***
Когда отец умер, гипсовый сталин еще пугал темные площади степных городов.
Соседи сторонились их, но с похоронами помогли. И заупокой души выпили.
Собрала его вещи, отнесла пиджак и брюки нищему, от отца остались пара исписанных тетрадок и немецкий словарь.
Она закончила пединститут и получила распределение в школу на целине. Собралась, попрощалась с соседями, через пару дней уже шла с говорливой начальницей по чужой улице - устраиваться в комнату.
Привычный степной колючий ветер, горлинки тревожились в ночи. Как будто ничего не изменилось. Вечерами стала читать отцовские лагерные записки. Инженерные мысли вперемежку с воспоминаниями о ней, маленькой, о матери, которую и не помнила толком, о каких-то незнакомых людях. В конце примечание, что остальные тетрадки отдал такому-то.
Через год ей полагался отпуск. Она поехала в городок, возле которого в карьере был лагерь. Оттуда в пятьдесят четвертом году она забирала отца.
Ничего не изменилось там. Городок чернел угольной пылью, все также надрывался по вечерам пьяным криком, жалкий базарчик торговал ворованным углем, грязной редиской и самогоном. На базарчике ей указали нужный дом. Показали испуганно, нехотя, отвернулись сразу, боясь расспросов.
Дом - посеревшая хата, забор, собачий лай во дворе.
Хозяин - нетрезвый седой мужик - удивился, подозвал жену: гостья к нам! Пригласили к чаю.
- Кто такая? А почему думаешь, не сжег я все, не порвал? Ладно, возьми уж.
Принес тетрадки, исписанные знакомым подчерком.
- Спасибо.
- А не благодари, ты не знаешь, кто я, узнаешь, заплачешь.
Закуталась платком, поджала ноги, покимарила до утра на вокзальной лавке.
- Вон она, к нему ходила, - показывали на нее.
- Молодая, дочка, может, прижитая...
- Или лагерная, из последних,
- А чо, хозяин-барин...
Дома сложила всё под кровать в чемодан. Никогда не читала больше.
Свидетельство о публикации №214030402176