02 Дятел

Я грязен, я болен, моя шея тонка
Свернуть эту шею не дрогнет рука
У тебя…
Пётр Мамонов

Снимите, пожалуйста, наручники. Я в адеквате. Благодарю, господин следователь, шоб вам сало и на том свете ангелы в клюве носили. Откуда у них клювы? Где крылья – там и клювы. Птиц я очень люблю! Вы слыхали, как поют дрозды? Нет, не те дрозды, не полевые. Полевые бывают транзисторы. Полевых дроздов в природе не существует, просто поэт Сергей Островой перестарался.

У меня на даче замечательно поют чёрные дрозды, Turdus merula. Съедают они в качестве гонорара всё, что могут проглотить. Или хотя бы попонадкусывать. Да я и сам такой.

Кстати сказать, о гонораре: во времена Елизаветы художникам из уважения платили соверенами. Ну да, почти тот, что вы курите. Только ваш делают из соломы, а тот был из золота. И содержалось в этом соверене тридцать шиллингов, а не то что двадцать – в фунте.

Вернёмся к нашим дроздам. Яйца у некоторых у них, между нами, сознаюсь, у певчих именно дроздов – ярко-голубого цвета. Нет-нет, ни на кого я не намекаю, вокал не люблю. Женский – ещё больше. Да и людей, в целом. Поэтому и не ем.

…

Птицы меня не любят. Обожают они Павла Горбаня. Нет, Горбань никакой не мой подельник, художник он, как и я, сидели вместе. На рыбалке. Сидим мы с Павлом на берегу рядышком, и тут чуть ли не ему на голову садится жёлтая цапелька, Ardeola ralloides. А он её – удочкой, удочкой, кыш, проклятая! Вычитываю потом, что птица эта очень и очень осторожная, людей боится страшно. Насчёт других людей – не знаю, а Горбаня теперь бояться будет точно!

Должен признаться, птиц я люблю с самого малого детства. Которое не помню. Родственники помнят. Правда, путаются в показаниях.

Не отрывал я тем цыплятам головы! Сил бы не хватило. Да и кто-нибудь пробовал поймать цыплёнка? Так отож! Тётя моя однажды обратила внимание: некоторые из цыплят-подростков начали прихрамывать. Потом она и увидела сама: я к ним тянусь со всей душой, цыплята от меня – врассыпную. Вот тогда я брал камешек…

Подрос, остепенился. Фотоаппарат приобрёл. Хочется снять что-нибудь живое, а живого за городом – две коровы. Недавно крупно повезло: дохлая землеройка-бурозубка попалась. Остаётся снимать только птиц. Накупил специальной литературы.

Встретился мне однажды в этой литературе седой дятел. Хотя он был  зелёный. За ним попался и зелёный дятел. Тоже зелёный. Я запутался совсем, начал читать описания. Оказалось, мне не показалось, просто они близкие друзья и родственники. А то уж подумалось, что это я – седой дятел, хоть ещё не совсем седой.

Да и дятел из меня – так себе. С детства отличаюсь странным чувством ритма. Точнее, чувство ритма есть, а стучать ритмично не могу. Потому что руки у меня обе левые и золотые. То есть гнутся плохо. Поэтому и пианист из меня ещё тот!

Был такой случай: отмечали мы Новый год в коллективе и выставочном зале Союза художников. Когда большинство разошлось, меня потянуло к пианино. Сыграл «Мурку». Долго играл. С вариациями, но вариаций там не очень получалось. Оттащили меня от клавиш, стаканом поманив.

После стакана опять меня потянуло. Опять исполнил «Мурку». Опять меня оттащили.

В четвёртый раз поднимаюсь из-за стола с намереньем развлечь народ. Народ же, увидев хищный блеск в моих глазах, хором закричал: «Володя! Не надо “Мурку”!»

…

Собственно, дятлы бывают разные. Да знаю, знаю, и малый пёстрый, и большой пёстрый, и желна, которого я никогда не видел. Бывает ещё и умный. Сам видел. Нет, не в зеркале. На проспекте Октябрьской революции.

Иду я по проспекту, никого не трогаю, над головой раздаётся стрельба. Как из пулемёта. Звучит этот пулемёт, правда, несколько негрозно. С жестяным таким оттенком, и напомнило мне это две тысячи восьмой год.

Хожу по залам Центрального дома художников, что в Москве, и слышу странный грохот. Иду на звук, по дороге встречается охранник, спящий на стуле. В зале, охраняемым этим сонным Кербером, установлены три телевизора и три видеомагнитофона. Все они одновременно, но с разносом во времени воспроизводят такую красоту: художник плющит кувалдочкой жестяное ведро. Признаюсь, это действо завораживало своей полиритмией. Ритм то сливался, то разливался…

…

Итак, поднимаю я голову и вижу: на жестяном плафоне уличного фонаря устроился большой пёстрый дятел, и барабанит, барабанит. Люд прохожий тоже поднимает головы, смеётся, показывает на него указательными пальцами. Придурок, мол, дятел, в плафоне личинок нет!

А дятел тот – самый умный. Типа меня. Нашёл хороший резонатор, и исполняет на нём брачную песню. Первый парень на деревне!