Нужна ли вера учёному?

Я буду говорить не только о вере в Бога: о ней речь пойдёт в конце. А вначале – о вере как таковой. В статье для энциклопедии Брокгауза и Ефрона крупнейший российский философ В.С. Соловьёв дает следующее определение веры: «Признание чего-либо истинным с такою решительностью, которая превышает силу внешних фактических и формально-логических доказательств». Важно, что Соловьёв, человек глубоко религиозный, в качестве примера приводит совсем не веру в Бога: «Например, безусловно верим в существование внешнего мира самого в себе (независимо от его явления для нас), признаём такое его существование безусловной истиной». В этой же статье отмечается фундаментальный характер веры: «Основания веры лежат глубже знаний и мышления, она по отношению к ним есть факт первоначальный, потому и сильнее их».
Здесь часто возникает непонимание: зачем верить в существование мира, это и безо всякой веры ясно. Думающие так невольно подчёркивают важную особенность веры. Если она достаточно глубока, то создаётся впечатление полной ясности, естественности, бесспорности того, во что веришь. Кажется, что эта бесспорность так видна всем, что для неё никакая дополнительная вера не требуется. На деле же эта ясность и есть проявление веры. То же относится и к вере (или неверию) в Бога. Для истинно верующего бытие Божье столь ясно, что и обосновывать его ни к чему; точно так же для настоящего атеиста ни к чему доказывать, что Бога не существует, ему это ясно без всяких доказательств.
Так вот, вопрос стоит так: можно ли учёному профессионально работать, не прибегая к вере для обоснования каких-либо важных моментов этой работы? Представляется, что ответ на этот вопрос однозначен: без веры учёный работать не может. Особенности феномена веры приводят к тому, что он зачастую не осознаёт её наличия и её важности, но все равно: вера лежит в основе его науки и его деятельности.
Во что я должен верить? Первое. Я должен верить, что у мира есть общие законы, изучение которых и составляет суть моей профессии. Доказать существование этих законов невозможно, так же, как невозможно опровергнуть шуточный парадокс Б.Рассела: будем утверждать, что любые предметы, если за ними не следить, мгновенно превращаются в кенгуру, но стоит поглядеть на них (или сфотографировать и т. д.), как они так же мгновенно становятся столами, домами, горами, коровами… Нелепость данного утверждения очевидна, но это очевидность веры, потому что подтвердить её наблюдением нельзя.
Второе, близкое к первому. Я должен верить, что законы природы действительно объективны. Не может быть так, что в моих исследованиях действуют одни законы, а в исследованиях на ту же тему господина NN – другие. Иначе утверждения любого шарлатана о своих великих открытиях были бы неопровержимы.
Третье. Я должен верить, что подавляющее большинство моих предшественников в науке не обманывало меня. Они могли ошибаться, но у них не было сговора с целью исказить истину (как утверждает, например, А.Т. Фоменко в отношении всех предшествующих ему историков). Иначе мне пришлось бы самому повторить все работы физиков, начиная с Г. Галилея, химиков – по крайней мере с К.В. Шееле и т. д.
Четвертое. Мне необходима вера, которую наш выдающийся физик Е.Л. Фейнберг назвал интуицией достаточности.  В 20-е годы прошлого века венский кружок логиков попытался сформулировать требование к научному высказыванию, выполнение  которого делает высказывание действительно научным: возможность верификации. Это значит, что можно указать способ (быть может, в настоящий момент и не реализуемый), который докажет истинность данного высказывания. Однако быстро обнаружилось, что ни одно общее высказывание нельзя верифицировать. Дело вот в чём. Нельзя доказать, что никогда не появится наблюдение, эксперимент и т. п., опровергающие наше высказывание хотя бы в одном частном случае. В ХVIII веке Парижская Академия Наук постановила: впредь не рассматривать никакие сообщения об изобретении вечного двигателя как явно неверные. Отсюда в физике стал утверждаться закон сохранения энергии. Но невозможно доказать, что этот закон не может быть нарушен ни в одном возможном опыте.
Как же быть? Фейнберг отмечает следующее. По мере накопления результатов, которые в каждом конкретном случае соответствуют нашему утверждению, наступает момент, когда мы решаем: достаточно, огромное количество фактов убедило, что мы имеем дело с общим законом. Это решение и есть интуиция достаточности. Наша убеждённость с этого момента превратилась в веру. Правда, может оказаться, что интуиция достаточности нас подводит. До конца XIX века она говорила любому физику, что размер тела не зависит от скорости его движения, что частицы и волны – это совершенно различные объекты. Оказалось, что мир сложнее. Но на любом этапе развития науки обойтись без этой веры невозможно.
Замечу, что особенно опасное положение может создаться, если интуиция достаточности официально утверждается в качестве истины. Трагический опыт сессии ВАСХНИЛ 1948 года – яркий тому пример. Но и в более либеральных случаях могут возникать плохие ситуации. Я упоминал решение Парижской Академии о невозможности вечного двигателя. Менее известно другое решение той же Академии: не рассматривать сообщения о падении камней с неба как явно неверные. Вскоре после этого решения П.С. Паллас обнаружил «Палласово железо» – первый признанный наукой метеорит.
Таким образом, ряд предпосылок, без которых деятельность ученого невозможна или бессмысленна, базируется на вере. Долгая, наглая и глупая деятельность так называемых воинствующих атеистов привела к тому, что слово «вера» приобрело в сознании (и подсознании) многих негативный оттенок, а у иных – исключительно возвышенно-сакральный. Это очень печально. Вера – нормальный и необходимый компонент человеческого мышления. Другое дело, что, следуя завету Р. Декарта, нужно время от времени подвергать свою веру сомнению. Необходимо только понимать, что сомнение – процесс с неопределённым концом. Сомневаться в чем-то вовсе не значит отрицать это. В процессе сомнения наша вера может и поколебаться, и окрепнуть.
У очень многих людей, далёких от науки, и даже у некоторых учёных существует мнение, что цель науки – строго доказывать свои положения и что по-настоящему научно лишь строго доказанное. В иронически утрированном виде это мнение выражено в стихотворении «Таракан» нашего замечательного поэта Н.М. Олейникова – стихотворении о таракане, замученном злыми людьми (как сам поэт был вскоре замучен и расстрелян в застенках НКВД). Там есть такие строки:
Таракан к стеклу прижался
И глядит, едва дыша.
Он бы смерти не боялся,
Если б знал, что есть душа.
Но наука доказала,
Что души не существует.
Что печёнка, кости, сало –
Вот что душу образует…
Против выводов науки
Невозможно устоять.
Таракан, сжимая руки,
Приготовился страдать.
На самом деле всё – не так. Есть две науки – логика и математика, – специально устроенные таким образом, что в них возможны строгие доказательства. Во всех же других науках строгая верификация (доказательство) базовых общих положений невозможна. Всю механику И. Ньютона можно строго вывести из его законов движения и закона всемирного тяготения. Но истинность этих законов доказать нельзя. Более того, работы А. Эйнштейна, показали, что основания ньютоновой механики не вполне точны, а иногда и не применимы.
Особый вопрос – вера в Бога. В последние годы растёт количество публикаций, в которых ученые пытаются средствами науки обосновать бытие Божье. Такое наблюдалось в истории неоднократно и всегда было связано с кризисами науки: наступает момент, когда учёный исчерпывает все имеющиеся в его распоряжении научные доводы, методы, факты и всё же не может объяснить того, что получается. И исследователь обращается к идее Бога, который устроил мир так разумно и сложно. А так как он – учёный, он старается обосновать эту идею методами науки.
Два с четвертью века назад И. Кант показал, что любые попытки логически доказать бытие Божье (равно, как и доказать Его небытие) обречены на неудачу. Но снова и снова учёные пытаются найти в материалах своих наук аргументы для такого доказательства. Характерный пример – вышедшая недавно в русском переводе книга крупного американского физикохимика Л. Шефера «В поисках божественной реальности». Автор пишет: «Эксперименты по дифракции электрона открыли окно в иной мир реальности, возможно, в мир идей Платона, возможно, в мир божественной реальности, где духовное может существовать без какой-либо материальной основы». Обоснованию этого вывода Шефер посвящает много рассуждений. Упущено только одно. Он нигде не определяет, что такое материальное и что такое духовное. И не может определить: любое однозначное определение приведёт его к ситуации, проанализированной Кантом.
Разумеется, у верующих в Бога есть один возможный шанс по сравнению с неверующими. Если Бог есть и если Он захочет, Он сможет предъявить прямое доказательство. Но пока Он не захотел.
Вера в Бога лежит вне науки. Это не умаляет ни веру, ни науку. Просто это – две разные области человеческого духа. Одним важнее одна, другим – другая, третьим насущны обе. Так же, как всегда, когда речь – о глубинных основах науки, невозможно доказать, придёт ли наука к положению, в котором вопрос о Боге окажется для нее насущным. Но неплохой аргумент – то, что в ХХ веке великих достижений в науке добились и глубоко религиозные люди (католик П. Тейяр де Шарден, протестант Ф. Коллинз, православные Н.В. Тимофеев-Ресовский, Н.Н. Боголюбов, Б.В. Раушенбах), и несомненные атеисты (Б. Рассел, Л.Д. Ландау, В.Л. Гинзбург). Примеры легко умножить.