Водоросли

Водоросли.
Предисловие
Вокруг только синее безбрежное море. Солёный вкус во рту. Опустишься вниз, а там сплошное спокойствие, тишина, которая сводит с ума. Безмятежность, которую нарушают только водоросли, колыхающиеся водоросли. Вода заполняет пустоту, воздушную пустоту, проникает в легкие, кровь. Волосы превращаются в водоросли, становятся зелёного цвета. И я опускаюсь, опускаюсь в водоросли. Я ложусь на их мягкое покрывало. Надо мной только прозрачная как стекло вода. Её мощь огромна и невидима. И я опускаюсь всё ниже и ниже. Вот я исчезаю, и меня уже нет. Остались только водоросли, только безмятежные водоросли…
***
Миновал первый курс, была уже середина июля и начались летние каникулы. Но мне было не до этого. Как всегда: нехватка денег и бесконечный тоталитарный режим матери снова подвигли Андрея на поиски приключений. Гришка, ставший мне хорошим приятелем, пригласил в так называемую экспедицию. И я, как начинающий биолог, не мог отказаться от этого. Парни договорились встретиться в одном условном месте. Я прихватил палатку и провиант. У него же в распоряжении была надувная лодка «Нырок», которая ждала их на месте. Эта экспедиция началась сразу после города, задолго до того городка, где при загадочных обстоятельствах исчезла Марина. Они направились на треску.
В местах, где воды моря разливаются, образуя заводи, целую цепь, с выброшенными на берег кучами зелёных водорослей. На больших картах эти безлюдные места окрашены бледно-голубым цветом, который как бы блекнет, удаляясь от берега. В том месте небольшая река впадала в мере, неся с собой кучу листвы и веток. Встречалась с бурными волнами и на этом месте происходила постоянная борьба.
В прилив весь берег, этот песок, галька, пачки водорослей затоплены, но в обычное время оторванные нити разносятся по ветру, колышутся, подставляя солнцу свои толомы разных цветов, и непрестанно колеблющийся берег поразительно красив. Эти водоросли, так и не становятся большими растениями. У них не было перспектив на существование, они небольшие, это - скромный пучок мягких, округленных очертаний, чей слабый остов отвечает на легчайшее касание ветра, словно трава, и все они вместе непрерывно колышутся, отчего может показаться, что поросшее ими побережье движется сама по себе, будто живое. Ветер гонит по ней волны - листвы, не воды, - и она похожа на бурное зеленое море. Собственно говоря, такая чарующая пора начинается вскоре после какого-нибудь урагана или шторма, когда весь берег усыпан зеленью.
Они добрались до нужного места, разбили палатку, надули лодку и спустили её на воду. Сегодня море было спокойным, не было ни единого барашка или волнения.
Ребята доплыли до нужно места  и закинули удочки. В то самое утро, когда небо еще только алело перед рассветом, парни быстро проскользнули сквозь спящую пелену утреннего тумана, застилающем море.
 А часа через два она стала клубом дыма на фоне голубых холмов, где раскинулся сосновый лес. Позавтракали они  дома, то есть в общаге и сразу же принялись за дело.
Скорость их судна была километров десять в час, и они быстро углубились в море. Подул небольшой бриз и мутные воды начали кидать их лодку из стороны в сторону, пробкой крутили в водоворотах, пока холмы не исчезли из виду. Лодка, словно добрый конь, пронеслась под серой стеною и задела в воде цепи водорослей, оторвавшихся от морского дна, резко свернула влево и, вся в желтой пене, просто врезалась в дикий край бурых островков.
Изменилось все сразу, внезапно, их удочки запутались в их зеленых щупальцах и вдруг, без предупреждения, явили только открытое море. Берег пропал из виду. Они влетели, как на крыльях, в пустынные места и меньше чем за полчаса оказались там, где не было ни лодок, ни рыбачьих хижин, ни красных крыш того городка, который остался позади - словом, не было даже признака цивилизации.
Полдень миновал недавно, однако они уже устали от беспрерывного, сильного ветра и Григорий принялся грести обратно.
– Смотри, вон остров, ей богу остров – закричал Гриша.
А Андрей тут же вспомнил про тот день, когда увидел Марину. Он вспомнил про ту жёлтую полоску, которая была вдалеке. Сейчас именно это и была она.
– Давай, налегай на весла, греби, греби быстрее – кричал Григорий.
Но пристать обратно к берегу было нелегко – море, то кидало нас к берегу, то относила обратно; парень сильно сжимали весла  руками, пытались преодолеть это.
Но они преодолели это, прежде чем ветер, ударив сбоку, загнал нас в маленькую заводь и ребята, в облаке брызг, втянули на берег нос нашего суденышка. Потом парни полежали, смеясь и отдуваясь, на жарком желтом песке, под раскаленным солнцем, безоблачным небом. Огромное воинство выброшенных водорослей укрывало нас от ветра; они плясали вокруг них, сверкая каплями воды и шурша так громко, словно аплодировали нашему успеху.
–  Ну и денёк сегодня! - сказал Андрей другу, припомнив весь их путь из дома.
Думал он о долгом былом пути и о том, как далеко еще до того места, где он впервые повстречал Марину, и, наконец, о том, как повезло ему со спутником, его другом, Гришкой.
Они уже не в первый раз путешествовали вместе, но сегодня это море сразу поразила их тем, какое оно живое. Потом, уже ночью, лежа в палатке, они слышали, как оно поет песню луне, по-особому присвистывая, - говорят, это от того, что по дну катятся камешки, гонимые очень быстрым течением.
Солнце еще не село, до темноты оставалось часа два. Его друг сразу уснул на прогретом песке, Андрей пошел осматривать местность. Берег тянулся далеко; собственно, это была песчаная полоска, возвышающаяся фута на два-три над уровнем моря.
Он постоял на берегу несколько минут, глядя, как малохитовые воды, громко ревя, налетают на берег, словно хотят его унести, и разбиваются на две пенистые струи. Песок ходил ходуном, вздрагивала земля, водоросли метались на ветру, и казалось, что берег  движется. Словно стоя на холме, лицом к вершине, он видел мили на две, как несется ко мне волна, белая от пены, то и дело взлетающей к солнцу.
Остальная часть берега так заросла кустами, что гулять было нелегко, но он обошел его из конца в конец. На другой, восточной стрелке из-за перемены света море казалась темным и лютым. Пелена водорослей колыхалась на волнах. Мелькали самые гребни волн, гонимые ветром. Он подумал, что они, будто огромная губка, всасывают воду.
Что ни говори, зрелище было поразительное, и, стоя в этом одиноком, пустынном месте, долго и жадно любуясь дикой красотой, он с удивлением ощутил, что в самых глубинах души рождается незваное, необъяснимое и беспокойное чувство. То самое чувство, которое зародилось у него в комнате Марины перед её таинственным исчезновением.
Наверное, море в ненастье всегда внушает тревогу. Он понимал, что к утру картина может измениться, чистых мест больше не будет, их заполнят кучи огромных бурых и зелёных травяных великанов; неудержимый, грохочущий поток будил благоговейный ужас; однако беспокойство мое лежало глубже, чем удивление и страх. Он чувствовал, что оно связано с нашим полным ничтожеством перед разгулявшимися стихиями. Связано это было и с взволнованным морем - словом, подступало неприятное ощущение, что они ненароком раздразнили могучие и грубые силы. Именно здесь они вели друг с другом великанью игру, и зрелище это будило фантазию.
Конечно, откровения природы всегда впечатляют, он это знал по опыту. Горы внушают трепет, океаны - ужас, тайна огромных лесов околдовывает нас.
А вот эти сплошные нити выброшенных водорослей вызывали другое чувство. Что-то исходило от них, томило сердце, будило благоговение, но как бы и смутный ужас. Кущи вокруг него становились все темнее, они сердито и вкрадчиво двигались на ветру, и в нём рождалось странное неприятное ощущение, что они вторглись в чужой мир, мы тут чужие, незваные, нежеланные, и нам, быть может, грозит большая опасность.
Они нашли небольшую впадину на берегу, там они и поставили палатку. Кольцо из кустов боярышника немного преграждало путь ветру.
–  Ну что это за лагерь! - проворчал Гришка, когда палатка, наконец, встала как следует. –  Нет камней, мало хвороста... Уберёмся отсюда пораньше, а? На этом песке ничего толком не устроишь.
Потом они отправились собирать хворост, чтобы хватило до ночи. Берег они прочесали со всей тщательностью; они повсюду крошились, море с плеском и рокотом уносила большие куски зелени.
–  Берег стал куда меньше, - сказал наблюдательный Гришка. – Долго он не продержится. Подтащим-ка лодку к самой палатке и приготовимся уйти по первому знаку. Я буду спать не раздеваясь.
Шел он немного позади, кусты скрывали его.
–  Что ж это? – Андрей услышал его встревоженный голос.
Парень подбежал к нему по кромке песка. Он глядел на воду и куда-то указывал.
– Да это мертвое тело! – вскрикнул он. – Ты посмотри!
Что-то кувыркалось на пенистых волнах, несущихся мимо, то исчезало, то выныривало, футах в двадцати от берега; когда же поравнялось с нами, перевернулось и посмотрело прямо на них. В странных желтоватых глазах отразилось солнце, они сверкнули - и загадочное существо, нырнув под воду, исчезло с быстротой молнии.
– Нерпа! - закричали парни разом и громко смеясь.
Намного дальше она вынырнула снова, мелькнула и сверкнула на солнце черной влажной спинкой.
Они собрались нести к палатке их дрова, но случилось еще одно происшествие. На сей раз это вправду был человек, больше того - человек в лодке. Такое нечасто увидишь в такую погоду.
То ли косые лучи, то ли отблески дивно освещенных вод, то ли еще что мешало мне толком увидеть летящее чудо. Кажется, это была моторная лодка, в ней был человек, и лодка с безумной скоростью неслась мимо берега. Смотрел человек на них, но расстояние и свет не давали нам разобрать, чего он хочет. Андрею показалось, что он делает какие-то знаки, долетел и голос: кричал человек сердито, но из-за ветра они не услышали слов.
– Да он перекрестился! - воскликнул парень.
– Вроде ты прав, - сказал его друг, глядя из-под руки на исчезающее видение.
Пропало оно как-то сразу, растворилось в ивах там, где солнце обратило их в алую стену несказанной красоты. К тому же поднимался туман.
– Что же он тут делает в такую погоду, да еще вечером? - тихо спросил Андрей. – Куда плывет в такой час, почему кричит, почему перекрестился? Как ты думаешь, он хотел нас о чем-то предупредить?
– Увидел дым от трубок и решил, что мы духи, - засмеялся его спутник. Они тут верят во всякую ерунду. Помнишь, продавщицу в магазинчике городка. Она говорила, чтобы мы не оставались на берегу, потому что эти места принадлежат каким-то неземным существам? Наверное, здешние жители верят в фей, а то и в бесов. Наш рыбак никогда не видел людей на этих берегах, – прибавил он погодя, вот и перепугался.
Тон его, не убедил Андрея, да и сам мой приятель как-то изменился.
Дальше беседа не пошла, они вернулись к костру, друг мой вообще не любил романтических разговоров. Андрей даже обрадовался, что у него нет воображения; ему стало уютней и спокойней рядом с таким надежным, земным человеком. И впрямь, он грёб лодку не хуже индейца, проносясь над водоворотами. Да Андрей никогда не видел, чтобы человек так правил лодкой. Он был прекрасным спутником в опасных путешествиях, истинной опорой. Я взглянул на его сильное лицо, на тёмные кудрявые волосы, на охапку дров вдвое больше моей и почувствовал облегчение.
– А вода-то поднимается, – сказал он, словно следуя какой-то мысли, и, переведя дыхание, бросил охапку на песок. – Если так пойдет, берег весь будет под водой.
– Хорошо бы ветер улегся, - сказал Андрей. - А вода, Бог с ней!..
Моря они не боялись, сняться могли минут за десять, прилив нам даже нравился – течение быстрей, и нет коварных отмелей, нередко грозивших проткнуть дно лодки.
Против их ожиданий ветер с закатом не утих. Он вроде бы стал сильнее во мраке, тряс кусты, как солому, ревел над головой. Иногда раздавался странный звук, словно стреляли из винтовки. Ему казалось, что такие звуки издает Земля, двигаясь сквозь космос.
Небо, однако, было чистым, вскоре после ужина на западе взошла луна, и осветило море дневным светом.
Они лежали у огня, на песке, курили, слушали ночные звуки и мирно, радостно говорили о пройденном пути и о своих планах. Костра хватало, чтобы видеть друг друга; искры, словно фейерверк, летали над головой.
Говорили они, заметил Андрей, о давних стоянках и событиях, происходивших в Университете или о чем-нибудь другом, тоже далеком, только не о нынешнем, словно молча условились не обсуждать того, что происходит. Они не помянули ни единым словом ни нерпу, ни рыбака, хотя, казалось бы, могли толковать об этих происшествиях весь вечер.
Одиночество этих мест пропитало их до костей, тишина казалась естественной, голоса их – слишком громкими, не совсем реальными; он ощущал, что надо бы перейти на шепот, что человеческий голос, всегда нелепый в реве стихий, уже не очень уместен, словно они в храме, где следует говорить потише. И, кроме того, это опасно.
– Чем займешься на втором курсе?
– Не знаю ещё. А ты?
– А я скорей всего брошу этот университет. Работать пойду, так что скорей всего мы последнее лето проводим.
– Работать, а куда?
– Да есть на примете одна фирма. Окна изготавливает. Если что, можешь со мной.
– А как же армия?
– А что армия? И в армию пойду.
Андрей усмехнулся.
Одинокий берег, весь в водорослях, под ударами ветра, среди несущихся вод, внушал им обоим какой-то суеверный ужас: нетронутый людьми, почти не известный людям, лежал он в лунном свете, и чудилось, что здесь проходит граница иного, чуждого мира, где обитают только водоросли да души утопленников. А они дерзнули сюда ворваться, что там - использовать остров для себя! Наконец, в последний раз он поднялся, чтобы идти за дровами.
– Видимо, Марина и попала в это запределье, раз её так и не нашли. Растворилась в этом пространстве, а водоросли медленно поглотили её, перенеся в неведомый человеку мир – размышлял Андрей.
– Когда это все прогорит, - твердо сказал он, – лягу спать.
Над головой резко закричала ночная птица; Андрей чуть не упал – вода отломила кусок берега, он с всплеском рухнул в воду, а парень еле успел отскочить. Припомнив, как друг его говорил, что утром надо уйти, он согласился с ним - и, удивленно обернувшись, увидел его самого. За шумом ветра и воды он не заметил, что Григорий подошел вплотную.
– Тебя очень долго не было, - крикнул он сквозь ветер. – Я думал, что-то случилось.
Голос его и взгляд сказали ему больше, чем слова; он мигом понял, почему его друг тут. Чары этих мест проникли и в его душу.
– Вода все поднимается, - продолжал он, указывая на волны, сверкавшие в лунном свете. - А ветер просто ужасный.
Он все говорил одно и то же, но на самом деле то был крик одиночества, мольба о помощи, потому Андрея и тронули эти обыденные фразы.
– Хорошо, – закричал Андрей в ответ, – хорошо хоть палатка прикрыта, она продержится.
– Хорошо, если уйдем без беды! - отозвался друг.
Они вернулись к костру и разожгли его напоследок, пошевелив угли ногой. Потом еще раз огляделись. Если бы не ветер, жара была бы тяжкой. Андрей об этом сказал, а его друг, помню, удивил его своим ответом: лучше какая угодно жара, все же июль, чем этот "чертов ураган".
Все было готово к ночи. Лодка лежала у палатки, оба желтых весла – на ней, мешок с едой висел на дереве, чистые тарелки они убрали подальше от кострища, засыпали его для верности песком и легли. Брезентовую полу они не опустили; Андрей видел ветки, звезды и лунный свет. Водоросли метались, ветер гулко ударял в их утлые стены, и тут пришел сон, окутав нас легкой пеленой забвения.
***
– Андрей плыви ко мне – внезапно раздалось у него за спиной.
Это была Марина. Она подобно нерпе кувыркалась в бушующих водах, а сам парень тоже был в воде. Она скользили по волнам под лучами садящегося шара. И тут оказалось, что парню трудно дышать. Он опускается, опускается под воду, а рука девушки продолжает тянуть его за собой. Её волосы подобно водорослям опутывают его тело, и он уже не может пошевелиться.
***
Внезапно он понял, что не спит и смотрит на небо со своего песчаного матраса. Он посмотрел на часы и увидел в лунном свете, что полночь миновала, начались новые сутки.
– Значит, проспал я часа два.
 Спутник его лежал рядом; ветер выл, как прежде; что-то кольнуло у него в сердце.
Быстро присев, Андрей выглянул наружу. Водоросли метались на ветру, но их приют, их зеленый домик был в безопасности: не встречая препятствий, ветер проносился над ним. Беспокойство его, однако, не проходило. Он тихо вылез из палатки посмотреть, не случилось ли чего с вещами. Двигался он очень осторожно, чтобы не разбудить друга, но странное возбуждение овладело им.
На полпути он заметил, что у шевелящихся крон деревьев какие-то другие очертания. Он присел и вгляделся. Вопреки всякой вероятности перед ним и немного повыше виднелись зыбкие фигуры, и ветви, колыхались на ветру, словно бы очерчивали их.
Мало-помалу он разглядел, что фигуры эти - в самых кронах деревьев. Большие, бронзового цвета, они двигались сами по себе, независимо от деревьев. Тут же он понял, что они, ненамного больше человека, но что-то ему подсказало, что перед ним не люди. Андрей был уверен, что дело не в движении веток и света. Они шевелились сами, они поднимались и струились от земли к небу и мгновенно исчезали, достигнув тьмы. Мало того, они переплетались друг с другом, образуя какой-то столп; тела, ноги, руки сливались и разъединялись, и получался извилистый поток, закручивающийся спиралью, содрогающийся и трепещущий на ветру. Текучие, обнаженные, они проходили сквозь кусты, меж листьев и живой колонной устремлялись ввысь.
Страха он не чувствовал, им овладело небывалое, благоговейное удивление. Казалось, он видит олицетворенные силы стихий, обитающие в этом древнем месте. Вторжение парней растревожило их.
– Это мы нарушили покой – подумал Андрей.
В памяти роились легенды о духах и богах места, которых признавали и почитали во все века. Но прежде чем он подыскал мало-мальски годное объяснение, что-то побудило его двинуться дальше. Он выполз на песок и встал. Босые ступни ощутили неостывший жар; рев моря ударил в уши. Песок и море были реальны, он убедился, что чувства ему не изменили. Однако фигуры по-прежнему струились к небу, тихо и величаво, мягкой и могучей спиралью, от самого вида которой рождалось глубокое, истинное благоговение. Он чувствовал, что надо упасть и молиться им, просто молиться.
Быть может, он бы так и сделал, но порыв ветра налетел на него с такой силой, что он покачнулся и с трудом устоял на ногах.
– Сон, если это был сон, и меня бы унесло, как Элли в «Волшебнике изумрудного города» – подумал он.
Во всяком случае, теперь он видел иначе. Фигуры не исчезли, они поднимались к небу из самого сердца тьмы, но разум, наконец, вступил в свои права. Это - субъективное ощущение, думал он. Лунный свет и ветки вместе проецируют такие фигуры на экран воображения, а он почему-то проецирует их обратно, вот они и кажутся объективными. Да, конечно, все так; он пал жертвой очень интересной галлюцинации. Набравшись храбрости, он двинулся дальше по песку.
Темный поток долго струился к небу и был реален в той мере, какою поверяют реальность едва ли не все люди. Потом внезапно исчез. С ним исчезло и удивление, а страх холодной лавиной обрушился вновь. Внезапно он понял сокровенную силу этих одиноких мест. Его затрясло. Испуганным, почти обезумевшим взглядом он тщетно искал, как уйти, не нашел, увидел, что не может ничего, тихо вполз в палатку, опустил лоскут ткани, служивший дверцей, чтобы не видеть воды в лунном свете, и укрылся с головой, чтобы не слышать ветра.
Снаружи что-то стучало, вернее - постукивало, непрерывно и мелко. Перестук этот, без сомнения, начался давно, и он услышал его сквозь сон. Андрей совсем не спал, словно сна и не бывало. Он беспокойно присел; мне казалось, что он дышит с трудом и что-то давит на него. Ночь была жаркая, но он дрожал от холода. Да, что-то навалилось на палатку, что-то сжимало ее и с боков.
– Ветер? А может, дождь, или упавшие листья, или брызги с реки, собравшиеся в тяжкие капли?
Он быстро перебрал в уме добрый десяток предположений. И вдруг он понял:
– Ветка дерева, ее свалил ветер.
 Он поднял тот край, который служил им дверью, и выбежал, крича своему другу, чтобы он последовал за ним.
Но, выпрямившись, он увидел, что никакой ветки нет. Не было и дождя; не было и капель с реки; мало того - никто к ним не приближался.
Его спутник не шевельнулся, когда я его окликнул, да и незачем было его будить. Андрей, осторожно и тщательно огляделся, подмечая все:  лодку; желтые весла (их было два, тут я уверен); мешок с провизией, запасной фонарь (они висели на дереве); и наконец –  повсюду, везде, сплошь – комки водорослей. Птица вскричала поутру, дикие утки длинной цепью шумно летели вдаль в предутренних сумерках. Сухой и колкий песок вился на ветру у его босых ступней.
Он обошел палатку, заглянул в кусты, поглядел на другой берег, и глубокая, смутная печаль снова накатила на него.
Он огляделся кругом и едва не вскрикнул. Прежние страхи показались мне просто глупыми.
Все было не таким, как прежде. Кусты! Они оказались намного ближе к палатке. То есть совсем близко, вплотную.
Беззвучно подползая по песку, неслышно, неспешно и мягко, водоросли достигли за ночь нашего жилища. Ветер ли гнал их, сами ли они ползли? Он вспомнил мелкий перестук, тяжесть на палатке, тяжесть на сердце, из-за которой проснулся, и едва устоял на ветру, на зыбком песке, словно дерево в бурю.
Его спутник, судя по всему, крепко спал, и это его обрадовало.
– Когда займется день, я смогу убедить себя, что все это - наваждение, ночные выдумки, плоды возбужденной фантазии.
Ничто не побеспокоило его, и он заснул почти сразу, бесконечно измотанный, но не утративший страха, что почувствую на сердце мерзкую тяжесть.
Солнце стояло высоко, когда его спутник пробудил меня от тяжкого сна и сообщил, что каша готова, пора купаться. В палатку сочился приятный запах поджаренного бекона.
– Вода все поднимается, – сказал Григорий. –  Берег всё меньше.
– Дрова еще есть? – сонно спросил Андрей.
– И дрова, и берег кончатся завтра, одновременно, – засмеялся он. – До тех пор хватит.
Андрей нырнул в воду с самой стрелки берега, который и впрямь уменьшился за ночь. Купание взбодрило его, былые страхи вымылись, испарились. Солнце сверкало, он не видел ни единого облачка, но ветер не утихал.
Вдруг Андрей понял слова своего друга.
– Он решил остаться, он не спешит! "До тех пор хватит...", до утра, значит. Другими словами, мы пробудем на острове еще одну ночь. –  удивился Андрей – Вчера он говорил иначе. Почему же он передумал, что случилось?
Пока они завтракали, от берега отрывало целые куски. Со вчерашнего вечера его спутник как-то странно изменился: то ли он волновался, то ли смущался, то ли что-то подозревал. Некогда, тревожась, Андрей знал одно: Гришка испуган!
Съел он очень мало, почти не курил. Разложив рядом карту, изучил отметки на ней.
– Лучше бы нам поскорее уйти, - сказал Андрей и с неприятным удивлением услышал:
– Лучше-то лучше, если пустят.
– Кто? - как можно бесстрастней спросил Андрей. - Стихии?
– Силы этого жуткого места, - ответил он, глядя на карту. – Если есть на свете боги, это они.
– Только стихии бессмертны, - откликнулся Андрей с самым естественным смехом, но спутник его, Гриша, серьезно взглянул на него сквозь дым костра и проговорил:
– Нам очень повезет, если мы уйдем невредимыми.
Именно этого  и боялся Андрей, но никак не мог задать прямой вопрос. Как собираешься вырвать зуб - ничего не поделаешь, а надо, но откладываешь, медлишь...
– А что такое случилось? - наконец спросил парень.
– Ну, - спокойно ответил Григорий, - во-первых, нет одного весла.
– Нет весла! - повторил он в испуге, потому что мы правили им как рулем, а плыть без руля по морю... - Как же так...
– И лодку нашу кто-то пробил – прибавил он, и голос его дрогнул.
Спутник мой встал и повел его к лодке. Она лежала на прежнем месте, между костром и палаткой, так же, как недавно, ночью, только половина её была сдута.
– Только одно, - сказал друг, наклоняясь, чтобы его поднять. – А вот и дыра в днище.
Андрей чуть не признался, что несколько часов назад ясно видел два весла, но передумал и подошел поближе.
В самом дне лодки зияла ровная дыра, словно кто-то аккуратно вынул полоску брезента, или острый камень пропорол лодку во всю длину.
– Хотели приготовить жертву к закланию... нет, две жертвы, - сказал Гриша, наклонившись и ощупав трещину.
– Когда я совсем не знаю, что делать, я свищу – засвистал он, не замечая его слов.
– Ночью ее не было – сказал он, выпрямился и посмотрел куда-то, не на Андрея.
– Это мы и пропороли, когда втаскивали на берег, – сказал Гришка, перестав на минуту свистеть. – Камни такие острые...
И умолк, ибо он, повернувшись, взглянул мне прямо в глаза. Андрей и сам прекрасно знал, что говорит чушь. Начнем с того, что камней здесь вообще нет.
–  Понятно!.. –  констатировал он и скрылся в кустах.
Оглядевшись кругом, он впервые заметил в песке глубокие вмятины, побольше и поменьше, одни – как чайная чашка, другие – как чаша. Конечно, маленькие кратеры выдул ветер, тот же самый, что поднял и бросил в воду весло. Одного не мог он сделать – дыра в лодке, хотя лодку и впрямь могло пропороть камнем. Он осмотрел берег, что не пошло на пользу этой гипотезе, но за нее ухватилась та убывающая часть сознания, которая именуется "разумом". Андрей хотел непременно все объяснить, как хочет объяснить мироздание – пусть глупо, пусть нелепо – тот, кто стремится жить по правде и подолгу. Тогда ему казалось, что сравнение это очень точное.
Не теряя ни минуты, Андрей поставил на огонь чайник. В самом лучшем случае лодка была бы готова только завтра. Его друг помогал ему, и Андрей со всей небрежностью обратил его внимание на следы.
–  Да, - сказал он, - знаю. Они по всему берегу. Ну, их-то ты объяснишь?
–  Ветер, - сразу откликнулся Андрей.
Григорий не ответил, они поработали молча. Андрей тихонько следил за ним, и, видимо, он - за Андреем. Григорий долго молчал, потом заговорил так быстро, словно ему хотелось поскорее от чего-то избавиться. Он не сказал спутнику о тех фантазиях, которые приходили к нему ночью, пока Андрея не было. Фантазии эротического плана. Ему виделась девушка, сосем голая, похожая на русалку. Она забрела к нему в палатку, пока он был один. Такого Григорий не испытывал давно, по крайней мере месяц. Когда бросил свою Светку из третьей общаги. Однако как всё внезапно началось, так всё и закончилось…
–  Странная штука... ну, со вчерашней нерпой – ответил он.
Андрей ждал совсем другого и удивленно взглянул на него. Он уже понял, кто расправился с лодкой, только не хотел говорить.
– Как ты считаешь, это и вправду нерпа?
– Господи, а что же еще? Русалка, Ундина…
– Понимаешь, я первый ее увидел, и она... она сперва была куда больше...
– Солнце садилось сзади, - предположил Андрей.
Он секунду-другую глядел на парня, не видя его, словно думал о чем-то ином.
– И глаза странные, желтые... - продолжал он как бы про себя.
– Тоже от солнца, - засмеялся Андрей оживленней, чем надо. –  Ты еще станешь гадать, кто тот человек в лодке...
Вдруг Андрей решил не кончать фразы. Он снова вслушивался, подставив ухо ветру, и лицо у него было такое, что Андрей замолчал. Так разговор и оборвался; друг вроде бы не заметил этого, но минут через пять, стоя над лодкой с дымящейся чайником в руке, серьезно взглянул на него.
– Вот именно, - медленно произнес он. – Если хочешь знать, я гадал, кто это там, в лодке. Тогда я подумал, что это не человек. Как-то все быстро появилось, словно вынырнуло из воды...
– О, Господи! - закричал Андрей. - Тут и так странностей хватает! Чего еще выдумывать? Лодка как лодка, человек как человек, плыли они по течению, очень быстро. И нерпа как нерпа, не дури!
Он все так же серьезно глядел на Андрея, не обижаясь, не отвечая, и я набрался храбрости.
– Да и вообще, - продолжал Андрей, - не выдумывай ты, ради Бога. Ничего нет, только море и этот чертов ветер.
– Дурак, - отвечал он приглушенно и тихо. - Нет, какой дурак! Именно так и рассуждают все жертвы. Как будто ты сам не понимаешь!.. – презрительно, но и покорно проговорил он. – Лучше сиди потише, сохраняй разум. Не обманывай себя, не старайся, хуже будет, когда придется увидеть все, как есть.
– Ничего у меня не вышло, я не знал, что сказать, он был прав, а я был дурак - не он, я – подумал Андрей.
 Тогда он легко обгонял его, а Андрей, вероятно, обижался, что отстаёт, что не так чувствителен к необычному и не видит, что творится под самым его носом. По-видимому, он знал всё с самого начала. Но тогда Андрей просто не понял, что он такое говорит о жертве и почему именно они на что-то обречены. С этих минут Андрей перестал притворяться, однако с этих же минут страх мой умножился.
– А вот в одном ты прав, - все-таки прибавил он, –  лучше нам об этом не говорить, мало того, не думать, ведь мысль выражается в словах, слова - в событиях.
Засветло они прикрыли лодку непромокаемым чехлом, а наше единственное весло мой спутник крепко привязал к кусту, чтобы и его не украл ветер. С пяти часов Андрей стряпал обед – сегодня была его очередь - и в котелке, где остался толстый слой жира, он тушил картошку с луком, положив туда для вкуса немножко бекона и черного хлеба. Получилось очень вкусно. Еще он сварил с сахаром сливы и сделал настоящий чай, у них было к нему печенье. Рядом, под рукой, лежала куча хвороста, ветер утих, работа его не утомляла. Товарищ мой лениво глядел на все это, чистил трубку, давал ненужные советы –  что же делать человеку, когда он не дежурит. Утром и днем он был тих, спокоен, чинил нашу лодку, укреплял палатку. Они больше не говорили о неприятном.
Рагу начинало кипеть, когда Андрей услышал, что Гриша зовет его с берега. Я и не заметил, как он ушел; он сейчас же побежал к нему.
– Иди-ка сюда, – говорил он, держа ладонь у самого уха. - Послушай и посуди, что тут такое. И, глядя на парня с любопытством, прибавил:
– Теперь слышишь?
Они стояли и слушали. Сперва, он различал только гулкий голос воды и шипение пены. Водоросли застыли и затихли. Потом до Андрея стал доноситься слабый звук, странный звук, вроде далекого гонга. Казалось, он плывет к ним во тьме от дальних водорослей, через волны. Прерывистый - но не колокол и не гудок парохода. Парень ни с чем не мог сравнить его, кроме огромного гонга, звенящего где-то в небе, непрестанно повторяя приглушенную и гулкую ноту, мелодичную и сладостную. Сердце у него забилось.
– Я весь день это слышу, - сказал его спутник.
– Когда ты спал, звенело повсюду, по всему острову. Я искал и гадал, но никак не мог найти, откуда эти звуки. То они были наверху, то внизу, под водой. А раза два звенело внутри, во мне самом, понимаешь... не снаружи, а словно бы в другом измерении.
Андрей растерялся. Ему все не удавалось отождествить эти звуки с чем бы то ни было знакомым. Они ускользали, приближались, терялись вдалеке. Он не назвал бы их мрачными, скорее они ему нравились, что наподобие пения серен, но должен признать, что они чем-то удручали, и он был бы рад, если бы их не слышал.
– Ветер воет в песчаных воронках, - сказал Андрей, чтобы как-то все объяснить, –  а может, кусты шумят после бури.
– Они идут с моря – отвечал мой друг, пренебрегая моими словами. – Они идут отовсюду. Вроде бы из кустов...
– Ветер утих, –  возразил Андрей. – Водоросли не могут шуметь, правда?
Ответ его испугал  и потому, что он именно его боялся, и потому, что он знал чутьем: так и есть.
– Мы потому и слышим их, что ветер утих –  сказал он. – По-моему, это плачет...
Я отпрянул к костру: судя по запаху, стряпня Андрея была в опасности.
– Иди сюда, нарежь еще хлеба, - позвал он друга, бодро помешивая варево. Трапезы сохраняли им душевное здоровье.
Он медленно подошел к дереву, снял мешок, заглянул в его потаенные глубины и вывалил все, что там было, на полотнище брезента.
– Тут ничего нет! – заорал он, держась за бока.
– Да хлеба! - повторил Андрей.
– Нет. Нет здесь хлеба. Забрали!
Уронив поварешку, Андрей кинулся к брезенту. На нем лежало все, что было в мешке, но хлеба он не увидел. Страх всею тяжестью упал на него, он покачнулся - и расхохотался. Что же еще оставалось делать? Услышав свой смех, он понял, почему смеется его спутник – от отчаяния. Замолчали мы тоже внезапно, оба одновременно.
– Какой же я дурак! - крикнул Андрей, все еще не сдаваясь. - Нет, это непростительно! Я совершенно забыл купить в городке хлеба. Эта женщина все болтала, и я, наверное, оставил на прилавке...
Ужин у них был мрачный, ели они молча, не глядя друг на друга и не подкладывая веток в огонь. Потом они помыли посуду, приготовили все к ночи, закурили. Странный звук, который Андрей сравнил бы с гонгом, почти не умолкал, тишина непрестанно звенела, и тихий звон не распадался на отдельные ноты. Чаще всего звенело над головой, словно крылья рассекали воздух, а вообще-то звук этот был повсюду, он просто обложил нас со всех сторон. Описать его невозможно, он не нашёл подобия приглушенному звону, обволакивающему пустынный край берега и низеньких кустов.
Когда этот "гонг" зазвенел громче обычного, прямо над головой, друг проговорил:
 – Такого звука никто не слышал. Его нельзя описать... разве что так: он нечеловеческий, не ведомый людям.
Страх вновь овладел Андреем. Он словно рождался из древнего ужаса, что глубже самых жутких воспоминаний или фантазий. Они сбились с пути, сбились и забрели туда, где очень опасно, но понять ничего нельзя; туда, где рядом границы какого-то неведомого мира. Завеса между мирами истончилась именно здесь; через это место, как через скважину, глядят на землю неземные невидимые существа. Если они задержатся здесь, их перетащат за эту завесу, лишат того, что мы зовем "нашей жизнью", только не физически, а через разум, через душу. В этом смысле они и станут, как сказал мой спутник, жертвами.
Мелочи свидетельствовали о том же, и сейчас, в тишине, у костра, их нетрудно было заметить. Сам воздух усилил все и странно исказил - нерпа в море, перекрестившийся рыбак, ползущие водоросли утратили свою естественную суть и обрели суть иную, нездешнюю. Изменение это было новым не только для Андрея, но и для них, для всех. Люди еще не знали такого. Поистине они видели другой порядок бытия, неземной в прямом смысле слова.
Загорелое, обветренное лицо друга стало совершенно белым. И все-таки из них двоих он был сильнее.
– Бежать бесполезно, - он высекал слова тоном врача, устанавливающего диагноз. – Лучше сидеть и ждать. Это не физические силы. Те, кто здесь, рядом, махом убьют стадо слонов. Спасение у нас одно – сидеть тихо. Может быть, нас спасет то, что мы ничтожны, незаметны.
В  голове Андрея пронесся рой вопросов, но слов он не нашел.
– Понимаешь, они знают, что мы здесь, - продолжал Гриша, - но не нашли нас, не засекли, как теперь говорят. Вот и пробуют, ищут, как, например, ищем мы, где утечка из газовых труб. Весло, лодка, еда именно это всё и доказывают. Наверное, они чувствуют нас, но не могут разглядеть. А чувствуют они наше сознание. Значит, оно должно быть как можно тише. Надо следить за мыслями, иначе нам конец.
– Ты хочешь сказать "смерть"? - еле выговорил Андрей, холодея от ужаса.
– Нет, куда хуже, - ответил он. – Смерть – это уничтожение, или, если ты веришь, освобождение из плена чувств. Сам ты не меняешься, если тела уже нет. А тут - изменишься, станешь другим, потеряешь себя. Это гораздо страшнее смерти, тебя даже не уничтожат. Мы по случайности разместились в том самом месте, где их мир соседствует с нашим, завеса тут очень тонка, она протерлась... вот они и знают, что мы где-то здесь.
– Кто это знает? - спросил Андрей.
Он забыл о том, о том, что наверху, над головой, что-то звенит, –  он обо всем забыл, кроме ответа, которого ждал и боялся свыше всякой меры.
Ответил Григорий тихо, слегка склонившись над огнем, а лицо его так странно изменилось, что Андрей стал глядеть в землю.
– Всю жизнь, –  сказал он, – я остро чувствовал, что есть другой мир. Не далекий, просто другой. Там все время творится что-то важное, куда-то проносятся страшные существа, и по сравнению с их делами расцвет и упадок наших стран, судьба империй, армий, континентов – прах и пыль. Понимаешь, дела эти связаны с душой напрямую, а не косвенно, не с тем, в чем она себя выражает...
– Наверное, сейчас... – начал Андрей, ибо ему показалось, что он сошел с ума. Однако поток его речи нельзя было остановить. Он говорил:
– Ты думаешь, это духи стихий, а я думал - это боги. Но сейчас скажу - оба мы не правы. И богов, и духов можно понять, они общаются с людьми, связаны с ними в жертве и молитве. А эти существа совершенно чужды людям, и мир их граничит здесь с нашим по чистой случайности.
Все это почему-то было убедительно, но мысль об этом - в тишине, в темноте, на заброшенном пляже - так пугала Андрея, что он вздрогнул.
– Что же ты предлагаешь? - снова начал Андрей.
– Заклание, - продолжал он, - жертва может спасти нас, отвлечь их, пока мы не уйдем, Так бросают волкам собаку. Только... нет, не вижу, каким образом здесь можно принести жертву.
Парень глупо глядел на него. Глаза его жутко светились. Он немного помолчал, потом произнес:
– Конечно, это все водоросли. Водоросли скрывают их, но они нас вынюхивают. Если заметят, что мы боимся, нам конец, мы пропали.
Он спокойно, твердо, просто взглянул на Андрея, что он уже не мог усомниться в его нормальности. Он был совершенно здоров.
– Продержимся эту ночь, - прибавил он, – Тогда сможем уйти незаметно... нет, незамечено.
– Ты действительно думаешь, что жертва... – еще раз начал Андрей.
Странный звук опустился совсем низко, к нашим головам, но замолчал он не от этого.
– Тише! - прошипел его друг, подняв руку, и лицо его было поистине страшным. –  Не называй их. Назовешь - и расколдуешь, имя – это ключ. Единственная надежда – не замечать их, тогда и они нас не заметят.
Он помешал в костре, чтобы тьма не завладела всем. Никогда он  не тосковал по солнцу так отчаянно, как тогда, в жуткой летней ночи.
 – Ты не спал прошлую ночь? - внезапно спросил он.
 – Плохо, и то уже на рассвете, - осторожно ответил Андрей, пытаясь выполнить его наказ, судя по всему, правильный. - Конечно, при таком ветре...
–  Да, да, –  прервал он. –  А другие звуки?
–  Значит, ты их слышал? –  удивился Андрей.
–  Шажки и перестук, - сказал он и, поколебавшись, прибавил: - И тот звук, другой...
– Над палаткой? - уточнил парень. –  Когда на нас что-то навалилось?
Он многозначительно кивнул.
– Как будто мы стали задыхаться... – уточнил Андрей снова.
– Да, в каком-то смысле, – согласился он. – Мне показалось, что воздух потяжелел... страшно потяжелел, вот-вот раздавит.
– А это? - не унимался Андрей, твердо решив вымести все из головы и показывая пальцем вверх, туда, где гудел невидимый гонг, утихая иногда, словно ветер.
– Это их звук, - прошептал его спутник. – Звук их мира. Перегородка очень тонкая, он как-то просачивается. Вслушайся получше, он не сверху, он всюду. Он в этих водорослях. Водоросли и гудят, здесь они знаменуют враждебные нам силы.
Толком не уяснив, что он хочет сказать, Андрей все-таки с ним согласился. Они думали одно и то же, Андрей чувствовал так же, хотя не умел во всем разобраться. Еще мгновение – и он бы проговорился о тех фигурах и ползучих водорослях, но Гриша внезапно приблизил лицо к  нему прямо над костром, и он услышал его шепот. Как спокоен был его спутник, как тверд, как владел собой и событиями! А Андрей-то много лет считал его эмоционально глухим...
– Слушай, – шептал он, – мы должны вести себя как ни в чем не бывало: жить как жили, спать, есть... Притворимся, что мы ничего не чувствуем и не замечаем. Это связано только с сознанием. Чем меньше мы думаем, тем легче уйти. Главное, не думай, мысли сбываются!
– Хорошо – выговорил Андрей, задохнувшись от его слов и от всех этих странностей, – хорошо, постараюсь, только скажи... Скажи мне, что это за дырки в песке, воронки?
– Нет! - крикнул он, забывшись от волнения. – Я не смею, просто не смею выразить это словами. Если ты сам не угадал, и прекрасно, не старайся. Они объяснили мне, а ты делай всё, что можешь, чтобы тебе не объяснили.
Он снова шептал. Ужаса хватало и так, больше бы он не вынес. Разговор закончился, они молча, сосредоточенно курили.
И тут что-то случилось, вроде бы мелочь, но когда нервы очень натянуты, большего и не надо. Андрей стал иначе видеть. Взглянув случайно на свою туфлю.
–  Они лучше всего для лодки.
 Андрей заметил дырочку на носке и вспомнил магазин, продавщицу, которая никак не мог найти нужный размер, другие подробности будничной, но полезной покупки - и тут же вернулся здравый, современный, скучноватый мир, к которому он привык там, дома. Ему представились материны котлеты и борщ, автомобили, полицейские, дюжина других вещей, воплощавших обыденность, быт. Сказалось это сразу, он даже удивился. Чтобы ни послужило причиной, напряжение стало ослабевать.
– Чертов язычник! - заорал он, громко смеясь. - Фантазер! Идиот! Суеверный идоло...
Андрей остановился – страх накатил снова - и попытался погасить самый звук своего голоса, только бы загладить кощунство. Спутник его, конечно, тоже услышал странный вопль над нами, во тьме, и ощутил перепад воздуха, словно что-то к ним приблизилось.
 Загорелое лицо Гриши снова побелело. Он встал, выпрямился, как палка, и посмотрел на меня.
– Теперь, – беспомощно проговорил он, - нам надо уходить, мы не можем оставаться. Говорил он сбивчиво, дико, охваченный ужасом - тем ужасом, которому долго противился и который его настиг.
– В темноте? - вскричал Андрей, трясясь от страха после своей истерической выходки, но все еще соображая лучше, чем он. – Ты с ума сошел! Море бурное, у нас одно весло. Да и вообще, мы только уйдем глубже в их мир! Впереди, на пятьдесят миль, одно море и водоросли, водоросли, водоросли!
Он даже не сел, а рухнул на землю. Природа похожа на калейдоскоп, и теперь наши роли поменялись: распоряжался он. Разум его, кажется, достиг точки, с которой начинается безумие.
– Зачем ты это сделал? - прошептал он в самом искреннем ужасе.
Андрей обошел костер, опустился на колени, взял его руки в свои и посмотрел в испуганные глаза.
 – Разожжем костер, – твердо сказал он, – и ляжем спать. Когда взойдет солнце, как можно быстрее поплывем к городку. А сейчас вспомни свой совет, не думай о страхе!
Его друг молчал, и он понял, что возражать он не станет. Немного легче было и от того, что оба они пошли за хворостом. В темноте они держались вместе, почти касались друг друга, пробираясь вдоль берега, сквозь кусты. Над головой постоянно гудело, но Андрею показалось, что звуки становились тем громче, чем дальше уходили они от костра.
В самой гуще кустарника, где еще оставался хворост, принесенный раньше морем, кто-то схватил его, да так крепко, что Андрей упал на песок. Это был его спутник. Он просто рухнул на него и цеплялся, ища поддержки, коротко и тяжело дышал.
– Смотри! - прошептал он. –  Господи, да посмотри, же! - и Андрей впервые в жизни понял, что такое слезы ужаса. Голос его дрожал от рыданий, а сам он показывал на костер, который был футах в пятидесяти. Андрей посмотрел, и, честное слово, сердце у него, хоть на миг, но остановилось. В смутном полусвете что-то двигалось. Видел он плоховато, словно сквозь марлевый занавес, но различил, что это - не человек и не зверь. Ему показалось, что оно - такой величины, как несколько животных, скажем, две или три лошади, и движется очень медленно. Гриша различил то же самое, но назвал иначе – позже говорил, что видел кучу водорослей, которая колыхалась и клубилась, как дым.
 Андрей видел это сквозь кусты.  Оно спускалось.
– Да смотри ты! Движется сюда! Господи, Господи... - И вскрикнул, словно взвизгнул: – Нашли!
Андрей увидел, что странная штука приближается к нам. Рухнул в кусты. Не выдержав тяжести, они громко хрустнули - на нём лежал еще и его спутник - и они с шевелящейся кучей повалились на песок. Плохо понимая, что же с ними творится, он чувствовал, что невыносимый ужас просто обдирает нервы, крутит их так и сяк. Глаза он зажмурил, в горле стоял комок, сознание как-то расширялось, а потом, почти сразу, он ощутил, что оно уходит, и он сейчас умрёт.
Острая боль пронзила его. Андрей успел подумать, что это его спутник вцепился, падая, но позже он говорил, что боль меня и спасла. Из-за нее он забыл о них, в то самое мгновение, когда они почти нашли их. Он подумал о другом, и они их не поймали. Он же сам потерял сознание, и это спасло его.
Так говорил его друг, а он знал только, что через какое-то время определить его невозможно. Андрей выбирался из сети веток, а Гриша стоял впереди, протягивал ему руку. Растерянно глядя на него, Андрей не знал, что и сказать. Он говорил:
– Я потерял сознание, вот и спасся. Перестал о них думать.
– Ты чуть не сломал мне руку,- откликнулся Андрей. Более связных мыслей у него не было.
– Это спасло тебя! - сказал он. –  Мы их куда-то отогнали. Больше не гудит. Их нет хотя бы сейчас!
Истерический хохот снова накатил на Андрея, а там и на Гришу, мы тряслись от целительного смеха. Стало гораздо легче, они вернулись к костру, подложили хворосту - огонь разгорелся. Тогда они увидели, что палатка упала и лежит кучей на земле.
Они стали ее поднимать, то и дело спотыкаясь.
– Это все воронки, - сказал Гришка, когда палатка уже стояла, а костер освещал несколько ярдов. – Ты смотри, какие они большие!
Вокруг палатки и у костра не было никого, зато были воронки, следы вроде тех, что мы видели, но гораздо глубже и шире - красивые, круглые и такие глубокие, что в них уместилась бы вся  нога, до колена.
Они молчали. Оба они знали, что самое безопасное - уснуть, и легли, забросав огонь песком. Мешок с едой и весло они взяли в палатку, лодку положили так, чтобы касаться ее ногами. Любое движение, самое малое, разбудило бы их.
Андрей твердо решил не засыпать, но так устал и душой, и телом, что сон почти сразу окутал его блаженной пеленой забвения. Помогло этому и то, что спутник его уснул, хотя, поначалу, беспокоился и часто просыпался, чтобы спросить:
–  Слышал ли я... Ворочаясь на пробковом матрасе, –  он говорил, –  что палатка движется, море затопило берег.
 И Андрей выходил, смотрел, успокаивал себя, так что он расслабился, задышал ровнее, потом захрапел, и парень впервые в жизни обрадовался храпу.
Проснулся он потому, что стало трудно дышать. Лицо его покрывала простыня, на ней было еще что-то, и мне показалось, что спутник его перекатился к нему со своего матраса. Окликнув его, он сел и тут же понял, что палатку окружили. Мелкий перестук слышался снова; ночь пропиталась ужасом.
Он опять окликнул друга, погромче, Гриша не ответил, но храпа не было, брезентовая дверца болталась.
– Так нельзя, - подумал Андрей и подполз к ней в темноте, чтобы ее покрепче зашпилить, и только тут понял, что он один, спутник его куда-то делся.
Вылетев из палатки как сумасшедший, он очутился в потоке гулкого звона, который просто хлестал с неба, словно и он обезумел. Гудело так, будто вокруг слетелись тучи невидимых пчел. Воздух стал гуще, ему было трудно дышать.
Заря еще не занялась, но слабый свет поднимался от тонкой белой полоски у горизонта. Ветра не было. Андрей мог разглядеть кусты и море за ними и бледные пятна песка. Бегая по берегу, он прокричал имя друга, орал как нельзя громче какие-то бессвязные слова. Голос тонул с ветром, его заглушало гудение, он умирал в нескольких футах. Андрей кинулся в самую заросль, стал пробиваться, спотыкаясь о корни, царапал лицо о враждебные ветки.
Внезапно он вышел на чистое место и увидел между водой и небом темную фигуру. Друг его стоял одной ногой в воде! Еще секунда - и поток его унесет.
Он бросился на него, обхватил руками, вытащил на песок. Конечно, он боролся изо всех сил, издавая при этом странный звук, похожий на это проклятое гудение, и выкрикивая странные фразы о том, что пойдет туда, к ним, "дорогой воды и ветра". Позже ему не удалось припомнить все, что он кричал, но тогда Андрея просто мутило от ужаса и удивления. Наконец он дотащил его до палатки, где все-таки безопасней, бросил на матрас и, как он ни бился, ни ругался, держал, пока припадок не кончился.
Произошло это очень быстро, он сразу затих, да и звуки резко замолкли - и гул, и перестук. Наверное, это было самым странным из всего, что с ними случилось; друг его открыл глаза, повернул ко мне измученное лицо так, что заря осветила его слабым светом, и сказал как испуганный ребенок:
–  Ну, ты меня спас!.. Все прошло, они нашли вместо нас другую жертву.
Потом откинулся на матрас и заснул буквально тут же, сразу, просто выключился, а храп его был таким здоровым, словно ничего не случилось, и он не предлагал в жертву свою жизнь. Когда солнце разбудило его часа через три (Андрей все это время ждал), было ясно, что он забыл, как чуть не утопился, и я решил не беспокоить его, не спрашивать.
Проснулся он легко, его разбудило солнце, стоявшее в безветренном небе, он сразу вскочил и принялся разводить костер. Они пошли умыться, Андрей насторожился, но он не ступил в воду, только ополоснулся и заметил, что вода очень холодная.
–  Вода спадает, –  сказал он. –  Это хорошо.
–  И гудеть перестало –  откликнулся Андрей. Он посмотрел на него спокойно, своим обычным взглядом. Конечно, он помнил все, кроме своей попытки.
–  Все прошло, - сказал он, –  потому что... И запнулся. Он помнил, что он произнес перед обмороком, и решил узнать все.
–  Потому что они нашли другую жертву? –  подсказал Андрей.
–  Вот именно, - ответил он. - Я в этом так же уверен, как в том... Ну, опасности нет.
Он с любопытством огляделся. Солнечный свет пятнами лежал на песке. Ветра не было. Водоросли неподвижно лежали на берегу. Он медленно встал.
–  Пойдем, –  сказал он.
Они побежали, Гриша - впереди, Андрей - сзади. Он держался у воды, тыкал палкой в песчаные пещерки и бухточки, в крохотные заводи.
–  Вот! - закричал он, наконец. –  Вот. Голос его вернул страхи этих суток, Андрей подбежал к нему. Он указал на то, что лодку уносит в море. Несколько часов назад это место было залито.
– Смотри, - спокойно сказал он. - Вон она, там вдалеке.
Взглянув через его плечо, Андрей увидел её. Спутник его стоял неподвижно, а он поспешил в воду, чтобы догнал наше единственное спасение.
Друг пристально и непонятно посмотрел на него, потом будто кинулся за мной, но вскоре остановился. Течение стало нести его дальше от берега. На полпути его друг остановился и поднял руку, предупреждая об опасности.
Затем Гришка пронзительно вскрикнул.
В то самое мгновение, когда он это сделал, из воды поднялся вверх громкий, гулкий звук. Воздух задрожал, словно мимо пловца пролетели какие-то существа и скрылись, постепенно исчезая в небе. Да, все было точно так, будто они работали, а они их спугнули. Андрея стало переворачивать из стороны в сторону.
– Не бойся, держи мою руку – послышалось где-то из воды.
Это была Марина. Она крепко сжала его руку, и они стали опускаться вниз. Парень закрыл глаза и почувствовал вкус её губ, тот самый, который он чувствовал в тот вечер.
Через секунду-другую Андрей скрылся из виду. Еще через секунду его  унесло на дно.
Его друг кинулся его спасать, но вдруг упал на колени, закрыв руками глаза.
Когда Андрей исчез, оказалось, что он попал в водоворот, которые они оба видели когда-то с берега.
– Их знак... – сказал он. - Их страшный знак! Когда он снова поглядел на воду, она исполнила свою работу, унесла тело, и он уже не мог ни спасти его, ни разглядеть что происходит: оно кувыркалось на волнах, словно нерпа. Григорий ещё не понял, что теперь он остался один. Остров же продолжал разрушаться.
На следующее утро, на берегу.
Взошло солнце, ветер утих, и на пустынном пляже переливались в солнечном свете комки изумрудных нитей.
Старик в сером брезентовом рыбацком костюме весь измазанный рыбьей чешуёй проходил по пустынному морскому пляжу.
– Нана, давай скорей сюда – послышался голос, спугнувший стайку чаек мирно собирающих мидии.
К старику  подбежала девочка.
 – Снова море утопленника вынесло – проворчал он, переворачивая труп палкой.
Это был крепкий юноша с черными волосами, которые девочка убрала с лица. Тело было завёрнуто в пелену зеленых водорослей, словно в саван. Глаза были выпучены, рот раскрыт.
– И что ему не сиделось в такую погоду? Нужно вызвать милицию, пока не собрались купальщики. Не трогай здесь ничего.
Тело Григория осталось лежать на пустынном пляже.
Спустя несколько часов тело Григория отвезли в морг на опознание. На его похоронах тоже шел дождь.
Тот остров в море исчез. Видимо его размыло ураганом. Что произошло на нём, так никто и не узнал. Тело Андрея, так и не обнаружили.