик забыл продолжение сочиненных им давно строк. Астры (рассадой были куплены они) тянулись к солнцу, их стебли стали твердыми, как ветки деревьев. Листья у всех саженцев были разные: у одних длинные и узкие, у других широкие и зубчатые, как у дуба, но только нежные.

Астры набирали цвет.

Наливающийся силой и красотой цветы не спешили обрадовать хозяина своим появлением. Рассада была куплена впопыхах, и потому Державин не знал, что из каждого бутона получится. Это было загадкой и вызывало щемящее чувство радости. Ожидание и было для старика Державина и его внука смыслом жизни предстоящих дней.

Цветы все не раскрывались, только один кулечек белых лепестков загадочно качался на ветру, да новые побеги от основного ствола обещали новые соцветия. Старик и внук терпеливо ждали, и между ними установилось негласное соревнование: кто же первым увидит распустившиеся бутоны.

Ждали долго. Больше недели.

Цветок первой астры распустился днем под лучами ласкового солнца. Цветок народился светло-розовым, пышным и счастливым, как долгожданный ребенок.

Старик Державин с внуком выходили в сад каждое утро и каждое утро находили новые цветы то фиолетовые, то ярко красные с лепестками стрелками, острыми, как игла, то желтые…

* * *
Старик Державин уже третий век работал в гимназии.

Он все чаще стал подмечать, что некоторые мальчики увлекаются дворовой поэзией, напевают мотивы простеньких песенок: «Гопса смыком», «В Кейптаунском порту» - мелодии и слова, которых легко ложилось в память мальчишек двадцатого века, серьезной поэзии они не воспринимали. Это было не удивительно. На уроках истории ставили в пример уголовные поступки Разина и Пугачева. Однажды на экзамене, когда Державин задал вопрос дерзкому ученику, знает ли он Жуковского, Дельвига, Вяземского, юный недоросль, не задумываясь, спросил, а знает ли Державин кто такие: Пашка Халтурин, Верка Засулич и Пашка Морозов?

Старик опешил от такой дерзости и иррациональных имен. Пока поэт стоял с открытым от удивления ртом недоросль доконал его окончательно:

- Ты не пугай меня своей бандой. У тебя своя, у меня своя.

Скоро пути учителя и учеников разошлись.

Но осталась жизнь.

И в этой жизни старик Державин видел, как менялись люди и его бывшие ученики.

Однажды на улице он встретил того недоросля в кругу друзей, который уже превратился в мужчину с крепкой покатой спиной, со щеками розовыми, как колобок из старой русской сказки и головой, как футбольный мяч, стоящий на одиннадцатиметровой отметке в футбольном поле. Лицо здорового мужчины было испещрено морщинами, напоминающими швы на кожаном мяче, а в глазах просматривалось то, что было внутри спортивного шара. Молодые люди не узнали своего бывшего учителя, как впрочем не знали его никогда.

Старик стоял прямой и худощавый, до его слабых ушей доносилась речь:

- Че, пахан, крутой стал, падла. Бабки гони.

Огорчённый услышанными словами старик гордо, помахивая тростью, ушел в своем направлении.

В конце августа перед самым началом занятий в гимназии, старик Державин с внуком спешили к себе в сад на встречу с любимыми цветами. Солнечное утро поддерживало их радостное настроение.

От этого потрясение оказалось еще более глубоким.

Их цветы были вытоптаны дикими ногами, ограждения клумб были вывернуты. Астры, частью, вырванные с корнями валялись на дорожках сада. Сломленные головки стыдливо смотрели в глаза хозяина, а вдавленные в землю белые бутоны были мертвы.

- Что это такое? – вскрикнул внук.

Гордый дед ответил:

"Я любил чистосердечье,
Думал нравиться лишь им:
Ум и сердце человечье
Были гением моим..."

- Дед я знаю твою жизненную позицию. Но что это? – допытывался пораженный варварством внук.

- Не знаю, - отвечал смущённо старик Державин, - но когда я был молодым, я с шашкой наголо гонялся за Емелькой Пугачевым. Тогда законы это разрешали. А сейчас нет. Ты знаешь нашего участкового милиционера сержанта Ягоду?

- Да.

- Так вот однажды он арестовал и привел в КПЗ одного крутого. Ему сказали: «Не того привел». Он арестовал еще одного воришку. Но того наша боярская дума амнистировала. Сейчас сержант Ягода никого не арестовывает, а посмотри, какой толстый стал. До чего же Мономахи довели страну. Один создавал, другой развалил…

- Дед, а сейчас третий Мономах у власти, - прервал внук.

Старик Державин не стал продолжать разговор с отпрыском. Попросил:

- Принеси, пожалуйста, лопату и пустой горшок.

На краю клумбы розовел надломленный куст астры. Поэт аккуратно подсек землю вокруг цветка, нежно поднял вместе с корнями и посадил астру в горшок и унёс в дом.

Растение откликнулось на заботу быстро.

На фоне белой стены торчал пенек сломанного цветка. От него устремились вверх три отростка. И как бы компенсируя потерянные цветы на каждой из веточек, на вершине, расцвел большой розовый бутон. Чуть ниже нежные цветы помельче, и еще, почти у самого пола, розовые маленькие головки. Острые редкие зеленые листья подчеркивали красоту и воздушность живого букета.

На улице чередовались то дожди, то заморозки.

Старик Державин не выходил в сад, но подолгу сидел и глядел на домашнюю клумбу и однажды записал:

"Воскресни, Боже! Боже правых!
И их молению внемли:
Приди, суди, карай лукавых
И будь един царем земли!"

№ 18

Алиса
Надежда Лайне
Полнолуние. Поздняя осень. Тепло.

Она шла, смешно подпрыгивая от нетерпения.
- Если умру, то стану директором над Луной! – Алиса счастливо, словно ребенок, рассмеялась. Заливисто. Хотелось вторить. Звезды весело перемигивались. – Как Луна без директора, представляешь? – она раскинула руки и закружилась на месте. – Кто будет следить за тем, чтобы она правильно светила? – кожа казалась голубоватой.
Вычитала Алиса сказку или же придумала сама – никто не знал. Но она верила. Значит..?

Полнолуние. Поздняя осень. Тепло.

Она посмотрела на него широко открытыми глазами. В зрачках, словно в клетке, виднелась Луна. Алиса вновь подпрыгнула от нетерпения и стала смотреть на облака.
- Сказочная ночь. С К А З О Ч Н А Я! Понимаешь? Такие ночи бывают только осенью. Хочу умереть осенью, – мимо проехала серая легковушка, нарушив привычную тишину. Алиса замахала руками и закричала.

Полнолуние. Поздняя осень. Тепло.

- Смотри. Это наш мир. Дарю его тебе сегодня. Только он всегда твой. Всегда-всегда. Просто пойми это. Просто…
Они стояли на мосту, вдали город мигал сотнями огней.
- Одна из наших галактик, представляешь? Смотри, сколько звезд. Их намного больше… - Алиса нагнулась вперед, не держась за перила, и засмотрелась на подсвеченную желтым трасу.
Ему казалось, что так же Луна смотрит на освещенную Солнцем Землю: без грусти. Искренне. До слез.

Полнолуние. Поздняя осень. Тепло.

Ночь длилась долго. Очень долго.
Они перелезли через забор и легли в саду на опавшие листья, сильно пахнущие после дождя.
- Хочешь сказку? Когда умрем, лежа в осенних листьях, жизнь покажется сном. Откроем глаза на зеленой поляне летом, где много солнечного света, и вперед пойдем… - Алиса смотрела на две звезды – Небо наблюдает за нами.
Сказка показалась ему немного печальной, как и Луна. А рядом лежала девушка… Кожа которой казалась голубоватой.

Полнолуние.
Поздняя осень.
Тепло.

№ 19

Чай с осенью
Ольга Борина

Лис сидел у открытого окна.
Ветер шуршал осенними жёлтыми листьями, невесело переминаясь у порога.
Девочка шла по старому, полному сказок лесу и улыбалась всему.
Лис ждал её с утра и даже не завтракал.
- Что же Она принесёт мне сегодня? Может печенье с молоком? Или жаренный хлеб с сыром?
Лис сглотнул…
Девочка бежала по тропинке и весело напевала какую-то детскую песенку.
Вот и домик Лиса.
Остановившись на мгновенье, чтобы отдышаться, Девочка постучала.
Лис вздрогнул и в предвкушении праздника, открыл дверь.
Девочка вошла, что-то пряча за спиной.
Лис принюхался, смешно вытянул мордочку и вопрошающе посмотрел на Девочку.
-Что?! – Девочка смешно поморщилась. - Держи! - Она протянула Лису огромный букет кленовых листьев.
Красные, оранжевые, золотисто – жёлтые.
Они искрились капельками утренней влаги и пахли лесом.
- ??? – Лис удивлённо принял подарок и жалобно протянул, - Что это?!
- Осень! – засмеялась Девочка и побежала ставить чайник.
- А чай с чем пить? – не унимался Лис.
- С осенью! – ещё громче расхохоталась Девочка.
Чай был вкусным и ароматным.
Лис пил его и удивлялся:
- Какая вкусная эта твоя Осень!
Девочка игриво кивнула.
И незаметно спрятала в карман чайные пакетики с земляникой и мятой.
- Пей! Осень ждать не будет! Остынет!
Они сидели на подоконнике и смотрели в окно на осень, такую красивую и такую ароматную осень…

№ 20

Однажды осенью
Александр Асмолов
Однажды осенью, когда перелетные птицы стали собираться в стаи, а по утрам становилось все холоднее, один из листков на березе с удивлением обнаружил, что желтеет. Он пытался понять, что же происходит, но никто не мог ему толком объяснить, отчего мир вокруг так переменился. Некоторые соседи краснели то ли от стыда, то ли от натуги стать прежними, другие бледнели, а иных деревья просто бросали. Безжалостный ветер уносил их прочь, и уже никто никогда не видел павших.

Листок растерянно смотрел, как собратья вокруг трепетали на ветру и от страха несли всякую чушь. Кто-то вспоминал прошлые обиды, кто-то радостные теплые дни, а были и такие, кто молил небеса вернуть все вспять. Эти, обычно беззвучные голоса листвы, теперь сливались в зловещий шепот, и он нависал над лесом, как черная туча. Тогда и листок признался себе, что сам тоже боится неизвестности. Боится сорваться с дерева и улететь. Куда-то.

Он еще ни разу не покидал свою ветку и не представлял, что ждет его в другом мире. Птицам хорошо, они наперебой щебечут, что вернутся. Перезимуют в теплых странах, возвратятся домой и все начнется вновь. Что же будет с листом? Он жил-то всего одно лето. Весной родился, а осенью его не станет. Возможно, лишь увидит снег. Галки твердят, что снег всегда белый и чистый. Почему птицам дано летать, а он, листок, лишь однажды упадет с ветки. И все. Он не узнает, что значит оттаять по весне.

Ему осталось совсем немного. Собратья уже падают вниз, касаясь напоследок тех, кто окажется на пути. Как краток жизни миг! Только теперь понимаешь, что нужно дорожить каждым рассветом, наслаждаться каждым солнечным лучом и помнить каждую дождевую каплю.

Этому нужно научиться. Ценить и любить каждый миг, дарованный небесами. И каждый вздох воспринимать, как целую жизнь. И каждый вечер верить, что сон, это сказочный мир, где удастся побывать лишь раз.

Так думал пожелтевший листок, дрожа от холода и страха перед бесконечностью, ожидавшей его внизу.

№ 21

Импульс осени
Юлия Сасова
Тёплые дни удушливого лета вспоминаются лишь знойным сновидением. Настоящее застыло мгновением ожидания, словно вот-вот должно что-то в этом мире перемениться! Просыпаясь, я открываю глаза и никак не могу понять, что сталось с прежней жизнью? Сначала кажется, что всё как обычно — ты и я, да только от прежнего ничего не осталось. Свежо кругом - морозцем веет и всё искрится, но это не зима. Стеклянные глазницы окон серых домов не плачут синими каплями осеннего дождя, но благодушно смотрят на мир сквозь искристо-белый ледок, загадочно пронизывающий их безжизненный состав живым узором. И пыльный асфальт больше не тревожит поникшего взора случайного прохожего, уставшего от городской серости. Теперь он весь устлан меленькими звёздочками, мерцающими белёсой синевой в лучах предрассветного солнца. То, что ещё вчера было промозглыми, хлюпающими, тёмными лужами, сегодня глядит на меня прозрачными окнами, за которыми прячется многоцветье чьего-то застывшего мира… Жёлтые огоньки каштановых листьев накрыты рубиновыми сердечками осины. Где-то между ними пламенеет рябиновая кисть и ржавеет лопух молодого дубка. А ещё бурые веточки, простирающиеся к высоте городского неба, плотно натянутого поверх домов, точно живые смотрят на меня. И травинки, хранящие в себе тёплую зелень, застыли в ласковом движении…

Всё такое хрупкое, такое чувственное и невероятно настоящее! Обыденная реальность фантастического мира, проникшего в сознание лишь на мгновение. При всей его «настоящести», он не доступен — этот осенний мир в ампуле грядущих холодов! Только коснёшься — исчезает! Искристо-белые звёзды превращаются в муть обжигающих слёз. Окна-лужи, отворяющие путь в чудесное неизведанное снова лишь грязь. Зелёные травы похожи на свалявшийся войлок — жалкий вид! Эх, солнышко! Мокро, сыро и только в воздухе пахнет свежестью морозца. Осень. И её можно потрогать, потрепать и даже взять с собой! Ничего с ней не сделается! Она остаётся сама собой — пылающей, увядающей и какой-то невыразимо печальной. Может от того, что ей самой хотелось быть такой же хрустально-свежей, как из зимней сказки?

Призрак, наваждение, хрустальная мечта потому и холодят душу, что не коснуться их рукой, не проникнуться их миром. Ими можно только раздразниться и вернуться в прежнее, где слёзы, боль и увядание…

Завтра снова рассыплется по земле белый ледок и на окне ляжет новый узор про жизнь, о которой мы грезим украдкой ото всех, но эта грёза не будет похожа на сегодняшнюю и она пропадёт в слезах осени, но оставит след в душе! Надо суметь пережить эти сумасшедшие дни. Надо суметь принять явь явью, а мечту — мечтой! Такое бывает — коварство осени… Она, рыжая бесстыдница, надевает на себя маски всех времён года и пытается растормошить весь поднебесный мир в угоду своей фантазии и трудно ей не поверить! Так что же делать? Плакать под музыку дождя? Может и плакать, главное не умирать — жить! Жить и помнить, что всему положено своё время, а что сверх того — призрачная надежда, за которой — пустота!

№ 22

Вчера ко мне заходила Осень
Светлана Тен
Вчера ко мне заходила Осень. Уныло постучала в окошко капризным дождем.
Пустите, говорит, переночевать. А то в вашем городе темно(опять фонари не горят в городе энергетиков), и мужчины в изрядном подпитии косяками проплывают по переулкам и дворам(а чё бы им не "накушаться" то в субботу? В главный стаканный день!)
Вроде как осень не наша, не российская. Небось, из какой-нибудь порядочной Швеции к нам занесло.


Ну, я пустила, конечно. Нешто я извергиня какая? Или сердца у меня нет?
Знаю, как страшно посреди темноты.


Она зашла вся такая заплаканная, молоденькая, в желто-зеленом платьице, как первоклассница. А я как раз шарлотку испекла, чай поставила. Будет с кем вечерок скоротать. Угощать то все равно некого. Муж уж лет пять, как на другом аэродроме приземлился. Сменил курс. Поменял вектор на молодость. Я неволить не стала. Отпустила. Освободила. Вычеркнула. Забыла. У дочери своя «шарлотка» в другой стране. Видимся раз в год. Оно, может, и к лучшему – чем дальше, тем роднее.

- Хочешь чаю? – спрашиваю.

- Хочу, - отвечает Осень.


Я достала две кружки, разлила чай, разрезала шарлотку. Сидим уютно, чай пьем.
За окном по низкому небу тащатся застиранные облака. Сиреневые сумерки медленно подъедают остатки дня. Дождик уныло линует в косую линейку окошко.

- Давай погрустим, - попросила Осень темно-серыми, как дождевая туча, глазами.

- Давай, - отвечаю.
Чего ж не погрустить? Тем более есть о чем. Сидим, вздыхаем каждый о своем.

- Осень, ты о чем молчишь?

- Печаль у меня – завтра на работу. Отпуск закончился, - отвечает она, и как ребенок куксится и пускает пузыри. Вот уже и слезы в три ручья. Кухня наполняется трагизмом, а мое сердце – хандрой.

- Это не печаль. Это печалька. Мне вот завтра на пенсию. Пятьдесят пять женских лет – осень жизни.

Осень посмотрела на меня с сочувствием. Завыла сначала тихо, монотонно, потом надрывно, как будто ей завтра не на работу, а в старость. Небо опять задрожало слезами, ветер остервенело срывал с деревьев одежды.

- Ну, ну, подруга! Ты что-то раскисла, как капуста квашенная, - подсела я к ней, обняла по-матерински. – У тебя мечта есть?

Осень кивнула, все еще подрагивая в конвульсиях плача:
- Есть. Я никогда не видела лето. Какое оно? Расскажи мне о нем.

- Лето? Лето, лето. Поцелуи до рассвета. Как бы тебе поточнее обрисовать? - я задумалась.
– Понимаешь, лето - это как Новый год. Его все всегда ждут, как волшебный праздник, как начало новой жизни, как сказку со счастливым концом. Нет, как счастливую сказку без конца. Или как вечер пятницы, потому что за ней всегда суббота.
Осень смотрела глубокомысленно, каким-то сложным взглядом.

- Не понимаешь? – я вздернула брови и погладила образовавшиеся складки на лбу. Закрыла глаза и вдохновенно продолжила. - Лето – это радуга в небе, ромашки в поле. И ты посреди поля лежишь с закрытыми глазами, раскинув руки, словно крылья. Наблюдаешь сквозь щелочки чуть приоткрытых глаз за безмятежными ванильными облаками, слушаешь лицом теплое солнце и вдыхаешь запах тихого счастья. Как восторженная дура. И это счастье ликует в тебе. Ликуют глаза, руки, ноги. Сердце стучит быстрее, душа рвется наружу. Счастье подкатывает к горлу, и тебе хочется выпустить его на волю - закричать, запеть, взлететь вместе с ним. Лето – это когда жизнь любит тебя. И ты уже не один. Вас двое: ты и жизнь. Жизнь из бронзовых дней с запахом клубники со сливками, умиротворенных сиреневых вечеров со звуками саксофона и стрекочущих карамельных ночей с осколками звездного неба.

- Лето – это beautiful life! - как восторженная дура, улыбаясь раскрытым ртом, пропела Осень.

- Слушай, подруга! А ты знаешь, что в России в августе тридцать два дня? – честно соврала я.

- Значит завтра еще лето? – с надеждой спросила Осень, и глаза её сделались рыжие и веселые, как у рыжей веселой таксы со второго этажа.

- Ну, конечно!

И тут в дверь позвонили. Ах, нет. Это настойчиво трындел мне в ухо мобильник. Я дотянулась рукой до тумбочки, взяла телефон, отжала кнопку и поднесла к уху.

- Мам! Мамуля! Ты сидишь или стоишь?

Я открыла глаза и оглядела себя:
- Лежу в постели.

- Это хорошо. У меня для тебя подарок! Я беременна! Уже восемь недель! – выстрелила дочь.

Я быстро уселась в кровати. Дочь еще о чем-то говорила, говорила, говорила. Слова сыпались из телефонной трубки, словно конфетти из хлопушки: феерично, волшебно, радостно. А я сидела, как очумевшая, восторженная дура и пускала счастливые слезы.

- Доча, какое сегодня число? – приходя в себя, спросила я.

- Мамуля, ты обалдела от счастья? Надо было тебя подготовить,- заливалась дочь. – Первое сентября сегодня! С Днем рождения, подруга!

-Подруга?

В трубке послышались короткие гудки. Я соскочила с кровати и в одном тапке примчалась на кухню. На столе стояли две чашки с недопитым чаем, кусочек шарлотки на блюде и пожелтевший листок календаря, где черным по белому большими буквами было написано «32 августа 2013 год. Воскресенье» и маленькими добавлено «Убывающая Луна в Овне» и ниже «Россия, Армения – День Знаний. Австралия – День отца»
Ну, вот же! А то пенсия, пенсия,осень жизни.

Лето! Начало новой жизни!

№ 23

Осень - счастливая пора
Ольга Щекалева
По небу плывут большие,темные облака. А я стою на балконе и любуюсь ими. Я счастлива,потому что поступила в университет,о котором даже не могла мечтать.Осень пока не холодная,ведь она только что началась. На дворе сентябрь. Учебой пока не нагружают и свободное время есть.
31 августа, на собрании, мое внимание привлек один однокурсник. Я и подумать не могла, что из этого получится в дальнейшем. Он сидел передо мной в аудитории. Я тронула его за плечо и спросила:
- А как тебя зовут?
- Илья,-ответил он,повернувшись.
Мое имя он уже знал,слышал,как называла меня подруга.
Через несколько дней я убеждала подругу,что этот парень мне не нравится,ну совершенно не нравится! Я над ним шучу и играю с ним в игру - "кто остроумнее пошутит". Она мне не верила и категорично заявляла,что я его полюблю, непременно полюблю. Тогда я выкрикнула:
-Никогда этому не бывать!
На проезд в общественном транспорте уходило много денег, поэтому я решила ходить до универа пешком. Когда я сказала о своем намерении, Илья заявил,что каждый день ходит пешком. Я решила один раз сходить с ним, чтобы запомнить дорогу. Да и путь неблизкий - пять километров, идти одной скучно. Выйти пришлось в семь утра, из-за этого я была очень злая. Шла,бурчала себе что-то под нос и пинала ногой желтые осенние листья . Илья мужественно терпел все мои недовольные бормотания. О чем бы мы ни говорили, я постоянно с ним спорила,доказывала свою правоту. К тому же мне не нравилось ничего в его внешности.Так,споря, мы проходили вместе несколько дней. Я стала замечать,что мне хочется с ним говорить,хочется доказать свою точку зрения. В субботу мы гуляли и разговаривали. Я зачем-то попросила Илью взять меня за руку.
-Это просто так,-сказала я,-не подумай ничего лишнего.
Как оказалось,он ничего и не подумал.
И вот шли мы как всегда вместе в универ. Илья сказал:
-Я вчера ходил на пруд и думал.
-О чем? - спросила тихо я.
-О тебе.
-А зачем обо мне думать?И что ты придумал? - удивленно спросила я.
-Что у меня в душе пустота,-ответил он спокойно.
И вдруг со мной стало твориться что-то невероятное...Я надула губы и ускорила шаг. Контроль над собой был потерян.
Осень стояла по московским меркам довольно теплая. Ходить пешком было приятно. Я боролась с собой,но меня почему-то,как будто силой притягивало к Илье. При этом я была глубоко убеждена,что люблю другого человека. И вот однажды,погожим осенним вечером, я решила поговорить с Ильей и "расставить все точки над и". Для этого я позвала его на балкон.
С балкона открывался прекрасный вид на храм,стоявший неподалеку. На улице еще не стемнело,но чувствовалось приближение тьмы. Дул легкий ветерок. Я начала говорить Илье о своей любви к другому, старалась говорить ярко, восторженно. Но он почему-то мне не верил. Я была расстроена. Все аргументы оказались исчерпаны. На город при этом опустилась тьма и на балконе стало неуютно. Илья воспользовался этим и обнял меня.
-Я люблю тебя и хочу чтобы ты была со мной. На самом деле ты не любишь человека, о котором говорила. Если бы ты его любила,то не стояла бы сейчас на балконе со мной,-Илья смотрел на меня глазами,полными нежности.
В этот момент я поняла, как мне холодно и одиноко в этой жизни. Но я боялась начинать что-то новое. Боялась предательства, душевной боли...Он почувствовал это и сказал:
-Пока не пойдешь по пути, ты не поймешь,что тебя на этом пути ожидает. Так и будешь стоять в стороне от дороги и бояться по ней идти. А нужно всего лишь - набраться смелости и пойти.
Я стала плакать. Я оплакивала все свое прошлое, все плохое, что в нем было. С неба срывался дождь, он плакал вместе со мной. Слезы смывали все обиды, которые я накопила.
В тот вечер я не стала бороться с собой, навязывать себе нечто чуждое и согласилась пойти по жизненному пути вместе с Ильей.
Как оказалось впоследствии, фраза про пустоту была сказана специально,для того,чтобы проверить меня. Теперь у нас с Ильей навсегда останется в памяти та осень и ничем не примечательный балкон,где родились наши отношения.

№ 24

Вот и опять сентябрь
Карин Гур
Вот и опять сентябрь, на пороге осень.
В нашей южной азиатской стране осень понятие вполне символическое. Раньше конца октября, начала ноября – дождя не жди. Здесь лето длится долгие месяцы. Уставшее от палящего солнца население, потрескавшаяся земля, деревья, покрытые пыльной, сероватой листвой, ждут с вожделением первых благословенных капель, а до них, увы, ещё очень долго. Возникают ностальгические воспоминания о прозрачном аромате раннего утра, запахе костров, хрустящих яблоках и печёной на углях картошке нового урожая. Я уже давно отвыкла от необходимости что-то заготавливать, закручивать банки, варить компоты и варенья. А опадающие листья и бабье лето – это всё живёт лишь во снах и полузабытых ощущениях. Но и здесь начало осенних месяцев обещает спад жары, прохладу по утрам и вечерам, ожидание приближающегося похолодания.
В одно такое приятное утро, оставив на потом все свои не важные дела, я отправилась с утра посидеть на лавочке в тени, подышать воздухом, почитать новую книгу. Во дворе было тихо. Дети ушли в школы, в детские сады. Только из открытого окна на третьем этаже доносилась, играемая одним пальцем, гамма и хрипловатый голос вторил:
- До, ре, ми, фа, соль, ля, си, до. До, си, ля, соль, фа, ми, ре, до-о-о... Ма- ла-дец, деточка.
Пристроившись в углу под навесом и не успев ещё открыть первую страницу, увидела, как из подъезда вышла моя соседка Дина и прямиком направилась ко мне. Шла она медленно, опираясь на палочку и что-то бормоча себе под нос. Пока двигалась она по диагонали, я успела подумать, что здорово сдала Дина за этот год после трагической гибели любимого внука Мишеньки, что мы с ней почти ровесницы, а выглядит она, как моя мама и что мне уже не удастся почитать, как об этом мечталось.
Дина грузно опустилась рядом:
- Привет, Белла. – Зовут меня Зоя, а не Белла, но я не стала её поправлять. - Читаешь? Что читаешь?
Я показала ей книгу в бумажном переплёте:
- Вот, Пашкова, новый роман «Пакт».
- А, Машкова... Читала, мне Мишенька приносил.
Книга появилась в продаже лишь пару месяцев назад.
- Ох, устала я что-то от жарких этих дней, скорей бы суккот*, может уже польёт дождик. Правда, сегодня приятно на улице, ветерок даже... - Дина замолчала и уставилась на меня, словно впервые увидела. Огонёк узнавания мелькнул в её глазах и она перевела взгляд на соседские окна, откуда продолжал звучать музыкальный урок.
- Ну, что ты скажешь? Новый Моцарт растёт. Мишенька тоже играл на гитаре, а пел как...
Во двор лихо въехала серебристая «Ауди». С двух сторон распахнулись двери и из машины выскочила парочка: соседская Алина и её дружок - высокий загорелый брюнет. На Алине были надеты синие в облипочку джинсы и короткая майка. Парень тоже был в майке и шортах. Молодые люди бросились в объятия друг друга и стали самозабвенно целоваться, словно не виделись целый год, а не выпорхнули полчаса назад из постели, в которой прокувыркались всю прошедшую ночку.
Мы с Диной внимательно наблюдали бесплатное кино. «Ну, - подумала я, - сейчас Дина им выдаст под первое число...» Но я ошиблась:
- Слушай, Рая, как она эти подштанники на себя натягивает? Ни застёжки, ни молнии... Маслом ноги, что ли смазывает?
Наконец, девушка оторвалась от парня и убежала домой. Юноша пропипикал ей вслед и машина уехала.
- Моя помощница выставила меня на улицу, порядок наводит... – Дина замолчала и уставилась на подъезд напротив. Из двери вышла пара: невысокий пожилой мужчина в отутюженных брючках, светлой тенниске и полноватая женщина в голубом сарафане с хозяйственной сумкой на колёсиках. Она взяла его под руку. Проходя мимо нас, они раскланялись и отправились в магазин за покупками.
- Ты видела, видела, - Дина толкнула меня в бок, - отхватила кавалера, подумать только, что он в ней нашёл. - Она загадочно улыбнулась.
– Ты знаешь Семёна, который живёт рядом с остановкой автобуса? У него такой балкон, ну такой, вообщем... Так он за мной ухаживал, ага, представляешь? – Она провела рукой по седым волнистым волосам. – То то, то сё, на улице остановит и всё меня расспрашивает, как, мол, я живу. И однажды напросился ко мне на чай. Я купила тортик, фрукты, пусть зайдёт, думаю, не убьёт ведь. Он пришёл красиво, с цветочками, и заявил, что у него самые серьёзные намерения. Мы уселись на диван и он... ой, не могу... он стал меня щупать. И всё целоваться лезет и на диван укладывает.
Глаза у Дины блестели, щеки раскраснелись.
- И что? – История меня заинтересовала. – Уложил?
- Нет, я ведь, дура, к такому повороту событий была не готова, на мне был старый заношенный бюстгальтер, я стеснялась, что он увидит... Так у нас ничего и не получилось. Что ты думаешь? Я пошла и купила себе два новых, красивых, с кружевом, только Сёма больше не домогался. Ой! – Она поднялась. – Живот крутит... У тебя как, всё нормально?
Не дождавшись моего ответа, она стоя, полчаса в подробностях рассказывала мне обо всех проблемах функционирования её желудочно-кишечного тракта. Из окна высунулась София, её приходящая помощница:
- Дина Аркадьевна! Я уже убрала, идите домой смотреть сериал.
- Убрала, знаю как она убирает... – проворчала Дина, - под шкафом точно не мыла. - Она махнула рукой. - Ладно, Зоя, читай свою книжечку, не сердись на меня, старуху. Мне и поговорить дома не с кем.
С дороги донёсся, усиленный громкоговорителем голос водителя, разъезжающего на тарантайке, собирающей старое барахло:
- Алтэ захен, алтэ захен!*
- Слышь? Это обо мне...
Тяжело опираясь на палку, Дина уходила домой. Я смотрела ей вслед и меня душил стоящий в горле ком.

* суккот - Осенний еврейский праздник урожая. Считается, что в суккот начинаются первые дожди.
* Алтэ захен – старые вещи (идиш)

№ 25

Когда фотографии плачут
Владимир Зангиев
Все мы слышали о том, что отмечены случаи, когда мирроточили иконы. Такое происходит накануне каких-либо особенно трагических для народа событий. Очевидцы рассказывали как на святом лике из очей натурально стекали слёзы. Сей феномен есть знамение божье, посылаемое грешным предупредить о надвигающейся каре. Вообщем, с этим всё понятно. А слышали ли вы когда-нибудь о том, что фотографии плачут? Вот и я, до поры, ни за что бы не поверил в подобное. А дело было так.
У моего соседа Петра Фёдоровича был тридцатилетний сын Антон - парень обыкновенный, любил охоту, недавно женился. Правда, в связи с женитьбой, у молодого человека случились некоторые сложности. Дело в том, что невеста его оказалась из глубоко верующей семьи и её родители поставили обязательным условием свадьбу провести с непременным венчанием в церкви. Антон был из комсомольской семьи, а посему родители-атеисты не посчитали нужным окрестить своё чадо. Вот и пришлось молодому детине принять крещение в 30-летнем возрасте. Свою избранницу он очень любил, потому и согласился на условие её родителей.
Свадьба с венчанием прошла как положено - все веселились, по принятой в городе традиции молодые возложили цветы к памятнику Ленину на центральной площади, много фотографировались. Когда утряслись, наконец, страсти, связанные со свадебным торжеством, молодожёны постепенно стали входить в нормальный ритм жизни среднестатистической российской семьи. Они поселились в доме свёкра. Однажды Антон принёс альбом, в котором он со своей Настей решили разместить свадебные фотографии, чтоб те не болтались вразброс по разным конвертам. Устроившись на диване, стали перебирать ставшие уже историческими для семьи фотки, повспоминали торжественное событие, выбрали лучшие оттиски для оформления свадебного альбома. А на первой странице разместили самое удачное по обоюдному мнению фото, на котором счастливые жених и невеста изображены крупным планом. Эта фотография очень понравилась и родителям обоих молодых супругов. Пётр Фёдорович даже заказал в фотоателье изготовить портрет по этой самой фотографии. Портрет поставили на видном месте в мебельную стенку в гостиной. Так он и радовал взоры обитателей жилища.
Тут подоспело время открытия летнего сезона охоты. Двое друзей пригласили Антона составить компанию, приняв участие в знаковом для любителей охоты событии. Прихватив палатку, на ближайшие выходные охотники отправились на мотоциклах в горы. А на следующее утро, находясь в гостиной, Пётр Фёдорович ощутил вдруг на себе посторонний взгляд, хотя в помещении кроме него никого не было - невестка с утра отправилась навестить своих родителей. Ему стало как-то не по себе.
- Что бы это значило?- забеспокоился мой сосед.
Он невольно принялся озираться по сторонам. Взгляд невзначай скользнул по портрету молодожёнов и старику, вроде как, пригрезилось, что фотографическое изображение сына непривычно пристально взирает на него. Убеждённому атеису сие наваждение показалось некой аномалией возбудившегося невесть от чего воображения. Он принципиально не желал придавать какого бы то ни было значения столь невероятному факту. Но закравшееся в душу беспокойство не позволяло нормально ощущать окружающее. У него поднялось кровяное давление и пришлось принять медикаменты.
Закравшееся ощущение беспокойства не покидало больше Петра Фёдоровича и он никак не мог успокоить лихорадочное биение сердца. Взгляд сына, казалось, преследует, пронизывая его насквозь.
Наступило полуденное время, солнце поднялось к своему апогею. Старик неспокойно слонялся по комнате. В какой-то момент солнечный луч упал на оставленное Настей на столе маленькое карманное зеркальце и от него отразился на портрете. И... о, мистика!- Пётр Фёдорович отчётливо увидел как из глаз сына сочатся и стекают по щекам слёзы. Видение напоминало тот оптический эффект, что когда-то он наблюдал на открытке, привезённой кем-то из сослуживцев на работе из-за границы. Изображённая там девица, в зависимости от принятого ракурса разглядывающего её, то оголялась, то снова выглядела одетой.
Так и здесь, стоило лишь слегка сдвинуть голову, как фотографическое изображение Антона принимало обычный вид и никакие слёзы не проявлялись на нём. Но в определённом ракурсе мистика навязчиво заявляла о себе. Старика объяло непривычное ощущение и он загипнотизированно взирал на фото сына до тех пор, пока солнечный луч не исчез с портрета.
Весь день беспокойное чувство так и не покинуло разволновавшегося отца. Угнетало то, что не с кем было поделиться тяжкими впечатлениями.
А вечером прибыла рыдающая Настя с отцом и всё выяснилось окончательно. Её родитель внёс ясность.
- Пётр, крепись! Час назад позвонили Насте из горбольницы и сообщили, что там от большой потери крови скончался Антоша,- дрожащим голосом известил скорбящий сват.
- Как? Что с ним случилось?- вскричал убитый горем родитель.
- Кабан-подранок бросился на него и глубоко пропорол клыком...

Уважаемый читатель, можешь не верить моему рассказу, можешь и дальше прикрываться своим атеистическим мировоззрением (если, конечно, относишь себя к данной категории обывателей), но в заключение скажу: по прошествии примерно года после похорон сына, Пётр Фёдорович признался мне, что на старости лет полностью отрёкся от материалистической идеи строения мира и покрестился в церкви.
Он утверждает, что только теперь обрёл полное душевное равновесие.
И ещё. Сосед мой убеждён в том, что нельзя отвергать посылаемые свыше знаки, сведя всё до жуткой мистификации, ибо в его случае невероятное знамение предопределило реальный факт свершившегося трагического события.

№ 26

Побаски дядьки Кондрата - А всё эта охота!..
Владимир Зангиев
Всегда я любил весёлые компании, приключения обожал. Часто время проводил с
приятелями на рыбалке или охоте. И по причине своей подслеповатости попадал во всякие
истории.
Однажды, помню, было это в горах Памира. Мы в тех местах компанией охотились. Там
горы очень крутые и пропасти глубокие, так что, если ненароком сорвёшься - то и
костей не соберут.
Пробиралась наша группа по какому-то отвесному карнизу. Все благополучно миновали
опасный участок. Ну, как всегда, только со мной и приключилось... Короче, даже не
знаю как и произошло, ведь шёл замыкающим по уже проторённому другими маршруту, и
всё-таки сорвался с тропы. Едва успел уцепиться за подвернувшийся выступ скалы и так
повис над пропастью, распластавшись всем телом по камню.
Да, тут нужно сделать некоторое отступление. Было это в конце 80-х годов прошлого
века, тогда только что новая модель Жигулёвского автозавода вышла - "девятка". Этот
автомобиль ещё мало у кого был, а я его уже имел. Легально его невозможно было
купить, а на чёрном рынке бешеных денег стоил. Все, конечно, ужасно завидовали
мне, называли везунчиком.
Так вот, завис я над бездной, задрыгал ногами и жалобно возопил к товарищам дабы
кто-нибудь вызволил меня. А участок был действительно очень опасный и те, кто
прошли его, были безумно довольны. Кому же охота снова переться подвергать себя
напрасному риску? Замешкались тут мои друзья. Я же чувствую, что долго так не
продержусь - руки постепенно ослабевают. Слёзно воззвал к их гражданской совести.
Надрывным голосом молю освободить скорее из опасного положения. Даже пообещал тому,
кто спасёт, свою "девятку" отписать.
И тогда внял стенаниям моим, наконец, один из товарищей и, подвергая себя новому
риску, решился-таки на благородный акт милосердия. Когда ему это удалось, мы
выбрались, и в безопасном месте предались счастию снова возрадоваться жизни,-
спаситель мой невзначай поинтересовался: когда же я намерен приступить к
обещанному оформлению машины на него?
На что я резонно ответил:
- Теперь мне и самому авто пригодится. Ведь я же живой ещё!
Другой наш приятель тогда заметил:
- Эх, Колян,- надо было тебе, пока он висел над пропастью, составлять дарственную
расписку на "девятку" и подсовывать, чтобы как-нибудь одной рукой подписал её.
А также, чтобы мы засвидетельствовали сей документ своими автографами. Пеняй теперь
на самого себя.
- Действительно, Колян,- отозвался ещё один наш друг,- тут ты явно маху дал,
поторопившись. Напрасны теперь твои надежды. Придётся дожидаться другого удобного
случая...
Вот так и подшучивали мы в своей компании над собой, попадая в разные ситуации.

№ 27

Осень, что ты наделала с нами
Татьяна Домаренок
С деревьев облетала листва. Она устилала желтым шуршащим ковром все дорожки в парке. Вот уже тополь и липа, клен и каштан стоят совсем голые , без единого листика. Грустно…
Напрасно яркие солнечные зайчики летали между веточками кустиков и деревьев. Им не удавалось надолго развеселить осенний парк. Деревья тосковали по уходящему теплу. Их души замерзали…
Но что это? Как яркий распустившийся букет посреди парка смущенно зарделась Рябина! Что это с ней? Откуда столько радости ?
Поникшие тополя и осины, клены и липы с удивлением наблюдали за , как клоун, разукрасившимся деревцем. Только подружка Вишенка, все еще сверкая на солнце желтыми листочками, да по-летнему зеленая королева-Ива понимали ее. Как же не почувствовать чуткому женскому сердцу, до бесконечности настроенному на любовь, ежеминутно и ежесекундно ищущему Ее вокруг себя , что это именно Она!
Сильная страстная любовь вспыхнула в сердечке Рябинушки и тем самым преобразила ее до неузнаваемости. Но кто же виновник , кто на сей раз предмет ее любви?
Красавица и скромница Рябина смогла разглядеть в маленьком Одуванчике, совсем казалось бы не кстати, по-весеннему, распустившему свои ярко желтые перышки-лепестки и со светлой наивной улыбкой поглядывающему на мир из-под осенней листвы, тот самый объект своей горячей осенней страсти и нежной любви…

№ 28

Осень ее одиночества
Евгения Козачок
Пожелтевший лист трепетал под порывами ветра, пытавшегося сбросить его на землю. Но он чудом держался на самой верхушке ветки. Надежда несколько дней наблюдала за его усилиями прожить ещё несколько дней, питаясь живительными соками дерева. Но жизнь постепенно угасала в нём, не оставив даже части зелени. Почти высох. Его края свернулись в трубочку. Крона дерева была необычайно красива, украшенная жёлто-оранжево-красными листьями. Но Надежда не замечала этой красоты. Она видела только этот одинокий лист на удалённой от кроны ветке. Как и она, лист держался из последних сил. И сегодня он выиграл у жизни ещё один день.

Надежда смотрела на него и старалась вспомнить, сколько же лет она ходит по проторенной ею дорожке к одинокой скамейке в глубине парка? Не вспомнила. Часами сидела на ней.
Они как будто срослись за долгие годы – старые и одинокие. Потихоньку разговаривала с ней, как со свидетельницей всей её жизни. Не ожидала ответа. Просто рассказывала о каждом прожитом дне своей жизни - от первых шагов до первого свидания на этой скамейке. Она в любую погоду приходила сюда. Только путь к ней словно удлинился в несколько раз. Каждый шаг отдавался болью. Боль, словно молния, пронзала тело и сердце.

Сжимая трясущимися руками трость, встала со скамейки. Прошла несколько метров. Дышать стало тяжело. Попыталась вдохнуть, но глубокий вдох не получился. В глазах потемнело. Так и стояла, согнувшись почти до земли. На скамейку возвращаться не собиралась. Отдохнёт и пойдёт дальше. Наконец, немножко прояснилось. Стала различать деревья, листья, узкую тропинку. И, главное, ей удалось сделать глубокий вдох…

На следующий день пошёл дождь, холодный, как льдинки. Забирался под зонт, усложнял движение. Добралась до заветной скамейки. Села, и снова погрузилась, как в зыбкий песок, в воспоминания. Они бросали Надежду в прошлое, словно ветром несущийся осенний лист, который, пролетая, прикоснётся на миг к земле, вспомнив, что был зелёным листочком и с грустью улетит в осень – в постаревшее лето! Лето, которое, как и она, сгорбившись и опираясь на палочку, тихо уходит в никуда, и листья его желтеют, как седеют волосы на голове. Вот и ее жизнь пролетела. Пришла ее пора. А сердце отпускать не хочет, все тянет в ту далёкую осень, когда счастливее Надежды не было никого в целом мире!

Игоря любила, чуть ли не с детского садика. Но он ни разу не одарил её взглядом или улыбкой. Страдала, плакала, по ночам боялась спать. Стоило ей закрыть глаза, как его образ, словно отражение в зеркале, появлялся в темноте.

Утром шла в школу, через силу улыбалась, равнодушно смотрела на Игоря и его заигрывание с девочками. Сосредоточилась на учёбе и стала лучшей в классе. Лучшей, но не для него…

Однажды на перемене услышала, как Игорь объяснялся Ирке в любви, обещая после армии жениться на ней. От отчаяния Надежда решила ночью уйти из этого жестокого мира. О том, какое горе готовит родителям, даже в самом потаённом уголочке мозга не «ёкнуло». Было полное безразличие к окружающим.

Но судьба или Бог были милостивы. Не получилось уйти из жизни. Спасли. Позже Надежда вспоминала себя в том стрессовом состоянии и не находила этот эпизод в своей жизни. Стёрлось всё. Мозг защитил её от неё же. Но тот осенний день, когда Игорь неожиданно пригласил её на свидание на эту скамейку, помнит так чётко, словно это было вчера. И она до сих пор ходит к ней каждый день и ждёт, ждёт Игоря…

Игорь только после окончания школы заметил, что она, Надежда, существует на этой Земле. А не только её одноклассницы, знакомые и незнакомые девушки, которым он лучезарно улыбался.
Когда пришёл на свидание, то говорил, не умолкая, о том, что был слепым и не видел золотую россыпь среди массы песка. Заверял её в своей любви до последней секунды своей жизни, до последнего вздоха. Верила. Хотела верить. И таяла. Слово горящая свеча, от каждого его слова и прикосновения. Она тоже призналась, что любит его больше жизни. Любит давно и эта любовь сильна и вечна, как мироздание.

- Игорь, родной мой человек, ты не беспокойся ни о чём. Я буду учиться и ждать тебя с армии каждый день, каждую секунду. Только и ты меня люби, никогда не бросай. Помни, что без тебя мне это мир неинтересен и не нужен.

Они были невероятно счастливы! Дарили друг другу шепот листвы, прохладу воды, аромат цветов, пение птиц, рассвет, мечты…

Пять лет любви и счастья втроём. Игорь, Надежда и сыночек Митенька. Повзрослев, стали больше ценить простые бриллианты утренних рос, золото цветущих одуванчиков и осенних листьев, нежели материальные блага. Им казалось, что их счастье не имеет времени – оно вечно.

Но судьба внесла свои коррективы в их жизнь. Одноклассница Ирка после развода с мужем возвратилась в родительский дом. И с первых же дней, ни на кого не обращая внимания, встречала Игоря с работы, обнимала, целовала у всех на виду и хулила Надежду. Вначале Игорь пытался погасить пыл Ирки, объясняя, что любит жену, и души не чает в сыне и что не собирается терять голову из-за её выходок.

Но капля камень точит. Вскоре Игорь потерял не только голову, но семью и честь. Ничего не сказав Надежде, он просто в один из вечеров не пришёл домой. Она же металась по улицам города, искала, плакала, звала, кричала. Тщетно. Исчез.

Больше она никогда не видела Игоря. Душа Надежды онемела, в голове словно вулкан взорвался. Надежда потеряла чувство времени. Оно остановилось. Она не может сказать, сколько лет провела в больнице. Не помнит сына. Но помнит молодого Игоря, к которому каждый день идёт на свидание на их заветную скамейку в глубине парка и ждёт его...

Снова пошёл дождь. Каждый день дождь. Дуновением ветра золотые листья бросало на плечи, руки, одежду, зонт. Мокрые, они прилипали к щекам и лбу. Один лист упал на губы, словно поцеловал. Так нежно целовал её Игорь. Закрыла глаза в сладостном воспоминании, не ощущая холодных капель дождя и не замечая, что ветер унёс её зонтик. Он прокатился немного по земле и остановился недалеко от скамейки, охраняя её - хрупкую, измученную, поникшую.

Неожиданный, оглушительный раскат грома возвратил Надежду с её иллюзорного мира. Удивлённо посмотрела по сторонам, поднялась, оставив на скамейке сухой след, неподалеку осиротевший зонт и пошла к выходу из парка. Завтра она обязательно придёт, будет ждать свою единственную любовь…

И Надежда дождалась Игоря. Через сорок пять лет он пришёл в парк к их скамейке, на свидание с прошлым. Сердце забилось. Ноги подкосились. Схватился обеими руками за трость, чтобы не упасть. Игорь не был в городе с тех пор, как Надежду положили в больницу и он забрал Митю с собой. Один Бог знает, как горько сожалел он о своём предательстве и о том, что случилось из-за него с Наденькой. Мучился. Каялся. Проклинал Ирку, ненавидел себя. Не хотелось жить. И только забота о сыне давала ему силы. И перед сыном он виноват. Ничего не рассказал ему о родной матери.

Сидел и думал о прошедшей жизни, о том, что человек к концу своего жизненного пути осознает, как он прошёл этот путь, оценивает, праведно прожил эту жизнь или нет. Задумался и не услышал приближающихся шагов. Слышал только шелест опавших листьев.

Оглянулся - и увидел старенькую женщину с тросточкой. Она шла к скамейке. Игорь уловил в этой женщине до боли знакомые черты. Поднялся и пошёл навстречу.

В несколько пройденных шагов он успел, как в калейдоскопе, прокрутить всю их жизнь. И ещё подумал о том, как же сказать Наденьке, что это он, Игорь. Ведь она может и не узнать его. Но Надежда, увидев его, засветилась вся. Протянула навстречу ему руки, уронив трость:

- Игорь, родной, любимый, ты пришёл? Я знала, что ты обязательно придёшь. Я ждала тебя все эти годы!

Игорь не мог говорить. Сердце сжало тисками. Слёзы текли на руки Наденьки, которые целовал, целовал…

Он просил у неё прощения. Надежда не отвечала. Она повторяла признание в своей любви к нему, которое говорила на первом их свидании. Он видел, каким счастьем светились глаза его любимой и не смел разрушить её мир блаженства и умиротворения…

… Под ливнем осыпающихся золотых осенних листьев стояли двое старых людей, уставших от ошибок, горя, отчаяния и не могли насмотреться друг на друга.

Вдруг Надежда перестала улыбаться, глаза потускнели и она сказала: «Как быстро осенью темнеет. Поздно. Уже очень поздно. Мне пора домой». Повернулась и… ушла в настоящее.

Они снова, может в последний раз, уходили друг от друга. Старенькие, сгорбленные, с тросточками, а тень прошлого не отпускала их. Их некогда молодые души не хотели быть с уходящими стариками и длинной тенью тянулись друг к другу. А осенние листья падали и падали на одинокую скамейку и вокруг нее, накрывая всё золотым покрывалом…

№ 29

Самая счастливая осень
Евгения Козачок
Нас у мамы было четверо. Я и брат Виктор были от первого мужа мамы, который не вернулся с войны. Пропал без вести. Почтальон Люда принесла чёрную весть, от которой мама упала, словно стебель ржи, скошенный серпом. Неизвестно, сколько бы она ещё лежала. Но мы с Витьком устроили такой ор, что в конце села было слышно. И мама услышала, потому что открыла глаза. Соседи пришли поддержать в горе. Теперь плакало две улицы и о мамином и о своем горе. К вечеру мама совсем занемогла. За три дня стала белая, что тебе стена, и лицом спала.

А когда же через два месяца та же Людка принесла фронтовой треугольник от папы, то мама заулыбалась и повеселела. Читала и читала это письмо и не обращала внимания на почти стёртую дату, от долгой дороги домой, в уголочке треугольника. И только по военным событиям, описанным в письме, стало понятно, что написано оно было четыре месяца назад. И этому факту у неё веры не было. Нам говорила, что папа живой, что её сердце это чувствует, и он обязательно возвратится к нам. Сердце ждало и болело, а жизнь наслаивала одну боль на другую, загоняя вглубь самую сильную.

Прошло пять лет. Мы подросли. Маме легче стало справляться с нами. Теперь она, идя в поле, не двоих тащила на себе, а только Витька несла, а я бежала рядом, и еле успевала ногами перебирать, чтобы не отставать. Пока мамы работали под палящим солнцем, мы, малышня, в «детском садике» играли. Взрослые сделали в лесополосе курень, постелив на землю старые матрацы и фуфайки. Игрушки сами делали, куклы тряпичные, одежды шили и разрисовывали их лица. В полдень мамы шли к нам. Накрывали общий стол из продуктов, принесённых из дома, и обедали. После обеда умудрялись даже спать. А мамы, повязав косынки «домиком», чтобы тень была на лицо, шли работать в поле. Возвращались домой, когда солнце уходило за горизонт. И так целое лето.

К концу лета в наше село прислали председателем колхоза Михаила Семёновича. Фронтовик, израненный, видать сильно, потому, как хромал. Для ознакомления с хозяйством и в нашу овощеводческую бригаду как раз к обеду приехал. Увидел малышей, находящихся целый день в поле, погрустнел.
- Ничего, ребята, жизнь наладится. И школу, и детский садик построим, и игрушки купим.
Михаил Семёнович рассказывал о будущем колхоза, села, а Витёк наш вдруг подбежал к нему и спросил:
- Ты мой папка?
Тот даже растерялся. А потом ответил:
- Да вот ещё и сам не знаю. Пока присматриваюсь, угадываю. Я оставлял маленького сыночка. А ты вот какой уже большой вырос, что я и не узнаю, мой ты сын или нет.
- Твой, твой! Ты даже и не сомневайся. Витяня я. Вспомнил?
Михаил Семёнович не успел ответить, как подбежала мама, взяла на руки сына и, смутившись, сказала:
- Вы уж простите моего сорванца. Ошибся он. Отца видел только на фотографии.
- Понятное дело. Мои дети видели меня, да не встретились. Не стало их.
Так Витяня выбрал нам отца. То ли судьба распорядилась, то ли Бог, но вскоре Михаил Семёнович стал жить с нами. Появились ещё две сестрички у нас - Нюша и Ксюша. Жили хорошо, спокойно и дружно. Выросли в любви и заботе.

Я училась в девятом классе, когда Михаила Семёновича перевели в город на партийную работу. Выделили нам трёхкомнатную квартиру в центре города. Школа оказалась рядом. Жизнь наша неожиданно изменилась. Мама, проработавшая в колхозе на тяжёлых работах от зари до зари, стала просто домохозяйкой. Она не уставала благодарить Бога за семейное счастье.

После окончания школы я поехала поступать в институт на юридический факультет. По конкурсу не прошла. Поступила на подготовительное отделение. Общежитие нам институт не предоставлял. Я и не предполагала, что так трудно будет снять квартиру. Пока у студентов были каникулы, мне разрешили пожить в общежитии. За две недели пересмотрела много квартир. Ни одна из них не подошла. Ехала в трамвае смотреть очередную. Задумалась и пропустила нужную остановку. Решила ехать до конечной, а на обратном пути пойти по нужному адресу. В окно трамвая увидела уютный частный домик с множеством цветов, садом, огородом. Мне он напомнил наш деревенский. Решила выйти на конечной остановке и посмотреть ближе. Нашла. И как же я обрадовалась, увидев на заборе прикреплённое кнопками объявление о сдаче комнаты.

Постучала в калитку. Вскоре вышла женщина и пригласила меня в дом. Там было светло и уютно. Хозяйка излучала такое тепло и добро, что мне стало на душе спокойно. Появилась уверенность, я нашла себе жильё. Софья Ивановна рассказала о своей семье и о моей расспросила. Рассказала о нас ей всё, как на духу.

За месяц подружились. Да что там подружились, родными стали. Дети её жили с семьями в разных городах. Приезжали домой в выходные и на праздники. Осталась одна в доме. На приглашение детей жить с ними отказалась. А меня взяла на квартиру, чтобы не скучно было, и денег за проживание не хотела брать. Так же как не брала ни копейки у человека, которого приютила во флигельке. Рассказывала:


- Я как увидела его на скамейке в прошлую холодную осень, сердце сжалось от жалости. Одежда вся поиздержалась, без головного убора.Дождь, слякоть, пожелтевшие опавшие листья. И он, словно потерявший жизненные силы опавший лист. Никому не нужен. Придавлен горем и болью сидит один-одинёшенек и держит тремя пальцами кусочек хлеба и ничего вокруг не замечает. А листья вместе с холодными каплями дождя падают на тротуар, его плечи, проходящих мимо людей. Подошла к нему и попросила помочь мне нести сумку.
Ну, а когда пришли домой, то предложила жить во флигеле, где есть душ, газовая плита. Он от неожиданности растерялся. Стал говорить, что не сможет себе позволить такое жилье. Работы постоянной нет. Еле уговорила его. Стеснительным, вежливым и благодарным оказался человеком. Столько настрадался после ранений да лечения, что и сам удивляется, как жив остался. Летом нанимается на сезонные работы: то сторожем на полях, то воду подвозить рабочим. Поэтому редко бывает здесь. Горемычная душа.

У меня же всё сложилось, как нельзя лучше. Учиться было легко и интересно. Дома тоже всё хорошо. А с жильём и Софьей Ивановной вообще повезло. Часами могли беседовать, отдыхать, ухаживать за цветами, садом, огородом. И всё это не в тягость, а в радость.

Как-то сидели с Софьей Ивановной в тенёчке, разговаривали, вдруг услышали, что кто-то калитку открыл. Думали, что дети приехали. Но во двор вошёл красивый седой человек, с пустым правым рукавом и большим шрамом на правой щеке. На левой руке было только три пальца. Софья Ивановна обрадовалась приходу мужчины. Познакомила нас. После душа и ужина Валерий Васильевич ушёл отдыхать. А утром его уже не было.

Домой ездила редко. Путь не близкий. Экономила деньги, да и к занятиям по выходным серьёзно готовилась. Сидела на лавочке, читала. Отвлёк от чтения скрип калитки. Это был Валерий Васильевич, исхудавший и бледный. Кивнул головой в знак приветствия и пошёл к себе. Софья Ивановна понесла ему ужин. Отказался.

- Заболел, Васильевич. Только и хватило сил, чтобы привести себя в порядок. Пусть отдохнёт, а утром поест.

Но утром Валерий Васильевич не вышёл. Софья Ивановна пошла к нему, а через минуту, приоткрыв дверь, крикнула:

- Лариса, вызывай «скорую»! Валерий Васильевич без сознания.

Врач «скорой» послушал его сердце, сделал укол и заверил, что больной скоро придёт в сознание и что ему в больнице необходимо лечиться.

Валерий Васильевич, придя в сознание, извинился за беспокойство и от больницы отказался. Через несколько дней стал выходить на улицу, сидел с нами. Беседовал и всё благодарил нас за малейшее внимание к нему и извинялся за причинённое беспокойство.

Один из субботних дней выдался не по-осеннему тёплым и солнечным. Я отложила книгу в сторону, закрыла глаза и наслаждалась нежным прикосновением солнышка. Вскоре и Валерий Васильевич вышёл погреться на солнышке. Разговорились. Спросила, почему он один живёт. Неужели из родных никого не осталось.

- Родителей своих не помню. Меня воспитывала бабушка, которая умерла через два года, как я уже был женат. До войны были у меня жена и дочь два годика, которых очень любил и не забыл. Как ранили, не помню. Но зато на всю жизнь запомнил ту минуту своего возвращения в жизнь, когда открыл глаза и увидел, что нахожусь в палате. Тела почти не чувствовал. И пошевелить почему-то смог только левой рукой. Попытался поднять её на уровне глаз, так как голова была вся в бинтах, и не мог её повернуть в какую-либо сторону. Через несколько дней осознал, что чудом остался жив, но лишился правой руки и с многочисленными осколками в теле. Правый бок весь в глубоких шрамах от операций по извлечению этих осколков. Перевозили меня из госпиталя в госпиталь в течение трёх лет. Сидеть не мог. Когда сидел, осколки тысячами острых ножей, казалось, разрезали моё тело.

- Почему Вы не сообщили жене, что находитесь в госпитале?

- Когда осознал, что калека и не пригоден к какому-либо труду, решил не быть обузой для молодой красивой жены. Не портить ей жизнь. Ведь в селе тяжкий труд. И ей бы пришлось одной кормить всю семью, да ещё и за мной, как за младенцем, ухаживать. Этого я пережить бы не смог. Деточка, я теперь точно знаю, что любая физическая боль намного легче душевной! Я столько раз намеривался сообщить своей Лизоньке, что я живой, но не смел. Не смел помешать её счастью, зная, что такая красавица не останется одна. Будет жить с нормальным здоровым мужчиной, который сможет ей и дочери быть надёжной опорой.

Когда Валерий Васильевич назвал имя жены, моё сердце будто рукой кто сжал. Вопрос так и вертелся на кончике языка. Хотела на него услышать ответ и боялась. Чувства радости и страха заполнили меня. Неужели передо мной живой мой отец? Вспоминала фотографию, на которой он молодой. Как-будто не похож. Я даже фамилии его не знала. Боялась спросить о главном: «Как звали дочь? И в каком селе, районе, области он жил до войны?»

Решилась. Глубоко вздохнула, набрав как можно больше воздуха в лёгкие, как перед прыжком в воду, спросила:

- Валерий Васильевич, а как звали Вашу дочь?

- Да, так же как и тебя, Лариса.

- Я – Лариса Валерьевна.

- Надо же какое совпадение!

- Валерий Васильевич, родненький, пожалуйста, назовите Ваше село.

- Название красивое - Яблоневка. У нас до войны яблоневые сады почти в каждом дворе были.
- И аромат по всему селу от яблок и деревянная церковь посреди села стоит, и лесок небольшой есть, и неглубокое озеро за селом. Очень красивое село.

- Всё точно. И церковь, и озеро, и лес. А ты откуда знаешь это село?

- Валерий Васильевич, Вы только, пожалуйста, не волнуйтесь. Вам нельзя волноваться. Вы говорили, что у Вас осколки до сих пор есть и один недалеко от сердца. Может это просто многоразовое совпадение, а Вы разволнуетесь. Я родилась и жила в Яблоневке, маму мою зовут Лиза и я Мартыненко Лариса Валерьевна.

Валерий Васильевич побледнел, положил руку на сердце, смотрел на меня и повторял: «Господи! Неужели наша маленькая Ларочка это ты? И ты моя дочь? Как же так. Мы несколько месяцев жили в одном дворе, разговаривали, а моё сердце ни разу не подсказало, что ты моя дочь!»

Он не сводил глаз от меня. Гладил своими тремя пальцами мои волосы и всё повторял: «Спасибо тебе, Господь, что подарил мне великое счастье – увидеть свою дочь!» Стал на колени передо мной и завыл, словно раненый волк.

Плакали вдвоём так громко, что из дома вышла встревоженная Софья Ивановна. Думала, что Валерию Васильевичу плохо, и снова придётся вызывать «скорую». Узнав причину наших слёз, удивилась не меньше нас: «Боже ж ты мой, какое счастье! Как же так получилось, что вы не узнали друг друга и не почувствовали, что родные?!»

Беспокойный день и бессонная ночь была. Сидели в доме втроём и не могли наговориться. Задавали друг другу вопросы. Получив ответы, всё больше и больше убеждались, что мы – отец и дочь. Рассказала отцу о нашей семье. Я увидела, как повеселели его глаза, когда сказала, что надо маму осторожно подготовить к их встрече.

Утром поехала на почту. Хотела заказать переговоры с мамой. Но потом отказалась от этой мысли. Боялась, что в разговоре не выдержу и проговорюсь, почему я прошу приехать ко мне в субботу. Взяла бланк и отправила телеграмму: « Мама. Большая просьба. Привези яблок с нашего сельского двора. Это очень важно! Продуктов. И обязательно приезжай! У меня всё хорошо. Привет всем. Лариса».

До субботы отец места себе не находил. На него жалко было смотреть. Боялись, что придётся вызывать врача. Слава Богу, обошлось без врача. Все втроём были в таком неопределённом, тревожном состоянии, что не могли толком ничего делать по дому. За три дня о занятиях я и не вспомнила.

В субботу на вокзале встретила маму. По пути думала подготовить её к предстоящей встрече. Но слов подходящих так и не нашла.

Вышли с такси. Открыла калитку. А во дворе, как два солдата на посту, стояли отец и Софья Ивановна.

Мама, только несколько шагов сделав навстречу к отцу, так же, как много лет назад, получив похоронку, потеряла сознание. Я пыталась её поднять. Отец подошёл к нам. Плакал, гладил её по щеке и шептал: «Лиза, Лизонька моя…»

Стояли с папой на коленях, а мамину голову я прижала к своей груди. Мы с папой плакали, и мои слёзы капали маме на лицо. Она открыла глаза, и такая боль в них была, словами не передать.

Вода не понадобилась. Софья Ивановна шла мне навстречу, а мои папа и мама так и не поднялись с земли, гладили лица, плечи, руки, вспоминая и узнавая дорогое и желанное.

Узнавали и так горько плакали, словно похоронили весь мир, а они остались вдвоём на пепелище прошедшей молодости, счастья, потерянной, но не забытой любви. И эта любовь, словно птица Феникс, возрождалась в каждой их клеточке, взгляде, в каждом движении.

Они не замечали ветра, неба, нас. Видели только друг друга. Обнимались так сильно, словно хотели обменяться своими сердцами.

Мы с Софьей Ивановной ушли в дом. А папа с мамой проговорили всю ночь. О чём - знают только они.

Прощаясь, отец и мама были спокойными и счастливыми, словно закрепили свою любовь навеки и никогда больше друг с другом не расстанутся.

Через два дня «скорая» увезла папу в больницу. Горе или радость могут быть одинаково смертельными.

Папа, после отъезда мамы и недели не прожил. Умирал на моих глазах. Последние слова, которые он сказал мне, были: «Доченька, знай, что я всегда помнил, любил и люблю вас. Как жаль, что я не смог увидеть своего сына. Передай им, доченька, что эта осень в моей жизни была для меня самой счастливой!»

№ 30

И снова дождь
Галина Гладкая
С утра опять дождь. Катерина сидела у окна и смотрела на редких прохожих, проносящиеся машины, полнеющие лужи, потемневшие деревья. Начало лета было тоскливым.

Мысли поневоле уносились в прошлое. Впрочем удивляться тут нечему. Будущее было сокрыто, настоящее - скучно. а прошлое вспоминалось ярким, живым, весёлым. Вот маленькая Катя идёт в школу. Жиденькие косички украшены огромными бантами. Она чувствует себя совсем взрослой, школьница! Первая учительница была совсем молоденькой, Светлана Иосифовна. Много лет спустя это имя оказалось принадлежавшим и совсем другой женщине, известной своим отцом. Катенька поменяла пять школ за десять лет. Учителей - множество. А первая учительница запомнилась навсегда.

Десять лет пролетели быстро. На вопросы, кем хочешь стать, девочка отвечала уклончиво. Про себя думалось разное: то учительницей, как мама, то вдруг актрисой, хотя эта мечта была самой тайной. Катя считала себя некрасивой, а в кино снимают только самых-самых. Глядя на фотографии из далёкой молодости сейчас, она с удивлением отмечала, что была очень хорошенькой. Жаль, что тогда этого не понимала. Может - и жизнь сложилась бы по-другому....

Мать выдала Катерину замуж совсем юной - в 18. За своего бывшего ученика, который по всем параметрам обещал стать успешным. Иван учился в престижном институте, подрабатывал летом в стройотряде, имел комнату в коммуналке на четыре семьи. Катю он вряд ли любил, впрочем - кто знает, не обижал, зарплату отдавал, с сыном занимался охотно. Немного выпивал по молодости. А когда заматерел - начал пить крепко, домой приходил злой, разговаривал сквозь зубы. Сына лупил за любую провинность. Катерина пыталась вставать на защиту детёныша... но силёнок было маловато против пьяного зверя. Раз отлетела к стенке, разбила локоть, долго не могла даже шевельнуть рукой. Хорошо ещё, что левой, иначе совсем тяжело было бы. Рука и сейчас ноет по ночам да на дождь. Как и сегодня.

Работала Катерина на предприятии. Звучит неплохо. А на деле - маленький заводик. И была она там кладовщицей. всё казалось, что временно. Вот-вот уйдёт в настоящую жизнь. Многие годы готовилась поступать на вечерний, но никак не получалось. То вышла замуж, то родила Илюшу. Сын болел, потом пошёл в школу. Потом готовился в институт уже. Не до себя было... Материнские заботы всегда пересиливали желания. Кровиночка, единственный. Такой умный, красивый, любимый. Кто ему ещё поможет пробиться в жизни, как не мать? Отец-то спился, да не дожил и до пятидесяти. Инсульт. Хорошо (прости Господи), что быстро умер, не пришлось за ним годами ухаживать. Чужой был, чужим и остался. По-первости пыталась хоть что-то к нему почувствовать, но - не получилось. И погасла искорка. Зато сыну любви досталось больше.

Сын. Илья. Где он сейчас? Что делает? Здоров ли? Ответов Катерина не знала. Он давно живёт в городе. Отучился. Работает каким-то начальником на большом заводе. Завод не развалили, как большинство в стране. Наоборот - сумели угадать, что надо производить. И платят хорошо. И квартиру сын успел получить от завода. Хорошо, что двоих детишек сразу народили. Мальчику, Серёже, уже 12. А Машеньке 10. Хорошие детки, послушные. Жаль, приезжают редко. Уж как зазывает их Катерина на свои овощи-фрукты, ведь всё без химии, своё, любовно выращенное. Себе-то уже мало чего надо. Раньше, бывало, морковку об подол оботрёшь да хрустишь, сладко, вкусно! А сейчас, без зубов, только тёртую себе позволить можно. Конечно, баночек - полный погреб. Вдруг сын заедет, гостинец внукам.

Сын... Редко он заезжает. Работа. В отпуск старается семью к морю отвезти. Дети летом в лагере, там им веселее. Невестка Катерину не жалует. Другое воспитание. Другие стремления. К себе не приглашает. Был юбилей, десять лет со свадьбы. Катерина подарочек приготовила, чайный сервиз красивый, это лишним никогда не бывает. Себе платье прикупила, обновка как раз к случаю. Соседку попросила на бигуди накрутить совсем уже редкие волосы. Губы покрасила годами валявшейся помадой. И приехала без приглашения...

Дома у сына никто не открыл. В соседней квартире тоже на звонки никто не отозвался. Катерина села на ступеньки. Просидев до десяти вечера - поспешила на последний автобус. Уже много позже узнала, что праздник справляли в ресторане, почти до полуночи. И вроде её об этом предупреждали... С тех пор сама приезжать не решается, а звать - не зовут.

Сын был в последний раз уже давно, ещё осенью. Заехал, поправил забор, порубил пяток куриц, поел борща, всё нахваливал. Дал пятьсот рублей. И уехал, захватив быстро ощипанных кур, мешок картошки и ящик яблок детям. Да, ещё оставил мобильный телефон. Иногда звонит по нему. Катерина сама ни разу не звонила. Вдруг он занят чем-то важным? Он не сможет разговаривать, а Катерина будет думать, что он не хочет. Зачем рану бередить? И так сердце болит. Умом всё понятно: взрослый, своя жизнь, своя семья. А в душе всё одно боль и обида.

Дождь прекратился. На небе появилась двойная радуга. Запели какие-то птицы. Пробежали из школы дети. Да нет, какая школа, июнь же. Надо пойти чаю попить с испечённым вчера пирогом. А то зачерствеет, придётся курам отдавать...

Катерина тяжело поднялась, сделала пару шагов.....
Очнулась она в больнице. Рядом сидел и дремал Илья. На тумбочке лежали апельсины......

№ 31

Старые фотографии...
Анджела Буняк
      Срочно понадобился один документ, кинулся к шкафу, начал рыться и наткнулся на старый, обшарпанный альбом с фотографиями. Сел на диван, раскрыл, нежно расправил страницы. Из подписи на первой страничке, сверху, слева, понял, что журнал скомпоновала мама в 1965 году. Этот журнал достался мне в наследство от бабушки, его и ещё несколько альбомов и мешочков, целлофановых с фото, передала племянница бабушки, дочь её старшего брата.

      Брат мамы увлекался фотографией с малых лет и часто фотографировал родню. Кроме фотографирования, он собирал все фото, какие удавалось изъять разными способами из архивов этой самой родни. Может быть, это был не очень красивый способ собирательства, но только благодаря им, способу и дяди, удалось собрать и сохранить очень много фотокарточек тех давних лет.

       Кроме фотокарточек, в журнале лежали поздравительные открытки, старые, потрёпанные, с оборванными краями, но такие «тёплые» и душевные, казалось, выключишь освещение, а они будут гореть, излучать свет и тепло. Сидел, листал, рассматривал молодые лица моих дедушки и бабушки, их братьев и сестёр. Кого-то узнавал сразу, какие-то персонажи не мог вспомнить, но глядя на улыбки и смех всех запечатлённых, понимал, что это какая-то дальняя родня или хорошие знакомые моих предков.

      На пятом листе обнаружил свадебные фото моих родителей. Мама в платьице, в каком-то лёгком в цветочек мелкий, папа в костюме, белой рубашке с воротником поверх пиджака и широченных брюках. Лица открытые, весёлые и чуть смущённые.

      Дальше фото маминого младшего брата, детские, юношеские. Страницы и годы пролетали перед глазами, задевали за извилины головного мозга, вызывали скупую мужскую слезу. Сидел и разглядывал один, стесняться слезинок было не перед кем. О!!! Ба!!!....Это ж Я!!!!! Мне полтора года, три года, четыре года, фото подписаны и сколько кому вспоминать нет нужды. А что? Довольно симпатичный и, судя по выражению лица, смышлёный пацанёнок.

      Я с мамой и папой, я с дедами, с дядей, с мужиком каким-то пузатым. Кто же это? Ааааа, дядя Паша. С его лёгкой ру…ноги, я чуть было не утонул, если бы не отец. Как нибудь, расскажу. Пролетело полтора часа, забыл что искал, да и суета всё это по сравнению с таким сеансом воспоминаний.

       Умышленно не выставляю несколько фото для примера и иллюстрации, думаю, у многих есть, что посмотреть из семейного архива и показать людям. Да и дело это, сугубо индивидуальное и, не побоюсь этого слова, интимное.

       После этого просмотра, нашёл все старые фото, систематизировал по годам и альбомам, разобрал, обтёр от пыли, подклеил то, что порвалось, сложил и дал себе задание, обязательно показать их внучкам, внукам и,  дай бог, правнукам.


Метки: Виктор*

№ 32

Бабье лето с запахом яблок
Наталья Юренкова
            В том далёком сентябре Москва буквально плавилась от жары. Солнце пригревало так, словно вернувшееся лето решило остаться навсегда, вопреки всем законам природы.

            "Бабье лето" - услышала в случайном чужом разговоре название этой поры.

            «Как странно, почему «бабье»? Не женское, не девичье, а именно бабье? Звучит бесшабашно и одновременно безнадёжно», - промелькнуло у меня в голове.
 
            Промелькнуло и вылетело, не задержавшись надолго. Действительно, какая разница, почему так назвали. Главное – стоит отличная погода, и жалко упускать возможность позагорать и погреться на солнышке перед грядущими холодами. Не желая терять не только ни одного тёплого дня, но даже часа, я решила поехать в Подмосковный посёлок уже в пятницу, сразу после лекций.

            Бегом на автобус, бегом на электричку. Молодость не любит ходить спокойно, это так скучно и неинтересно, молодость всегда бежит, летит, едва касаясь ногами земли, ведь надо успеть так много!

            Вот и знакомая станция, отсюда совсем близко. Дорога круто уходит вверх, сердце радостно бьётся в предвкушении встречи с замечательными людьми, ставшими мне такими близкими и родными.

            Знакомая калитка, дорожка, взбегаю по ступенькам на крыльцо, через веранду - и вот я уже в доме.

            «Смотрите, кто приехал! Какая ты молодец, что выбралась к нам. Проходи, деточка», - мне рады, меня тормошат, расспрашивают, мне кажется, что я приехала домой.

            Я люблю этих людей, я люблю приезжать к ним, мне нравится радушный, гостеприимный дом, такой уютный и добрый. Столик в зале, у окна тесно заставлен глиняными горшочками, в которых круглый год цветут фиалки, их лёгкий аромат придает комнате особую прелесть.

            Но сегодня нежный аромат фиалок неслышен, потому что весь дом оглушающе пахнет яблоками.
 
            Я прохожу на заднюю веранду и вижу много, очень много яблок. Они не в корзинах, не в ящиках – они просто насыпаны, навалены горой у стены, под лестницей, ведущей в мезонин. Вершина этой горы почти достигает потолка, а подножие занимает едва ли не половину веранды.

            «Что это? Откуда? Так много! Я никогда такого не видела», - изумляюсь я, и в ответ слышу смех: «Ты забыла про наш яблоневый сад? Вот такой нынче выдался урожайный год. Здесь разные сорта, но больше всего ранеток».

            «Но что же вы будете делать с таким количеством яблок?»

            «У нас много родных и друзей, мы будем всех угощать», - услышав это, я не могу сдержать радостного восхищения и смеюсь вместе со всеми.

            Как это замечательно, когда есть много близких людей, и столько яблок, что их хватит на всех! Наверное, это очень приятно – угощать всех  яблоками из собственного сада.

            Перед сном мы все вместе пьём обязательный вечерний чай за большим круглым столом. Пироги, блины, варенье, мед, неизменная большая сковорода жареной картошки, золотистой, с румяной корочкой, которую необыкновенно вкусно готовит бабушка – всё это изобилие скромно называется «вечерний чай».

            Я блаженно расслабилась и ни о чём не думаю, последний ледяной комочек в сердце давно растаял, все проблемы исчезли, ушли, улетели. Так хорошо и спокойно бывает только дома, где все тебя любят просто за то, что ты есть.

            Утром просыпаюсь абсолютно счастливой и отдохнувшей. Запах яблок кружит голову, мне кажется, что я и сама насквозь пропитана этим яблочным ароматом, и мне это очень нравится.

            Подхожу к окну, смотрю  и не сразу понимаю, что произошло – и земля, и яблони в саду – всё белым-бело! Оказывается, ночью выпал снег.

            «Как снег? Почему снег? Ведь ещё вчера было так тепло, даже жарко. Вот и позагорала», - растерянно думаю я, и соображаю, что приехала в лёгком летнем платье. – «А как же я поеду обратно?»

            Коллективно решаем, что я останусь еще на день – вдруг потеплеет.

            «Бабьим летом всякое бывает», - успокаивает меня бабушка.

            Назавтра становится немного теплее, но выходить из дома в летнем платье страшновато.
 
            Хозяйка дома ниже меня на голову, немного полнее, к тому же намного старше, поэтому подобрать мне экипировку из её гардероба сложно. Бабушкин гардероб, равно как и мужской-мальчишеский, даже не обсуждается. Наконец, изрядно повозившись, где-то закололи, что-то подвязали, и я отправляюсь в обратный путь.

            Переполненная электричка раскачивается, улыбается сквозь дремоту и… пахнет яблоками, потому что яблоки везде – в корзинах, вёдрах, сетках, сумках, мешках. Забитые до отказа автобусы, отъезжающие от вокзала, тоже пахнут яблоками, кажется, что дурманящим яблочным ароматом пропахла вся Москва.

            А потом, когда я добираюсь, наконец, до общежития, в нашей комнате тоже начинает пахнуть яблоками. Мы пьем чай, а яблочный дух, вырвавшись за дверь, плывёт по коридору, заманивая в нашу комнату всё новых и новых гостей.

            Мы снова и снова ставим чайник, угощаем всех яблоками, и меня снова и снова просят рассказать, как в автобусной толчее развязался шнурок, поддерживающий мою юбку. Юбка падала, а я ничего не могла с этим поделать, потому что одной рукой цеплялась за поручень, а во второй руке держала сумку с яблоками, и только мысленно уговаривала юбку: «Остановись, пожалуйста!». Удивительно, но юбка послушно притормозила, задержавшись на бёдрах.

            Мы хрустели сочными яблоками и все дружно хохотали, представляя, как я бежала в спадаюшей юбке через проспект, поддерживая её локтями каким-то немыслимым способом, и все-таки ухитрилась и юбку сохранить, и яблоки не уронить в раскисшую от растаявшего снега московскую слякоть.

            Кстати, после той поездки я даже ни разу не чихнула. Наверное, я получила такой заряд душевного тепла, что он согревал меня в дороге, оберегая от холода.

            Если бы тогда нам кто-нибудь сказал, что осень – это старость лета, мы просто рассмеялись бы в ответ. Что мы могли знать о старости в ту прекрасную пору, когда мы беспечно выбегали, вылетали из дома, не интересуясь прогнозом погоды. Даже в наших радужных мечтах о будущем не было старости, и уж тем более не было её в нашем счастливом и беспечном настоящем.

            Время быстротечно и неумолимо. Молодость так быстро пробегает, пролетает, едва касаясь ногами земли, что трудно смириться с тем, что ушла она навсегда. Как же так – ведь всё только ещё начиналось, и вдруг всё уже позади? Мы тешим себя иллюзией, что женщина способна возвращать времена года, упрямо надеемся, что время можно вернуть, ну, хотя бы замедлить его бег, ну, хотя бы ненадолго.

            Не для того ли, чтобы смягчить боль утрат, примирить нас с неизбежными расставаниями, посланы эти погожие дни бабьего лета, когда среди осеннего ненастья вдруг согреют нас лучи по-летнему жаркого солнца и закружит голову аромат спелых яблок. Мы наслаждаемся призрачным очарованием этой краткой поры, стараясь сохранить хотя бы частичку ласкового тепла, прощальный привет от ушедшего лета.

            Но с природой не поспоришь.
 
            Утешающий нас обман слишком недолог, проснувшись однажды утром, мы увидим за окном снег и с грустью припомним, что у бабьего лета есть и другие названия – «цыганское», «индейское».

            Бабье лето непостоянно и ненадёжно. Словно оправдывая все свои названия, бабье лето может раскапризничаться и опоздать, или совсем не появиться, отправив вместо себя снег в сентябре, как в этом году.

            Удивительно, но именно этот неожиданный сентябрьский снег вдруг напомнил мне о давно ушедших днях, о людях, которых давно уже нет, но которые были мне очень дороги. Словно вновь накрыло меня яблочным ароматом, горячей волной доброй памяти и благодарности судьбе вновь согрелась душа, и словно веселее заморосил дождь за окном, и уже не такими долгими представились грядущие холода.

            Осень всегда сменяет лето, приход её невозможно ни отменить, ни переставить, так создан мир. Но осень – это ведь не только «унылая пора», у осени много прекрасных моментов, утешающих и радующих нас, даже если бабье лето заблудится в своём непостоянстве.
 
            Осень - это прекрасное разноцветье листвы, торжество засыпающей природы, это сбор урожая, это подготовка запасов, это время подводить итоги, это пора мудрости.

            Как ни печально признавать, сейчас я уже довольно много знаю о старости. Но мне совсем не нравится слово «старость», унылое оно какое-то. Несправедливо говорить об осени, что это старость лета – несправедливо и неправильно. Какая же это старость? Это – зрелость. И звучит совсем иначе, прислушайтесь: «Осень – это зрелость лета!»

            И кажется, что дурманящий запах осенних яблок вновь кружит голову, вновь упрямо возвращает надежду на то, что всё ещё будет…

№ 33

Осенний блюз
Галина Харламова
В городе Н.. гулял октябрь. Стояла самая чудесная пора, именуемая в народе золотой осенью.
В центральной городской библиотеке, где работала Елена, готовились к детскому празднику. Посетителей в эти дни было немного, поэтому девушки смело открыли творческую мастерскую прямо в читальном зале. Рисовали, лепили, клеили. И вскоре скучная серая комната расцвела по-осеннему ярко.
-О, да у вас тут настоящая осень! – воскликнула заведующая, заглянувшая в зал с целью проверки. - Восхитительно! «Унылая пора, очей очарованье…».
Елена улыбнулась, но в душе не согласилась. «Почему она «унылая», когда так хорошо и радостно? Уныло будет потом, в ноябре, когда пойдут дожди. А сейчас красота! Просто жить хочется!»
Она поглядывала на золотистый клен, растущий под окошком. Он пожелтел как-то вмиг, за одну ночь, никто и не заметил как. Вроде бы еще вчера шелестел зеленой кроной, а сегодня уже стоял  ослепительно-желтый. И своей яркой окраской отвлекал от работы всех, притягивал взгляды и будоражил умы.
Елене повезло, ее рабочий стол, где она рисовала стенгазету, располагался как раз возле окна, поэтому она могла любоваться красавцем, сколько пожелает. У нее даже был один маленький секрет, который она ни за что на свете, ни за какие пироги, никому не согласилась бы рассказать. А секрет был прост – она загадала желание. Получилось это случайно и как-то само собой, когда однажды утром среди тысячи одинаковых листочков она разглядела один – необычный, с красным бочком. Тогда-то у нее возникла мысль, если этот листик упадет последним, то желание сбудется.   И она загадала: «Пусть я не буду одна!»
С тех пор Елена следила за ним. В любой момент, когда была не занята работой, она поворачивала голову к окну и искала взглядом свой листок. Ветки постепенно теряли наряд,  крона  с каждым днем становилась все прозрачнее. А ее краснобокий по-прежнему  висел, будто знал, что от его стойкости зависит судьба человека.
-Лен, ты домой-то собираешься? – вывел ее из задумчивости голос Насти. – Сегодня ж пятница и все уже ушли. А ты всё в окно смотришь…
Ох, и правда! Часы показывали ровно шесть вечера.
-Я сейчас, мигом! Задумалась что-то, - извинилась Елена и опрометью кинулась в раздевалку.
Там она быстро обулась и потянулась к пальто, в кармане которого всегда лежал мобильный телефон. Заведующей очень не нравилось, если девушкам кто-то звонил, и они при посетителях решали свои личные проблемы. Поэтому во время рабочего дня пользоваться средствами связи можно было только в раздевалке или во время обеденного перерыва. А в зале – ни-ни! Елена вынуждена была подчиняться принятым правилам, и всегда после работы проверяла телефон на наличие входящих звонков и смсок. В этот раз никто не вспомнил о ней, и женщина со вздохом запихнула мобильник обратно в карман.
Одевшись, она вышла на улицу. Тут осень была везде: под ногами, в воздухе, в окнах проезжающих машин, в серых лицах людей. Её было так много, пожалуй, даже слишком. Оттого, наверное, так хмурились люди и спешили домой. Елена подставила лицо теплому ветерку и с наслаждением почувствовала, как он благодарно погладил ее по щеке, а потом вцепился в волосы и тут же их разлохматил. Это было так приятно, что захотелось крикнуть: «Ну, что же вы, люди, не остановитесь, не улыбнетесь? Хорошо же!»
Но она передумала. Все-таки кричать на улице  неприлично. И, если детям такой проступок простят, то душевный порыв тетеньки под сорок социум вряд ли воспримет правильно. Так и будут потом до скончания дней крутить пальцем у виска.
Подойдя к остановке, Елена обнаружила там целую толпу народа. Автобус почему-то задерживался. И у тех, кто ждал уже давно, стали сдавать нервы. Отовсюду слышались негодующие возгласы в адрес мэрии, дорожного хозяйства и действующего правительства. Как будто сам президент должен был сесть за руль и подогнать сюда отсутствующий автобус. Поэтому, чтобы не портить себе настроение, Елена решила пройтись пешком. В конце концов, не на окраине же города она жила, а в нормальном жилом районе, в двух кварталах от центра. А это всего-то три остановки.
Но не успела она пройти и пары шагов, как была поймана за руку в прямом смысле слова.  Это был молодой паренек лет двадцати: долговязый, слегка неуклюжий, и очень симпатичный.   Но вся его приятная внешность являлась как бы дополнением к  чудесному букету, который он неумело, будто стесняясь, держал в руках. Паренек смущенно вспыхнул и задал глупейший вопрос, который мог задать только мужчина: «А вы любите цветы?» Елена не хотела отвечать, но, взглянув на собеседника, поняла, что у того что-то случилось. Уж слишком удрученно он выглядел.
Любила ли она, биолог по образованию, цветы? Странный вопрос для человека,  считавшего растения совершенными творениями природы. Ведь они были для нее смыслом жизни, ее любимыми «дочками» и «сыночками». Цветы жили в ее квартире везде, где появлялось свободное пространство: ползущие и кустистые, цветущие и не очень, пушистые, колючие, атласные - разные, но все одинаково ценимые. Она их пестовала с рождения и заботилась так, как хорошая мать заботится о своих чадах. Но всего этого паренек не мог знать, поэтому на его вопрос Елена ответила просто:
-Люблю.
Он улыбнулся и протянул ей букет нежнейших белых роз:
-Тогда возьмите.
Елена растерялась:
-Зачем? Ты же не мне их покупал.
-Ну и что. Возьмите, не то выброшу. Жалко, если пропадут.
Елена взяла букет. Но не удержалась, сунула нос в первый попавшийся цветок и с наслаждением вдохнула  тонкий розовый аромат. И пока она любовалась неожиданно свалившимся на нее счастьем, паренек уходил прочь.
-Эй, куда же ты? Я ведь даже не успела тебя поблагодарить.
Женщина быстро его догнала, и пошла рядом. Кажется, им было по пути. Познакомились. Оказалось, что парня зовут Дмитрий.
-А не надо мне ваших благодарностей, - изрек новый знакомый. - Приятно, что хоть кого-то эти розы порадовали.
-У тебя хороший вкус.
-А я вообще хороший. Правда-правда! Не думайте, что хвалюсь или набиваю себе цену. На самом деле это так, - хмуро произнес паренек. – Поэтому, наверное, и с женщинами не везет…
«Вот оно что! Шерше ля фам, -  подумала Елена. – Это уж как всегда: если у мужика проблемы, то в этом виноваты мы, женщины».
Но вслух ничего не сказала. А парень между тем продолжал:
-Я ведь не пью и не курю. К тому же учусь в универе. Все свои четверки-пятерки сам зарабатываю. Потом и кровью, можно сказать. Недавно встретил девушку. Знаете, увидел и сразу понял: моё!
-И где же она теперь?
-Не знаю.  Договорились погулять после занятий, но она не пришла, и телефон не отвечает. Эти цветы я для нее покупал. А вы любите осень?  - неожиданно спросил он. - Знаю, что любите! Я за вами наблюдал, когда вы шли к остановке. Вы улыбались, поэтому я и решил подойти к вам.  И я тоже осень люблю,  она рыжая, как моя Катя! …Могла бы прямо сказать, что не нужен я ей.
-Ну, вот что, Дима, мне кажется, ты ошибаешься. Просто вам надо поговорить и все выяснить. Уверена, что на самом деле все окажется не так, как ты думаешь.
-Да, вам легко говорить. У вас жизненный опыт и все отрегулировано, а тут… Я просто не знаю, что мне делать.
Незаметно наступил вечер, зажглись фонари, и город по-особенному преобразился. Они приближались к дому, где жила Елена. Надо было как-то приободрить молодого человека, нельзя же отпускать его одного в таком состоянии, но слов не находилось.
Неподалеку остановилась белая машина. Они спокойно прошли бы мимо, если бы из машины не выпорхнули две девицы и не направились в их сторону, воинственно цокая каблуками. Димка встал как вкопанный, и Елена сразу догадалась, почему.
-Ты что же это, а?  Где ты ходишь? – набросилась на него рыженькая девушка. - Я пришла, а тебя нет, ты что, не мог подождать? Сразу ушел. Я совсем немного опоздала…
И тут рядом со своим парнем она замечает женщину. Незнакомую. Красивую. С цветами в руках.  В голове девицы что-то щелкнуло и мозг начал быстро-быстро соображать, прокручивая всевозможные варианты, настолько быстро, что язык перестал за ним поспевать.
-А это кто, Дим? Твоя знакомая? Или родственница? Или кто, Дим? Почему ты молчишь? Или это… я не знаю. Дим, как ты мог? Ты что, мне замену нашел?
-А я тебе говорила…, – хмыкнула подружка. – Все мужики одинаковые!  Стоит только нам за порог, они по бабам. А ты: «мой не такой», «мой не такой»!  Кот мартовский, вот он кто!
В адрес Димки полетели проклятья. А на мальчишку было страшно смотреть. Цвет его лица менялся как светофор: красный  - белый – зеленый. И это означало: «Спасите меня, кто может, и кто не может!» Пришлось Елене вмешаться, дабы предотвратить ненужное кровопролитие.
-Девушки, девушки, полегче! Все не так, как вы думаете. Никакая я не замена…
-Ну, да? Просто знакомая? – всхлипнула Катя.
-Представьте себе…
-И поэтому у вас в руках мои любимые розы?
-Я же флорист, - соврала Елена, протягивая парню цветы, - рассказывала Димке, с чем сочетается этот сорт роз, как по-другому  можно оформить букет. Ничего криминального, поверьте. А тут вы... Вы поговорите с ним, разберитесь не спеша. А мне домой пора.
Она нырнула в арку и очутилась во дворе своего дома. «А ведь это любовь, будь она неладна!» - усмехнулась про себя Елена, вспомнив испуганный Катин взгляд. Счастливые! У них еще все впереди! А вот ее дома никто не ждал. И, если бы она однажды не пришла, никто не забил бы тревогу.  Могла и она когда-то изменить свою жизнь, не получилось. И вот теперь завидовала этим юным созданиям, с которыми  неожиданно свела судьба.
Дома, в привычной для себя обстановке, Елена немного успокоилась. Поставила на огонь чайник. Подошла к цветам, проверить все ли в порядке. Открыла форточку и подставила уставшее лицо под струи свежего воздуха. Хорошо!
Неожиданно зазвонил телефон.
-Привет!
Боже мой, как давно она не слышала этот голос, такой родной, любимый, недосягаемый. Пожалуй, слишком давно, чтобы поверить в то, что это явь, а не сон.
-Привет!
-Не ждала меня?
-Нет.
-Я приехал. Мы можем увидеться.
-Зачем? – Елена чувствовала, как холодеют ее ладони, и дрожит голос, но с волнением справиться не могла.
-Как зачем? Мартынова, ты в порядке?  Я соскучился.
-А, значит, это так называется?
-Не понял, ты что, мне не рада?
-А чему я должна радоваться? Ты сто лет не звонил, не писал. Где ты, с кем ты, жив или мертв, - не знаю! И вот появился.  А, может, я замуж вышла? Или в другой город уехала?
-Ты… замуж? Не смеши меня.
-Значит, ты считаешь, что я должна тебя ждать?  Что же я, не человек? А, кроме тебя, между прочим,  другие мужики есть – нормальные, у которых есть время на женщин, которые ухаживают, дарят цветы, не боятся любить. А ты… сколько раз ты покупал мне цветы? Что ты мне вообще дарил, можешь вспомнить?
-Так тебе что, подарки мои нужны?
-Вообще-то я женщина! Живая, здоровая, и мне, как и любому нормальному человеку, внимание нужно и забота, ну, и хотя бы капельку любви. А тебе только одно подавай.  Хоть бы раз поинтересовался моим здоровьем. Может, я заболела и при смерти лежу?
-А ты заболела?
-Нет! Вот видишь?.. Ну, и зачем ты мне такой нужен?
-Значит, не нужен?
-Нет. Я не хочу тебя больше видеть! И слышать. Не звони мне больше.
Елена нажала на кнопку и телефон замолчал. Засвистел на кухне чайник, но сходить и выключить его, сил уже не было. Елена сползла на ковер и расплакалась. Ну, почему так не везет? Почему у других семьи, хорошие мужья, дети, дом – полная чаша? А ей хороший мужчина так и не встретился. Познакомилась с Богданом, влюбилась сразу. Думала, вот он – свет в окошке. А он – чурбан бесчувственный.
Вспомнилась бабушка, и слезы потекли пуще. Сколько раз она бегала к ней зализывать сердечные раны!  И как ее сейчас не хватает!.. Мудрая была женщина! Прошла войну, голод, и холод. А тут мудрости ни на грош, и жизнь, как ни учит, все равно наступаешь на одни и те же грабли. Почему? Вот в чем вопрос. То ли люди сейчас другие, то ли времена не те, кто ж знает? Только с бабушкой ей жилось намного легче, она всегда знала, что нужно делать. И Богдана она – ой, как! - не любила.
«-Ты, Ленка, себя-то в обиду не давай! – учила бабушка. - Пропиши ты  петлюре энтому билет в одну сторону. Пускай катится ко всем чертям. Это что за мужик такой: захочет – придет, не захочет – уйдет. А как же ответственность? А мущинский долг? Он бы хоть поинтересовался, как ты без него живешь.
-Ба, ну чего ты заладила! Знаю, что неправильные у нас отношения. Но жизнь сейчас такая суетная. Некогда ему.  Понимаешь?
-Да какая там жизнь! Глупости все…  Кабы любил, нашел бы минутку забежать и проведать, ну или позвонить в крайнем случае. А если этого нет, не любовь это.
-Ага, сама же говорила, что всех хороших мужиков на войне поубивало. Только нам-то  теперь что делать, а? Что же так и жить теперь без любви?
-Вот и ищи её, любовь эту, но только не с этим хмырем. Не будет от него толку, вот увидишь. Покрутит - покрутит, да и бросит, а ты останешься одна и будешь слезы на кулак мотать».
Права была бабушка, во всем права. Если б знать это раньше…
Но вот совсем недавно приснился Елене странный сон, который посеял в ее душе сомнения. Видит она во сне свою бабушку живую, здоровую, веселую, и та ей говорит:
-Внученька, вы скоро с ним встретитесь. Держи его, и никуда больше не отпускай – твой он. И будь счастлива! Ты меня поняла?
Поутру, и много раз потом, Елена думала над её словами. Верить или не верить? Странно, что после смерти бабушка поменяла к Богдану отношение. С одной стороны, нет у них никакого будущего и быть не может, это ясно. Ведь они такие разные, как небо и земля. Но с другой стороны, мертвые зря не скажут. С небес-то, наверное, видней. Может, и получится что…, когда-нибудь, лет этак через тридцать, когда они уже успеют состариться.
Да что теперь об этом говорить, если сама все испортила! Сказано было:  держи! А она не стала. Начала выяснять отношения и наговорила лишнего. Теперь они расстались навсегда.  Богдан гордый,  никогда первый на уступки не пойдет, и прощения просить не будет.  Ну, и пусть! Не судьба, значит. И нечего о нем плакать!
Елена вытерла слезы и пошла на кухню, чтобы  выключить чайник. Заглянула внутрь – да там и воды-то почти не осталось. Засомневалась, стоит ли кипятить снова, ведь пить чай больше некому, а у нее пропал аппетит на нервной почве. Потянуло к людям. Захотелось вдруг выйти на улицу, с кем-нибудь поговорить или просто улыбнуться. Чтобы хоть кто-то, пусть даже чужой человек, проявил капельку интереса к ней, сказал хоть одно доброе слово.
Женщина быстро оделась и выскользнула за дверь.
Город жил своей жизнью. По улицам гуляли влюбленные парочки, суетилась жизнерадостная молодежь. Оно и понятно, нельзя сидеть дома в такую погоду. Елена медленно брела по тротуару, загребая ногами опавшие листья, и вскоре вышла на площадь. Здесь было многолюдно. Она с удовольствием вглядывалась в незнакомые лица, ловила взгляды, улыбки, и чувствовала,  как постепенно тает ноющая боль в душе.
Ноги сами принесли ее к цветочному магазину. Войти внутрь она не решилась, остановилась у витрины и стала разглядывать цветы. Неожиданно дверь магазина открылась, и на пороге появился Богдан с огромнейшим букетом красных роз. Ого, с цветами – значит, к бабе! Быстро! Вот молодец какой, может ведь, если захочет. Ну, да ладно. Елена быстро отвернулась, стараясь не делать резких  движений, чтобы не привлечь его внимание.
Она уже совсем было собралась уходить,  двигаясь маленькими шажочками в тень, как вдруг почувствовала, что кто-то тронул ее за локоть. Ну, кто еще? И как не вовремя!.. Елена обернулась и … почти не удивилась, увидев  Димку и Катю. Девушка бережно прижимала к животу букет, а ее спутник нежно придерживал любимую за локоток.
-Мы увидели вас,  и решили подойти, чтобы поблагодарить, - начал паренек.
-За все, что вы сделали для нас, - подхватила девушка. – Мы поругались из-за ерунды. Какие мы были глупые! А вы помогли нам поговорить, и мы сохранили отношения. Теперь все хорошо. Мы даже решили  больше никогда не ссориться. Спасибо вам!
-Можно я вас обниму, спасительница? – в порыве чувств воскликнул Димка.
Катя засмеялась, а он сгреб Елену в охапку и слегка приподнял, целуя в щеку. Женщина пробовала защищаться, но не тут-то было. Парень оказался очень сильным. Пришлось уступить.
-А что здесь происходит? - раздался за спиной знакомый баритон.
Все дружно обернулись. И сердце Елены упало в пятки. Все, убежать не удалось…
-Ты что себе позволяешь, щенок? - в голосе мужчины зазвучал металл. – Ты обнимаешь МОЮ женщину! Убери свои руки и двигай отсюда, пока я тебе уши не оборвал.
Димка отшатнулся, Катя испуганно потянула его за руку. И они поспешили удалиться, махнув Елене на прощание.
Но Богдан больше не обращал на них внимания, его интересовала только Елена. Его глаза были так близко, холодные, колючие, не предвещавшие ей ничего хорошего.
-Только не говори мне, что это мужчина твоей мечты. Ни за что не поверю! – буркнул Богдан.
-Конечно, нет! С чего ты взял? Это не то, что ты думаешь, - пробовала объяснить Елена.
-Ну, да, это он меня только что обнимал?
-Ну, знаешь, это уже слишком! Что ты себе позволяешь! – возмутилась Елена.
-Сама хороша! И как не стыдно – взрослая женщина!
-Не буду я тебе ничего объяснять! Кажется, мы уже выяснили отношения и решили, что встречаться больше не будем. А ты что тут делаешь?
-Спасаю тебя от прыщавых юнцов.
Елена фыркнула. «Надо же, благодетель нашелся!»
-Мне очень не понравился наш сегодняшний разговор. И я приехал услышать от тебя то, что ты сказала мне по телефону. Ты можешь все повторить, глядя мне в глаза?
Елена мотнула головой.
-Понятно, - протянул он. – Тогда марш в машину.
-Зачем это? Я не хочу! Я вышла погулять, понимаешь? Воздухом подышать и все такое... И вообще, я собиралась купить себе цветы. И не купила…
-Для этого у тебя мужчина есть, - Богдан широко улыбнулся. – Цветы тебя уже ждут.
-Так эти розы… для меня? – растерялась Елена.
-А для кого же еще?
Они сели в машину и медленно поехали к дому. Елена потрясенно молчала.
-Ну, ты, Мартынова, даешь! – не выдержал Богдан. – Если бы ты мне сказала сейчас, что я тебе не нужен, я бы, наверное, умер.
В душе Елены снова вспыхнула обида: не писал, не звонил, и вдруг говорит такие слова. За дурочку, что ли, держит? Появилось желание бежать без оглядки от его сногсшибательной улыбки, но внутренний голос приказал: сидеть! – и она осталась.
-Мне пришлось много работать в последнее время, чтобы обеспечить свое будущее, - продолжал Богдан.  - Но теперь, слава богу, все позади и я смог приехать к тебе. Думал, ты меня ждешь. А ты такие фортеля выдаешь!..
-Вообще-то двадцать первый век на дворе, мобильники существуют, интернет и прочее. Мог бы и позвонить!
-Да не мог я позвонить! Я строил дом. И не хотел говорить раньше времени. Готовил тебе сюрприз. А, если бы позвонил, не выдержал, и точно бы проболтался.  Я ж себя знаю! Хочу, чтобы у нас была семья, хочу детей, тихие семейные радости, уверенную старость. Я все для этого сделал. Теперь дело за тобой. Согласись стать моей женой. Ты же сокровище, Мартынова, я понял это сразу, как только познакомился с тобой. Но что я мог тебе предложить? Однушку на окраине города? Нет, ты заслуживаешь большего. Ты – королева, и должна жить в царских хоромах. Поэтому, давай мириться!
…А в ночь ударил мороз, посеребрил траву, скрутил трубочкой опавшие листья. А те, что оставались на ветках, к утру осыпались. Облетел и красавец клен. Только один краснобокий листок упорно цеплялся за жизнь. Потом упал и он. Последним.
Но этого Елена не могла знать. Она была счастлива.

№ 34

Всадница
Леопольд Шафранский
                Окончание сезона,
                Неуют пустынной дачи...
                По сегодняшним законам
                Всё воспримется иначе.

                Миг поспешных, шумных сборов,
                Эти крылья, эти крики
                Заглушают листьев шорох
                На дорожках полудиких.

                За берёзовой аллеей
                Ожиданием над рощей
                Птичье племя захмелеет,
                Ветер крылья отполощет.

                Синь прохладна и прозрачна,
                Даль покрыта криком птичьим,
                День сегодняшний так начат,
                Что не стать ему обычным...

      Стояла осень, дождливая и холодная. В том году и лето не баловало теплом, осень же особенно усердствовала в хмурости – даже бабье лето не смогло у неё вырвать больше двух дней ясной погоды. Сентябрь повсюду развёз непролазные грязи, и октябрь поначалу ни в чём не уступал ему.
      Но неожиданно в середине октября в природе наступили мир и спокойствие. Прекратились утренние заморозки, а днём сквозь серую хмарь облаков иногда просачивались жиденькие лучи предзимнего солнца. День ото дня небо всё больше очищалось. В природе наступило непродолжительное затишье, которое всегда предшествует бурной смене времени года.
      В тот год, несмотря на все превратности погоды, уродились яблоки. Глядя из окна вагона торопливой электрички, можно было только удивляться выносливости яблонь, изнемогающих под тяжестью зреющих плодов. На обвисших ветвях почти не видно было листвы. Впрочем, к середине октября яблоки повсюду уже сняли.
      В одно из воскресений я отправился на дачу к родителям, чтобы забрать часть урожая. Домашние дела позволили мне выбраться только к вечеру. Сидя в электричке, я смотрел за окно на истекающий день, на осень, мерцающую многочисленными гроздьями рябин и ясной глубокой желтизной берёз. Меня притягивала печальная прелесть пустеющих полей, окаймлённых редеющим лесом. От этого в душе зарождалось неясное тревожное волнение. Я словно ожидал события, исход которого был мне неизвестен. Я пытался успокоиться, но настороженность моя не исчезала. Возможно, она проистекала из общего ощущения одиночества, усиленного печалью осенних картин.
      Когда я покинул вагон, бледный закат уже изменил цветовые оттенки всего окружающего. Листва берёз из жёлтой превратилась в бурую, дачные домики налились тёмными тонами и резко выделялись на фоне ещё светлого неба, а на западе узкой полосой виднелись облака ярко малинового цвета. Вдали над лесом в зеленоватом небе кружилась большая стая каких-то крупных птиц.
      Дорога, по которой я шагал, тянулась по невысокой насыпи и позволяла мне заглядывать над заборами в глубину садов. Я видел улочки, заросшие травой, по которым горожане, нагруженные сумками, корзинами, рюкзаками, медленно стекались к дороге. Они спешили на станцию. Я один направлялся в противоположную сторону.
      Печальное впечатление создаёт пустеющий дачный посёлок. Разнокалиберные домики, словно добрые преданные звери, застывают, остаются ожидать возвращения хозяев. И есть в их облике что-то обречённое. Они нахохлились, ссутулились, выставив чёрные крыши над редеющей листвой деревьев. Каждый домик тусклыми окнами глядит неподвижным немигающим взглядом на тропинки, усеянные опавшей листвой, на поредевший сад, на соседние домики, такие же унылые, такие же одинокие. Между деревьями расплываются голубые остатки сладковатого дымка, но костры уже погашены, зола собрана и спрятана до весны. Вокруг ни огонька, сумрак постепенно накапливается под деревьями, между домиками.
      Я уже свернул с дороги и медленно шагал вдоль забора по тропинке, старательно выискивая в грязи место, куда можно наступить. Ветки кустов со свистом проскальзывали по моей куртке. Но уже виден знакомый домик, и я ускорил шаг...

      Обычно осенью в саду много дел. И урожай надо собрать, и опавшую листву сжечь, и землю под огород  надо перекопать, малину проредить. Да разве всё перечислишь? Дел много, а времени мало. Несколько суббот и воскресений.
      Но в том году мы на удивление быстро со всем справились. И теперь я приехал только за тем, чтобы забрать яблоки. Они были разложены повсюду: на диванах, на столе, на стульях и даже просто на полу. Весь дом был наполнен их стойким духом.
      Расправив рюкзак, я осторожно, чтобы не побить, укладывал папировку и штрейфлинг. Антоновка, только начавшая желтеть, могла ещё полежать на диванах. Занятый заботами, я, однако, поймал себя на том, что прислушиваюсь, словно ожидая чего-то. Пустой дом, пустынная округа почему-то внушали смутные страхи, и сердце моё готово было вот-вот сорваться в бешеную дробь волнения.
      Я ждал, я был насторожен, но ничего не происходило. По-прежнему чуть слышно поскрипывал пол под моими ногами, по-прежнему дом нависал надо мной. Зажжённый свет несколько уменьшал эту иллюзию, но всё равно дом казался мне живым существом, которое по какой-то прихоти впустило меня внутрь, но ещё неизвестно, как поведёт себя это существо, когда я захочу выйти. Разумом я осознавал, что всё это глупости, но разыгравшаяся фантазия уводила меня в дебри первобытного страха, и даже заглушало попытки разума усмирить чувства. И всё-таки ничего не происходило, вокруг стояла почти абсолютная тишина. Лишь иногда глухо звякали, ударяясь друг о друга, тугие холодные яблоки.
      Когда я вышел из дома, сумерки уже сгустились. Закат сузился, но бледная полоса его ещё светилась жёлто-зелёным цветом. Ветви сосны, растущей у забора, загораживали добрую половину заката и на его фоне казались чёрными.
      Я замкнул дверь и, поправив рюкзак, вышел за калитку. Улочка вдоль кустов, подныривая под нависшие ветви, тянулась мимо соседских участков. Вдали она в сумраке терялась. Я шагал по сырой тропинке, чуть видной среди желтеющей травы, и думал о том, что буду делать из яблок, оттягивающих мои плечи. Где-то в стороне лаяла собака, шумела далёкая электричка.
      Пустынность полей, осеннее безлюдье леса всегда воспринимаю я с какой-то доброй грустью. При виде пустынного человеческого жилья меня охватывает тоска. Даже в полночном городе, когда угасшие окна громоздящихся зданий наливаются чернотой, я ощущаю эту пустынность, хотя и понимаю, что за каждым окном теплится жизнь, и пустынность – только кажущаяся. И теперь тишина словно вымершего дачного поселка угнетала меня. Я старался побыстрей выбраться из этого мёртвого царства и вновь окунуться в городскую толчею.
      Я вышел на треугольную площадку, образованную двумя сливающимися улицами и забором крайнего сада. В центре площадки находился колодец. Когда-то, ещё в моей юности, площадка была просторной, только колодец мешал нам, мальчишкам, приезжавшим на всё лето, играть в футбол. Сейчас молодая берёзовая поросль завоевала значительную часть территории и подступила к самому колодцу. На площадке было светлее, сумрак как будто отступил за стволы берёз. Я поднял глаза, останавливаясь, чтобы поправить рюкзак и замер. Прямо передо мной на противоположной стороне открытого пространства спокойно стоял белый конь. На нём амазонкой в длинном белом платье сидела Она.
      Встреча меня не испугала, хотя, как любой городской житель, давно не видевший не только живую лошадь, но и корову, я мог бы испугаться при виде крупного животного. Меня удивила всадница.
      Зачем, думал я, зачем Она здесь? Сколько времени прошло с нашей последней встречи? Она тогда говорила, что всё уже давно в прошлом, что я теперь не должен мешать ей жить спокойно. Я как-то сразу тогда понял, что мы расстаёмся навсегда.
      Зачем же теперь она здесь?
      Когда-то давно мне казалось, что круги наших судеб пересекаются. И пока мы двигались к точке сближения, мне казалось, что между нами начинает возникать тончайшая нить доверия, которая со временем, может быть, перерастёт во что-то более крепкое. Но оказалось, что круги эти даже не соприкоснулись. Точка сближения миновала и теперь мы только удалялись друг от друга, несмотря на все мои усилия. На последней встрече Она с досадой сказала, что пора бы мне успокоиться. И вдруг, по прошествии нескольких лет, – эта встреча...
      Между тем белый конь медленно двинулся по дорожке. Всадница молчала, но мне показалось, что я разглядел её улыбку и лёгкий взмах рукой. Застыв с широко раскрытыми глазами, я боялся пошевельнуться, опасаясь вспугнуть видение. А в том, что это лишь видение, я ни на секунду не сомневался. Слишком уж невероятной была эта встреча.
      Когда всадница скрылась за кустами, я обрёл способность двигаться и, поддавшись порыву, быстро одолел пространство площадки и оказался на дорожке, по которой двигалась всадница. Улица, словно небольшой тоннель, пробивалась под склонёнными ветками кустов и деревьев. Здесь было бы совершенно темно, если бы в самом конце тоннеля не светились окна в доме сторожа. Но на улице ни вблизи, ни вдали никого не было.
      – Мерещится Бог знает что, – вслух пробормотал я, шагая по тёмной дороге, – хоть к врачу обращайся.
      Взволнованный видением, я уже не замечал ни пустынности поселка, ни темноты, клубящейся в ближних кустах, я быстро шагал навстречу светящимся окнам. Возле дома сторожа меня облаяла собака, но я даже не обернулся. Нужно было торопиться домой, дальше мне предстояло ещё миновать небольшой березняк, за которым я выйду на асфальтовую дорогу, тянущуюся до самой станции.
      Я размеренно шагал, подхватив удобнее лямки рюкзака, но мысли мои всё-таки возвращались к всаднице. Может быть, мне нужно было сразу броситься к ней? Ведь она звала меня... Рукой, жестом... Я не поверил ей, потому что она была лишь видением. А если бы всё было реальностью, бросил бы я свой рюкзак или нет? Ну, конечно, бросил бы, – убеждал я себя, но какое-то недовольство собой продолжало беспокоить мою совесть.
      Когда-то она говорила, что пора мне успокоиться, но позови она меня тогда, я бы всё бросил и пошёл за нею. Тогда отчаянье готово было толкнуть меня на любые глупые поступки. Наверное, теперь я, действительно, успокоился, привык, что её не может быть рядом.
      Миновав березняк, я уже взбирался по пригорку к дороге, когда справа из-за поворота вылетела всадница. Белый конь, гремя подковами по асфальту, проскакал мимо, и я успел заметить его почти человеческий взгляд.
      В два прыжка я одолел пригорок и выскочил на дорогу.
      – Стой! – закричал я.
      Но всадница, не оглядываясь, продолжала удаляться. Звон копыт постепенно стихал. Вот конь, миновав грузовик, стоявший у обочины, обогнул его и стал мне невидим.
      Я торопился вслед. Строй моих мыслей нарушился. Непонятно было, отчего видение ожило? Откуда и куда скачет всадница? Что мне теперь делать? Как её догнать? А если я её догоню, то что скажу?
      Дорога была пустынна. Закат угас. Слева над облаками всходила рыжая луна, над головой блестели многочисленные звёзды. Вдали у станции, над платформой светили фонари.
      Реальность окружающего опять отрезвила меня. Все вопросы разом пропали, и я, глубоко дыша и оглядывая пространство, слабо освещённое неяркой луной, подумал:
      – Какая дурацкая ночь! Я куда-то бегу, задыхаюсь, а меня никто не звал. Глупо. Несерьёзно.
      Я замедлил шаг. Мечта на то и мечта, чтобы постоянно ускользать, чтобы всегда маячить впереди. Впрочем, если к ней не стремиться, она перестанет быть мечтой. Не в этом ли извечном стремлении за своей мечтой и состоит смысл нашего существования.
      Я обошёл грузовик и вновь увидел всадницу. Всадница в белом на белом коне чётко выделялась на фоне чёрных зарослей. Дорога перед станцией делала крутой поворот, и там, возле поворота, под едва тлеющим фонарём пританцовывал на месте белый конь. Всадница опять словно поджидала меня. Она сидела лицом ко мне и, приближаясь, я всё чётче и чётче различал её черты.
      Не замечая, что ускоряю шаг, я двигался по дороге. Грудь моя медленно наполнялась радостью. Я уже опять не помнил, кто я и куда иду. Мой взгляд был прикован к ней. Она ждала меня. Это было удивительно. Это было прекрасно!
      Когда мне оставалось пройти шагов двадцать, она легко тронула повод, и конь, послушный её движению, двинулся с места. Запалённый быстрой ходьбой, я тяжело дышал и вместо крика из горла у меня вырвался только хрип. Ну, почему она не хочет подождать. Словно ей доставляет удовольствие дразнить меня надеждой пока я бегу за нею.
      Но всадница не удалялась и не приближалась. Я дошёл до поворота дороги и остановился. Она тоже придержала коня. Мы молча стояли поодаль и глядели друг на друга, а может быть, мелькнула мысль, – враг на врага. Мне показалось, что она улыбается. И эта улыбка, и, вообще, весь её вид манил меня. Но в то же время я знал, я был уверен, что мне никогда не быть рядом с нею. Она всегда будет, убегая, притягивать.
      С нарастающим шумом из-за дальних деревьев жёлтой цепочкой огней появилась электричка. На стыках гремели колёса, верещали и сверкали искрами тормоза. Электричке до платформы оставалось рукой подать. Следующая электричка будет минут через сорок.
      Я должен был на что-то решаться. Состав уже замедлил ход, сейчас откроются двери и, так как на платформе почти не видно пассажиров, никто меня ждать не будет. Белый конь поодаль цокал подковами по асфальту, перебирая ногами. Он тоже ждал моего решения. Что же мне делать? Плюнуть на электричку и отправиться за всадницей? Но куда она меня заведёт? Да и несерьёзно это как-то. Взрослый человек среди ночи бросается в какую-то авантюру, преследует первую встречную женщину только потому, что она, видите ли, напоминает ему его любимую. Какая-то детская наивность. Но с другой стороны, – а вдруг я не обознался, и это действительно Она? И не поверив в это, я, можно сказать, сам отказываюсь от своей мечты. Разве можно отказываться от своей мечты?
      Я ещё сомневался, на что решиться, когда внезапно осознал, что ноги сами несут меня к электричке.
      В вагон я успел вскочить, двери с шипением сдвинулись, зацепив мой рюкзак. От этого порвалась бечёвка, стягивавшая его, и часть яблок высыпалось на пол в тамбуре. Взревели двигатели и электричка, набирая скорость, устремилась в Москву. Я обернулся и, не обращая внимания на раскатившиеся яблоки, прижавшись к стеклу, пытался хоть что-нибудь разглядеть в заоконной темноте.
      – Не может пеший догнать конного, – успокаивал я себя. И отчего я разволновался? Не Она это была. Что ей здесь делать? И откуда она, если даже это она, взяла лошадь? И потом, разве она умеет ездить верхом?
      За окном кончилась платформа, мелькнули неясные тени кустов, колеса вагона загремели на переезде. На мгновение мне показалось, что я опять вижу всадницу на белом коне, и она машет мне рукой. И потом, когда переезд скрылся, я долго убеждал себя, что успел разглядеть совершенно незнакомые черты лица...
      Но что можно разглядеть сквозь мутное стекло, когда яркий свет, горящий в тамбуре, отражаясь, слепит мне глаза?
      Сняв рюкзак и присев, я собираю с пола яблоки. Весь тамбур наполняется восхитительным яблочным запахом. Я прислоняюсь к стене и под стук колес повторяю бесконечно:
      – Всадница в белом на белом коне....

№ 35

Брошенная женщина
Алекс Харр
Она плакала у всех на виду. Плакала горько и безутешно.  Иногда она всхлипывала и неуклюже утирала рукавом крупные слёзы , размазывая по щекам яркий вызывающий макияж.   Ей было абсолютно безразлично, кто и что подумает о ней и её горе. Кажется, большинство прохожих даже не замечали плачущую женщину. 
 Люди спешили по своим делам, прячась под разноцветными зонтами от осенней непогоды, и старались побыстрее укрыться от сырости в тёплых, уютных  домах.
А она стояла на пронизывающем ветру и думала о том,как ей не хватает его тепла, и как невыносимо болит душа!  Кто бы мог подумать , что их бурный роман закончится так быстро и печально.
 Некоторую прохладу в отношениях она почувствовала ещё месяц назад. Именно тогда, его долгие и  прежде жаркие,почти обжигающие поцелуи превратились в формальное чмоканье супруга , долго  живущего  в браке. Кроме того, конечно же, они стали проводить меньше времени вместе. И несомненно, для этого всегда находились соответствущие оправдания.
Ешё пару недель назад она думала, что сможет вернуть его. Она полностью изменила имидж , пытаясь вновь соблазнить его и  очаровать своим новым  неотразимым образом женщины-загадки.Но наряды, заказанные у модных кутюрье, восторгали  всех кроме него. Её это раздражало и приводило к резким переменам настроения.
- Но почему, почему всем нравлюсь, а ему нет?  Я же вижу,  как на улице на меня   бросают восхищённые взгляды !
 Как любой женщине ей не  было чуждо лёгкое кокетство .
- А почему бы и нет?- подумала она. Чем я хуже других? Какое значение имеет возраст, если я всё ещё  прехорошенькая? Все вокруг твердили ей , что она не растеряла своё врождённое обаяние, становясь с возрастом только краше.И тогда  она решила потешить тщеславие, и закрутить несколько романов. Тонкие ценители красоты слагали ей стихи и писали её портреты,но  тем не менее женское самолюбиие красавицы было глубоко уязвлено.   
-Глупцы, разве вы не видите для кого я стараюсь? - пыталась она охладить пыл своих поклонников.
- Разве вы можете сравниться с ним? Вся ваша любовь не стоит даже одного его лучезарного взгляда.   
Ещё совсем недавно  его взгляды сжигали меня  желанием страсти.
А сегодня ....
 Сегодня. Она глубоко вздохнула и тихо прошеплала  - "сегодня, я -  брошенная женщина, женщина  по имени  Осень, которую завтра ждёт душевная пустота и холод одиночества."      
И она  вновь  с тоской и болью, сквозь пелену  слёз, посмотрела на него, на ком сошёлся клином белый свет, на охладевшее к ней Солнце,на мгновение выглянувшее из-за низких и тяжёлых облаков.


№ 36

Зимняя осень
Любовь Олейникова
Татьяна Петровна медленно шла по запущенной аллее старинного парка. Она смотрела под ноги, будто бы что-то искала и боялась проглядеть. Дорожка была усыпана листьями. Потемневшие, сморщенные, уже высохшие и ломающиеся под ногами и яркие, желтые, красные, с прозеленью, вроде бы еще молодые, еще живые, но уже облетевшие с веток, уже с печатью угасающего дня.

Еще вчера она проходила по этой аллее, не задумываясь, не размышляя над бренностью земного существования. А сегодня… Вдруг увидела осень во всей своей красе и во всей своей неприглядности. Осень… Осень жизни? А впереди только зима. Зима с ее вьюгами и буранами, метелями и морозами; с ее оттепелями и нескончаемой стылой тоской. Татьяна Петровна зябко поежилась. Сильный порыв ветра швырнул ей в лицо букет ярко-желтых листьев. Она вздрогнула. Остановилась. Щемящее чувство тоски и одиночества нахлынуло как-то вдруг и сразу. Пронизывающий ветер крутил и вертел вороха листьев как в пьяном угаре. Татьяна Петровна увидела одинокую лавочку под старой березой, будто бы специально забытую кем-то для нее. Присела. Закрыла глаза.
Маленький желтый листочек тихо опустился ей на колени.

- Танечка! Танюша! – Владимир подхватил юную жену на руки и закружил с ней в волшебном вальсе. Осенние березы кружили вместе с ними. Золотой листопад осыпал и одаривал. – Навсегда! На всю жизнь! Вместе!

- Таня! Таня! Прости! - Владимир прятал измученный взгляд. - Не могу больше обманывать ни тебя, ни себя. С поникших берез лился, струился золотой листопад.

И потекла, побежала вперед река жизни. Где широко, спокойно и плавно, а где бурлила, становилась стремниной. То полноводной гладью ластилась на солнце, а то мелководьем промерзала почти до дна.

Татьяна Петровна слепо разглядывала макушки деревьев. Листья почти все уже облетели, а вот на самом верху еще крепко держались. Еще не верили, что пришла их пора. Так и жизнь ее. Почти вся уже в прошлом. Только где-то в глубине тлел маленький костерок, обещая, что не все теплые дни прожиты, что еще есть время для света и тепла, радости и покоя.

Она сидела не чувствуя пронизывающего ветра, не замечая срывающихся капель холодного дождя; вся ушедшая куда-то вглубь своего сознания, решающая что-то очень важное для себя. Жизнь почти прожита. Татьяна Петровна всегда надеялась и рассчитывала только на себя. И детей сама подняла. Вон, какие взрослые и самостоятельные стали! Внуков ей подарили! Добрых, умных! Да, что говорить, не зря жила. Вот только к старости как-то не была она готова… А пришли и болячки, и немощь. И стало казаться, что в тягость она детям, что мешает им. И гордость, присущая ей, все давила и давила, не позволяя принять от сыновей их заботу и ласку. А сегодня вот взяла да и ушла из дома, никому ничего не сказав. Не знала мать, как рассказать сыну о своих страхах, об ощущении одиночества и ненужности, вдруг накативших на нее.

Старческая рука сжала маленький желтый листочек березы. И вдруг пальцам стало теплее, по ладоням пробежали горячие искорки и устремились вперед, вперед. Вот уже руки утратили тяжесть, сковывающую их последнее время; из головы медленно уходил звон, так тяготивший ее; тиски, сжимавшие грудь, ослабели и вздох оказался легким и свободным. Теплая волна пробежала по ногам и охватила все тело. Татьяна Петровна замерла.
- Умерла я, что ли? Да нет, жива! И вроде как легко стало. – Она вздохнула. Страха не было! Ни перед жизнью, ни перед старостью, ни перед смертью! Маленький желтый листочек бился в ее руке как волшебное сердечко.

- Бабушка! Бабуленька! Вот ты где спряталась! А мы тебя все равно нашли.
Татьяна Петровна открыла глаза. Ее маленькая внучка стояла перед ней и радостно щебетала:
- Бабуленька! А мы нашли тебя!

Сын стоял поодаль сердито и нежно глядя на мать.

- Ну, нагулялась? – В его голосе слышалась такая тревога и любовь, что осень замерла на миг. Сквозь тучи пробился шальной солнечный лучик и озолотил и березу, склонившуюся в поклоне над лавочкой, и старушку, сидевшую на ней, и маленькую девочку, весело щебетавшую и прижимающуюся к бабушке, и взрослого сына, почувствовавшего вдруг себя и мальчиком, и мужчиной одновременно.
Незаметная слезинка скатилась по щеке у Татьяны Петровны и упала на маленький желтый листочек, лежащий у нее на коленях.

Осень вздохнула и устремилась вперед…

№37

Осень в лесу или небольшой инцидент в полёте
Валерий Вч Коваленко
Скоро ноябрь.

 Холодное дыхание кого-то очень большого уже почти до безжизненности остудило всё в природе. И всё природное, как могло пряталось, куталось, или пыталось по-скорее впасть в спячку - в общем морально готовилось к зиме. Вот только несчастный воздух, состоящий из продрогших молекул не знал куда спрятаться и как укутаться.

 Большой лес, находящийся вдалеке от мегаполисов, выглядит, как нарядная ярмарка: всё это огромное пространство окрашено всеми мыслимыми и немыслимыми цветами таблицы Менделеева – здесь и красные добродушные клёны,  и красавицы березки с осинами в жёлтых платьях, и вечнозелёные лесные «ёжики», елки, да сосны и многие другие кусты и деревья...  а ещё грибы, ягоды и всякие зверушки – в общем, всё очень красивое и… вкусное, хотя кое-что из этого ко всему прочему зубастое, колючее и ядовитое.

 Вот, от старого дуба к кустам шиповника, проковылял с задумчивым взглядом старый заяц, а, вот, вслед за зайцем направился не менее старый волк. Когда они встретятся, то обязательно, наверное, обсудят последние лесные новости и перспективы в отношении морозов в наступающей зиме, а после того, как наговорятся, будут долго раскланиваться и с добрыми пожеланиями, распрощаются.
    
 В уютной берлоге медведь готовится к зимовке. Он в спокойном ожидании, так как уже набрал в две большие емкости мёду - на всякий пожарный, на случай, если вдруг, среди зимы, проснётся и захочет подкрепиться. Ведь такое уже случалось, и было неприятно засыпать, когда чувство легкого голода вносит ощущение некоторого общего дискомфорта.

 Несколько оленей пасётся без дела. Они опять не знают, куда деваться в эти скучные холодные времена - еды мало, и настроение порезвиться редко будет посещать их. Хотя, вот размышляется им лучше всё-таки именно зимой. Таким образом, за зиму они очень умнеют, а весной опять глупеют до прежнего уровня, потому что обилие еды, женщин и позитивных эмоций очень отвлекает от философских мыслей. 

 А еще в глубине леса есть особенно живописное место, и там находится потрясающей красоты озеро, и, если бы мы, нарядившись в костюмы человека-невидимки, проникли сюда именно сейчас, то наслушались бы множества птичьих разговоров о предстоящей зиме и о том, кто из птиц куда собирается улететь в ближайшее время.

 Стая уток, отлично проводившая время последние полгода на этом затерянном лесном водоёме, морально  готовилась к скорому перелёту на юг. У всех было небольшое беспокойство по этому поводу. 
 Хватит ли энергии и выдержки на время полёта? Да и куда лететь птицы еще толком не решили - мнения элементарно разделились.

 Все оставляли этот последний и важнейший вопрос на откуп ведущему селезню стаи, который сейчас, как ни в чём не бывало, дремал, сидя на корточках,  в кустах камыша неподалёку. А, ведь, еще вчера было много шутливых разговоров и воспоминаний о полученных за лето впечатлениях, о том, что здесь было на удивление мало охотников на этот раз, а те, которые побывали здесь, оказались, к счастью, ужасными мазилами.

 И таким образом, эта чудесная пора оказалась до предела наполнена позитивными эмоциями, и даже немногочисленные и небольшие приключения со стрелками лишь добавляли немножко перчику в существование, да и только.

 Следующим утром стая уток взлетела с насиженных мест и направилась в южном направлении. Полюбившийся лес  быстро остался позади, и через некоторое время «группа туристов» вошла в воздушное пространство над нашим городом.

 С земли мы наблюдали «журавлиный» клин, который не очень ровно, но всё-таки слаженно перемещался по небосклону. Впрочем, птицы издавали какие-то звуки, не очень похожие на традиционное курлыканье...

 Но нам, тем не менее, почему-то хотелось, не отрываясь наблюдать за ними... То ли это потому, что мы невольно  ассоциировали себя с летящими птицами, то ли потому, что тоже хотелось с ними, на юг, без всяких путёвок, денег, виз и загранпаспортов - просто полететь и чудесно проводить там, в тёплых краях время: купаться, загорать и бесплатно есть... червяков и прочих насекомых.

 Неожиданно от стаи отделилась пара птиц и стала понемногу терять высоту. Первая мысль была, что у птиц либо кончилось топливо, и требуется дозаправка в воздухе, либо небольшая неполадка одного заставила его и его ведомого совершить аварийную посадку для устранения неисправностей. Они планировали вниз довольно умело и поэтому появилась надежда, что ничего страшного не происходит, что просто они ненадолго сядут, оперативно отремонтируются и догонят своих.

 Через некоторое время мы увидели, что эти двое пернатых, снизившись примерно до  половины исходной высоты, вновь вошли в горку и стали догонять  свою стаю.
 Мы не догадывались, что  происходящее имеет совершенно другую подоплёку.

 Во-первых, это, конечно же, были не журавли, а утки, которые обычно летят не клином, а некоей изогнутой линией, просто в этот  раз они решили повыпендриваться и тем самым злостно ввели в заблуждение нас, зрителей.

 Во-вторых, те двое стали падать не по причине отсутствия топлива или появившихся неполадок, а потому, что были слишком... умные, но вовремя одумались, вернулись в строй и, в результате, не потерялись.

 На самом деле история развивалась в следующим образом.
    
 Эти двое были пятым и шестым левыми ведомыми, то есть в левом "крыле" клина пятым и шестым по счёту от лидера и вместо того, чтобы включить автопилот и тупо следовать со всеми, они  разговорились в полёте.
    
 Пятый спросил у своего закадычного друга Шестого, что он думает по вопросу о конечном пункте перелёта? Шестой был романтиком и сказал, что мечтал бы провести ближайшее время на А***ских островах, потому что там в этот раз будут розовые фламинго, которых он ни разу не видел, но из забытых источников знал, что они необычайно хороши, несмотря на носы с горбинками и, что они  вообще клёвые и весёлые ребята.
    
 Пятый хотел в Испанию, о чём и сказал Шестому. А тот спросил о причине того, почему хочется именно туда. Пятый сообщил, что в Барселоне есть замечательное место - дом-музей Сальвадора Дали с огромными яйцами по периметру крыши, и, что стоило бы посмотреть на это хотя бы раз в жизни.
    
 Шестой задумался. Ему тоже захотелось в Испанию, посмотреть, что там такое за Дали и какие у него на крыше яйца.

 Шестой сказал:
 - Слушай, очень маловероятно, что мы полетим в Барселону. Наверное, наш маршрут будет опять пролегать в долину Нила, или в Иран. Ну, как и в прошлые годы. А в Испанию у нас нет навигации совсем и никто из наших, вроде бы, не летал туда.

 - Но я слышал, что некоторые утки, гуси и другие водоплавающие залетают и в южную, и в западную Европу на время, пока в центральной России зима.

 Они оба задумались.

 Вдруг у Пятого сработал датчик превышения допустимой вертикальной скорости.
    
 Он встрепенулся, а с ним встрепенулся и Шестой - они обнаружили, что "выпали" из клина и инстинктивно начали набор высоты,  чтобы присоединиться к коллегам.
    
 По ходу возвращения в строй, Пятый успел сказать своему товарищу:
    
 -Давай в этот раз со всеми, а к следующей зиме поищем другие компании. Может быть, кто и летал в Испанию, да и переметнёмся к ним, а?
    
 - Действительно! Давай так и сделаем! Ведь, как говорится, коней на переправе не меняют и сейчас "испанцев" просто нереально будет найти - все уже разлетелись, - согласился Шестой.
    
 И, через несколько минут наша пара селезней достигла нужного эшелона, догнала своих и снова заняла место согласно штатному расписанию, включила автопилот, оба закрыли глаза и погрузились в полётную дрёму.

 * * *

 А мы, люди, вздохнули облегченно, и пошли по своим делам - обычные, бескрылые, двуногие...

№ 38

Белки, орлы, олени или Не о тебе...
Маргарита Виталина
   Я сидела в холле, ожидая такси, когда увидела его в первый раз. Он проходил мимо, не спеша, осанисто, и внимательно оглядел меня. Наверное, в моем взгляде ему тоже привиделся некоторый интерес, но мимолетный интерес этот был вызван исключительно тем, что он показался мне немного похожим на тебя.
   Он выгодно отличался от всех остальных,но это, конечно, потому, что был  чем-то похож на тебя. Я думала о том, что ты тоже ходил бы здесь не спеша, и вызывал интерес у женщин. Но только ты не разглядывал бы их так откровенно, а наоборот, придавал бы своему лицу нарочито безразличное выражение.
  Мы время от времени встречались: в ресторане, в длинных коридорах с процедурными кабинетами, за питием кислородного коктейля. И он всегда смотрел на меня внимательно. Но я отводила взгляд. Это ведь был не ты. К тому же, иногда я встречала его вдвоем со спутницей. Я думала: интересно, что у них может быть общего, кроме, пожалуй, возраста. Его лицо сияло благородством предков и белая кость просвечивала сквозь дорогой спортивный костюм, она же – пышнотелая пергидрольная кудряшка, впрочем, с лицом довольно миловидным. Наверное, соседка по столу – решила я. Она не могла быть его женой и по другой причине – слишком радостно улыбалась ему, когда он скучающим взглядом обводил зал. Мужу так не улыбаются. Особенно, когда он смотрит на других женщин.
  Я много спала, принимала свои ванны, плавала в бассейне, а потом убегала в лес. Лес здесь необыкновенный, впрочем, лес везде необыкновенный. Любимое время года, горы, облака – разбросаны повсюду – немного в небе, на крыше санатория, на траве, обратившись в росу, словно бриллианты на изумруде. Может, это и избитая метафора, но именно так и подумалось мне, когда я увидела сверкающие бисеринки на  ярко-зеленой (почему, поздней-то осенью, она такая зеленая?) траве.
  Гуляла  по тропинкам, по которым время от времени шмыгали белки. Белки тоже были совершенно чудесные, с вычесанными пышными хвостами и ухоженными лапками. Иногда пробегали белые зайцы. Но больше всего я любила, когда появлялись олени. То один, то другой подходили ко мне, хлопали ресницами, томно прикрывая глаза свои невозможно-влажные и прекрасные, тыкались в меня лбом, мол, почеши. Я гладила их замшевую шкурку и мурлыкала от удовольствия. С ветки на ветку прыгали сойки, а орлы кружили в каком-то нереальном танце на всем моем пути. И если вдруг среди всего этого великолепия я издали различала приближающийся человеческий силуэт, то быстро сворачивала на другую тропинку. Тропинки были мягкие, из утрамбованной хвои вперемежку с разноцветными листьями, которые липли к моим замшевым сапожкам, и меня это умиляло.
  Вообще-то я ничего не боюсь. И когда услышала громкий треск, то тоже не испугалась, просто машинально повернулась на звук. Это был медведь. Обычный лесной медведь, он стоял на задних лапах, наверное, в паре метров от меня. Я успела увидеть, что шкура на его бурых боках немного провисла, и потеряла сознание.
  Когда открыла глаза, то сначала увидела все те же рваные облака в сером небе, а потом – его. Нет, не медведя, а его: из холла-ресторана-коридоров и кислородного коктейля. Который чуть-чуть похож на тебя. Он помогал мне подняться и что-то говорил, я не слушала. Мне было смешно. Я думала: интересно, Наверху или Внизу придумали этот кич для меня? Я даже не сомневалась, каким окажется его имя – и не ошиблась, когда потом, уже на обратном пути, он представился.
  Конечно, он носил твое имя. Обласканное и воспетое мною тысячекрат, любимое звонкое имя твое.  Напрасно ребята старались… Он не мог быть моим искушением. У меня уже есть искушение, пожизненное мое искушение. Это – ты. А он просто немного похож.
  С тех пор он часто оказывался рядом. Улыбался и говорил, что меня нельзя оставлять одну, потому что даже медведи сбегаются на мои флюиды. Был внимателен и весел, не болтлив, но и не молчун. Я успела подробно изучить его лицо и нрав, походку и манеру речи, тембр его голоса.  Мне всё в нем нравилось. Он ведь был похож на тебя. И я думала: "Как все-таки жаль, что он – это не ты." И даже не могла называть его по имени. Оно ведь  тоже - твое. Как и все мои мысли.  Как и все стуки моего сердца.
  Кудряшка больше не улыбалась, а я так и не спросила ничего о ней.  Да и я не особенно веселилась.  Рассказала ему о тебе. Что ты на государевой службе, что у тебя высокий стрелецкий чин и красный кафтан с соболиной оторочкой, что ты мужественный, серьезный и ответственный, а также, что у тебя прекрасное чувство юмора и еще целая масса талантов, и что ты - замечательный семьянин. И, конечно,  что ты необыкновенно красивый. Я призналась ему, что он чуточку похож на тебя. И в том, что мне жаль, что он – не ты.
  Он улетал в свою Югру, и мы все вышли его провожать: я, белки, зайцы, орлы, сойки и олени. Только медведя не было. И я боялась спросить о медведе: а вдруг он его застрелил? Ну, тогда, когда я в обмороке валялась. Ведь он еще и охотник. У них в Югре там все охотники и нефтяники.
Он поцеловал меня на прощание  и произнес: «Как все-таки жаль, что я – не он». Я согласно кивнула и пошла в лес. Ну  а за мной белки, зайцы, сойки, орлы и олени.

№ 39

С процентами
Юрий Пусов
- Козленок мой! – зовет Клавдия Никитична своего мужа. – Иди сюда, солнышко вышло!
Она сидит на скамеечке возле дома и с прищуром рассматривает пожелтевшую к осени березовую рощу за огородом. Солнце светит, Клавдия Никитична улыбается.
- Еще одна осень, - вздыхает Семен Ильич и садится рядом.
- Ближе подвинься, - просит жена.
- Зачем тебе ближе? Мы уже не молодые. Вишь две березы на опушке почти все листья скинули? Это мы с тобой, луковка.
- Ты, козленок не преувеличивай. Видишь, дубок средь березок затесался. Крепкий такой, скрипучий. Это ты. Двинься ближе, кому говорю. Я греться об тебя буду!
Семен Ильич ничего не ответил, усмехнулся только, но подвинулся. Клавдия Никитична положила голову ему на плечо и зажмурилась.
- Мы с тобой сейчас как парочка кошек, - сказал дед хриплым мурлычущим голосом.
- Да, козленок, так и есть. По-кошачьи мы любим свой дом. Как деревья, вросли корнями в свою рощу-деревню. А помнишь, мы мечтали купить машину и поехать на край света?
- Эх, луковка, - вздохнул Семен Ильич, - я и сейчас об этом мечтаю. Хоть и нет у света края, но была б у меня машина, я бы объехал вокруг земного шара и вернулся в наш двор. Представляешь, мы здесь всю жизнь прожили! Чего только с нами не было! Но нам всё было нипочем!
- Это потому, что мы друг друга любим, как те березки, что сплелись стволами друг с другом.
- Те, что у ручья? Люблю их. Я в детстве всегда думал, что они так растут, потому что под ними клад зарыт. Но никогда не пытался там копать, чтобы не разочароваться.
- Правда, так думал? – усмехнулась Клавдия Никитична и плотнее прижалась к мужу. – Это я его зарыла.
- Что зарыла?
- Клад. Почти три рубля мелочью в жестяной коробке от леденцов.
- Ого! – воскликнул Семен Ильич и вдруг стряхнул с себя сонливую негу, встрепенулся и озорно блеснул глазами. - Идем откопаем!
- Зачем? – улыбнулась Клавдия Никитична. – Машину на них не купишь.
- Ну, идем! Успеем до темна.
Семен Ильич зашел в сарай и вернулся оттуда с лопатой и мешком.
- Мешок зачем, козлик? – всплеснула руками Клавдия Никитична.
- Так надо, луковка! Кладоискатели мы или кто! – ответил муж и пошел прямиком через огород к березовой роще.
Березы ждали их. Ласково зашумели, осыпали золотом листьев. Ручей неспешно журчал. От него пахло сыростью и лягушками.
- Подержи мешок, - сказал Семен Ильич. – Где копать? Здесь?
- Да разве ж я помню? Почти шесть десятков лет пробежало. Там вроде бы.
Лопата воткнулась в мягкую землю, вывернула большой ком земли.
- Глубоко копать?
- Полметра где-то. Ты там корни не порань.
Семен Ильич не ответил. Лопата вынула следующий ком, потом еще. И еще.
- Ты тут хотел скамейку поставить, - сказала Клавдия Никитична, чтобы скрасить ожидание.
- И поставлю. Вот от клада яма останется, я в нее стойку вкопаю. Мне тут знаешь что примечталось. Представляешь, если б на твой клад, как в банке, проценты насчитывались.
- Клад кладу рознь, - ответила Клавдия Никитична. – Вот картошку мы в конце каждого лета с процентами выкапываем, куда там твоему банку! С прожитой жизни дети и внуки наши проценты. А богатство это ерунда. Искушение только.
- Ну помечтать-то можно! – не унимался муж. - Закопала коробочку, а выкопаем сундук…
Лопата глухо звякнула. Клавдия Никитична подошла ближе и наклонилась. Семен Ильич энергичней заработал лопатой.
- Это не моя коробочка, - сказала Клавдия Никитична через четверть часа, когда муж с трудом извлек из земли средних размеров деревянный сундук с проржавевшими петлями.
- С процентами, - ухмыльнулся Семен Ильич. – Давай мешок.
Домой пришли уже в сумерках. В сарае Семен Ильич ломиком сковырнул крышку. Сундук был доверху заполнен серебряными царскими рублями.
- Машину купим внуку! – Семен Ильич зачерпнул горсть монет и высыпал их обратно, прислушиваясь к звону серебра. – Беседку во дворе построю! Тебе платье новое! Крышу починим! Компьютер приобретем, будем с детьми по скайпу болтать!
Семен Ильич посмотрел на притихшую жену. Она смотрела на выкопанное богатство как-то грустно и один раз даже вздохнула.
- Ты чего, луковка? – удивился муж. – Расстроилась, что не твою шкатулку выкопали? Так я завтра с утра пойду…
- Не надо, Сеня, - покачала головой жена. – Не хочу.
- Да ладно тебе… - отмахнулся Семен Ильич, но Клавдия Никитична упрямо сдвинула брови.
- Моя шкатулка помнит меня десятилетней хулиганкой. И давно уже сполна отдала проценты светлыми воспоминаниями. Пусть так и будет!
Семен Ильич захлопнул крышку, подошел и крепко обнял свою жену.
- Хорошо, любимая, пойдем сегодня ночью на речку хулиганить! Помнишь, как тогда?..
Она улыбнулась и доверчиво прижалась к его груди. В тусклом свете слабенькой лампочки незамеченной пробежала слеза по ее щеке.

№ 40

От чего бежишь ты человек?
Карас Ник 2
Он лежал на берегу реки и смотрел в небо.
Только сейчас он стал замечать как много оттенков  у облаков. Таких казалось бы серых от наполнявшей их воды, но в то же время таких прекрасных.  Совершенно непонятно как не замечал раньше такое количество оттенков у серого. Изредка из за затянутых туч прорывались лучи солнца и раскрашивали  небеса удивительными красками. Синие, красные, зеленые и почему-то как ему казалось пурпурные цвета. Он не помнил, как выглядел пурпурный цвет, но был уверен, что то облако точно в пурпуре.
В красочной игре облаков и ветра непостижимом образом отражалось течение реки он словно бы видел все волны, буруны от камней и веток, вихры воды от порывов ветра. Изредка начинался легкий дождь он немного смачивал его лицо остужая и принося облегчение. И сейчас вновь закапало с небес он открыл рот ловя капли воды не думая что может простыть что сам он лежит на холодной речной гальке в мокрой одежде все было не совершенно неважно он выплыл…Он смог…
Что отделяет свободу от неволи? Отчего один хочет жить и готов грызть землю зубами, но вернуться домой? Да там сложно там порой невозможно, но там дом. А другой имея все готов сдаться и мир окружающий его сер и уныл, отчего же? Только ли дело в том что не к чему стремиться? А может в том что мы порой не видим ради чего стоит жить?
 Взвизгнув тормозами автомобиль пошел юзом по скользкой как масло дороге, проехав так несколько метров и встав боком, машина наконец остановилась. Еще несколько минут он сидел, оцепенело сжимая руль, бешено колотившееся сердце, казалось, готово выпрыгнуть из груди. Когда же он смог себя заставить отпустить руль то выпав из машины не чуя ног упал около колеса дрожащими руками обхватив ноги, в такие минуты он жалел что не начал в свое время курить. Лишь через полчаса он встал на ватные ноги подошел к краю дороги и глянул вниз, горячим потом обдало еще раз… Вниз на сотни метров была пустота и лишь где то там далеко виднелись камни…
Когда же он смог себя заставить снова сесть за руль уже начало темнеть. Раз в год он приезжал сюда на берег реки и как правило осенью. В это время тут нет толп туристов и отдыхающих. Это было его время, его кусочек осени. Приехав на место привычно быстро разбил лагерь поставил палатку соорудил очаг повесил над огнем чайник. И до восхода луны сидел глядя на огонь и не видел пламени… Перед глазами стояли дом, работа, проблемы, эта проклятая жизнь, что словно веревками повязала его, мир давно уже стал серым, однотонным, бесцветным, бессмысленным…
Бежать!Бежать!Бежать!
Пока еще есть силы и не сломлена воля к жизни. Он видел, он слишком часто видел как тут ломались и умирали люди. Их тела еще жили, сердца бились, гнали кровь по венам, но в глазах была пустота и смерть. Нет, все таки смерть начинается в голове тело лишь констатирует факт когда умирает. И сейчас продирая свое тело через небольшой лаз под стеной он ощущал как острые края режут рубашку сдирая кожу с исхудавшего тела, но плевать! Скорей.. Ну давай же… Поддавайся!!! Смоченная кровью кожа скользила легче и он был почти рад ощущая холод оголенных мышц. Запах свободы хлестнул по душе предавая сил, казалось, ноги сами бегут не завися от его воли. Он бежал сквозь кусты ветви били, царапали тело, слепили глаза, но он каким то звериным чутьем или благодаря своему ангелу ни разу не споткнулся не подвернул ноги. А впереди он знал, он верил, он ощущал воду на губах, впереди была река… Неожиданно из под ног ушла земля и он полетел вниз  по практически отвесному склону…Уже внизу остановившись, он удивился что нет боли. Странно, ведь пролетел никак не меньше сотни метров и должен сейчас биться в агонии, но нет он просто лежит и не чувствует вообще ничего, словно бы у него нет тела совсем. Видимо проклятый лагерь его все - таки добил. Лагерь Смерти все таки убил его хоть и не в своих стенах. «Утек я из тебя таки сволочь, как этот ручеек крови что вытекает из меня…А ты…Кровь…Течет…Стоп! Значит, сердце еще бьется! А раз так…То надо…Встать!!!»: он перевернулся на живот подтянул под себя ноги со стоном оторвал тело от земли, выпрямился. Потихоньку стала возвращаться боль. Он шел по гальке, улыбаясь каждому синяку, что начинал болеть. Сорвал несколько больших, еловых лап, тащил волоком за собой, пока не набрел на пещеру. Сидел обхватив ноги руками не было не сил не спичек чтоб разжечь костер да и нельзя было могли почуять запах дыма, дрожа всем телом закрыл глаза…
Проснувшись утром, умылся водой из котелка, почистил зубы. Хотел было заварить чаю, но подумал, а зачем? Без аппетита съел пару холодных сосисок, запил водой стал готовить плот. Большой оранжевый плот был рассчитан на 6-8 человек, но он плыл на нем один. Привычно ловко и быстро собрав его потащил к воде. Вернулся обратно собрать вещи. Маршрут был им обкатан уже давно, сейчас он проплывет пару километров вниз по реке, до порогов еще далеко, путь предстоит спокойный, затем он вернется обратно по тропе. Машину он оставлял без страха, что угонят, тут в это время года небывало никого. Он стоял еще на берегу когда справа от него метрах в тридцати какой - то человек с обрыва прыгнул в реку. Он бросился к воде, но человек пропал и самое странное не было всплеска воды словно бы человек не  погружался в воду. Покрутив головой от удивления, он на том месте, где человек прыгнул  в воду, увидел пару  мужчин в серой одежде и собак похожих на овчарок, на груди у мужчин висели автоматы. Но когда он протер глаза, все пропало. Пожав плечами он прыгнул в плот и оттолкнувшись багром поплыл по течению.
Видимо он ошибся местом, потому что пороги начались практически сразу. Управлять такой махиной в одиночку было не возможно и он вцепившись в леера вжался в стенки плота. А плот мотало и крутило на бурунах бросало из стороны в сторону. Несмотря на высокие борта волны перехлестывали через них заливая его ледяной водой. Он с трудом выглянул из за борта и похолодел казалось еще сильнее впереди из воды торчала скала. Плот наехал на камень скрежетнув дном, его швырнуло вперед вырывая веревку из рук и бросило за борт…
Утром его разбудил собачий лай. Они были еще далеко, но чуткое ухо беглеца уловило собачий брех. Он осторожно выглянул из своей пещеры. Определенно они направлялись в его сторону. Затравленно глянув по сторонам он проклял себя за то что с вечера не подготовил ничего на чем можно сплавиться по реке. Собачий лай приближался все ближе, он уже начинал слышать отдельные слова их поводырей. Решившись, он выскочил из пещеры, на бегу глянул назад и увидел пару овчарок и несколько солдат с оружием. Солдаты опешили и от удивления не спустили собак с поводков, даже не схватили автоматы. А он летел не бежал  к реке, он видел спасительные свинцовые воды. Уже прыгая в воду он увидел на берегу парня рядом с оранжевым плотом и удивленным лицом успел еще подумать как бы солдаты на него не набросились, потеряв беглеца…
Осенняя вода ошпарила его холодом, он забил руками пытаясь вынырнуть. Намокшая одежда и ботинки тянули его на дно захлебываясь водой и практически теряя сознание от недостатка воздуха он все таки смог сорвать верхнюю одежду и скинуть обувь. Зрение слабело, он из последних сил все же вырвался из водяного плена. Вода тянула его вперед, мир исчез, осталось лишь течение и он. Все в жизни ушло. Желание жить, нечеловеческое желание продолжать жить горело  в нем. Он уклонялся от камней руками отталкиваясь от них подныривал под топляк, сквозь пену прорывался к воздуху хватая живительный газ в редкие моменты свободы. Его опять тянуло на дно, сил уже не осталось, но был тот другой, что дышать хотел до безумия и он выдергивал его из воды и снова вместе с ним шел на дно…
Он не помнил как течением его прибило к берегу, как он полувыполз полувыпал из воды, как смог перевернуться на спину и открыв глаза смотрел в небо. Он знал, он смог выжить, он выплыл и теперь его ждет дом, работа, проблемы…
Он лежал в мокрой одежде на холодной речной гальке, на лицо падал осенний дождь и где то в вышине плыли разноцветные облака, а он глупо улыбаясь смотрел на них. Ведь он выплыл…Он смог…

№ 41

А иногда бывает так... как пишутся стихи
Елена Черникова 3
Поздней осенью и зимой, в зябкие, тоскливо всхлипывающие вечера, особенно хорошо пишутся стихи. Волнующее сумрачье ложится на сиреневые клетки тетради особой мелодией. Стихи выходят грустные, щемящие душу. Тело получает ни с чем не сравнимое чувство радостного спокойствия, от которого сладко пощипывает пальцы. Так мать с умилением смотрит на копошащийся, покряхтывающий сверток, которого вчера еще и не было на свете.

Стихомания находит внезапно, но всегда в отсутствии солнечного настроения. Небо напахмурилось: вот-вот заплачет. Воздух набирается серой влагой, и какое-то томление разливается вокруг, прижимая к земле. Томление, соседствующее с тошнотой, проникает во все поры, забираясь все глубже. И хочется вынырнуть, выплеснуть эту полынно-сладкую истому в момент на бумагу, отделиться от неё.

Зудят косточки, а листок принимает и принимает в себя весь сумбур навалившегося вдруг.Хочется выбрать все сразу, до глуби. И нетерпимое раздражение возникает, пальцы  мнут друг дружку в бессилии, когда пропадает куда-то нужное слово: и вот оно рядом. И нет его. А томление нарастает, поджимает, щекочет.

Но вот все укладывается, выплескивается бурным потоком и остается на бумаге. Оно ещё сыро, влажно. А душа уже успокаивается, постепенно, как спортсмен после забега. Как после испуга наступает радостное ощущение, что все ужасное позади.

Вдохнешь много-много воздуха разом. Задержишь дыхание и с силой выдохнешь остаточки томления. Свобода! Покой. Сил совсем не остается. И хочется свернуться в комочек под шерстяным (обязательно в клетку) пледом и уснуть, ибо ни на что больше не способен сейчас.

№ 42

Последний лист той осени
Агон Элла
        Агон Элла

Последний лист  той осени.

Черный кот  лежал, свернувшись калачиком  на подоконнике. Нет, он не спал.  Иногда  он открывал свои зеленые глаза и поглядывал  на улицу сквозь  стекло, мутное от  скатывающихся по  нему  холодных мелких капель.  А за окном ничего не изменялось.  Все то же серое небо,  все тот же бесконечный дождь, да одинокий старый клен.
Заблудившейся в каминной трубе ветер,  завывал свою песню.
Настенные часы  отбивали ход неутомимого времени.
             Человек ,  поднялся с кресла, держа в руке недочитанную газету.  Скомкал  и сунул ее в камин.  Чуть тлевший доселе огонь, с жадностью начал поглощать  бумажные листы.
- Ну, что, Крысолов, пошли  обедать! - Голос прозвучал неожиданно громко. Человек взглянул на кота, ухмыльнулся, и  уверенными шагами  направился в сторону кухни.
Кот, услышав свое имя, нехотя повел ухом, и снова взглянул в окно. Все та же унылая картина. Только листьев на клене поубавилось.  Тот  стоял, раскачиваясь,  как какой-то немыслимый ,  сильно подвыпивший,  полуодетый  часовой.
«Крысолов!  И кто только придумал это имя»!  -  О крысах, этот кот имел представление весьма абстрактное.  Что-то  большое, страшное, серое  в клетке. Там,  за стеклом  витрины зоомагазина.  Однажды, это было еще тогда, когда цвела сирень.  Этот аромат витал повсюду, кружил голову, а по ночам  звал гулять по крышам. Черный кот стоял неподалеку от витрины зоомагазина,   ожидая Мими.  «Ах, Мими!  На какие хитрости ей приходилось идти, что бы незаметно убежать из дому! Такая игривая и нежная...  Белая и пушистая! О, Мими! Ты была не из тех, кто поднимает хвостик перед кем попало…  Да, мяу… Она называла меня Мьер».  Мими, опаздывала, как всегда.  А он, слоняясь, томимый бесконечным  ожиданием, разглядывал   проходивших мимо, вечно спешащих куда-то, ничем не занятых людей.  И, вот тогда …, этого он никогда не забудет  …, вот тогда, он почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд.  Кот обернулся,  и увидел те пронизывающе глядящие на него глаза.  Крыса в клетке. Он никогда до этого  не видел   таких тварей, но сразу понял, что там  была она.  И тогда, он, впервые в жизни,  учуял опьяняющий запах  охоты.   Когти обнажились,  шерсть поднялась дыбом.  Они стояли и пялились, друг на друга через стекло, излучая нечем не объяснимую, не имеющую при данных обстоятельствах  никакого смысла,  ненависть. 
…..
А потом, этот визг тормозов.  И Мими  на асфальте.  Ее белая  шубка быстро окрашивалась   красным.  И от нее больше не пахло желанием, а в некогда прекрасных синих  глазах, поселился цвет бесконечной ночи. «И кто это придумал, что у кошек семь жизней?  Наверно,   человек».   
- Крысолов!
«Ненавижу имя свое! Крыс ненавижу! Если бы не та крыса! Если бы я тогда смотрел на дорогу… И, почему? Почему,  Мими бежала в тот день  с другой стороны  улицы? Ненавижу крыс»!
- Крысолов! Сколько можно тебя ждать!
«Да, мяу, надо уметь прощать. Кто это сказал? Кажется, какой-то очень умный кот.  И, что он знает о любви! А, ведь  у нас тогда  была любовь! Наверно».
Кот поднялся, спрыгнул с подоконника, и лениво поплелся в кухню.  И тут же, запах  свежей рыбы, заглушил его  не веселые воспоминания.
- Ну, что, Крысолов, явился,  наконец, лежебока!
«Да, мяу. Надо уметь прощать»…. 
А потом они сидели в кресле у камина. Человек опять разглядывал белые, испещренные маленькими мушками листы бумаги, время от времени поглаживая, лежащегося у него на коленях, черного кота. От человека неприятно пахло табаком, но за то, он приятно чесал за ухом.  И еще, он следил за порядком в доме, и всегда во время подавал  еду…
                Утро было холодным и серым. Крысолов  выбрался из своей круглой кроватки, и,  проскользнув сквозь приоткрытую дверь своей комнаты, начал обходить дом. Человек  спал.   Он лежал на спине в  большущей кровати, и  издавал  смешные звуки.  Кот обошел кровать, и вышел из спальни. Спустился по лестнице на нижний этаж. В гостиной, под массивной ножкой обеденного  стола валялась  резиновая  мышка. Кот подошел, немного поиграл, потом отшвырнув ее в сторону остывшего за ночь камина,   направился в кухню. Там, у плиты, стояло блюдечко, наполненное молоком.
……
«Этот дом становится слишком большим, для одного кота и одного человека»,-  думал он,  взбираясь на подоконник в гостиной.
              Марта, брела по холодному тротуару, старательно обходя лужи. Ее тощие бока прикрывала серая, потертая шуба, а  вечно тяжелый живот, свисал так низко, что, едва не касался земли. Все коты в округе знали Марту, и  прибегали к ней, когда  становилось одиноко. А она всех  жалела, и никому не отказывала. Кошка жила одна, в подвале полуразрушенного дома у реки. И вместо круглой кроватки, там у нее в углу валялся  кусок старого, кишащего блохами, одеяла.
Крысолов, лежа на бархатной подушке,  наблюдал, как  она, с трудом цепляясь за гладкую поверхность,  взбирается на мусорный бак, и исчезает в его зеленых недрах.
«Интересно, когда она в последний раз пила молоко? Может нужно позвать ее к себе и накормить? А, впрочем, нет.  Не стоит. Повадится еще! И будет у дверей караулить. Лучше не приучать. Пускай остается все, как есть».
Марта выбралась из бака, и уныло поплелась в сторону реки.
А клен за ночь распрощался со своей листвой. Только один единственный лист, как безумная, висящая на  хвосте, раздавленная окровавленная крыса, болтался,  на ничем не прикрытом  дереве. 
«Зацепился, мяу! Он думает, что победил! Что присохнет,  и до весны дотянет! Эх, суета все это, мяу!   И,  как бы ты за ветку крепко не держался, ты,  старый  лист, никогда уже не станешь нежным зеленым листочком».
                Часы проснулись, и начали громко отбивать время. И слышно их было, даже в самых  отдаленных  уголках большого холодного дома.

№ 43

Осеннее настроение
Сенатрусова Елена Сергеевна
Осень - это незаметная крупица жизни. Незаметная, казалось бы, не значимая ничего. Одна из. Просто время + место + метеоусловия. Ливневые дожди/северные ветра/последнее солнце. Отрезок в несколько месяцев между летом и зимой. Просто часть, ничтожная часть великих жизней. Название красивых стихов и песен.  Две гласные, две согласные и мягкий знак. Упрощать дальше бессмысленно. Упрощать бесконечно простое.

Осень – это фейерверк кроваво-солнечных листьев. Воздух пропитан пылью и солнцем. С каждым днём всё грустнее лица людей. Всё больше пустых скамеек. Кажется, одни дети рады этому времени года. Только они понимают, как же здорово купаться в разноцветном шорохе листьев. Шлепать по лужам в резиновых сапогах. Гонять полусонных воробьёв. Это здорово. Я люблю осень. Быстрее темнеет. Люди идут скорее домой, подальше от холода и сумрака.
Кто сказал, что осень пора депрессий? Не правда. В осени есть что-то от вечности. В эту пору задумываешься о времени, смотря, как засыпает природа. О смысле бытия, глядя на лихорадочно бегущих людишек-муравьёв. Эти мысли закрадываются в голову произвольно. После них большинство осознают свою никчёмность и пустоту. От этого и депрессии. От этого и осень виновата. Классика.
 Осенью никого не удивишь ни проблемами, ни сумасбродством мыслей. А ведь только в это время хочется творить. Зимой лучше поспать, книжку почитать, опять поспать, поесть. Весной – влюбляться и ходить в гости к друзьям. Летом – гулять до утра, купаться, путешествовать. Остаётся осень.
Мне постоянно нужно что-то писать. Чем глубже осень, тем больше текстов. Подоконник. Подушка. Тёплый плед. Горячее какао. Живое сердце и ворох бумаги. И так целыми сутками.
Пять утра. Уже не так темно, но утром это назвать язык не поворачивается. На улочках ни души. Мир так прекрасен без людей.
Около половины восьмого. Первые лучи солнца разбудили цвета серого города. Облака как ряженка расплылись по небу. Люди в полудрёме ползут к остановке. А я дома. Как здорово.
День. Толпы школьников. Галстуки. Фартуки. Давненько я это не видела. Солнышко уже разогрело сырой асфальт до стадии «тушить на медленном огне». С улицы пахнет дождём. Облачка похожи на кусочки ваты. Люблю я их. Всё хотела попрыгать на них и проверить на прочность.
К вечеру набежали тучи. Огромные. Кучевые. Даже как-то страшновато было на них смотреть. «Муравьишки» как всегда спешили домой. На этот раз у них был веский повод. Ливень был стеной. Природа плакала один на один с собой. Прямо как у людей: когда ты плачешь, ты всегда один. Тебя избегают. Вот и я цинично наблюдала за стенаниями мира. Включили фонари. В коридорах города снова никого. Я засыпаю под монотонный стук дождя о шифер, Вода усилила запах листьев. Мне хорошо как никогда…
Осень - это настроение.

Осенне-весеннее, когда воздух свеж и так же сладок после дождя. Солнце все также улыбается из отражений, забившихся в поры асфальта.
Осенне-зимнее, когда листья-снежинки падают сверху, закручиваясь метелью между колёс реактивных машин. Тепло юркими облачками убегает из ртов, вместе с лентами слов.
Осенне-летнее, когда хочется закатать по колено джинсы, забросить шарфы и перчатки, улечься на ещё зелёную траву и сосчитать все нарисованных на небе кошек и бегемотов.
Осенне-осеннее – ностальгия, умышленная печаль и чувство вселенского одиночества. Книги заменяют друзей  и телевизор. Хочется бегать среди развратных деревьев, не зная сторон света смотреть, как птицы улетают направо. Но бетонные коробки заманивают внутрь себя офисными креслами, отчетами, партами, домашними заданиями, интернетом. Снова  приходится раздаривать себя обстоятельствам, утешая словом «надо» и пропустить очередную осень, так и не начав жить.

№ 44

Не сейчас
Людмила Лебедева
  Ранняя осень после дождя похожа на молодое лето. Солнце светит ласково, потеряв знойность, и просвечивает посветлевшую листву, тоже кажущуюся молодой. Деревья сменили жгучий цвет крон, приобретенный в изнуряюще жаркие дни, на нежный оттенок зеленого, готовый вскоре стать золотым. Но пока они об этом как будто не вспоминают - наслаждаются ласковыми лучами после пережитых тягот и испытаний жаркого времени.
  Почему-то это нежно-зеленое убранство напоминает мне женщину.
  Эта женщина еще не стара. Пожалуй, она пока даже не задумывается о старости. Но и борьбы молодой она уже не знает. Борьбы за место под солнцем, за право просто быть. Впереди у неё нет тревог. Она уже состоялась. Она пережила свою жару и устояла. Противопоставила себя жизненному зною и победила. Не сломалась, не свернулась под палящими лучами. Не потеряла своей красоты. И теперь с полным правом позволяет себе расслабиться, потерять броню, снова стать нежной, как в юности.
 Жаль, что впереди у неё не бурная жизнь, а спокойное увядание. Красивое поначалу, торжественное в чем-то даже. А потом…
 Лучше, подобно той листве, я не стану заглядывать вперед.
Есть «сейчас». В этом «сейчас» я живу. И «сейчас» я могу наслаждаться прекрасной картиной - просвеченной солнцем аллеей, как будто ведущей тихий спокойный разговор.
И в этом разговоре совсем-совсем нет печали.

№ 45

Любовь с продолжением
Дмитрий Гендин
«Любовь с продолжением»



Я люблю солнце, я люблю лето. Даже жару люблю. Люблю дачу, люблю море. Летом хочется жить: столько цветов, столько запахов. Лето — праздник планеты.

Всё лето я был влюблён сокурсницу Катю. Вместе были на практике — раскопки Новгорода Великого. Мы оба историки. Я люблю флаги и вообще всю геральдику, географию стягов и гербов. Она интересуется историей культуры. Мы вместе ездили в Ростов великий как паломники. Были на Дне рождения общего друга. Она не могла сдать философию весной, я ей помог.

Помню, на раскопках Новгорода мы налились водки и сидели на лавочке всю ночь, целовались. Утром я принёс ей кофе, пока она спала.

Я постоянно снимал Катю на свою видеокамеру. Получился не отчётный фильм о раскопках, а фильм про Катю. Вот она уплетает картошку в мундире и тушёнку. Вот она с копалкой. Вот она спит в автобусе. Вот мы все купаемся в речке. Я бы хотел ей написать любовную берестяную грамоту, чтобы и через тысячу лет мои слова были живы.

Но Катя сказала, что у неё в Москве парень. Что они скоро поженятся. Я тогда разозлился, спрашивал, почему она раньше не сказала. Я был в отчаянии. Лето проходило. Когда Катя сказала про своего жениха, началась осень.

Я не долго горевал по Кате. Я выбрал самую тихую, самую незаметную сокурсницу и влюбился в неё. Мы с Настей гуляли по паркам и скверам, месили ногами листья. Часто прогуливали занятия. На Катю мне и смотреть не хотелось. Она сделала мне больно. С Настей я был счастлив.

Однажды, когда Насти не было рядом, ко мне подошла Катя и сказала: «Никакого у меня парня нет и не было, я просто хотела остудить твой напор. Теперь у тебя есть Настя. И я не хочу Вам мешать».   

Я опешил... 

26 октября 2013. Москва.

№ 46

осень
Наташа Толстихина
В осень прячешься от чего-то, прячешься, не вполне понимая от чего именно, пока вдруг не поймёшь случайно как будто - прячешься от осени. Осень - мягкая пушистая кошка, играющая на скрипке бессонно и нежно, танцующая под свою музыку и уходящая в бесконечный дождь.

Ранней осенью так молчаливы и привлекательны тихие зелёные ещё арки кустов над асфальтовыми дорожками - чуть-чуть тронуты жёлтым сверху. Идёшь по сухому ещё, звонкому под каблуками, асфальту, краем глаза замечаешь невесомую лиственную стружку по краям дорожки, но не очень отчётливо замечаешь, почти ещё как будто и нет ничего...

Осень так пока ещё ласкова - вспархивают живыми бабочками умирающие листья, пахнут так горько и мягко, кружатся на ветру, расцвечивают собой синий прозрачный воздух, такой прозрачный, что хочется вдыхать его до щекотки в позвоночнике, и лежать на траве, смотря в высокое ещё синее небо. Осень так пока ещё тиха и почти незаметна, как незаметна почти её грустная скрипичная мелодия, услышать которую невозможно, можно только почувствовать, закрыв глаза и касаясь щеками и ресницами крыльев ветра...

Осень пока ещё так пушиста и солнечна, но позже исхлещет серыми дождями, раскроет - раскроит когтями сердце и просквозит холодными своими сквозняками. И будешь чувствовать себя хрупким сухим листком, не более, и будешь укрываться от неё под зонтом и шарфом, а как укроешься, если насквозь и по центру - разодранная дыра, которую хочется прикрыть чем угодно и как попало - сухими листьями, тёплыми летними воспоминаниями и тёплыми летними невоспоминаниями тоже. Последние милосердно стягивают распахнутые края прозрачно и прочно - будто скотчем, встраиваются в структуру печали, убаюкивают и укрывают.

Невоспоминания легко и на цыпочках переходят во сны, перекраивая, изменяя реальные события, и во снах этих всё хорошо, солнечно, спокойно и тихо - намного лучше, чем было в действительности. Там, в этих осенних снах, нет разрушенных домов и пустующих земель, там существуют все ушедшие и ушедшие навсегда люди, и совершенно не скучая по людям этим наяву, не стремясь их увидеть и услышать, во снах я рада их видеть и слышать. Я им рада. И вот так просыпаешься утром, открываешь глаза, а перед ними - летящие исчезающие образы и события на фоне яркого в окне неба, и улетают - исчезают они, не оставляя пустоты, а оставляя мягкое и счастливое ощущение того, что где-то всё хорошо и никто никуда не ушёл навсегда.

Осень - такое засыпающее время года, существующее в своих крайних - начальном и конечном, проявлениях - вот она почти ещё лето, а чуть позже - почти зима. И мне так не хочется этого её движения - когда она совсем перестанет быть даже краешком лета.

Сегодня так пасмурно и тихо стало вечером - как будто резко уменьшили громкость и яркость происходящего, и стало понятно - время смахнуло этот краешек лета, расстегнуло серое дождливое небо, и впереди, наверное - бесконечные дожди, и осень... мягкая пушистая кошка, играющая на скрипке бессонно и нежно, танцующая под свою музыку и уходящая в бесконечный дождь.
2013.

№ 47

Осень, во что ты одета?
Анаста
Расскажи мне, осень, во что ты одета? Расскажи, что ты чувствуешь, когда замерзает вода?
Твои пальцы всегда не согреты и случайно роняешь ветра. Тучами ты не стыдишься, хвалишься ими, срываясь громким криком на грачей, что опаздывают как всегда.

Расскажи мне, рыжая осень, где потеряла свою любовь? Спрятала ее в птичьем гнезде или забыла примерить... Ведь ты торопилась... Торопилась? Собирала по капле, по нитке свою красоту. Сначала плясала, крушила желтой листвой, то что осталось от неба. А затем просто забылась, превратив все вокруг в бешеный вой.

Листьев уж нет, похоронила. До новой весны еще куковать. Ты разродилась с новою силой, чтобы власти бразды зиме передать.

№ 48

С лёгкой горечью миндаля
Владимир Крылов
Я ждал Вику в метро. Зная её необычную для женщин пунктуальность, я пришёл заранее и теперь стоял, погружённый в свои невесёлые мысли. Мимо пробегали нарядные, по-летнему легко одетые девушки, хотя уже было начало осени. Краешком своих лукавых глазок они оценивали мой роскошный букет и заинтересованно  переводили взгляд на его обладателя. Но мне было не до них. Не раз моя жизнь закручивалась в такие сюжеты, что, прочитав подобное в рассказе, я не поверил бы автору….
Вот и сейчас я ждал для серьёзного разговора женщину, которая дарила мне своё тело, но не душу, а любила сумасшедшей, единственной в её жизни поздней любовью мужчину, который жил за морем в другой стране, с другой женщиной, родившей ему детей….  Я знал, что этим летом, после нескольких лет разлуки, Сергей приезжал к Вике.
  Приехав из отпуска, я не находил себе места. 
   Через неделю после того, как, по моим расчётам, Сергей должен был уехать, я всё-таки не вытерпел и позвонил, натужно оправдывая сам себя, что звоню только потому, что уже начинаются занятия на курсах парикмахеров, на которые она мечтала поступить, чтобы иметь профессию, а не перебиваться заработками няни или уборщицы. Я собирался обеспечить их оплату. И вот, с дрожью в теле, я опять слышу её голосок!
   Я уже изучил её интонации и, договариваясь по телефону о встрече, понял, что настроение у неё неважное. Не было и следов того мурлыканья и хохотков, которые она источала во время наших прежних разговоров. Тон её был сдержанно-корректен, и не более. Мне с трудом удалось договориться о встрече. Так что я шёл на свидание, будучи на 95% уверен, что это - последняя наша встреча. 
   Мои мысли прервались вспышкой огненно-рыжих кудрей в текущей мимо толпе. Таких роскошных волос не может быть ни у кого, кроме неё! Но – увы! – они были стянуты и заколоты какими-то скрепками… Мои худшие предположения подтверждались: разве может женщина соорудить  такую гадкую  причёску, идя на желанное свидание? Где они - очаровательнейшие локоны, кокетливо обрамлявшие её лицо при прежних свиданиях? Правда, она шла с работы, но всё равно... 
     Уж, конечно, под руку она меня  не взяла и тихонько возмущалась, когда я менял направление движения, а она по инерции проскакивала дальше. Когда я направил её к дверям японского ресторана, она, опешив (видно было, что она совершенно этого не ожидала, в отличие от предыдущих наших встреч, когда она шествовала в рестораны с гордо задранным носиком), произнесла: "Может, не надо?" - чем ещё более укрепила мои предположения: она не хотела потворствовать моим финансовым затратам при её отрицательном настрое. Видимо, рассчитывала просто  коротенько поговорить и расстаться навсегда.
     Но мне уже было всё равно. Я решил идти до конца: выполню всё по полной программе, хоть сам удовольствие получу, впервые посещу японский ресторан. Давно хотелось попробовать хвалёные суши. Да и не зря же я вырядился в свой лучший костюм! Покажу ей ещё раз, какой я классный парень! И поговорить лучше за столом, поскольку было холодно, и собирался дождь.
     Так что мы вошли и сели за столик. Заказали бутылку сливового вина, оказавшегося замечательно вкусным, с лёгкой горечью миндаля. Она на удивление быстро опорожнилась, и мы заказали вторую, т.е. выпили каждый по бутылке  вина! Слегка захмелели.      
     Пока ели и пили, шёл обычный разговор о новостях в наших жизнях. Внезапно в её сумочке что-то зазвучало, и она, радостно улыбаясь, достала мобильник.      Ей подарили его хозяева, у которых она сейчас работала няней – дешёвенькая модель, но недостижимая для неё: все заработанные деньги уходили на дочку и оплату съёмной квартиры. Мне она свой номер не назвала. Ещё один тревожный симптом! Выспрашивать я, разумеется, не стал.
Любуясь её красотой и в который раз недоумевая, как такая красивая и мудрая женщина так бездарно растратила свою жизнь,  я сказал:
   - Чтобы найти свою царевну, надо перецеловать много лягушек!
     Она неожиданно эмоционально среагировала на эту фразу:
   - Ой, я этого не знала! А... наоборот? Царевича? - смотрела она на меня широко раскрытыми глазами, и даже вся подалась вперёд в ожидании ответа.
     Я был поражён её девически-наивным тоном и выражением лица! Боже, пройдя через такую череду мужиков, сохранить в себе свежесть восприятия 16-летней девочки! Сразу вспомнилось, как год назад, после рассказов о её "подвигах",  на мой осторожный вопрос: "А о принце ты в юности не мечтала?", - она резко и категорично ответила: "Принца я никогда не ждала. Так можно всю жизнь прождать!". А вот теперь пришло и её время мечтать о царевиче. Да только в том болоте, откуда она черпала своих мужиков, царевичи не водятся... И женщина, отдающаяся на первой встрече, без ухаживаний и вообще без затраты каких-либо усилий на её завоевание, не воспринимается как будущая царевна. 
     Ничего этого я ей, разумеется, не сказал, а только улыбнулся:
   - Всё ищешь? Да вот же он! - и указал на себя.
     Она промолчала...
     Но вот всё съедено, почти допита вторая бутылка, и я решил перейти к главному.      
     - Вика, ты знаешь, есть давний русский обычай, когда мужчина надевает женщине на пальчик левой руки перстенёк? Ты знаешь, что он означает?"
     Вика отрицательно помотала головкой.
   - Это означает помолвку, Солнышко! Весной, в кафе у Пушкина я сказал, что не тороплю тебя с ответом, что ещё рано. Но с тех пор минуло лето со всеми его нашими встречами: китайским рестораном, и поездкой к тебе после него, и нашей прогулкой...
   - И другое было... - тихо произнесла она, имея в виду Сергея.
   - Да, и другое, - кивнул я, превозмогая тяжесть этого напоминания. - У тебя было достаточно времени подумать обо всём. И теперь - пора!
      Весь этот монолог она выслушала, насколько я мог судить по выражению её лица, с какой-то болью и горечью в душе, совсем не так, как она слушала меня раньше. Она напряжённо смотрела на меня, словно ожидая получить какой-то  удар, обиду, и готовясь дать отпор.
     Но у меня и в мыслях не было её обижать: я слишком хорошо понимал, что творится в её раздираемой на части душе. На её месте я вёл бы себя, наверное, так же, если не ещё хуже. Я давно уже  решил принять всё, что с ней происходит: она должна пройти через это. Лишь пройдя этот путь, она может прийти ко мне. Только бы у неё хватило ума понять, что это - свидетельство не слабости моей, а силы.
     И я достал красивый, обтянутый розовым атласом футляр в форме сердца, с атласной же розочкой на крышке, и, глядя ей в глаза, открыл его. Там лежал перстень - золотое кольцо с большим янтарём, её любимым камнем. И в этом она тоже оставалась особенной, не скатываясь на банальное: «Лучшие друзья девушек – бриллианты».
   - Вот - перстень. Я надеваю его тебе на пальчик. Да?
     Вика молчала.
   - Да?, - повторил я.
   - А если я скажу "Нет"?
     Тотчас выпрыгнул из памяти её рассказ, как она УМОЛЯЛА (её слово) своего любовника-негра, чтобы он взял её к себе жить наложницей, и была  согласна, чтобы он при ней трахал других баб... Как другого своего мужика, которого она называла супер-любовником (что же такое он ей делал?), жирного пузатого шофёра с заросшей дикой бородищей рожей мясника, старше её на 18 лет, который тоже параллельно с ней трахал других баб и не скрывал этого от неё, УМОЛЯЛА (опять её слово), чтобы он поехал с ней на день рождения к её подруге... Но тогда в её жизни ещё не было Сергея…. А умоляла ли она меня когда-нибудь о чём-нибудь? Нет, только фыркала. И не только к подруге, а и на свой день рождения не пригласила, и с моим днём рождения меня не поздравила.  Правда, однажды в телефонном разговоре у неё вырвалось объяснение: «Я не хочу привязывать тебя к себе… Да и сама боюсь привязаться…». 
Но сколько же всё это можно терпеть?
   - "Значит, ничего не будет".
     И я поместил перстень обратно в футляр, ища глазами официантку: я заранее решил при таком исходе вручить перстень ей.
     Из Викиных глаз потекли слёзы, и она, глядя в сторону, сказала:
   - Я не могу сейчас ничего решить. Я разрываюсь. Дай мне время.
     Опять эти слёзы! Против них я бессилен!
   - Сергей тебе что-нибудь обещал?
     Она усмехнулась и, глядя в стол, горько спросила:
   - Тебе действительно надо  это знать?
   - Ну, может быть, он тебе сказал, что  женится на тебе через полгода.
     Я понимал, что это жестоко, но не мог не спросить. Да и она меня тоже не особенно щадила.
     Она так же горько сказала:
   - Нет, конечно.
   - Вот это мне и было важно знать. И что ж, теперь ты так и будешь убивать свою жизнь, проживая кое-как год за годом в ожидании его нерегулярных летних приездов?
     Она опять заплакала и выкрикнула:
   - Лучше повеситься!
     Я всё-таки надел ей на пальчик перстенёк. Он оказался как раз по размеру и смотрелся очень красиво. Не могу я с ней быть жёстким: она такая хорошая, трогательная...! Собирался я, в случае её "Нет", прямо у неё на глазах подарить перстень официантке, но не смог: во-первых, она не сказала  "Нет", а во-вторых, ... Да нет, в случае её категорического "Нет" я бы так и сделал. Но я видел, что её влечёт ко мне, и мне показалось, что её отношение к Сергею изменилось: раньше при любом воспоминании о нём её лицо расплывалось в блаженной улыбке, невозможно было даже вообразить те горькие интонации, которые звучали сегодня. Собственно, я это и предвидел перед его приездом: реальность редко совпадает с мечтой. В мечтах она разукрасила его во все цвета радуги, отбрасывая, как все влюблённые, всё отрицательное. А оно, видимо, случалось между ними. Недаром однажды она задумчиво сказала: "Женщина, когда очень любит, прощает...". Явно тут имелся в виду Сергей,  поскольку никого больше в своей жизни она не любила. 
     Вика молча, без каких-либо  признаков улыбки, смотрела на перстень на своём пальчике.
   - Тебе нравится?
   - А ты как думаешь? - прошептала она очень серьёзно, с набухшими губами и     слезами в глазах. На её лице читалось: Ну почему ЭТОТ мужчина совершает такие поступки, а не ТОТ, другой? 
     Ну, что ж, Солнышко, всё равно я плох тебе? Как ты сказала однажды: "Ну почему ты не родился позже?". Конечно, было бы здорово, если бы я был помоложе, да покрасивее, да повыше, да побогаче, да познаменитее... Но это уже был бы не я, а совсем другой человек с другим менталитетом. И, скорее всего, он искал бы совсем другую женщину.
     Я вынул из сумки конверт, и из него - пачку тысячерублёвых купюр.
   - Этого хватит тебе на учёбу и на жизнь, пока ты учишься.  Видишь, я сделал это. И это - не прельщение тебя деньгами. Менее всего я бы хотел, чтобы деньги играли какую-либо роль в твоём восприятии меня. И я знаю, что ты - не такая.   Это - отношение мужчины к женщине. Я бы и дня не потерпел, чтобы МОЯ женщина работала на ТАКОЙ работе. Это было бы унизительно для меня. Я бы не чувствовал себя мужчиной. Женщине - не унизительно. Женщине - честь и хвала, что она обеспечивает себя и дочь, честно работая, и все хвалят её работу. А вот её мужчине... Жаль, что ты не начинаешь сейчас учиться и теряешь ещё год. Занятия уже начались.
   - Я знаю, я туда звонила, - прошептала она.
     Как много мне это сказало! Значит, как я и полагал, всё это время она думала о своей мечте, которая проплывает мимо неё, как далёкий парусник на горизонте, а она остаётся на берегу одна со своей шваброй... И стоили ли летние события всех её жертв?
   - Может, пойдёшь учиться?
     Она покачала головой:
   - Мне сейчас платят хорошие деньги. Я впервые могу что-то скопить. Если я соглашусь, то только на будущий год.
     Интересная формулировка: "Если соглашусь"! Будто бы это МНЕ надо, и я её умоляю!
     Я убрал деньги.
   - Вика, я тебе больше не позвоню. Звони, если захочешь. Но не тяни слишком долго: ты же понимаешь, что для меня значит каждый год жизни.
   - Для меня - тоже! - выкрикнула она.
   - Счёт, пожалуйста! - подозвал я официантку.
     Она принесла счёт. Я, раскрыв бумажник, кинул небрежно одну за другой несколько тысячерублёвых купюр и вальяжно бросил: "Мы в расчёте!".
     К чёрту сдачу! К чёрту всё!  К чёрту эти деньги! Зачем они мне? Что я могу на них приобрести? "Money can't buy me love" - пели "Биттлз"... Как бы я хотел не просаживать эти тысячи в ресторанах, а отдавать ей, чтобы она покупала себе и ребёнку действительно нужные вещи! И скромно, но ласково угощала меня на своей кухонке...
     Я взглянул на Вику. Она смотрела на меня исподлобья, её глаза  как-то потемнели, а лицо стало сумрачным. Такой я видел её впервые.
   - Ты разозлился, - с упрёком тихо молвила она.
   -  Ты никогда не видела меня злым и не знаешь, что это такое!
   - Ну, не злой, а... какой-то... безразличный, что ли….
   - Интересно, а чего ты хотела? Я же должен это как-то пережить? Я просто отключился, слава Богу, я это умею!
     Мы вышли.
     Дождик кончился, и промытый воздух был чист и свеж. Смена обстановки привела к смене настроения, и Вика одним из самых лучших своих голосков пропела: "Я запьяне-ела!", хотя по ней этого абсолютно не было видно. Крепка она, однако, к алкоголю! 
     Я тормознул машину, мы плюхнулись на мягкое сиденье, я обнял её, и она восхитительно-податливо приникла ко мне.
     В машине она опять была совсем моя и даже целовалась, чего раньше никогда в машинах не допускала. Я вспоминал, как на первых наших встречах она увёртывалась от моих поцелуев, говорила, что не любит целоваться  и, наконец, однажды, после того, как я назвал её "монстром", призналась, что помнит ЕГО поцелуи. И это было спустя почти год после его приезда. А сейчас не минуло и месяца после их встречи, а она самозабвенно целуется со мной, закрыв глаза, и губки её мягки и нежны и словно полны любви. Единственное сомнение омрачало моё счастье: не было ли это её состояние следствием выпитой бутылки сливового вина?
     Боже, чего бы я ни отдал, чтобы продолжить этот вечер в её квартире! Но дома была дочка….
Вдруг Вика крикнула шофёру:
- Остановите машину!
- Что случилось? – недоумённо спросил я.
- Давай, прогуляемся! Такая хорошая погода! – и она вдруг распустила свои роскошные огненные волосы.
До её дома осталось пройти через парк. Вика обеими руками обхватила огромный букет роз, явно гордясь им и желая продемонстрировать его людям, заполнившим аллею в этот тёплый сентябрьский вечер. Я обнял её за талию, привлёк к себе, и мы медленно пошли, тесно прижавшись друг к другу.  Моя рука сама собой опустилась чуть ниже и начала играть с резинкой её трусиков – последнего рубежа обороны женщины от мужчины под тончайшей тканью полупрозрачного платья. Вопреки моим ожиданиям, она не возмутилась, а лишь разулыбалась, но её лицо вдруг густо покраснело. Я любовался, как она воспламеняется от моего огня.
- Ой! Мне в туфлю камешек попал! Подержи, пожалуйста! – протянула она мне букет и, грациозно изогнувшись и балансируя на одной ноге, стала вытряхивать из туфельки камешек к удовольствию проходящих мужчин, сполна наслаждавшихся этим дивным зрелищем. Если женщина красива, то и всё, что она делает, - восхитительно!
Я воспринял этот камешек как трюк, с помощью которого она попыталась деликатно избавиться от моей нахальной руки и, вернув ей букет, не спешил её обнять, а просто шёл рядом, но она какими-то междометиями, недоумённо-нежными взглядами, подталкиванием округлым бедром и прочими женскими штучками, на которые они так горазды, не произнеся ни слова, совершенно недвусмысленно дала мне понять, что желает «продолжения банкета».
Я вновь её крепко обнял. На этот раз моя рука, обвившись вокруг её тонкого стана, скользнула вверх, и моя ладонь  наполнилась упругой мягкостью её груди, заслонённой розами. Я почувствовал, как бешено колотится её сердечко….
Так мы прошли через весь парк. Шагнув на асфальт улицы, Вика сделала какое-то движение телом, и я понял, что сказка кончилась, и пора убирать руку.
 Мы остановились перед  дверью подъезда: неужели сейчас расстанемся?!
- Олег! – молвила она и замолкла…
Лицо её посерьёзнело, и я, ещё несколько минут назад уверенный, что наше свидание не закончится у её парадной, неотвратимо понял, что вся эта прогулка была устроена для меня как прощальный подарок, а сейчас она готовится произнести роковые слова.
- Не надо рубить хвост собаке по частям – сказал я.
- Надо было раньше сказать... Такой был весёлый... - прошептала она себе еле слышно.
Вика внимательно посмотрела на меня, затем набрала код замка. Тяжёлая железная дверь со скрипом отворилась. Она шагнула в прохладную темноту парадной… Мозг пронзило: «Сейчас позовёт зайти!». Она обернулась и вдруг несколько раз сильно поцеловала меня в губы. Затем, так же внимательно смотря мне в глаза, медленно затворила дверь, разделившую мою жизнь на две части: «до» и «после»…

№ 49

Осень зовущая... с заоблачной надеждой манящая
Татьяна Ощепкова
Осень…cвоей мягкостью светящаяся...
задумчивый взгляд ловит мимолетное дуновение обволакивающего завитка  локона….
легкий порыв ветра встречает тебя  с затаенной полудремой….
а у губ  с соблазнительным  и чувственным  понимаем кружит ярко-красочный  опавший  лист…
последний полет  в небытие…
каждый шаг эхом отдается  в переливах  тысяч звуков ..
и вырывается  отзвуком, отражающим всю   сущность…
осень…зовущая…
с заоблачной надеждой манящая…
мистически привязавшая тебя к  себе,  вторит твоему дыханию…
и ты боишься оглянуться назад….
Даже воспоминаниями…
рука касается шершавой поверхности тополя….
Внутри растет непреодолимое  желание   погрузить свои ладони...
в прощальную неповторимость  листопадных красок…

№ 50

Осенняя вечность
Фел-Тян
На улице уже пахнет осенью. Присущие ей ароматы сырости, дыма и тягучей грусти впиваются в каждую клеточку тела, оставляя внутри неописуемые ощущения.  Это одновременно меланхолия, заставляющая душу трепетать. Но порой это нежное чувство, как будто бледно-розовый шелк, который обвивает тонкую шейку милой девушки. Солнечные лучи ласково касаются кожи, оставляя приятное тепло внутри.
Когда ты выходишь на балкон, чтобы покурить, даже не хочется доставать сигарету из пачки. В воздухе витает приятный запах листвы, которую где-то вдалеке жгут.Осторожный и бледный дым от костров поднимается в голубое небо и незаметно растворяется, как будто его и не было. Наблюдая за ним, в сердце крадется странное чувство. Это чувство неизбежности. Что все не вечно. У всего на свете есть свой срок. Как и у этого чудного осеннего мгновения…
Но все повторяется. Так же как эти великолепные минуты меланхолии и счастья…

№ 51

Простите...
Марина Друзь

"Лёгким дыханием ветра ночного,
звуком шагов невесомо-знакомых,
в оба конца протянулась дорога
снов моих старых - во снах моих новых.
Стелется, стелется лента былого:
всё - под уклон, но - полого, полого..."
 
 
Ложка долбила и долбила по чашке. Дзинь, дзинь... дзинь. "Звонит, как колокол. Тот,  который  - по мне…" – хмыкнула  я, останавливая «чертово колесо» мыслей. Слишком уж их много.

Ложка отлетела, и обижено звякнула о стол. "Синяк будет", - подумала я о ложке, и швырнула ее в раковину. Она ударилась о стенку мойки, о кастрюлю, и снова дзинькнула. "Два синяка", - констатировала  я и, на ходу допивая кофе, встала. Пора. Те времена, когда на вопрос "А не пойти ли  мне на работу?", я отвечала - "А не пойти!",  давно миновали. Теперь ответ был однозначным – пойти .

В прихожей я в немом оцепенении  уставилась на груду обуви. И который раз  клятвенно пообещала обувке, что обязательно ее разберу-перемою в ближайший выходной. "Ничего, поваляйтесь все вместе до субботы,  а то, когда рассую по коробочкам,  нагруститесь еще в одиночестве". В конце концов, наглядевшись на жуткую мешанину из босоножек, кроссовок и туфель, всё-таки выудила одну пару, мужественно одела свои ноги и, подхватив сумку, открыла дверь.

 В подъезде пахло кошками, вернее, котом. Он один у нас такой замечательный.  Даже больше скажу - меткий. Метит, стервец, исключительно под мою дверь - с тех пор, как я необдуманно назвала его "блохастым" и сказала Матильде, что он ей не пара.
"Ф-ф-ф! Бедный коврик! И тебя почищу... в субботу!" - дала я очередное клятвенное обещание, и пошлепала по ступенькам. Правда, к концу третьего пролета оглянулась и виновато пробурчала: "Нет, лучше выкину - и новый куплю". Домофон равнодушно пискнул мне "Пока", и я шмякнула его за это дверью. А не надо мне равнодушия! Вот не надо, и все! И шагнула за порог.

- Вау! - вырвалось непроизвольно, хотя сама терпеть не могу это платиново-улыбочное  «вау!». Бабулька на лавочке у подъезда подмигнула мне, и… улыбнулась. В ответ я ей полыхнула залихватской улыбищей и, пропев "С добрым утречком!", наконец-то вдохнула полной грудью.

…Эй, эй! Не полная она у меня! А вполне упитанно-упругая, ну, по крайней мере, вчера еще была. Да и сейчас вроде бы все еще есть!.. Ой! Нет же - "Вау"! Это таки было "Вау!": барбарис  у скамейки за ночь стал винно-красным! Правда, несколько листков-отщепенцев пошли в отказ и стали оранжево-апельсиновыми. "Хм, оранжевая революция, ребята?" - спросила я их, и, пританцовывая, пошла к остановке, по дороге разглядывая себя в витринах магазина. А - ничего так! Вполне созрела для неравнодушия. Пора. Пора-пора-пора. Пора дарить улыбки и улыбаться в ответ! Ходить на свидания и флиртовать! Благо раны, нанесенные в «неравных боях за любовь с большой буквы» за лето благополучно зарубцевались.

Осень! Самый романтический антураж! Не то, что сырая весна! И что в ней все находят? Откуда такая щенячья ностальгия по зеленой травке? Липким почкам тополя, сыплющимся тебе на голову и прилипающим  к волосам не хуже жвачки! Вам попадала жвачка в волосы? То-то - вы меня понимаете!

А осень? С ее шепчущим на ушко ветерком, несущим тебе, то листок, хвастающийся своей красотой, то паутинку, напоминающую, что будет еще и на нашей улице праздник. Пусть недолго! Пусть! Конечно, венецианский карнавал листопада закончится и деревья, сорвав маски, обнажатся. И вчерашние фавориты будут жаться к нашим домам, как щенки-потеряшки  к ногам... Ах! Не надо о грустном! Карнавал только начинается!

В глубине бульварной аллеи на скамейке сидела старушка. Нет, не просто старушка! Она так «держала спину», что я бы сказала... королева? На ее коленях лежали, собранные  в букет кленовые листья, а поверх  них покоились  руки в черных кружевных перчатках. Профиль  в обрамлении совершенно седых волос, аккуратно убранных под  шляпку - все, что мне удалось увидеть. Мне вдруг нестерпимо захотелось такой же букет, и я непроизвольно, до хруста выпрямила спину. И стала подхватывать на ходу опавшие листья. Мы были уже достаточно близко, когда я перешла на другую сторону аллеи, чтобы, как бы невзначай, разглядеть ее лицо. Оно было красиво, но красота эта не была ни отголоском буйного цветения молодости, ни результатом постоянной войны со временем, нет. Оно было памятником жизни, будто каждый прожитый год, как скульптор тщательно лепил это лицо, ничего не приукрашивая и именно этой честностью добиваясь совершенства.

Но меня ошеломило не это. Я была просто сражена выражением, с которым женщина смотрела на пируэты падающих листьев. Нет, лицо не было созерцательно-мечтательным. Оно было... оно было сосредоточенно-торжественным, будто она принимала парад. Я притормозила, невольно залюбовавшись этой гармонией: природы, устроившей себе прощальный бал, и дамы, сидевшей на простой деревянной скамье с величием первой леди. И решила схитрить - обойти скамейку, сойдя с дорожки, уверенная, что мое появление перед  дамой нарушит целостность этой картины. Через пару десятков шагов я вернулась на аллею и остановилась, снимая наколотые на острые шпильки каблуков листья. Не удержалась и оглянулась назад - дама  с неспешной грацией шла по усыпанной гравием дорожке в противоположную от меня сторону. Я восторженно охнула: "Мне бы в ее возрасте так!" - и сделала пару шагов, подражая ее походке…

Ах! Но мне же надо на работу! И тут, мысленно уже придумывая оправдания своему опозданию, я заспешила назад. На скамье, прижатый букетом, лежал конверт. Я взяла его в руки и подняла голову. Мне некому было его отдавать: аллея была пуста – незнакомка попросту ушла с бульвара…
Конверт оказался незапечатанным. Я вынула листок...

"Я к тебе подкрадусь неслышно,
Я в тебе растворюсь бесследно...
Как такое слияние вышло -
Ты сама не поймешь, наверно...
Буду видеть твоими глазами,
Как по небу плывут светила,
Буду плакать твоими слезами,
Если ты о былом загрустила...
Буду складывать губы в улыбке,
Буду звонко тобою смеяться,
Буду в двери звонить по ошибке -
И нелепо, смешно извиняться...
Ты сама не поймешь, наверно,
Как такое слияние вышло -
Я в тебе растворюсь бесследно,
Я к тебе подкрадусь неслышно...
 
- ты помнишь, как мы целовались здесь, под кленами? Ты смеялся, держал меня за руку и читал эти стихи... Я обещала тебе, что не буду, торопить время и приближать нашу встречу. Но наше время пришло. Ты дождался меня. Смерть… Она  больше не может разлучить нас.  Скоро ей придется нас соединить.  Встречай".
 
Жаркой  волной накатил стыд. Весь мой мир съежился до размера замочной скважины, в которую я только  что подсмотрела. Я наклонилась и вернула письмо и осенний букет на место.   Ветер, будто только и ждавший этого, подхватил конверт и унес его в окружении эскорта из листьев вглубь аллеи, пряча от посторонних глаз.
 
- Простите...

№ 52

Последний день ноября
Анна-Мария Ситникова
   

          Вот и всё: ледяной воздух врывается в открытую форточку, принося запах обледеневшей травы и так и не успевших расцвести в этом году хризантем, запах мороза, безысходности и горечи.

          Разноцветные крыши маленьких домиков отсюда, с высоты девятого этажа, в этот последний ноябрьский день кажутся особенно жалкими и обречёнными. Приближение зимы. Ещё совсем немного тусклых дней и рыщущих одинокими волками ночей, и мир исчезнет под снежной, давящей лавиной, лишь струйки голубоватого дыма будут куриться над некогда оживлённым поселением.

           Уползающая по дорогам лиственной позёмкой осень, как змея, догнавшая свой собственный хвост, замыкается в безысходное кольцо. И не вырваться из него, не снять заклятьями.  Затравленными глазами умирающего кролика то зажигаются, то гаснут в маленьких домиках окна. И на запотевшем стекле остаётся отпечаток ладони, наивным магическим оберегом защищающий утихающую жизнь человеческих существ.

            По иронии судьбы Природа наделила человека способностью к воображению, от которой можно сойти с ума в ожидании зимней смерти. Как прекрасно обычное животное существование с твёрдым знанием о возвращении тепла и солнца, с тупым набором инстинктов, заставляющих хищников искать добычу, а добычу – прятаться! Почему нам не дано счастье, не задумываясь, выполнять  простые животные функции: без эмоций смотреть на закат и рассвет, разминать закоченевшие мышцы, спать без сновидений?

            Порыв ветра вбивает в комнату бурый кленовый лист – гербовую печать Неотвратимости. Нет сил уйти от омута окна, затягивающего в бездну небытия. Что-то наблюдает, скрываясь среди искромсанных туч, прячущих падающее в закат солнце, злобно смеётся свистящим голосом, зовёт подругу-Безумие…

            - Привет! Чего в темноте сидишь? Сквозняки устроил! Я в магазин выходила. Пойдём-ка ужинать!

№ 53

Грибное болото
Валерий Рыбалкин
  1. 
  Вы не представляете, как я люблю собирать грибы! Но не летом, когда над головой жужжит прожорливый комариный рой, а светлой, прозрачной на фоне голубого неба золотой осенью, когда ковёр из разноцветных листьев шуршит под ногами и ласковое осеннее солнышко играет своими золотыми лучами среди ярко-жёлтых белоствольных берёз, мрачных нахохлившихся елей и пронзающих небо рыжих корабельных сосен.

   В такой вот солнечный погожий денёк, ближе к вечеру, я взял ведро, нож, рюкзак, сел на велосипед и отправился за грибами. Приятно мчаться по осеннему лесу, и чуть заметная под обильной жёлтой листвой тропинка привела меня к большому круглому болоту, которое по всем приметам должно было быть грибным.

   Оставив велосипед за разлапистым кустом, я ринулся вперёд в поисках удачи. И она, эта капризная дама, не преминула одарить меня своим благорасположением. Мясистые подберёзовики, большие жёлтые сыроежки попадались на каждом шагу, и через каких-то полчаса ведро моё наполнилось отборными душистыми грибами. Я шёл по скруглённому краю болота, надеясь рано или поздно подойти к своему кусту, чтобы высыпать в оставленный на багажнике велосипеда рюкзак свою добычу.

   Но не тут-то было! Весёлое вначале солнышко спряталось за лёгкими облаками, затянувшими небо, и стало невозможно определить стороны горизонта. Сделав круг, я так и не нашёл своё транспортное средство. День клонился к закату, и заблудиться в лесной чаще совсем не входило в мои планы. Пришлось идти на второй круг, но, увы и ах! Ни куста, ни спрятанного за ним велосипеда нигде не было видно.

   2.
   Вспомнилось, что где-то здесь начинаются заповедные марийские леса, принадлежащие народу, который, несмотря на длительные гонения, наряду с Православием исповедовал также свою древнейшую языческую религию, напрямую связанную с лесом. А лес у марийцев всегда был, и по сей день остаётся исключительно чистым, поистине светлым местом проведения священных ритуалов.
 
   По праздникам, исполняя старинные обряды, собираются последние в христианской Европе язычники в заповедных рощах: поют, пляшут, возносят молитвы могущественным лесным богам, принося им ритуальные жертвы. А вместе с ними веселится вся лесная нечисть - ведьмы, кикиморы, лешие, водяные...

   Мне не раз приходилось слышать очень поэтичные марийские легенды от знакомого краеведа из соседнего города. Он ездил по деревням, собирая по крупицам оставшийся в народной памяти фольклор - сказки, древние предания, которые чудом сохранились, бережно передаваясь из поколения в поколение. А изданная этим человеком книга сразу стала библиографической редкостью - настолько любят и ценят марийцы свою старую языческую религию, несмотря на то, что многие из них ходят в церковь и соблюдают православные обряды.

   Не так давно вышел на экраны фильм "Овсянки", где главный герой везёт на машине труп своей умершей жены, чтобы сжечь его на берегу реки, положив на высоком настиле из жердей тело самого дорогого, горячо любимого человека, потому что так делали на протяжении веков его далёкие предки. И, действительно, очень трудно прочувствовать до конца, понять, почему в душе современного человека, марийца, уживаются, не конфликтуя между собой, столь противоположные религии, как христианство и древнее косматое язычество.

   Вот пример для подражания тем, кто пытается разжигать в нашей многонациональной стране межконфессиональную рознь. Я за то, чтобы на Земле было множество храмов всевозможным богам. И пусть люди берут только самое лучшее из любой религии, уважая или даже принимая веру любых соседей, в то же время не отказываясь и от своей, традиционной. Ведь все мировые религии несут нам только добро. 

   3.
   Шурша сапогами по опавшей разноцветной осенней листве, я невольно вспоминал известных мне очень давно весьма колоритных персонажей из старинных марийских легенд.
   Овда - это имя знают все без исключения марийцы и те, кто живёт рядом с ними. Дряхлой и безжалостной старухой с детства пугают маленьких детишек, прикалывая булавочку с внутренней стороны одежды, чтобы отвести от родного чада дурной взгляд. А дома - по секрету тихим шёпотом уговаривают непослушных ребятишек обходить стороной маленьких скрюченных старушек и ни в коем случае не смотреть им в глаза.

   Иногда Овда живёт в лесу, но чаще - на отшибе, на краю деревни. Любит она кататься на белой лошади ночью - абсолютно обнажённой с развевающимися по ветру седыми нечёсаными космами. Её длинные старушечьи груди мешают ведьме, и поэтому она их забрасывает назад через плечи - крест-накрест.

   Овда живёт долго, несколько сотен лет, так как водит дружбу с Кереметом, марийским дьяволом. Умирает трудно, и прежде чем умереть, должна взять за руку девушку, которая будет её преемницей и со временем станет новой Овдой. Люди иногда ходят к ведьме с просьбами о помощи - мало ли у кого какие проблемы возникают на жизненном пути. Но сделав одно доброе дело, Овда должна, просто обязана сделать три недобрых. Поэтому считается, что человек, обратившийся к ней, продаёт душу дьяволу.

   Ещё говорят, что колдунья эта порой оборачивается прекрасной молодой девушкой, которая при ближайшем знакомстве высасывает из мужчины все жизненные соки, оставляя лишь беспомощную телесную оболочку. И потом, когда дело сделано, красавица вдруг снова превращается в хохочущую адским безумным смехом безобразную тощую старуху.

   Меня вдруг передёрнуло от одного воспоминания об этой древней, пришедшей из глубины веков легенде. Вспомнился гоголевский Вий, вспомнилась прекрасная Панночка - ведьма, соблазнившая и погубившая, в конце концов, несчастного доверчивого философа Хому. Стало не по себе. 
   

   4.
   Сумерки опустились на тёмный вечерний лес, и только над голым открытым болотом было ещё светло. Совсем неожиданно отчётливый булькающий звук послышался со стороны топи.
   - Водяной? - промелькнула шальная мысль. - Да нет, это просто болотный газ выходит на поверхность.

   Мурашки пробежали по коже. И тут впереди, метрах в двадцати, я увидел на фоне чернеющих в сгустившихся сумерках елей - какое-то бледное пятно, человека, женщину в белой, прозрачной, развевающейся на ветру одежде, не скрывающей, а лишь только подчёркивающей необычайно прекрасные изысканные изгибы её фигуры. Несколько секунд Овда, будто живая, стояла перед моими расширенными донельзя от удивления и первобытного животного страха глазами. Холодный пот предательской струйкой потёк за шиворот рубахи, а ноги отказывались идти дальше.

   Но вот зрачки мои, наконец, начали привыкать к тёмному фону мрачно чернеющей хвои вечернего леса. И я увидел, как страшная в своей нечеловеческой наготе ведьма прямо на глазах постепенно превращается всего лишь в стайку кривых и уродливых, выросших на водянистой болотистой почве белоствольных берёзок.

   Чтобы окончательно убедить себя в реальности происходящего, а может быть для того, чтобы ещё раз увидеть дивное видение, я перевёл глаза сначала на светлое небо над топью, затем на темнеющий в отдалении лес… Но Овда в сияющем обличье прекрасной девушки с распущенными волосами так больше и не появилась передо мной, как я ни старался.

   5.
   Говорят, что на деревьях мох всегда растёт с северной стороны. Не верьте! Пройдя второй круг, я понял, что наиболее густо он покрывает стволы со стороны болота, отказываясь подчиняться общепризнанным теориям. Смеркалось, и меня потихонечку начал бить мелкий противный мандраж. Ведро с грибами оттягивало руку, но я с упорством маньяка продолжал кружить, то приближаясь к топи, то отдаляясь от неё. Чёртово болото, будто магнитом, притягивало к себе, заставляя идти всё быстрее и быстрее. А память моя, будто нарочно, извлекала на свет новые и новые легенды этого древнего края.

   Марий Эл - по-марийски значит марийский край. А ещё эту землю называют землёй Онара. В старинном предании говорится, что когда-то в далекие незапамятные времена возле Волги жил могучий великан. Звали его Онар. Был он так велик, что встанет, бывало, на крутом волжском берегу и только чуть-чуть не достаёт головой до поднявшейся над лесами цветастой радуги. Потому-то и называют радугу в старинных легендах воротами Онара.

    Дорога богатырю была не нужна, он ходил прямо через леса - могучие дубы и сосны перешагивал, словно мелкий кустарник. Однажды шел великан по берегу Волги, и ему в лапти набился песок. Разулся, вытряхнул свою обувь. С той поры остались на берегу курганы и песчаные холмы.
   Про многие возвышенности, озёра и болота марийцы говорят, что это следы Онара. Я улыбнулся, подумав, что кружу всего лишь вокруг одного из следов древнего великана.

   6.
    Много богов у марийского народа. Живут они в лесах, реках, озёрах, на лугах и в болотах привольного края. Но главным среди них является Куго-Юмо - Верховный бог, жилище которого находится на небе. Именно он возглавляет всех небесных и низших богов, расселившихся повсюду. По преданиям, ветер - его дыхание, радуга - лук. А помощником у него состоит верховный бог Кугурак - старейшина.
     В тайнике, под троном, Куго-Юмо хранит свои самые ценные вещи: пращу, с помощью которой он мечет на землю "грозовые камни", и золотой шлем. От шлема распространяется такое сияние, что надев его, Куго-Юмо может затмить свою сестру - богиню солнца Шэчэ-Аву и в один миг испепелить все, что есть на земле.

   Вдруг какая-то большая птица величиной с курицу выпорхнула из-под ног и, неспешно хлопая крыльями, улетела в чащу, прервав мои размышления. В пронзительной вечерней тишине снова стало отчётливо слышно, как болотный газ с бульканьем выходит на поверхность, будто какое-то живое существо, вздыхая, просыпается от долгого дневного сна, готовясь во тьме заняться своими нечеловеческими игрищами и злобными забавами. Я вдруг с ужасом понял, что нахожусь в языческом царстве сказочных лесных жителей - леших, кикимор, водяных, русалок…

   Стало не по себе. Мурашки пробежали по коже, и жуткий безотчётный страх перед неизведанным ужасным ночным лесом, перед клокочущей загадочной топью, в которой скрывается один из марийских богов с труднопроизносимым именем, начал неспешно заползать в мою беззащитную душу. Противиться этому было почти невозможно.

   Темнота медленно, но неотвратимо, будто сама судьба, опускалась с небес на покрытое лёгким туманом болото. Найти велосипед было единственным шансом на спасение. Только тогда я смог бы определить стороны горизонта и выйти на злополучную тропинку, которая привела меня к этому заколдованному месту и вдруг предательски исчезла, растворившись в болотном тумане.

   Подул ветер. Запахло приближающейся грозой, а я всё шёл, почти бежал по заколдованному кругу, сопровождаемый зловещим скрипом раскачивающихся на ветру сосен, и вдруг упал, запнувшись за ветвистый тугой корень, будто змея охвативший мою ногу. Почему-то показалось, что это сказочный трёхглавый змий Туруни решил испепелить меня огнём из своей пасти или, наоборот, залить водой, согласно древней легенде.

   Распластавшись среди мокрой листвы, заплакав от безысходности, я был готов к тому, что сейчас выползут из темноты и разорвут меня на части ужасные лесные жители. Но тут вдруг понял, что шёл вокруг болота против часовой стрелки, а это в корне неверно с точки зрения эзотерики.

   7.
   Ухватившись за эту идею, как утопающий хватается за соломинку, почёсывая шишку на лбу, я поднялся с земли, развернулся и двинулся в обратном направлении. Не знаю, что изменилось, но тут, наконец, к величайшей моей радости и изумлению, через каких-то сто метров в свете блеснувшей молнии я вдруг с восторгом увидел руль своего пропавшего велосипеда, который, как ни в чём не бывало, стоял на своём месте за большим, не осыпавшимся ещё до боли знакомым кустом.

   - Куго-Юмо! - мелькнула в моей истерзанной переживаниями голове шальная мысль, почти молитва. - Благодарю тебя за то, что ты сжалился надо мной, надел свой волшебный шлем, разящий Землю блеском грозных, испепеляющих всё живое молний, и указал твоему благодарному рабу путь в кромешном мраке его ничтожной жизни!
   
   Будто на крыльях летел я, сопровождаемый раскатами грома, оставив за спиной проклятое болото, а также все связанные с ним ужасы и страхи. Дождь хлестал по разгорячённым щекам, но мне было до жути легко и приятно от ощущения победы над неизведанным, победы над собой.

   И только выехав на трассу, я вдруг с недоумением понял, признался себе, осознал, что обстоятельства заставили меня - ни больше ни меньше как молиться верховному марийскому богу Куго-Юмо. Странно, ведь я никогда не считал себя язычником.

№ 54

Куда же делась пыль?
Роскошная Людмила Львовна
          За окном автобуса мелькали поля, порезанные посадками на аккуратные прямоугольники. На одних урожай был убран. На других чернели подсолнухи с повисшими от тяжести шляпками. На некоторых еще  дружно колосилась пшеница. Был конец лета.

          Я ехала к любимой тетке, в родную деревню Марьевка. Сердце замирало от  радости предстоящей встречи.

          Вдали показались знакомые домики, утопающие в зелени садов. Автобус спустился с горки и легко пробежал по мостику, разделявшему  когда-то глубокий, а теперь высохший пруд. Проехал по центральной улице и остановился возле правления. Нырнув в проулок, я свернула на тропинку, протоптанную между огородами. Шла и вдыхала аромат родного села. Знакомые запахи босоногого детства то смешивались, то разделялись на множество разных оттенков - парного молока, свежеиспеченного хлеба, вечерней прохлады после жаркого дня...и конечно навоза.
         
          Обогнув  густые заросли терна, я пошла по широкой грунтовой дороге, ведущей на знакомую улицу.
 
          Как странно!  - подумала я. В детстве с сестрой мы часто бегали босяком по этой дороге на пруд, купаться. Наши ноги всегда утопали в дорожной пыли по самую щиколотку. За день она сильно нагревалась и от этого хотелось бежать быстрее, чтобы скорее попасть на лужок с прохладной и мягкой травой. Возвращаясь вечером домой, я любила загребать остывшую пыль ногами, такую нежную и пушистую, похожую на серую муку.

          Почему же сейчас дорога была твердая, потрескавшаяся.
          Интересно, куда же делась пыль?

          Завернув за угол, я увидела тетю Симу, одиноко сидящую на лавочке у калитки. Похоронив мужа, она жила совсем одна и очень любила, когда я  к ней приезжала. Мы обнялись и заплакали.
-Пишлы. Будем  вечерять. Я твою любимую яишню  зжарю — проговорила она улыбаясь, вытирая слезы. Держась за руки мы пошли во двор.
 Счастливая тетка принялась хлопотать, собирая ужин.
-Людка! Пиды в погреб,  набери  соленых помидорок и огурчиков, да сала захвати.
          Я спустилась в старый погребок.
 
          В детстве, собираясь вечерять, еще живая бабушка Феклуша посылала меня сюда за соленьями. Тогда в погребе стояли большие кадушки с квашеными помидорами, огурцами и капустой. Вечно голодная, я опускала руку в бочкупо самый локоть, доставала большой огурец  и начинала  с удовольствием  им хрустеть.
- Людка, сатана! Ты скоро? — кричала мне бабушка.
-Иды, мы ж тебя ждем.  Быстро вытирев руку  об подол платья, я бежала наверх.
      
          Теперь погреб был почти пустой. На полках кое-где стояли трехлитровые банки с засолками и одинокое ведерко с квашенными помидорами. Набрав полную чашку, я вернулась во двор.
          Под сиренью, на столике, уже красовалась огромная сковорода с яичницей из пятнадцати яиц, свежий  деревенский хлеб и бутылка теткиного первача.
- Йишь — проговорила довольная тетка, наливая в рюмки самогон.
- Крепкий зараза — пробурчала она, занюхивая самогон хлебом.
- Людка! Може   ты поможешь мине выкопать завтра лук - проговорила тетя, поглядывая вопросительно на меня. Боюсь дождь пойдет. А нынче лук уродился хорощий, та много.  Сама не осилю, пропадет ведь. И очень обрадовалась, когда я кивнула ей головой.

          За  разговорами мы и не заметили как стемнело.
- Ну, пошли лягать.Бо завтра рано вставать — сказала она.
          Приезжая в деревню, я всегда спала в дальней комнате, на простой железной кровати, с провисшей сеткой, на двух перинах  с  огромными подушками. Но как сладко было спать у нее.

          На следующий день, до обеда мы выкапывали лук. Я возила его на самодельной тачке и ссыпала во дворе возле порога кухни.
- Фуф — сказал тетка, любуясь на огромную кучу.
- От, теперь отдохнем, а  писля обеду надо его перебрать и затащить на горище.
- Зачем тебе столько лука? - спросила я, потирая ноющую спину.
- Тю, ты шо? От - мелкий на посев, средний йисты, а крупный продам по 5 рублей за кило. И тебе дам мешок с собой — проговорила она улыбаясь и вытирая передником пыльное  лицо и шею.

          Когда жара спала, мы сели с ней перебирать лук.  Отрезали ножом хвостики, сортировали по корзинам, а потом я  затаскивала лук  на горище и рассыпала там на мазанный глиной пол. О чем мы только не говорили. Хохотали, вспоминая смешные истории из нашей прежней жизни. Закончили мы работу, когда уже стемнело.
 -Щас скупнемся- сказала тетя Сима. Я  уже нагрела водички.

          Мы  разделись догола, сели на маленькие скамеечки прямо посредине  двора. Прыская от смеха, мылись в темноте поливая на себя ковшиками теплую воду из ведра, которая стекала прямо на землю и мыльными ручейками разбегалась в разные стороны. Было прохладно, но приятно.

- А теперь, давай лягать!
- Може останешься еще на денек — спрашивала тетка, с надеждой  заглядывая  мне в глаза.
- Ты же знаешь, мне на работу надо. Не грусти, я скоро еще приеду.

          Утром она молча провожала меня до автобуса, кряхтя, помогала тащить мешок с луком до остановки. Когда автобус тронулся, она  долго стояла посереди улицы, вытирая ладошкой слезы.

          Это была наша последняя встреча.

№ 55

Грустная
Светлана Мягкова 2
С утра моросил мелкий осенний дождь. Серое небо, серый день, черный асфальт и черные лужи. Только  кое-где желтыми капельками блестели остатки осенней роскоши - листья. Она смотрела в окно и ничего, ничего, кроме дождя,  не видела. Дождь был любимым состоянием ее души. Правда, не такой мелкий, холодный и насупленный. Ей нравился дождь озорной, бьющий тугими струнами в асфальт  так, что бы все вокруг звенело, пели крыши и шелестели листья. С озорной молнией,  которая играет всполохами и заливает неоновым светом черные тучи, чтобы искры во все  стороны и раскаты грома такие, что глаза закрываются от страха. А потом солнце! Внезапно! Умытое, блестящее! Так, что слепит глаза и мелкие капельки-дождинки сплетаются  в  разноцветную радугу.  Яркую, веселую, полукруглым коромыслом через все небо.  Такой дождь она любила. Бурный и непредсказуемый.

***
Последнее время она стала замечать, что сама стала, как дождь - непредсказуемая. Приступы веселья сменялись потоком слез. Иногда что-то тянуло и моросило, как сегодняшняя затяжная изморось. Тогда слезы тихо, сами собой катились по щекам, а губы улыбались. Маска клоуна:  грустные глаза и рот до ушей. Объяснений этому она не находила. Только однажды, глядя в зеркало, она остро и внезапно поняла, что это осень. Ее осень... Осень с облетевшими листьями, с прожитыми годами, с ушедшей молодостью и с чем впереди... - она не знала. А, может быть, осень - это старость лета? И все еще будет! И снова радуга коромыслом?! И стихи будут только для неё. Для Женщины-осени.

***
Женщина-осень - свечение сказочных глаз,
Женщина-осень - изгиб удивительных рук.
Женщина-осень, твой стан лишь чуть-чуть полноват.
Женщина-осень - изъяны скрывает наряд.

Женщина-осень слегка лишь плечом поведет,
Женщина-осень чуть сузит в усмешке глаза.
Женщина-осень, с тобой на край света пойду,
Женщина-осень, смешная ты, вот в чем беда.

А что? Очень даже неплохо:)))

№ 56

Осень -это старость лета
Виктор Панько
ОСЕНЬ - ЭТО СТАРОСТЬ ЛЕТА
Сентябрь – моя самая любимая пора. Видимо, связано это  ещё и с тем, что у меня в сентябре день рождения, да ещё и у многих моих друзей и родственников. Именно в этом месяце у нас больше всего фруктов, ягод, винограда, арбузов, и начинают освобождаться от горькой зелёной кожуры орехи. Все сельские ребятишки, да и взрослые, ходят с руками, чёрными от этой ореховой кожуры, и она долго-долго не смывается. Кожура – зелёная, а от неё руки – чёрные. Говорят, что, если просушить эту кожуру, а потом хорошо её проварить и этой водой помыть голову, то укрепятся волосы, а заодно можно их покрасить в каштановый цвет, чтобы скрыть седину. Ну, это мне ни к чему.
В сентябре заполняется детскими голосами здание школы. Наш дом находится рядом с бывшей школой, и моё детство прошло в общении с множеством друзей. В мае обычно мы не могли дождаться летних каникул, а в августе – начала нового учебного года. Мы все, независимо от того, кто как учился, - стремились к знаниям, и даже самые дремучие троечники читали книги. Может, не по теме, но – читали. Тогда ещё не было телевидения, а, тем более, - компьютеров, и существовал дефицит информации. И поэтому к первому сентября какой-то магнит притягивал нас в школу…
А осень, как время года – очень противоречива. Красота бесподобная. Но – только до дождей и туманов, до слякоти и холодов.
Об осени я написал несколько стихотворений, и я хотел бы познакомить вас с одним из них:
ДОЖДЬ
Снова осень, мой друг, снова осень:
Всю неделю – вода да туман…
Ручейками с водою уносит
Нашей юности сладкий обман.
Зарядили дожди с полуночи,
Унося майский мед наших грез.
Что ж вы плачете, карие очи,
Довела и вас осень до слез?
За окном – под зонтами, в обнимку,
Двое весело мимо прошли,
И счастливую эту улыбку
От дождя они скрыть не смогли.
Зарядили дожди, ну и что же?
Брось печалиться, брось, старина!
Наше солнце покажется все же,
Ведь еще далеко не зима.
Посмотри вокруг? Сколько работы!
Не убрали еще виноград,
Кукуруза не сжата, заботы…
Неужели ты им уж не рад?
Загрустил… 
Да встряхнись, не печалься!
В доме сухо, тепло и светло…
И под звуки старинного вальса
От дождя запотело стекло…

А об осенних туманах можно узнать из украинских народных песен. Например:
Туман, туман по долині, тяжко жити в чужинині,
Тяжко жити-проживати, як той камінь підоймати.
Камінь здойму – відпочину, в чужинині  марно гину.
Бо чужина – не родина, плаче серце як дитина.
Плаче-плаче, має чого – нема правди не від кого…

Так вот и получается, что осень – не только старость лета, но и старость всего года. Как это ни печально осознавать.

№ 57

Осефеюшка
Эсти Михейчик
      
       В один чудесный осенний денёк лучик утреннего  солнца разбудил  принцессу- рябинку. Она открыла глаза и  увидела сидящую на его кончике  маленькую бабочку. На её головке  покачивался большой желтый бант, очень напоминавший корону. Кончики крылышек и платьице были украшены сиреневыми кружевами. В своих лапках она держала  карандашик ,который переливался всеми цветами радуги.
       Бабочка-девочка соскочила с лучика ,села на листочек рядом с принцессой-рябинкой и стала болтать ножками.
       «Ты кто?»,-сразу проснувшись спросила принцесса.

       «Меня зовут Осефея. Я Осенняя феюшка»,-сказала малышка.

       « Ты прилетела поиграть со мной?»-радостно спросила принцесса-рябинка. Она очень любила всякие проказы  и шалости и сразу захотела поиграть с такой чудесной подружкой. 
       «Не совсем. Я тебе хочу что-то показать».

       Осенняя феюшка  вспорхнула  над листочком и подлетела к соседней берёзке. Она дотронулась своим разноцветным карандашиком до
 зелёной веточки и та вдруг стала золотой. Также она раскрасила и  ещё некоторые веточки берёзы.

        Стоящий рядышком клён она раскрасила красным цветом, а деревце, на котором жила принцесса-рябинка, сделала краснозолотым .
       «Красиво как стало»,-залюбовалась принцесса-рябинка. «А почему ты меняешь цвет у листьев? Мне и зелёный очень нравился».
       « О , так повелось уже очень давно. Меня этому искусству научила моя прабабушка. И вот что она мне рассказала.


     Оказывается, после того, как листик становится золотым, красным , вообщем разноцветным, он начинает рассказывать веточке, на которой растёт , сказки. Чем ярче цвет, тем больше сказок он расскажет. И эти сказки будут согревать веточки на дереве. И они не замёрзнут даже в самые сильные холода. А как листик закончит рассказывать, то упадёт на землю и укроет  корни дерева. Поэтому весной ,когда дерево проснётся, оно останется живым. На его веточках вырастут новые листики.

     « А как же сказки могут согревать?»,-не понимая спросила принцесса-рябинка.
     «Да очень просто. Они же добрые, весёлые , красивые и интересные. Поэтому отдают много тепла веточкам и тем всю зиму снятся весёлые сны, которые не дают замёрзнуть.»

     «Как просто. Значит и я никогда не замерзаю потому, что очень люблю слушать сказки»,-подумала принцесса –рябинка .
Она  посмотрела вокруг. Вместо  недавно зелёных деревьев, стояли  золотые шапки берёз и клёнов. Но  ели и сосны остались сочно-зелёными.

     «А как же….»,-повернулась к Осефее принцесса-рябинка , чтобы про них спросить, но она уже улетела. Ей  же надо было успеть  до холодов украсить и укрыть сказками  все-все деревья.

№ 58

Прощание с другом
Ната Эдд
 

      За окном играла и переливалась всеми красками золотая осень.  Еще очень тепло, ни малейшего ветерка, в воздухе словно паровая подушка висит. Желтые, с разным красным оттенком листья, в своем замысловатом танце,  кружась, падают на землю. Как замедленные съемки какого-то красивого кино...
      Все эти картинки часто возбуждают в моей памяти некоторые эпизоды моей жизни. Вот и сегодня, как в прочем и вчера, и уже несколько дней подряд я испытываю навязчивую идею позвонить моему давнишнему другу. Так уж случилось, что мы с ним когда-то много гуляли и общались именно в такую золотую осень. Но что-то меня каждый раз останавливает, я опять откладываю на завтра свой звонок. Память беспощадно распахнула некоторые файлы, в которых я увязла уже на несколько дней  и зависнув, не желает перезагрузиться и завершить работу.
     События, о которых я хочу вам рассказать, произошли уже давно,  в моей далекой юности. И был это один из трудных периодов моей жизни. Хотя с высоты уже прошедших лет, теперь мне кажется, что это были одни из лучших дней. Я бы их назвала днями пробуждения от какой-то долгой спячки.
    Я случайно узнала об измене своего мужа. И не просто измене. Мой муж был сильно влюблен, о чем мне поведало письмо его возлюбленной, совершенно неожиданно попавшееся мне в руки. В этом письме были страдания, любовь и планы на будущее.
     - Боже, как банально! – скажете вы.
     И почти также сказал психотерапевт, к которому мне посоветовала обратиться моя подруга. Переварить эту новость самой мне тогда было просто невыносимо.
    - У вас классический случай до банальности,- сказал мне симпатичный врач, лет сорока, представившийся Николаем Николаевичем и внимательно выслушал все мои жалобы.  Про себя я его окрестила гораздо короче: Никник.
       - Все, что вы мне рассказали о своем состоянии, не что иное, как невроз. Но вы не пугайтесь. Самое главное, что вы должны сейчас знать, так это то, что это временно и от невроза не умирают,- и он широко улыбнулся, хорошей, по-дружески искренней улыбкой. За эту фразу я крепко зацепилась, и повторяла ее про себя как «Отче наш» и морально мне становилось гораздо легче.
      - Его, то есть невроз, нужно просто пережить, как стихийное бедствие, немного поработав над собой. Многим это удается, причем невроз часто способствует развитию личности, что тоже для вас будет полезным.
      Я ничего не понимала тогда, твердила лишь, что у меня бессонница, слабость, головные боли, отсутствие аппетита, мне бы таблеток каких-нибудь успокоительных и все. Но мой врач на это мне ответил, что он не психиатр, он не лечит лекарствами, а только исключительно «СЛОВОМ».
     И начались наши долгие беседы, начиная с моего раннего детства. В то время,  ни о каком психоанализе я и не догадывалась. А Никник много читал, работал, делал свои пробы в лечении людей, иногда радуясь маленьким и большим победам. Он мне казался одержимым, в своем желании докопаться до истины. Мне он помог узнать намного лучше себя. Я как голодный пес, набросившийся на пищу, впитывала в себя любую новую информацию. Никник  давал почитать некоторые не медицинские книги по психологии, мы их вместе потом обсуждали, часто спорили. Первой из них была книга, (ставшая в то время бестселлером), Эрика Берна «Игры, в которые играют люди, и люди, которые играют в игры».
     Мой доктор очень увлекательно рассказывал мне об особенностях психической энергии человека. Он утверждал, что в некоторых состояниях человек способен даже передвигать предметы благодаря определенному «накалу» психической энергии.
     В наших беседах я часто плакала, причем это были не просто слезы, а какие-то неудержимые потоки, с которыми я не могла справиться. Никник немного огорчался, говорил, что это способ сопротивления, что я торможу свое сознание. Но мирился с этим, повторяя в который раз, что эмоции подавлять в себе не нужно.
    Развод, как реальная неизбежность все-таки случился. Я, в свои почти 29 лет, осталась одна с четырехлетней дочкой. Моя дочь очень неадекватно, на мой взгляд, отреагировала  на расставание со своим отцом. Когда мой муж пришел, чтобы забрать свои вещи, она залезла под журнальный столик и со страшным ревом вырывала на своей головк е волосы. Мы не могли ее оттуда выманить никакими уговорами, нам не удавалось успокоить ни на одну секунду ее надрывный плач. Когда дверь за мужем закрылась, она на удивление почти сразу же успокоилась и вела себя, как ни в чем не бывало. А на следующее утро мы обнаружили с моей мамой, что она не может связать и двух слов, судорога сводила ее челюсти и она начала заикаться. Я была в жутком отчаянии, если бы не Никник. Он умел очень спокойно и авторитетно делать некоторые заключения, в которые я потом уже начала верить, целиком и полностью доверяя его профессионализму. Мой добрый друг ( а иначе, я его уже и не воспринимала) заверил меня, что заикание моей дочери будет проходить по мере моего избавления от невроза. Он повторял, что не нужно ее таскать по врачам, это ничего не даст. Нужно просто запастись терпением и работать над собой. Я, не послушавшись его, все-таки повела дочку к логопеду, тем более, что это была наша знакомая. Она работала прямо при школе и занималась и с заикающимися детьми в том числе. При встрече с ней она меня огорошила почти с первых же попыток заговорить с моей дочерью.
    - Да, тяжелый случай! На сколько, я в этом разбираюсь, такое заикание вылечить практически невозможно,- вздохнула она глубоко и с жалостью погладила мою девочку по голове.
    Мне ничего не оставалось делать, как смириться с фактом, что моя дочь заика, оставив ее в покое.
    Кроме кабинета, в котором Никник вел свои приемы, мы начали встречаться еще и в выходные дни. Мы шли в парк или просто ходили по набережной взад и вперед и говорили, говорили, говорили…
    Постепенно я возвращалась к нормальному восприятию окружающего. Стала замечать, что листья уже пожелтели, а небо необыкновенно голубое. Что осень уже во всей своей красе предстала предо мной, красуясь и зазывая меня восторгаться своим необыкновенным багряным раскрасом. И словно все перевернулось в моей душе, захотелось полноценно жить, прекратив никому не нужные страдания. Все утрясалось само собой, подворачивалась хорошая работа, появилась возможность сменить профессию, я пошла учиться. И, конечно же, захотелось опять любить.
    В одну из наших встреч с Никником, мы долго гуляли по парку, с нами была моя дочь. Мы собирали с ней листья огромными охапками, а Никник становился ногами на лавочку и с высоты своего немалого роста осыпал нас ними. Моя дочь весело смеялась, на лету пытаясь ловить по листику, и кричала очень звонко: «Еще! Еще!» Потом мы шли в маленькую  уличную «кафешку» и пили чай с пирожными. Дочка всегда носила с собой в детской  сумочке свои любимые игрушки : набор маленьких пластмассовых динозавриков и фигурки из «киндер-сюрпризов». Она выстраивала их на столике и могла часами с ними играть. А мы, пользуясь моментом, продолжали свои бесконечные разговоры. Никник был сегодня, как никогда, многословен и красноречив и мне приходилось напрягаться, чтобы быстро улавливать суть. Он пытался иногда даже шутить :
    - Доктор, у меня проблемы!!!
    - Замечательно, значит, вы живы! Потому, что нет проблем только у трупа!
    С тех пор я не люблю людей, которые на вопрос: «Как дела?», отвечают самой идиотичной фразой: «ОК, now problem!» или что-то вроде того. Знаю точно, что это неправда, так как у всех живых людей обязательно должны быть проблемы и они есть. Другое дело, что очень не многие это принимают и знают, как решать свои проблемы. Людей «без проблем» я обозвала «жизнерадостными рахитами» и Никнику это прозвище очень понравилось, он сказал, что возьмет это как термин в работу.
    Наша встреча подходила к концу. Николай Николаевич протягивал, прощаясь, моей дочурке руку и говорил, что она должна была сделать до следующей нашей встречи. Заданий оказалось очень много, она протяжно загудела «Ого-о-о-о!» А доктор добавил, как бы невзначай, что он уезжает на месяц в командировку. Я неожиданно для себя начала почти задыхаться от услышанной новости. Я привыкла, что как только есть возможность, хотя бы раз в неделю,  мы обязательно видимся. Для меня эти встречи были, как воздух. Что-то начала лепетать, чтобы скрыть свое волнение, а про себя вдруг отметила, что кажется «приплыла».
     Прошло несколько дней, я не находила себе места. Механически выполняла свои обязанности на  работе и с тоской ожидала конца дня, чтобы быстрее вычеркнуть его в маленьком бумажном календарике. Тогда ведь не было ни мобильных телефонов, ни тем более интернета. Вот так я не плодотворно можно сказать убила целый месяц.
     В выходной день в субботу, наконец-то зазвонил домашний телефон и я услышала голос своего друга. Мы договорились о встрече, и я как угорелая, оставив дочку у родителей, бросилась бежать по улицам на трамвайную остановку. От золотой осени уже мало, что осталось. Накрапывал мелкий дождик, ветер трепал мои волосы и одежду, пытался вырвать из моих рук зонтик. Но я этого даже не заметила.
    - Привет!
    - Привет!
    - Ты отлично выглядишь, рассказывай, как дела?
    - Нормально, - с трудом выдавливаю я из себя это дурацкое слово. Со мной словно паралич случается, больше ничего не могу даже придумать.
    Никник улыбается, берет инициативу в «свои руки»  и начинает подробно рассказывать,  какая интересная у него была работа, сколько новых людей он узнал и т.д. и т.п. Мне почему-то становится впервые скучно, и я в запале, как на каком-то митинге, очень дерзко ему говорю, глядя прямо в глаза:
    - Мне совсем не хочется все это слушать, потому что я очень по тебе скучала. И вообще, я хотела тебе сказать, что я тебя люблю.
     Никник пристально смотрит на меня, потом в миг как-то состарившись, устало мне отвечает:
   - Ну что ж, давай поговорим об этом. Не обольщайся, что ты действительно влюблена в меня, как в мужчину. Ты любишь меня как старшего брата, друга, учителя и, наконец, отца, который живет только твоими проблемами и интересами. Причем любишь ты эгоистично, по типу обладания, люблю – значит должен быть моим со всеми, как говорится потрохами. Ты ведь ни разу даже не назвала меня просто по имени. И не поинтересовалась, люблю ли я кого-нибудь и самое главное - женат ли я? Так вот, я женат и у меня даже двое детей. Я люблю и любим, и представь себе счастлив, по-своему, правда. Могу твое больное самолюбие лишь немного успокоить, что тебя я тоже люблю, совсем иначе  и скорее всего буду любить всегда. Буду рад всем твоим взлетам и очень огорчен твоим падениям, потому что все это в твоей жизни еще будет. И все у тебя будет хорошо! И видно пришло время нам прощаться, так как после такого признания я вряд ли буду тебе полезен, как врач. Ты умная, ты все правильно поймешь.
    Я вспыхнула, как внезапно зажженная спичка от такой простой и откровенной правды.
    Мне показалось, что его глаза немного увлажнились, он резко повернулся и зашагал прочь. А я еще какое-то время стояла под дождем и смотрела ему во след.
    Примерно через год  я вышла замуж. Моя дочь соскакивала с подоконника как белка, сидя на котором выглядывала моего будущего мужа. Увидев его автомобиль, она кричала уже абсолютно перестав заикаться: « Мама! Наше счастье приехало!»
      С Никником мы встречались после этого буквально несколько раз. Несколько раз я говорила с ним по телефону, особенно когда у меня были трудные ситуации в жизни. Он всегда старался меня поддержать. Только через много лет я поняла, насколько он был прав.
     И вот опять эта золотая осень, как наваждение, сбивает меня с толку, я несколько дней подряд хочу ему позвонить и пригласить погулять, как раньше. Я знаю, что он много работает, занимается наукой, пишет профессиональные книги, просто лечит людей. Опять откладываю звонок на завтра.
    Сегодня мой муж в командировке, дочь давно  живет отдельно и самостоятельно, я приглашаю к нам домой мою маму, папы давно уже нет. Мы вместе готовим ужин, не спеша рассказываем друг другу всякие забавные мелочи. Вспоминаем прошлое, мамино детство, встречу с папой, их жизнь… Мама, слава Богу, еще в полном порядке. Расходимся за полночь по спальням.
     Внезапно раздается где-то непонятный грохот, я не успела еще заснуть. Испуганная мама тоже выскакивает из своей комнаты.
    - Доченька, что это было? Это у нас или на улице?
    - Да вроде бы у нас, я сама еще толком не пойму.
    Я включаю везде свет и начинаю осмотр дома. Мама присоединяется.
    Зайдя на кухню, видим, что на полу валяется один из сувениров, который стоял на стеклянной подвесной полочке. Вот что наделало столько шума! Мама с недоумением:
   - А как он умудрился оттуда свалиться, странно очень. Посмотри, он настолько устойчив, что его с этой полочки захочешь, да не столкнешь.
   - Все бывает, даже ружье, говорят, само иногда стреляет, - философски заключаю я, водрузив сувенир на свое место.
   - Все, мам, отбой, спокойной ночи!  А сама долго ворочаюсь, не могу заснуть.
     Рано утром раздался звонок по телефону, сердце предательски дрогнуло, боюсь я этих ранних звонков. Звонила моя приятельница, мы вместе с ней  когда-то работали. Сообщила, что скоропостижно умер Николай Николаевич сегодня ночью. Он занимался у них на предприятии групповой психотерапией. У него оторвался тромб, о котором он наверняка даже не подозревал.
     Да почему же я не позвонила, ведь так хотелось это сделать? Вернуть бы всего лишь вчерашний день!   Досада, как поток крови, пульсировала в каждой моей клеточке! 
     Достаю с полочки, упавший ночью сувенир, долго держу его в ладонях. Вот она сила психической энергии человека. Я с огромной болью и грустью теперь понимаю, что это мой дорогой друг опять взял инициативу в «свои руки» и забежал со мной проститься…

№ 59

Мятеж желтых листьев
Ирландия
Знаете, как бывает? Живешь, живешь, а потом – бац! Нет, не помрешь, конечно, просто
реальность измениться. Кардинально. То есть она как бы все та же, только ты в ней совсем
другой. Или вот, знаете… Короче, все по порядку. Важна каждая  мелочь, когда не знаешь,
что делать.

Если у тебя есть знакомые художники, то потусить с ними это значит походить по вернисажам,
увидев много разного и странного. Или встретить у них в гостях не менее художественного
сотоварища. Я, например, совершенно искренне как-то восхищалась новой работой их друга.
Важно держала ее в руках (она была еще без рамы) и что-то говорила про цвета.
Пока автор не сказал, что на самом деле картину следует перевернуть.
Оказалось, там была лодка с мачтой, а не что-то на палке. Я открыла рот, чтоб извинится
(очень не хотелось его обижать), но художник, как я это потом поняла - желая мне понравиться,
сказал, что и верх ногами его творение неплохо смотрится, хотя и по-другому.
Разговор вернулся к цветам. Смутно помню, о каком пейзаже конкретно мы говорили, но явно
об осеннем, за окнами она бушевала. Дула промозглым ветром ноября, обдавала сыростью
и серостью так, что хотелось хоть ненадолго сделать шаг назад, на месяц, в октябрь.
Мечталось закутаться в теплый плед осенней листвы, такой кричаще ярко-желтой расцветки.
Название для этого пейзажа родилось ожидаемо – «Тоска по желтому».
Потом мы все поехали на вернисаж.

Думаете, все начинается  утром в понедельник? Ничуть ни бывало. И вечер пятницы,
(как время когда все, что могло на неделе уже случилось, а отдых от случившего
только набирает обороты), тоже остался неохваченным.
Странность хотела прослыть оригинальной и, поэтому началась днем в субботу, в разгар лета,
спустя энное количество лет после «тоски по желтому».

Лучшая прогулка – это идти по делам не пользуясь транспортом. Отсутствует чувство, что ты
«праздно болтаешься»  и присутствует цель путешествия. Поэтому смело можно заняться
разными мыслями по дороге, любыми, под настроение.
А погода настраивала на позитив. Мимо шуршали двухколесными средствами велосипедисты
всех возрастов. Некоторые даже дребезжали звоночком на всякий случай, вдруг
меня шибанет скакнуть вправо, аккурат под колеса. Хотя шла я вроде бы прямо и ровно,
не вызывая подозрений со спины. Да, а лицо было предусмотрительно прикрыто
огромными темно-фиолетовыми очками – маскировка мечтательного взгляда на мир.
Солнце жарило без масла и сковородки все, что попадалось под руку. Несколько дней
ни дождинки. И вдруг… «Надо же» - подумала я, осматривая босоножки. К подошве прилип
большой пожухлый лист тополя. Предусмотрительно посмотрев назад и убедившись, что
фанатов двухколесного транспорта на горизонте нет, я наклонилась оторвать листочек.
Желтый странник, как оказалось, не просто приклеился, он примерз, искря на подошве
легкой изморозью. «Перегрелась» - сообразила я, с удивлением держа в руке холодный лист.
Бросила косой взгляд на солнце и решила пойти обратно другой дорогой, преимущественно
теневой. И все бы, наверное, на том и закончилось, но этот когда-то зеленый фрагмент тополя
я притащила домой.

Если ты не веришь в чудеса, это совсем не значит, что они не верят в тебя. Конечно, им
гораздо интересней общаться с теми, кто в них не сомневается. Так сказать на равных.
Если чудо постучалось в дверь, а ты говоришь, что тебя нет, чудо не обидится, оно просто
уйдет. И так, после нескольких попыток пообщаться, чудо точно поверит – тебя нет.

На утро воскресенья, кроме приятностей, планировалась обязаловка – вынос мусора.
Распахиваю, это я, значит, дверь и передо мной с потолка сыплются желтые листья прохладным
и влажным потоком. Пакет с мусором развязывать не стала, собрала нежданный листопад
на совок и отнесла в пустое ведро на кухне. Кто ж знал тогда, что это был «троянский конь».
Осмыслить странности мироздания по дороге к мусорному контейнеру мне тогда так и не
удалось. Еще более не поддавалось здравому смыслу то, что случилось позже.

На первый взгляд вроде бы ничего не изменилось в квартире. Только вдруг из форточки
непонятно задуло холодным ветром. Опираясь одной рукой на подоконник, я потянулась
закрыть створку окна, как… обнаружила, что батарея-то теплая. В июле. При  жаре плюс 27
в тени. Первое, что приходит на ум нормальному человеку это… правильно… что он
ненормальный. Но этот крайний вариант развития событий я оставила на потом.
Всему есть разумное объяснение, или не очень разумное, но все-таки объяснение.

Вышла на балкон. Лето ударило ароматом и жарким воздухом по лицу. Легко, но внушительно.
Зашла домой. С балкона подуло осенним ветром, каким-то мусором с деревьев и запахом
влажной  листвы. Что-то было не так, конкретно в моем доме. Будто кто-то нарисовал внутри
квартиры совсем другой мир. Нарисовал… Смутные воспоминания о чем-то, вспышки неких
мизансцен из прошлого быстро пронеслись в голове.
В общем, получилось так - «аааааа, … нет, не помню».
Телефон затренькал мелодией дождя по крыше. СМСка  от Сашика. Зовет на вернисаж.
Идти не хотелось, но так как всполохи воспоминаний были связаны с ним, я быстро
засобиралась.

На вернисаже, в чьей-то квартире-мастерской было тесно от собратьев по творчеству,
напитки в пластиковых стаканах и нехитрая закуска.
- Батареи дома греют? – вырос из толпы возле меня Сашик.
- Ага.  …И у тебя тоже??!!
- У меня третий день. Ты хоть поняла что это? - спросил Сашик, и продолжил знакомым
   стихом, - Октябрь уж   наступил, уж роща отряхает последние листы с нагих своих ветвей,
   дохнул осенний хлад, дорога промерзает…
- Водка с пепси-колой, - догадалась я.
- Пушкин.
Сашик развернул меня за плечи лицом к картине. Осень. Во всем своем желтом великолепии.
- Охры-то не пожалел.
- Пришлось. За два дня нарисовал, не спал почти. Сначала думал, что свихнулся. Потом
  вспомнил. Так что, внимай. Это наш должок. Теперь все это нами придуманное когда-то
  материализовалось в картине.
- О, Боже! Ну, конечно! …Ты ее так и назвал «Тоска по желтому»?
- Нет, - заржал Сашик, - зачем ее теперь тоской называть. Пусть будет «Мятеж желтых
  листьев». Как напоминание…
- О том, что мы когда-то силой воображения создали мир шутки ради, и забыли о нем, а
  он не захотел с этим мириться.
- Примерно так. Если короче то – создал мир, уважь его своим вниманием, а не то он восстанет.

Сквозь толпу пробиралась Белка, махнув мне рукой еще издалека.
- У Сашика новая теория, - улыбаясь во весь рот, поведала Белка, - про  мечту, которая
  обижается, если ты о ней забываешь.
- Не совсем так, - обреченно начал непонятый художник.
- Ладно, не важно, - вмешалась я. Мне захотелось поскорее уйти, уединиться за столиком
  с видом на бульвар с чашкой кофе и своими мыслями.
Сашик подмигнул мне на прощанье как сообщнику.

Вкусный запах кофе это как ароматические палочки для медитации. Располагает к
неторопливому общению с кем-то, или с собой, или с мечтами.
Вспомнился давний вечер. Мы говорили о картине, представляя ее в мельчайших подробностях
вплоть до  парфюма воздуха, приятного звука шелеста пожелтевшей листвы и теплого ветра
с нотками мятной прохлады. Но смотрели на это отвлеченно, как бы со стороны. Нас самих в этой
картине мы не успели представить, пора было собираться и ехать на вернисаж.
Намечтали мир и оставили в нем фрагменты пустоты вместо себя.
Вызвали чудо на дом, и не открыли ему дверь.
В результате, нам напомнили, кто мы есть после этого.
Сашик нарисовал картину, а я, пожалуй, напишу рассказ.
Потому, что чудеса точно знают, что я есть. И вероятно тоже хотят воплотиться во мне.
А значит, и мечтается все не зря. Надо только об этом не забывать.
Доведи мечту до совершенства - поживи в ней хотя бы мысленно. Если вы поверите друг в друга,
ваша встреча обязательно состоится.
На этом оптимистичном резюме я уже  хотела встать из-за столика кафе, как вдруг еще одна
мысль тяжелыми руками придавила меня за плечи посидеть еще и подумать.
Звучала она так: А как же быть, если мечтается о нескольких вещах одновременно?
Пусть они и не должны осуществиться все разом, каждая в свое время, но мечтать об этом
хочется прямо сейчас, заранее. Что происходит, если видишь себя периодически
в разных реальностях? Вдруг, пока я строю одну мечту, другая в отсутствии меня
стоит на месте, не прогрессируя в плане исполнения?
- Ерунда, - сказала я вслух, и оглянулась. Никто вроде не услышал меня в общем шуме кофейни.
И, правда, ерунда. Потому, что в нашей повседневности все равно ничто не стоит на месте,
все стремиться в лучшее, будущее, новое. Если ты вышел из сквера, где приятно погулял,
это не значит, что туда не прилетят другие птицы спеть не менее хорошую песню, чем ты
слышал. Пока ты топаешь домой, свернув в переулок, на главной улице все так же бурлит
жизнь, и все, что желаешь, так или иначе будет стремиться к осуществлению, даже, если тебя
нет рядом. Главное отождествить себя с мечтой, позволить чуду поверить в тебя.

Мир в моей доме вернулся в лето в тот же день после вернисажа.
А несколько дней спустя, зайдя за вдохновением в магазин для художников,
я столкнулась с Белкой.
- Где ты была?! Звоню тебе, звоню, не отвечаешь – возмутилась Белка. – Хотела на вернисаж
  тебя пригласить.
- Как где??? Мы же виделись с тобой недавно… на вернисаже. Сашик новую картину показывал.
- Ты хуже, чем мой муж, - резюмировала Белка. – Фантазии опережают события. Но понятно,
  когда художник заранее видит свою картину нарисованной да еще и висящей на выставке,
  и живет одной ногой в мастерской, второй в параллельной реальности. А ты-то что плетешь?
- Ммм, так, ничего. Тоже предчувствие картины, нарисованной и висящей.
- Или предчувствие другой реальности, - разглядывая что-то в витрине, протянула Белка.
- Это ты верно подметила. Только в эту реальность меня недавно как щенка ткнули мордочкой.
  Прямо в желтое…
- Короче, завтра в пять на Якиманке. Не опаздывай, - убегая, приказала Белка.
- Не заставлю себя ждать.
Милая  улыбка и легкий вздох завершили мой ответ. И точно знаю, что эти слова
прозвучали во всех моих реальностях, настоящих и будущих. Как обещание.

№ 60

Осенняя встреча
Лана Невская 2
После недолгого моросящего дождя  все скамейки в парке намокли, и присесть было некуда.
День был неплохой, тучи наползли неожиданно, и этот мелкий дождик  вполне мог испортить мне  прогулку, если бы…
 
Я смотрела под ноги, чтобы не наступить в грязь или лужу, когда среди лесных звуков мое ухо уловило человеческую речь. Говорили двое: мужчина и женщина. Я не видела их, но чем дальше  шла,  тем слышнее  становились  голоса. Это была мирная беседа, неторопливая, с паузами и тихим смехом.
Говорил,  в основном, мужчина. Женский голос вклинивался изредка и ненадолго, слышался смех, и мужской голос  продолжал что-то рассказывать, но слов разобрать было нельзя.
Я никогда не отличалась особым любопытством к чужим разговорам, но эта пара чем-то заинтересовала меня, и я продолжала идти по дорожке, не сворачивая, в надежде, что она меня выведет к скрытому от меня дуэту.
Так и случилось. Через 2-3 десятка шагов показалась небольшая полянка с резной деревянной беседкой в центре и несколькими лавочками по периметру. Тут же были детские качели,  турник и маленькая песочница – то есть детская площадка в миниатюре.
В беседке, в пол-оборота  ко мне, сидела пожилая пара. Оба аккуратно одеты. Седые волнистые волосы женщины были  уложены с той легкой небрежностью, которая выдает руку мастера, светлое легкое пальто дополнял неярких тонов шарф,  изящно   раскинувшийся у нее на плече.   Мужчина был в  куртке и темных брюках. Начищенные  ботинки сияли даже сквозь прутья беседки.
Я тихонько прошла к одной из скамеек, стараясь не попасться им на глаза, достала  полиэтиленовый пакет, положила его на сырую скамейку и тихонько села. Взглянула на часы: времени до окончания занятий внучки было еще больше часа, поэтому я могла посидеть здесь и понаблюдать за этой парой. Уж больно необычно в наше время видеть пожилых людей, не затурканных жизнью, а  каких-то светлых, радостных, одухотворенных что ли?
Лицо мужчины было в тени, а женщину я рассмотрела хорошо. Ей было далеко за шестьдесят, но она выглядела достаточно молодо. Может быть, присутствие этого мужчины заставило ее подтянуться, выпрямиться и придало такую гордую осанку ее аккуратной головке? Макияж был минимальный, по возрасту, а особую прелесть ее лицу придавали сияющие глаза и легкое возбуждение от встречи.
То, что это не семейная пара, почему-то не вызывало у меня сомнений.
Даже не задумалась – почему. Ну,  как-то не принято у нас выглядеть вот такой счастливой на прогулке с собственным мужем.
В это время мужчина взял ее руку и с чувством поцеловал. Она вспыхнула, засмущалась, хотела отнять руку, но он не отпускал, а нежно погладил ее, заглянул женщине в глаза и тихо произнес:
- Какое счастье, что ты тогда дождалась меня! Ведь все могло сложиться совсем не так, вернее – совсем никак!
         Женщина  светло улыбнулась и ответила:
- Куда бы я делась  от такого бравого летчика? Везде бы нашел!         «Мне сверху видно все – ты так и знай!». Правильно?
- Так-то оно так, да только одно дело - бегать, искать и возвращать насильно, а совсем другое – возвращаться туда, где тебя любят и ждут! 
Разве я не прав?
- Прав, конечно, прав! Как и всегда! – и она потрепала его по волосам каким-то материнским жестом.
- Вот то-то и оно-то! – сказал мужчина, а у меня защемило сердце от услышанного словосочетания. Так всегда говорил мой отец,  когда очередной  политический или философский спор с мамой заканчивался в его пользу.. Говорил в шутку, но с серьезным видом, а в глазах сверкали смешинки.

Как давно это было!
Уже почти 13 лет нет папы, и 9 – мамы…
Я никак  не могу привыкнуть,  что это  -  навсегда! Когда прихожу в их квартиру,  где сейчас живет дочь с семьей, и нажимаю кнопку звонка, то не могу отделаться от мысли, что сейчас дверь откроет мама, и из квартиры запахнет пирогами и еще чем-нибудь вкусненьким:
- Как хорошо, что ты пришла! Как раз к обеду! – скажет мама и поспешит на кухню накрывать на стол.  А папа выйдет из комнаты с газетой, поможет мне раздеться и произнесет:
- Ну, как дела?  Проходи, рассказывай! А почему одна? Где свое семейство потеряла?
И я буду подробно рассказывать, куда разбежалось семейство…
Эти воспоминания оторвали меня от наблюдения за парой. А они, видимо, замерзли от сырости и прохладного ветра – начало ноября все-таки, встали и собрались уходить. Мужчина бережно поправил шарф на женщине,
собрал  со скамейки газеты, на которых они сидели, взял свою спутницу под руку, и они неторопливо пошли к выходу из парка, не обратив на меня ни малейшего внимания.
Я немного расстроилась, что ничего не успела узнать об этой паре, но мысли мои опять переключились на личные воспоминания:
- И зачем мне влезать в чужую жизнь и завидовать их отношениям, когда у меня перед глазами всю жизнь был пример моих родителей!
Они прожили в любви и согласии  52 года, а это, согласитесь, срок!
.

Они познакомились на танцах, в небольшом городке восточной Германии, где мама заканчивала выпускной класс средней школы и жила c родителями. А папа служил там после окончания Киевского высшего военного  училища.
Весь вечер они провели вместе и договорились встретиться здесь же в следующую субботу. Но в назначенное время мамин кавалер не появился, а пришел его друг и передал маме записку от папы, а на словах сказал:
- Ты только не волнуйся! Все будет хорошо! Он тебя любит,  скоро вернется и сам все объяснит!
Хорошенькое дело – не волнуйся! Как только тебе говорят такую фразу, то сердце сразу бросается в пятки, а на его месте образуется холодная пустота, и ты медленно начинаешь терять сознание.
 Правда, до таких ужастиков дело не дошло, слишком мало они еще были знакомы, но папина записка ее заинтриговала .Он писал, что по личным делам ему необходимо уехать на родину дней на 7-10, а потом он вернется, и все будет хорошо! Только дождись меня!!! – стояло в конце.               
Вряд ли нормальный человек будет после такой записки все 10 дней спокойно  жить в твердой уверенности, что все будет хорошо.
Тайну этой поездки мама хранила вплоть до папиной смерти. И узнала я ее совершенно случайно, когда пришлось в военкомате заполнять какую-то анкету или заявление на пенсию – уже не помню. Вот тогда я просто насильно заставила ее рассказать мне все с подробностями, а потом долго пребывала в легком шоке. Но это совершенно отдельная история.

***
         Но мама дождалась его, и дальше – полтора года ежедневной переписки, которую мама аккуратно сложила в несколько корочек от общих тетрадей и бережно хранила все годы их совместной жизни. Это – просто роман в письмах! По числам на письмах и по ответам на вопросы можно понять, что они писали друг другу ежедневно и очень подробно и о прошедшем дне, и о своих чувствах, и об обстановке в стране и своем отношении к происходящему. Сколько любви, патриотизма и гордости за страну было в этих письмах! Это мысли совсем другого поколения, того, которое вынесло на своих плечах Великую Отечественную войну, восстановило  города из руин, и дало возможность нам родиться и прожить основную часть жизни в великой стране без войн и финансовых потрясений!

Когда я пыталась разбирать эти архивы, слезы лились рекой! Выбросить эти  исторические хроники нельзя, а читать – невозможно! Это все равно, что в замочную скважину подглядывать!
Эх! Сюда бы хорошего журналиста, литератора, а, может, и режиссера! Такая вещь могла бы получиться! Просто «Романс о влюбленных»!
Чужому человеку легче читать чужие тайны и исповеди, те слова, которые люди не произносят публично, а берегут и говорят их тому единственному, которому они предназначены. А пока я опять наплакалась, сложила папки в коробку и убрала подальше.  Не могу читать – и все! .
            Через полтора года, 16 декабря 1949 года, состоялась их свадьба, на которой присутствовал весь папин взвод, мамина семья и подруги. Папа привез ей к свадьбе грузовую машину  живых цветов в корзинах.
И это в декабре! Какие они молодые, красивые и счастливые на  фото!

Потом, всю дальнейшую жизнь, живые цветы в нашем доме стояли почти всегда. Когда брат поступил в институт, папа провел с ним разъяснительную беседу и сказал, что теперь он уже достаточно взрослый, получает стипендию, поэтому пусть запомнит и неукоснительно выполняет:  с каждой стипендии, а потом – и с зарплаты,  покупает маме цветы, чтобы традиция не угасла.

***
         Через год в молодой семье появилась я. Папа меня обожал!  Виделись мы не часто:  большее время он проводил на службе или на учениях, но уж если была возможность,  он возился со мной самозабвенно!
          Почти через 8 лет родился мой братик. Папа очень хотел сына. И когда, наконец, счастливое событие случилось, весь огромный двор нашего многоквартирного дома в Новороссийске сразу стал в курсе этого события.
Папа примчался из роддома, встал под балконом моей подружки, где оставил меня на время своего отсутствия, и закричал на весь двор
- Светланка! У нас Юрка родился! Слышишь? Юрка!
Я не помню, чтобы имя было придумано заранее, но раз уж оно было произнесено вслух, его и оставили.
Папа ходил петухом, с гордостью посматривая на местных кумушек на лавочках, которые все, в один голос, прочили ему дочь.
Сколько мы помним, родители никогда не выясняли отношения при нас. Наверное, какие-то трения у них были, как в любой семье, но никогда это не становилось предметом обсуждения с нами, соседями или друзьями.
Любовь и верность, уважение и взаимопонимание – это незыблемые основы нашей семьи. Папины сослуживцы, особенно те, которые знали их давно,  уважительно называли нашу маму «журавушка», видимо, в честь героини одноименного художественного фильма.
  В любое время суток мама была готова встретить гостей, накормить и спать уложить. В доме всегда идеальный порядок. Несмотря на наличие двух детей и тесноту коммунального жилья, мама в любом месте умудрялась в течение недели навести уют просто из ничего:  один чемодан поставит вертикально, на него другой – горизонтально, скатертью красивой накроет, сверху вазу с цветами и приемник поставит, пару фотографий в красивых рамках  - и уже уголок заиграл!
. Игрушек у нас  никогда не было много, но всегда было много книг, которые при переездах к очередному месту службы всегда бережно упаковывались в металлические ящики в первую очередь. А переехали мы всего-то 13раз!
Не каждая женщина выдержит столько переездов, жизнь по съемным квартирам, бесконечные командировки, учения, ночные подъемы и сборы по тревоге, отдаленные гарнизоны, где вокруг тайга и никаких развлечений. Но никогда мы не слышали от нее  жалоб  или недовольства. Когда папа сообщал,  что через неделю ему нужно прибыть к новому месту службы, а через три дня заказан контейнер, -  мама вздыхала, оглядывала свое, совсем недавно свитое гнездо, и говорила:
- Слушаюсь, мой генерал! – и начинала упаковывать вещи.
А через неделю меня уже вели в новую школу, где опять надо было закреплять репутацию отличницы и искать новых подруг. За 10 лет я сменила 6 школ. И когда я уже училась в институте на втором курсе, папе предложили ехать из Москвы в Киев на генеральскую должность, впервые в жизни мама сказала твердое «Нет!».
- Одну ее здесь я не оставлю, а переводиться из Плехановского института в другой, киевский, считаю нецелесообразным! Хватит того, что из школы в школу кузнечиком прыгала. Пусть спокойно доучиться, а там видно будет!
  И папа согласился с ней без скандала и нервотрепки. Видимо, из уважения к маме, понимая и ценя все годы ее безоговорочной солидарности с любым его решением, он пожертвовал своим карьерным ростом и мужскими амбициями ради семьи,  ради любимой женщины!

Вот так мы с мамой "зарубили" папину генеральскую карьеру, но он ни разу не упрекнул нас за это. Что ни делается – все к лучшему!

            Вместо Киева папу через некоторое время отправили опять в Германию. Я уже окончила институт, вышла замуж, дочка пошла в первый класс. Брат тоже женился. Поэтому детей, то есть нас с братом, уже можно было оставить без присмотра и уехать спокойно.
               В Германии родители проехали и прошли по всем памятным для них местам, нашли танцплощадку, где впервые встретились, свою первую  общую квартиру, роддом,  где я появилась на свет в самую длинную ночь в году. Они нашли даже приметно изогнутое дерево около озера, где много лет назад мама сфотографировала папу в лейтенантской форме. И в этот раз она сфотографировала его около этого же дерева и в той же позе. Очень интересные снимки получились.
Родители очень хотели, чтобы я приехала к ним и сама увидела свою «малую родину»,  но шли 80-е годы, я работала на оборонном предприятии, и в ОВИРе со мной даже разговаривать не стали!
Эта поездка еще больше сблизила родителей. Они наслаждались обществом друг друга. Общие воспоминания, спокойная жизнь вдвоем без детей и проблем – это то, что нужно пожилым людям в период «молодости старости» или той самой «золотой осени», о которой так красиво пишут в книжках.
Потом наступила перестройка, которая разрушила все идеалы, лишила старшее поколение жизненных и материальных перспектив, растоптала все, чего они достигли и чем гордились. Потеряв многое, родители выстояли благодаря своей любви, семье, поддержке близких и друзей.. И не столько материальной (папа работал почти до последних дней, пока серьезно не заболел), сколько моральной. Для их поколения это было гораздо важнее!

  Когда заболел папа, мама ухаживала за ним как за ребенком. И молила только об одном:
- Пусть лежит, не ходит, с ложечки кормить буду, только бы жил!
Он старался, сколько мог, но рак пока неизлечим! 
24-го февраля, после Дня Советской армии, в 11 часов вечера папы не стало…
Когда погибает один лебедь из пары, - другой долго не живет.
Через год у мамы случился инсульт. Год мы вытягивали ее из этого состояния. Казалось, ей стало намного лучше, мы уже стали выходить с ней гулять без ходунков, но в какой-то момент, задумчиво глядя в окно после очередной прогулки, она сказала:
- Наверное, мне пора к папе! – и на глазах у нее выступили слезы.
Значит,  она крепилась, сколько могла, старалась нас не расстраивать, а сама все время рвалась к папе.
Через полгода она умерла. Совершенно неожиданно и тихо. У меня на руках и в присутствии «Скорой».
          Так закончилась их ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ.

И тут я вспомнила об этой пожилой паре в беседке. Может,  их любовь  тоже имеет  какую-то свою, особую историю?  И только потому, что она его когда-то дождалась, как моя мама отца,  этой осенью они также счастливы и влюблены, как и много лет назад?
  Нет! Я была неправа! Скорее всего - это были муж и жена. Они были очень похожи на моих родителей. Ведь только рядом с папой у мамы так сияли глаза и появлялась теплая загадочная улыбка Моны Лизы.
  Как бы я хотела, чтобы мы с мужем, гуляя по парку, вызывали завистливые взгляды молодежи:
- Надо же! Уже в преклонном возрасте, а смотрят друг на друга, как будто только поженились!
            Пусть старость  станет для нас той «золотой осенью», о которой так красиво пишут в книжках…

№ 61

Бабуля
Лана Невская 2
Мы гуляли на этой  детской площадке с детьми и внуками уже года три.  все давно  перезнакомились и подружились. Сложились возрастные коллективы – по возрасту детей.  Нам было совсем  не скучно гулять  на улице положенные для прогулки 2-3 часа, а летом – и больше. Обычно к весне в наш коллектив  вливались  2—3 новичка, подросших за зиму до  «ходячего» состояния и автоматически попадали  в свою возрастную группу,  а сопровождающее его лицо – мама, бабушка или няня – примыкали  к нам.

Этой весной, уже где-то в начале мая, на площадке появилась симпатичная бабушка лет 65-ти, интеллигентного вида и очень обаятельная.
Ее звали Ольга Николаевна, а ее трехлетнего подопечного – Егорка.
Егорка был очаровательным карапузом, с пухлыми щечками и большими синими глазенками, удивленно смотревшими на этот мир. Его интересовало все на свете, он задавал кучу вопросов, и Ольга Николаевна честно пыталась на них ответить.
Малыш уже достаточно внятно разговаривал,  и его голосок постоянно  раздавался на площадке:
- Бабуля-а-а!- с ударением на последнем  слоге, с растяжкой, кричал Егорка.  - Иди сюда!
Ольга Николаевна подходила к нему и спокойно спрашивала:
- Что тебе, Егорка?
- А куда этот  муравей  побежал? К маме?
- Нет, Егорушка! Он на работу побежал.
- Как мама?
- Почти как мама, только он работает в другом месте.
- А где он работает?
И дальше шла бесконечная череда вопросов, на  которые Ольга Николаевна долго и терпеливо отвечала, пока запас вопросов у Егорки временно  не иссякал.Но через три минуты  что-то  интересное опять попадалось Егорке на глаза, и на площадке снова раздавалось призывное:
- Бабуля-а-а!

Ни у кого из нас и сомнения не возникало, что Егорка – внук Ольги Николаевны.
Скоро все разъехались на дачи, и встретились мы все на площадке уже глубокой осенью, в последних числах сентября.  Стоял чудесный, теплый день, один из лучших сентябрьских дней . Мы оживленно обменивались впечатлениями о прошедшем лете, хвалились урожаем, любовались  подросшими за лето детьми,  молодежь рассказывала о своих экзотических загранпоездках, и за общим оживлением не заметили, что  нет Ольги   Николаевны, не слышно  задорного голоса Егорки:
- Бабуля-а-а!
Никто не знал, почему их нет, но решили, что они просто еще не вернулись из отпуска, -  и успокоились.  Но Ольга Николаевна не появилась ни через неделю, ни через две, ни через месяц.  Никто не знал, где она живет – мы собирались все из разных домов за неимением хороших площадок рядом со своими домами.
В конце октября мы гуляли  с мужем по парку и любовались разноцветным осенним убранством деревьев и кустарников. Трава еще вовсю зеленела, и на ее фоне особенно эффектно смотрелись  только что опавшие разноцветные резные листья клена, темно-зеленые с коричневой оборкой дубовые листья, крупные лапы каштана вперемежку с  его коричневыми глянцевыми плодами  и светло коричневыми в шапочках желудями.
Парк в эти дни был необыкновенно красив, и мы даже пожалели, что внучка в выходные осталась с родителями, а они вряд ли пойдут гулять, скорее займутся уроками, домашними делами или отправятся по магазинам. И не увидит она эту красоту!  Конечно, я могу пойти с ней сюда и в будний день, но такой погоды уже может не быть, да и листья на ветру очень быстро облетают, меняют свой цвет и исчезают под метлой дворников.
Солнце  временами  пряталось за облака, но потом опять выглядывало и чуть-чуть грело землю и нас, словно расставалось с нами до весны. Его лучи мягко скользили по роскошному разноцветью и по нашим лицам, а мы улыбались от удовольствия. Мы прощались с летом, хотя давно уже была осень, но не мокрая, а золотая!
Пора было возвращаться домой. Мы свернули с боковой аллеи на центральную,  и потихоньку двинулись к дому. О чем-то оживленно разговаривая, мы не заметили, что навстречу нам молодой мужчина катит инвалидную коляску. Я автоматически посторонилась, чтобы пропустить их, но взглянула на сидевшую в ней женщину и невольно вскрикнула:
- Ольга Николаевна! Что с Вами?
Она ничего не ответила, только слабо улыбнулась и взглядом показала на свои ноги.
Я вопросительно посмотрела на мужчину и попросила его сказать, что случилось с Ольгой Николаевной.  Мы все ждали ее с Егоркой на нашей площадке, а она, оказывается, в таком состоянии.
- Это Ваши знакомые? – уточнил мужчина.
Ольга Николаевна кивнула.
Тогда мужчина почти шепотом сказал:
- Ольга Николаевна спасла жизнь моему Егорке. Я не могу оставить ее в таком состоянии одну. И буду бороться за ее здоровье, как только смогу!
От этой фразы у меня мурашки поползли по коже. Я не знала, что сказать. А мужчина, как я поняла – отец Егорки, продолжал:
- Моя жена погибла в автокатастрофе – опрокинулся экскурсионный автобус в Риге, когда Егорке было чуть больше двух лет. Ольга Николаевна – наша соседка, стала для Егорки и мамой, и бабушкой, и няней и помощницей по хозяйству.
Несколько лет назад она похоронила мужа и жила одна. Когда случилась беда, я не знал,  как жить. Она взяла к себе Егорку , дала мне время прийти в себя, начать работать, и заботилась о Егорке, как о родном.
  В сентябре  мы все втроем собрались пойти в цирк. Стояли на автобусной остановке, автобуса что-то долго не было, мы разговаривали, Егорка был возбужден предстоящей поездкой и задавал бесконечные вопросы, как вдруг, в долю секунды. Ольга Николаевна резким движением отбрасывает  Егорку в сторону, а на остановку на всей скорости влетает огромный внедорожник и сбивает  насмерть двух женщин и калечит Ольгу Николаевну. Эта пьяная сволочь даже не смогла вылезти из машины. Он отделался парой синяков на морде, а людей отправил на тот свет или сделал инвалидами!  Убил бы эту скотину, да полиция не дала!   Да и Егорка был так напуган, что не до этого гада мне было!

Чувствовалось, что воспоминания об этой ужасной трагедии еще очень свежи в его памяти.  Голос у него дрожал, а пальцы  невольно сжимались в кулаки.
  -  Если бы не она – погиб бы  Егорка! Тогда и мне  на этом свете делать было бы нечего! – продолжал мужчина. – Но у Егорки оказался только синяк на коленке и стресс от испуга. Сейчас уже все хорошо,и малыш ходит в садик.
- Месяц назад Ольге Николаевне сделали вторую операцию на позвоночнике, обещали,  что ходить будет. Не бегать. конечно. Но с палочкой – будет. Когда переломы на ногах заживут…
Он посмотрел на нее, словно ожидая подтверждения своих  слов. Она улыбнулась и медленно, хриплым голосом произнесла:
- Я постараюсь…
Мы не стали больше задерживать Ольгу Николаевну и ее спутника. Слишком тяжелы были для них все эти воспоминания. Я пожелала ей скорейшего выздоровления и возвращения в наш дружный коллектив бабушек. Но она опять только слабо улыбнулась, и они поехали дальше, а я стояла  и не могла сдвинуться с места,  пока муж настойчиво не потянул меня за руку.
Мы еще долго обсуждали с ним эту неожиданную встречу, а я ругала себя за то. что так и не спросила, где они живут. Может, помочь чем-то смогла бы?
Вот тебе и золотая осень, и красоты природы!
А у кого-то  теперь - вечная зима!
Но , может, весна еще наступит, и мы увидим Егорку с бабушкой на детской площадке. И опять будет разноситься его звонкий голосок:
- Бабуля-а-а! Иди ко мне!

№ 62

Гостиница
Лана Карпинская

Путешествовать  по Белоруссии Полина и Вера  начали давно.  Каждый год они посещали достопримечательности своей страны, поражаясь красоте, богатой роскоши лесов, маленькими уютными городами и деревушками с добрыми людьми.
    Женщины познакомились десять лет назад, когда  Вера работала предпринимателем на рынке «Динамо». Подруга относилась к тому типу женщин, которых видно издалека. Природа одарила женщину ростом и правильной красотой. Изогнутые, словно нарисованные художником черные брови, синие глаза, роскошные кудри. На всё хотелось смотреть бесконечно и любоваться. И всю эту красоту дополнял интеллигентный  характер и прекрасная семья. Они с мужем настолько подходили друг другу, что невольно понимаешь, что есть оно – бабье счастье, только не всем дано. Судьба благоволила Полине, которая была счастлива, и свела двух женщин, ставшими подругами. Родилась она в Пинске  и,  не прожив ни месяца в городе, уехала с гарнизоном отца в столицу. Но об этом можно написать в следующем рассказе, а сейчас наши героини отправились в путешествие на свою родину.
Решив совместно оплатить все расходы на бензин, они  поехали в маленький провинциальный городок. Каждый год они отправлялись в путешествие осенью, которая радовала обилием красок и была любимой порой года наших путешественников, познающих свою страну. 
Вы наблюдали когда - нибудь за небом, из окна машины, которая мчится по трассе? Как оно меняется? Как оно разговаривает с вами? Как облака флиртуют с вами, вырисовывая разные фигуры, напоминающие животных или мифических героев? Конечно, если вы не за рулем. Вероника сидела рядом с Полиной, которая вела машину, а муж и дочь на заднем сиденье слушали музыку.
Облака меняли свой сюжет, словно картины художников в галерее. То они были перьевые, то кучевые, а то вырисовывалась гладь голубого бесконечно манящего неба. Полина немного нервничала пока выезжали из шумного города, успокоившись, включила любимую музыку, и все мирно стали наблюдать по сторонам. 
Осень в Белоруссии особенная. Она самая красивая и ароматная. После душного лета дышалось, словно в небе включили огромный кондиционер. Поля и овраги менялись окраской, рассказывая, что на них растет. Деревья, выставив напоказ прически, рассказывали свои секреты и приглашали полюбоваться.   
Наконец, они съехали с трассы. Пейзаж резко изменил параметры и колорит. Узкая дорога разрезала густую гладь леса, который шептал на ухо свои легенды, охранял покой природы, радовавшей  величием и красотой.   
Лес был очень близко. Хотелось его потрогать, походить по густому мху, подышать и надышаться, чтоб запомнить надолго аромат, напоминающий детство, спокойствие и безответственность, которыми оно наполнено.   Подъезжая к городу, пошел небольшой дождь, не испортивший путешественникам настроение. Они подъезжали  к месту, где родились - к Пинску.
 Компания остановилась у магазина купить продуктов.
– У вас есть бородинский или нарочанский хлеб, - спросила Полина у продавца.
– Нам такие сорта не завозят. Рекомендую попробовать изделия местного хлебозавода, - отчеканила  продавец.
Делать нечего. Купили местный хлеб, который оказался довольно вкусный и свежий. Ассортимент в магазине желал лучшего, но это не пугало, а даже обрадовало.
 – Меньше денег можно потратить, - сказала Вера.
Поколесив по тихому городу, зашли в костел и музей, походили по булыжной мостовой и, уставшие, направились в гостиницу, расположенную на берегу небольшой реки Пины, с прекрасным видом, рестораном, казино и стоянкой для авто. Пустой холл гостиницы говорил, что здесь никого не ждут. Путешественники расположились на больших кожаных диванах. Громкий голос и шум привлек персонал, и откуда-то появилась женщина лет пятидесяти в униформе с бейджиком администратора. Из четырех человек выстроилась очередь вдоль окна регистрации. 
Взрослым выдали бланки и визитки гостиницы. Вероника протянула хозяйке заведения паспорт и деньги и, получив сдачу, удивилась. Вместо тысячи рублей она получила похожую купюру только другого достоинства.  Женщина, оформляющая приезжих, немного нервничала и суетилась. Наконец, она протянула паспорт и ключи от номера.
 – Вам еще что- то?
Вера не уходила, она слышала, что ей, что-то шепчет сзади подруга и, не отвлекаясь на шепот, протянула деньги администратору.
– Вы мне даете много.
 Администраторша, покрывшаяся пунцовыми пятнами, стала искать очки и, одев их, испугалась.
 – Ой, спасибо, спасибо! Совсем стала плохо видеть, а к очкам никак не привыкну.
Тут она еще больше разнервничалась. 
Процедура оформления закончилась. Компания пошла заселяться. В коридорах никого не было. Создавалось впечатление, что они одни в большом девятиэтажном здании гостиницы. Время – остановилось. Ковровые дорожки, лежавшие на паркете, если это можно было назвать паркетом, видели виды многих десятилетий прошлого века. Раритетные вазы и столы с диванами могли бы занять место в музее. Номера были такого размера, что с трудом понимаешь, как можно было строить такие помещения. Телевизор из тех моделей, которые покупали бабушки наших героинь, но в рабочем состоянии с одной местной программой. Кровати, какие стояли в пионерских лагерях. В номерах было по два стула, небольшой столик и душ. Вера расположилась одна, семья подруги должна была ютиться на двух кроватях втроём. Неожиданно для всех появилась администраторша с чистым бельём и предложила девочке спать с Верой в одном номере, на той кровати, которая оставалась пустой.
Все обрадовались.
 – Она нас отблагодарила, за возвращенные деньги, - сказала Полина. 
Оставив вещи, компания пошла, гулять по городку. Захотелось посмотреть достопримечательности, узнать, как изменился город за много лет и посетить один из ресторанов. Пасмурная погода не омрачила настроения и не остановила приятелей. Набережная, на которую отправились путешественники, встретила гостей не ухоженностью и стариной. Всё напоминало о молодости, и времени проведенном в родном городе. Она часто прогуливалась здесь с детской колясочкой, где проходили народные гулянья, городские праздники и свидания молодых людей. На другой стороне реки через мост собирались компании и парочки. Дышалось легко и спокойно, воздух пьянил и укачивал своей чистотой. Не думалось ни о столице, ни о работе, ни о проблемах. Хотелось отдохнуть, посидеть, согреться. 
Первый ресторан, называемый  «Белый  парус» встретил их шумной музыкой, и вывеской «Мест нет». Второй, третий, четвертый и пятый – встретили компанию тем же. Город не хотел кормить путешественников. Столовые были закрыты, бары полны народу, а в кофе – «спецобслуживание».
 – Кризис на дворе, а город гудит, шумит и тратит заработанные деньги, – сказала Вера.
 – Что будем делать? – спросила Полина.
 – Будем звонить в гостиницу.
Надежды никакой не было, что в городе есть места в нынешнюю субботу в увеселительных заведениях.
 – Здравствуйте, вас беспокоят ваши постояльцы из столицы, которые сегодня к вам заселились. Не могли бы вы узнать, есть ли места в ресторане в вашей гостинице? – спросила Вероника.
 – Мест, конечно, нет, но я попробую для вас что – нибудь изобрести, - любезно ответила женщина.
 – Сделай добро человеку, он тебе трижды ответит, тем же, – сказала Вера.
Появилась надежда, что они смогут поужинать. Не хотелось жевать бутерброды всухомятку в номерах.
 Поднявшись по красивой изогнутой лестнице в ресторан, компания удивилась. Современный интерьер и модная мебель были маленьким оазисом цивилизации в огромном неприглядном заведении. Играла приятная музыка. Приезжих любезно расположили за свободный столик.
 – Нас предупредили о вашем приеме, - сказал официант.
 Настроение резко изменилось. Как мало нужно для счастья? А цены в меню оказались волшебно низкие, и компания решила покутить. Заказали фирменные блюда, водочку, закусочку, десерт для ребенка и даже песню, чтоб порадовать себя и окружающих. Блюда оказались вкусными и изысканными.
 – Делай добро и тебе оно вернётся, - засыпая, шептала Вероника.
 Свежий воздух провинции, прогулка и масса впечатлений оставили приятные впечатления. Не важно, что они жили не в пятизвездочном отеле, а важно, что в Белоруссии спокойные и приветливые люди, которые на добро отвечают добром. Умеют работать и отдыхать, дружить и любить. Родной город, в котором давно не были женщины, принял радушно. Хотелось вернуться еще раз и вспомнить молодость и друзей.