Ветер перемен

  Георгий Яковлевич Иванов обладал фантастической работоспособностью. Правда, она была несколько однобокой. Суть в том, что вдохновение в виде долгожданной музы посещала Георгия Яковлевича исключительно дома. Как говорится, родные стены помогают и поддерживают. Но стоило  доктору исторических наук, профессору Иванову, оказаться в библиотеке, на кафедре, где он преподавал, в парке с прекрасным чистым прудом и белыми лебедями горделиво скользящими по водной глади, на отдыхе, загорая под лучами жаркого солнца, его лёгкость проникновения в  дебри  давно минувших, даже не лет и не веков, берите выше- тысячелетий(!) куда-то пропадала. Такую, своеобразную разноплановость Георгий Яковлевич воспринимал стоически и с пониманием. В конце концов, она помогала сконцентрироваться на других делах и проблемах, коих было невпроворот. И действительно, не всё же время  корпеть над монографиями, сверяя даты, фамилии, места великих событий, надо ведь и  просто …ЖИТЬ. Сегодня вечером профессор Иванов собрался закончить главу своей будущей книги, посвящённой распаду Западной Римской Империи. На дорогом сердцу письменном столе справа высилась стопка аккуратно, корешок к корешку, разложенных фолиантов, слева ждали своего часа толстенные специализированные журналы, а посередине, пока ещё закрытая, по-хозяйски расположилась 96-ти листовая тетрадь в коричневой обложке. Дело в том, что Георгий Яковлевич не признавал ни компьютер, да и печатные машинки в бытность  их единственным  совершенным способом нанесения букв и знаков препинания на бумагу так и не пришлись  ему по нраву. И он по старинке заносил на страницы, усеянные мелкой клеточкой,  ясные, выверенные авторские мысли, неизменно подкреплённые весомыми аргументами, незамысловатой авторучкой, купленной за пять рублей в ближайшем газетном киоске. Казалось, всё было готово к «бою», и чашечка со свежезаваренным кофе аппетитно дымилась на расстоянии вытянутой руки, но не хватало главного-куража. А без него профессор чувствовал себя выхолощенным и каким-то неприкаянным. А тут ещё голуби с соседней крыши принялись усердно колотить клювами по жестяному подоконнику, чем окончательно сбили Георгия Яковлевича с толку. Профессор глубоко вздохнул и, отодвинув видавшее виды кресло, подошёл к окну. Во дворе ватага мальчишек  с упоением гоняла мяч, три старушки «оккупировав» обшарпанную скамейку, с завидным постоянством перемалывали косточки спешащим  домой после трудового дня знакомым прохожим, слесарь Петрович с неизменной улыбкой выгуливал огромного пса, а молодая мама пыталась убаюкать раскричавшегося малыша. Порыв ветра заставил повернуться Георгия Яковлевича и взгляд его задержался на настенном календаре.   Листочек, напоминающий о текущей дате, 24 августа,  внезапно больно царапнул по сердцу.  Сегодня исполнилось три года с того рокового дня, как профессор Иванов развёлся с женой. Затем он посмотрел на готовый принять на себя мозговой штурм письменный стол и горько усмехнулся. «Я до сих пор не могу понять истинных причин  окончательного разлада с Катей, а берусь рассуждать о распаде империи?!!» Звонок в дверь вывел Георгия Яковлевича из оцепенения. По-стариковски шаркая ногами, он с трудом преодолел несколько метров и, щёлкнув замком, увидел Сашу, молоденького почтальона.  "Ваши свежие журналы, так сказать, с пылу с жару!» Расписавшись за доставку, профессор прошёл на кухню и не раскрывая пакет бросил его в мусорное ведро.