Большой брат Мади Кан

глава из книги-travelog "На твоём языке"

"У черных есть чувство ритма, у белых — чувство вины."
Борис Гребенщиков

Названия на выбор:
Сенегальский джазмен
Большой брат Мади Кан
On va bosser ensemble

Карта местности:
Париж. Чёрный Квартал. Пригород коммунистов.

Словарик героев:
On va bosser ensemble (Он ва босэ ансамбль) – Будем вкалывать вместе
Bosser – вкалывать, напряжённо работать (фр. Сленг)
Je bosse (жё бос) – я вкалываю
Beof (бёф) – вечеринка, музыкальный джем (фр. Сленг)
RER (эр ё эр) – скоростная электричка, курсирующая по Парижу и пригородам
Droguer (драгэ) – кадрить (фр. cленг)
Последнее танго – речь о фильме Бернардо Бертолуччи «Последнее танго в Париже»
Canaldanse (канальданс) – парижская студия современных танцев в здании старой фабрики с яркими граффити на стенах
КИ – контактная импровизация, разновидность современного танца
Ivry-sur-Seine - Иври-на-Сене, парижский пригород, где улица Мольера пересекает улицу Ленина
Монпарнас – парижский район на левом берегу Сены, известный бретонскими кварталами, так как здесь же находится вокзал по направлению Бретань (северо-западный регион Франции)
Колокасьон  (Collocation) – принцип сожительства, весьма популярный в Париже, когда компания друзей снимает дом в пригороде, в самом городе официально доступного недорогого жилья нет

Вопрос к читателю:
О чём бы вы захотели написать стихи, сидя ночью в парижском подвальчике, наполненном джазовой импровизацией случайно встретившихся там музыкантов?

Саундтрек:
Take Off With Us - Sandahl Bergman & Chorus (из фильма All That Jazz)

Худой негр в два метра ростом играет джаз на табуретке под свой же догорающий окурок. Взирая на меня исподлобья:
- Понимаешь, как это происходит?
Мышь! Юрк, проскользнула через раковину за деревянную мебель без краски. Мади Кан, сенегальский джазмен, работает в ночном Париже за стойкой в отеле, до рассвета встречая туристов. И хочет, чтобы я научилась ладить с гитарным арпеджио, как и он сам. Мади снял новую пыльную комнату в подъезде общества «Друзей Эдит Пиаф». Прямо напротив цветные стёкла - африканский бар его сотоварищей. Чёрные парни с толстыми дредами,  живая музыка. Часто здесь распевают кое-что от души две сестры из Росси. Пронзительно тянут  свои англоязычные синглы - будто перебрал в баре, и раздвоилась Уитни Хьюстон. Лёгкая волна дрожи прощупывает от затылка вниз по рубашке. Начинаешь постукивать монеткой о скоро пустеющий нестойкий бокал. Пухленькая милашка, француженка-пианистка, похоже, знает тут каждого. В круг примерзающих с сигаретами у входа музыкантов, обнимая её за плечи,  вливается парень с акцентом. Ростом с Мади Кана, только раза в три шире, что ли боксёр. Флейтист. Русский парень с Мехмата МГУ. Народ не вмещается в баре и балагурит вокруг под лёгкий морозец. Мади прибирает меня себе подмышку, знакомя с друзьями. Я почти достаю до плеча его чёрного войлочного пальто. – Je ne te drogue pas, ah? Ты не думай, что я тебя кадрю, а? Ты не думай, партизанка! – подмигивает он и целует в макушку. Мади Кан и его джаз – настоящие братья. Он делает дело. И видит, как мне сумрачно в грустном Париже. Хотя грусть тоже бывает красивой. Ты только тверди: «жё бос, жё бос». После работы, то есть под утро, он пишет: «приезжай со своей гитарой:  «On va bosser ensemble». А потом: «Опять тебя не было в городе. Ты всё пропустила. В комнате собралось человек 50. Сидели здесь, на полу, на столе, на подоконнике. Каждый с музыкой. Все поют. До утра и все вместе. Как в Сенегале, а!» 
Вокруг разбросана пара бутылок из-под коньяка. А так, никаких беспорядков.
Джаз – истинно парижская тема. Куда более парижская, чем последнее танго. Джаз играют повсюду. И каждый день. В маленьких барах и тёмных подвальчиках. Ресторанах и клубах. Каждый понедельник до двух ночи варятся звуки в подземной «пещере» на улице Риволи. В понедельник под вечер я еду в «Канальданс» на джем  по КИ – «контакт импровизасьон», как это звучит по-французски. А потом вместе с венгерским приятелем Эрно, мы плавно, ближе к полуночи, перемещаемся в сторону Риволи. В пещерке установлены фортепиано и ударники. Контрабасы и саксофоны народ доставляет с собой. Эрно садится за клавиши, не зная никого из присутствующих. Саксофонист подхватывает тему. А я запасаюсь бокалом белого вина и пишу на французском белые стихи о сумасшествии. Вспоминая Сартра с Симоной и всю честную компанию. Потом кто-то из музыкантов просит меня зачитать. Это единственная вещь, которой я стесняюсь в Париже. И скромно протягиваю скомканную тетрадь. Те в ответ молча строят мне глазки. И, если что, поправляют ошибки.
Мади любит мою синюю гитару с острым плечиком. Я тоже. Только металлические струны жестковаты для джаза. Мади объясняет, где находятся 4 ключевые ноты ми на грифе и заряжает гамму. – Не надо думать. Просто повторяй эти упражнения каждый день целый месяц. И сможешь исполнить любую импровизацию. Та-та-тиии-та-та-тааа… Вверх-вниз, в разнобой.
Из соседней комнаты доносятся прерывистые вздохи. 5 минут назад туда удалился сенегальский подросток, помощник по бару. В полном одиночестве. Ух-фух, вздохи постепенно нарастают и мгновенно прекращаются. Накаченный вспотевший сосед выползает оттуда без майки. Здоровается со мной за руку, наполняя стакан водой из-под крана. – Ну вот, сегодня 80 раз отжался. Ещё до сотни наберу – и хватит на первое время.
- А что меня в Сенегале должно держать? Смотри! Красотка? – показывает Мади улыбающуюся на фотоснимке кудряшку лет восьми, отодвигая чашку эспрессо в глубине тёмного кафе. – Она умерла. И мама её – раньше ещё. Я сам по себе. Я играю. В Сенегале все играют. На улицах вместе. На гитарах и барабанах. Плохо тебе? Играй. Мне 34. Я что? Доработаю месяц в этом ужасном отеле и уеду к своим чёрным друзьям. У нас все играют. Музыка повсюду. После работы.
Мади – кладезь французского сленга. Для расшифровки его смс-ок нужен личный криптограф. Впервые мы встретились на домашнем бёфе у приятеля-аргентинца в коммунистическом пригороде Ivry-sur-Seine, где улица Мольера пересекает улицу Ленина. Один из миров Мади. Звуки и люди в преломлении звуков. Молодёжь живёт в огромном доме – бывшем заводе. Весь дом – гостиная с кухней в углу. Внутри по бокам нависают два каменных домика с уютными занавесками в клетку. Подняться можно по маленькой лестничке с цветными ступенями. Гномы. В одном из домиков я ночевала, поджав ноги, когда опоздала на поезд до города. Кроватка дюймовочки, кукольное окошко, потолок, не дающий выпрямиться во весь рост. В другом кукольном доме живёт коротышка Офели. Её парень в два раза выше, и по ночам они складываются в невообразимый конструктор. Когда гости засиживаются, она показательно высовывается из окна, как кукушка в часах, и зовёт его спать. Офели можно понять. Она выживает одна в этом фееричном борделе с тремя месье французского склада. Франко-аргентинцем Нивом, который переплюнет любое радио своей скоростной болтовнёй. И с франко-турком Давидом (в народе Даду), театрально курящим одну за другой сигареты и бросающим глубокомысленные взгляды на приезжающих незнакомок. Пол весь стеклянный, и сквозь него видна ещё одна комната, пустая с красным ковром. Подвальная гостиная ведёт в звуконепроницаемую комнату Даду. Нив играет аргентинские мелодии на маленькой мексиканской гитаре. И спит под нависающим домиком-спальней среди своих дудок в обнимку с ударной установкой. Бесспорнейший театр. Постановочная атмосфера, с добродушным позёрством и лёгким кокетством. Человек 20 гостей разных национальностей. Типичный воскресный вечер. Хотя обычно Нив жалуется, что в пригород мало кто доезжает. Пригород – 40 минут на RER до центра города. Венгерские девушки созывают всех за длинный деревянный стол и тащат кастрюли  спагетти. Все теснятся, но в итоге помещаются и расхватывают тарелки. Кто-то предлагает взяться за руки и петь протяжный звук, напоминающий «оуммм». Он продолжается пару минут. Мади Кан усаживает с собой за стол гитару, и затягивает «Redemption song». Все поют с ним. Герой-любовник в светлой шляпе, соблазнительно зажигавший за ударной установкой, притягивает к себе худенькую тихую девочку на вид лет шестнадцати, всё время сновавшую с огромным фотоаппаратом. Оказавшись во главе стола, они демонстрируют романтический поцелуй. В какой-то миг в доме появляются суровые люди в образе родителей. И заносят спящего на плече ребёнка в домик дюймовочки, попросив петь потише. Это хозяева дома, у которых вся честнАя компания его арендует по принципу колокасьон. 
Я весь вечер молчу, наблюдая за персонажами этого мира в уюте несвойственной Парижу коммуны чудаковатых творцов. Большая редкость. Большой город, где каждый застревает в себе.
- Мы совсем не пообщались на вечеринке у Нива, - пишет Мади, раздобыв мою почту. – Давай как-то пересечёмся помузицировать. Ты не подумай только, что я тебя кадрю, а? И не молчи больше так! Партизанка!
Большой брат, сенегальский джазмен. Большой брат - Мади Кан.

2012