Там, на обочине

Стою у окна. Ноги жмутся к теплу батареи. Я смотрю в окно. За окном кипит жизнь. Из окна второго этажа виден супермодный магазин. Пестрые рекламы сладкоголосо приглашают всё брать в кредит. Да-да, заходи-бери. О том, что потом нужно расплачиваться долго и с процентами реклама скромно умалчивает. А как приятно знать, что я могу себе это позволить – взять кредит. И вот этот элегантный господин, причаливший на черном «Форде» тоже может. А вот этот – этот точно ничего не сможет купить в навороченном супермаркете. Он стоит вот уже минут пятнадцать около магазина, трясясь от холодного ветра и еще, похоже, от хорошей дозы спиртного. Хотел войти, но даже в пьяном теле существовал запрет. Табу. Там не для тебя. Всё-таки холод победил. Пьяный скрюченный мужичок вдруг распрямился и почти твердым шагом направился к двери. Он зашел в недра магазина, а я прижала ноги плотнее к ребристому боку батареи и стала ждать – когда его вежливо выпроводят. Ну, что, спрашивается, смотреть. Его не было минуты три и вот он снова на холодном ветру. Вышел. Сам. Там ему не место, думаю я, глядя на всё это с высоты второго этажа коммунальной квартиры. Думаю, что я выше. Хе-хе. Мой муж, когда я ушла от него, тыкал указующим перстом и провозглашал: «Иди! Но знай, без моих денег ты упадешь вниз. Ты будешь сидеть в яме. Ты будешь никто». Я зябко ёжусь. Не такая уж она и теплая- батарея в коммунальной квартире. Да, так говорил мне мой муж, хотя сам звезд с неба не хватал и, стабильность нашего быта проявлялась только в том, что деньги заканчивались всегда за неделю до зарплаты. - Куда быть более нищей ,- вопрошала я, картинно возведя руки. Вот куда. Нет денег- нет жизни. А есть серое существование, с одной главной мыслью - где моя зарплата? Остальные мысли – хиленькие засохшие ростки, так и не удосужившиеся вырасти и расцвести. Я же не пью, не курю – успокаиваю я себя. Вот сколько экономлю. Не то, что другие. Я перебираю в уме пороки других – знакомых и не очень, и испытываю гаденькое  чувство зависти к преуспевающем. Вспоминаю парочку знакомых дам: носатых, с ожерельем  двойных подбородков, с зачаточным уровнем интеллекта и бездонным кошельком. Им - то за что такое везение. А не мне. Холодно. Нужно бежать на работу, а перед этим зайти в магазин. Прицениться. Давно хочу повесить вместо одиноко-бледной лампочки приличную люстру. Может куплю. Потом. С зарплаты. Я привычно натягиваю теплую дубленку, доставшуюся мне от дочери. А что. Модельная. И мне как раз. Спускаюсь с этажа и оказываюсь возле той же самой двери супермаркета, что и человек, за которым я наблюдала. Вот и он. Так близко. Дышит перегаром.
– Закурить не найдется?
Это он мне, что ли?
 - Не курю, отвечаю я, не удержавшись от брезгливой гримасы.
- Что, не узнала?
Я стою и, молча, соображаю – кто.
- Борис… Сергеевич…
- А… Ну, да. Бывший профсоюзный деятель нашего бывшего завода. Бывший муж преуспевающей леди-юриста. Бывший любовник моей сестры.
- Ты? Вы? – путаюсь я.
Да, я помню его – лоснящегося кота, с маслеными глазками плейбоя. Как-то я побывала с сестрой в его уютной двушке, заставленной импортной мебелью. А что у него было в платяном шкафу? Клянусь, тогда я впервые увидела столько рубашек и галстуков в одном шкафу. Костюмы – в клетку и полоску. Серые и синие, коричневые и черные. До тех пор я искренне считала, что костюма у мужчины должно быть два – повседневный и на выход. Так было у моего отца. Два. Это предел. А три – роскошь.
- Ну, дай полсотни. На сигареты: - не стал он тянуть быка за рога, видя моё явное желание сбежать. – Отдам. Когда-нибудь. Я любил твою сестру. Я и сейчас её люблю, - добавляет он. - Она там же живёт? Вот я к ней зайду и передам долг для тебя. Она мне самый родной человек.
Я могла бы спросить , почему же нет никого родней, чем она. У него две дочери, куда ж родней. Но я ничего не спрашиваю. Я смотрю на его синюшные губы, мутный взгляд и заросший подбородок. Достаю из кармана пятьдесят рублей и отдаю. Он даже не пытается что-нибудь произнести. Мимолётное соприкосновение рук при передачи денег. Исчез. Я открываю  тяжелую дверь супермаркета и попадаю в зеркально-блестящее нутро. Тут есть всё. И даже лишнее. Продавец окидывает меня взглядом, таким пустым и мимолётным, что плечи мои непроизвольно опускаются, а спина горбится.  Он меня вычислил. У меня нет денег. Я ревниво наблюдаю, как этот же продавец услужливо стелется перед изящной дамой. Я не смотрю на ломящиеся от товаров полки. Я смотрю в пол. Прохожу сквозь строй равнодушных ко мне продавцов. Вот ведь, хотя бы полсотни было, так нет же, отдала. Кто они вообще – эти продавцы. Что они. Это просто обслуга,- думаю я, чувствуя, как закипают слёзы. Я не ношу денег в кошельке. Когда они появляются – они помещаются в кармане, и там не задерживаются. Не потому, что я транжира. Потому, что зарплата меньше прожиточного минимума. Как такое может быть? Мне идти на работу далеко. Холодный ветер сгребает  в горсть пыль и с размаха швыряет мне в лицо. Я отдираю от плеча кусок чего-то целлофанового, наверное, кто-то заворачивал в этот пакет свой завтрак. Натягиваю посильнее шапку на уши и воротник как можно выше. Я иду по тротуару и вижу мчащиеся машины. Я бренчу оставшейся в кармане мелочью. Общество больно, - думаю я, проходя через дорогу, мимо отчаянно сигналящей мне фарами машины. – Общество больно…