Русалы

      Море оказалось синюшным, а вовсе не синим, как на фотках в гламурных журналах. Волны, подчиняясь чьей-то воле, то приливали, то отливали. Понять смысл происходящего было за гранью моих утренних возможностей. За ночь не прибавилось мудрости. На спор пил водку из ведра, уложив в беспамятстве под барную стойку восемь поспоривших немцев. И теперь без Божьей искры в глазах тупо глядел, как на песчаной отмели кучерявый мачо жадно и хищно тискал пухлотелую брюнетку. Смятая бурными ласками, толстуха млела от удовольствия.

      - Дребедень неправдоподобная, - буркнул я. И, завернувшись в гостиничную портьеру, без сожаления выключил телевизор. – Бабёха толста для бурного секса. Сверху не удержаться, сзади не достать, снизу рисковать опасно. И вааще! О чём думают олигархи?! Качают в Европу нефть, газ, а нашему человеку здесь нужен рассол. Маринада - хоть залейся. А простого огуречного рассола не найти. Рассолопровод проложить надо для страдающих от похмелья людей. Не мы одни пьющие. Немцы тоже любят шнапсануть.

      Гонимый смутными мыслями, вышел в трусах на балкон отеля. Внизу клокотала деловая «штрассе». На моё разумение, тяжело в этом городе жить русскому человеку. Каждое утро, просыпаясь и подходя к окну, смутно догоняешь – немцы в городе. Но завтра чужбина, насосавшись моих евриков, даст пинка, а Родина, как было не раз, примет в свои ежовые объятия.
      - Любите Родину - мать вашу! - неистово ору, но, скуксившись собственной смелости, тихо добавляю, - любите свою «мамку», как бы она вас не материла! А вы, бюргеры,  берегите свои тарантайки, им по нашим дорогам ещё пылить да пылить. - И без присущего куража, почти не целясь, сплюнул с высоты двенадцатого этажа скопившуюся злость.

      В апартаментах моя подруга жизни крутилась перед зеркалом, перемеряя обновки.
      - Дарья! Пошли прощаться с охреневшим от сытости городком!
      Жена не башмак, с ноги не сбросишь, в шкафу не забудешь. Всегда со мной: и в беде, и в отпуске. Без стука, но ко времени, ввалился мой закадычный товаришок Колюня. В одной руке бутылка «Кувуарзье», на другой висит симпатяшка Августина.

      Под песню «Ах, майн либе Августин» располовинили с Колюней литр его коньяка. В пересчёте на славянскую мерку вышло каждому с гулькин нос. Пришлось добавить и снова добавить и опять добавить. Когда добавлять стало нечего, вышли в город проветриться. На исходе променада замерли, любуясь регулировщиком. Ловкач, выписывая вензеля полосатенькой палочкой, умело разводил потоки машин. Вдруг от стены дома отслоился лохматый тип с бритой неприятной харей и, шаря глазами по сторонам, двинулся к нам с протянутой рукой:
      - Помогите, Христа ради, во имя Аллаха!
      Его перекошенный шнобелированный фасад в очках-пятаках не внушал ни малейшего доверия.
      - Аллах тебя акбар! – кричу в ответ и от греха подальше утягиваю свою компашку в жалкий проулок, напомнивший окрасом фасадов содержимое ночного горшка. Среди изящных холупок примечаю ресторанчик. У входа на кованых цепях висит огромное чучело щуки и остекленевшими глазами косится на нас.
      - Ну что, рыбка моя зубастенькая! – без намёка на муляж подначиваю жену. - Взлохматим? А то ляжку жгут! - и достаю из «лопатника» пачку «евриков».
      - С тобой хоть в омут, «ершина» моя небритая! - отзывается Дарья.

      Молодец, пиранья! Палец в рот такой не клади! Хорошо, чтобы и следующая жена была не хуже. А Кольку убалтывать идти в ресторан не надо, ему разницы нет, где подносить и наливать будут. Лишь бы от рюмахи к рюмахе веселье множилось.

      Рассаживаемся. Ждём, пока любезный меню поднесёт, чтобы с купеческим размахом в нём отпечататься. Подкатывает озабоченный толстяк с грушевидной головой и втюхивает вместо  меню … удочки.

      Оказалось, рыцари-прародители сего общепита устаканили правило:  закуску к шнапсу надобно поймать в озерце, которое во дворике о прибрежные камешки плещется. В меру рыбацкого счастья и закусывать придётся.
      - Давай не будем судьбу испытывать, вдруг злодейкой окажется, - деловито предлагаю официанту.
      - Традишин! – разводит руки олух.
      - Ах ты, карась грушевидный. Я ж могу на твой «традишин» с пролетарской прямотой положить кой-чего с прибором.
      - Ну, чего петушишься? - осадил меня Колька. – Раз традишин, значит традишин. Не будем уподобляться варварам и осквернять дух рыцарства своим непослушанием. Жизнь – штука сложная, в ней всему есть место. Последний раз был на рыбалке, когда фермер Василий на шашлык позвал.
      - Поймал чего?
      - Не-а… без шлюх поехали.

      Спускаемся с Николаем к озеру по винтовой лесенке. Вокруг птицы свиристят. На полянке ежи гуртуются. Вот-вот наши поплавки нырнут в тихую воду и запляшут танец рыбацкой радости на озёрной глади.

      Николай рискнул поближе к рыбе подобраться. Стал на камушек, да как-то неловко это сделал, поскользнулся и упал в воду. На террасе ресторана оживление, более того гогот. Кто-то из администрации знаками поясняет: руками рыбу ловить запрещено! Традишин!

      Как быть? Обложили, гады. Хоть чёрта водяного проси, чтоб цеплял на крючок рыбу за рыбой. И тут угораздило меня скосить глаз на лестницу. Мать моя! Лучше бы не косился. Поднимаются вверх по ступенькам в такт фанеберистой музыке группа русалов. На причинном месте у них вишнёвые листики изъеденные гусеницами. Рок-группа охмурителей для услады женских похотей. За свою Дашулю разволновался. Как она, стопроцентный продукт нашей жизни, себя поведёт? Хорошо, если, совладав с собой, пошлёт искусителя чисто по-русски на …, словом, в то место, которое у негляжистов под листиком топорщится. Но вместе с тем понимаю: соблазн, он и в Африке соблазн. Лучше бы взял Дашулю с собой червяка на крючок насаживать.
      - Видал! – обращаюсь к Коле.
      - Ты лучше за поплавком следи, не то придётся нам с тобой здесь куковать до второго пришествия.
      - Ты уверен, что в этой луже рыба есть? – не унимаюсь я. - Подозрительно тихо, даже бурбалок не видно .
      - Рыба – тварь молчаливая. Ты сам голову в воду сунь и попробуй что-то сказать. Рыбацкая удача, чтоб ты знал, награда тем, кто имеет стальные нервы и чугунную задницу.
      - Место прикормленное надо иметь, - проявляю свою эрудицию. – Тогда рыбы будет - как денег в банке.
      - Правда твоя. Место всегда выручит. Лишь бы рыбу там не успели распродать, пока до него добежим.
      Вдруг вижу, гадский червяк с крючка сорвался и к берегу плывёт чуть ли не брасом.
      - Ты что, сдурел?! А ну, марш на место! - рычу на непослушенца.
      - Не рычи! - осадил меня Коля. – Прав червяк. Одобряю. Его там чуть не сожрали, а жить любая тварь хочет.

      Делать нечего, беру более покладистого червяка, нанизываю на крючок и забрасываю в озеро. Секунд двенадцать прошло, шепчу Николаю:
      - Ну, как дела? Сколько натаскал?
      - Если поймаю эту дрянь, что вокруг поплавка хороводит, а к ней ещё четыре паскудины, то будет пять рабынь, то есть рыбынь, то есть… Да, ну тебя! Не приставай! Меня и так тошнит от чувства нашей беспомощности перед природой.
      Отворачиваюсь и чуть слышно шепчу одними губами:
      - О, милостивый Боже! Будь настолько милосерден! Дай возможность поймать такую рыбку, о которой мог бы всю жизнь рассказывать, не соврав ни слова.

      Тем часом на веранде тенор пропел с интимной хрипотцой:
      - Эх, дьюбинушка юхнем! Ещё раз, ещё раз, ещё разик юхнем!
 Слышу Дашин смех. Давно она так не смеялась, даже когда с пьяну щекотать приходилось. Видно, «юхают» там не по-шутейному, а со знанием дела. Не выдержу я всё это, честнслово! Им там плевать, как верблюдам, что мои ум, честь, совесть закипать начинают. Нервно спрашиваю:
      - Коль, ну что, клюёт?
      - Ужасно! – ёрничает Николай. – Каждый раз, когда насаживаю червяка на крючок, прячусь за дерево, не давая рыбам себя разорвать.

      Чтобы успокоиться, переложил удочку из руки в руку. Если бы не знал, что рыбалка успокаивает нервы, бросил бы это занятие к чёрту. Захотелось обыкновенного поджаренного мяса, чтобы жирок с него капал на подставленный ломоть хлеба, и стопку водки, пусть даже не холодной. Нет, две стопки. Одну за себя, одну за Дашку выпью. Не чужая мне баба.
      - На рыбалке главное вовремя налить и выпить! - словно читая мои мысли, выдал Коля.
      - Если такой умный, давай, наливай!
      Чувствую, ещё чуток и заору нечеловеческим голосом:
      - Сволочуги-и-и!
      Но, с другой стороны, хорошо, что рыба не клюёт. Насмешек боюсь. Не умею рыбу удить. Снова на верхотуру глаз скосил. Как там моя старуха? Крепки ли у неё редуты? Жаль, механизма нет, чтоб её хозяйство хлоп - и под ключик.

      И тут Колька умудрился огромного леща подцепить. Это всемогущий дядя Фарт осчастливил друга. Лещ попался заводной! Бьётся неистово, в руки не даётся, очень похож на вырывающийся брандспойт с тугим напором воды. Мне до чужого леща дела нет. Своего караулю. Но от совета не смог удержаться.
      - Ты, Коля, если хочешь леща успокоить, утопи его в озере!

      Подбегает к Кольке спецперсонал со сковородкой и, как отличившемуся на рыбном промысле, премию подносят – фужер рома. Ну и мне, как рядом стоявшему, рюмашка перепала. Пригубил малость. Буду откровенен: отменный напиток пиратской закваски. Думаю, махану её махонькую без остатка – вдруг поклёвка. Подсекаю. Пескарь! Глазом не моргнул, как этот шпунтик прямо с крючка сиганул ко мне в рюмку.
      - Ах ты, деляга! – ору ему. - На чужое добро роток не разевай.

      Цепляю пескаря за хвост и обратно в воду кидаю. Вот тут-то я познал настоящую меру рыбацкого счастья. Сполохи удачи облепили, как мухи мёд. За пятнадцать минут ведёрко окуней натаскал. Мелочугу сверху прикрыл матёрым окунищем. Похлопал его по наждачной боковине, а он мне в ответ хвостом заляпал.
      - Пескаря, сволочи! – с ехидцей говорю. - Наболтал, небось, что на берегу наливают и отпускают! Так ты, бестолочь, чуть крючок не сожрал, погнавшись за халявой. Держи карман шире, «рашпиль»! - Подхватываю ведёрко и вприпрыжку спешу за Николаем.
      - Как всё умельцы тонко обставили, – кумечу на ходу. – Спулили мужа на рыбалку, а к жене русала-охмурилку приставили. Вот она хвалёная западная демократия с волчьим оскалом.

      Взлетаю с невесёлыми думками на верхотуру и вижу: Дарья в кругу русалов сияет, как начищенный бошмак.
      - Дорогой! – завидя меня, махнула Дашка рукой. -  Я вся по тебе истосковалась! Так истосковалась, что пробудь ты на рыбалке ещё дольше, я бы истосковалась ещё больше.