Ферганские пожары

      Человеку дано изначальное счастье – счастье от осознания того, что он родился и живёт самим собою, личностью. Люди рады, что они родились именно той национальности, другой им не надо. Люди горды тем, что они последние из айнов, тем, что они чукчи – самые выносливые и морозоустойчивые из людей. Горды тем, что они гордые кавказцы, мудрые бушмены, непредсказуемые русские…. (Продолжить?)
   Футурологи предсказывают, что в будущем не будет больше национальностей, что люди перемешаются, и на Земле останется одна нация – Человек думающий. Лично мне такое предсказание кажется грустным – это будет большая потеря для Человечества, потеря национальных культур.
   С другой стороны, во взаимопроникновении разных культур не угадывается ничего разрушительного. Мне знакомы много метисов, и они не чувствуют себя ущербными от потери национальности. Наоборот – метисы мне кажутся более  духовными, возвышенными от обладания двойственных культур.

   Уверен, что не сильно удивлю читателя, если сообщу ему, что во всей этой идиллии есть одно слабое звено – национализм. Одно, небольшое на первый взгляд, звено, но оно сильно своей разрушительностью и бесчеловечностью.

   Национальная генетическая предрасположенность человека явно отражается в его чертах и пигментации, но чувство его принадлежности к той или иной национальности не врождённое, оно приобретается им в семье и в его ближайшем окружении. Сенегалец, выросший в русской семье, всю жизнь будет вынужден бить себя в грудь и доказывать, что он русский.
   Для определения национального становления общества, сохранения его традиций, в социуме необходимо присутствие лидеров, иначе это будет не общество, а временная стая волков-одиночек. Лидеры эти, объединяющие социумы, - целеустремлённые люди, положившие свою жизнь на служение своему народу. Их таланты заработаны неустанным трудом в постоянном самосовершенствовании и передачи своих накопленных знаний и одухотворённости. Я так и не пришёл к признанию наличия гениальности в человеке, гений – выборная должность. Народ почитает своих вперёдсмотрящих, и в этом я не вижу ничего плохого.
    Жизнь лидеров трудна, она проходит в вечных сомнениях, неуверенности в своей значимости, и постоянном слежении за своим достоинством, чётким следованиям моральных истин. Но они сами избрали свой благородный путь, это сильные люди, и все жизненные трудности им по плечу, если они ощущают народную поддержку.
   Для сильных людей, облечённых талантами влияния, существует и более лёгкий путь в жизни: путь разрушения, криминала и смуты. Так просто убедить людей, что они - единственные носители правды, и они, люди, просто обязаны донести эту правду до остальных полулюдей любыми способами. А ведь правды нет, если не считать ту, самую массовую газету советских времён. Правды нет в животном мире – там она у каждого своя. Правды нет и во Вселенной – всемогущая, она создаёт и разрушает всё, что ей заблагорассудиться в текущий момент.

   Национализм шёл рядом с человеком сотни тысяч лет, со времён его становления. Думается, что это – часть инстинкта выживания видов, и национализм заложен в человеке природой в целях ускорения эволюции. Войны, войны…. Вся наша цивилизация переполнена войнами….
   Понимание выгод мирного сосуществования пришло к человеку всего-то чуть более века назад. Поэтому мир так хрупок, он ещё не устоялся в мыслях и разрушить его очень даже просто.
                ***


   В Сочи я ехал по турпутёвке за 20 р. 50 коп. зимой 1983 года. В купе со мной попался турок-месхитинец Рустам  из Майлисая. Он сразу заинтриговал меня своей непохожестью на людей, с которыми мне приходилось общаться ранее.
   -Я в своей жизни никогда не работал и не брал в руки никакого инструмента. Из принципа. – С гордостью заявил он мне.
   Когда я уткнулся в книжку, он изрёк мудрую мысль, пришедшую к нему с жизненным опытом:
   -Никогда не бери в руки книг! Там всё лгут. Только жизнь может научить, как надо жить.
   Он был старше меня лет на десять и каждый сезон отдыхал в Сочи, поэтому я и принял его, как опытного наставника.
   -На экскурсии не ходи! В дендрарии делать нечего, а Новоафонская пещера – таких в наших горах полно. Прогулку на катере я сам с тобой проведу – у них там пиво хорошее. И в Батуми съездим – там обезьяны уморные.
  В первый же день он потащил меня в Василиди за вином:
   -Я там деда знаю, а то тебе плохое вино подсунут. – Он взял 30 литров. – Это всё твоё. Я вино не пью. Будем жарить шашлыки, достанешь мне коньяка.
   Как-то мы поднялись с ним в сочинские горы. Рустам встал в позу Пятницы из Даниеля Дефо и вытянул руку на восток:
   -Там наша родина! Оттуда Сталин изгнал наших предков.
   Рассорились мы с ним через неделю по обоюдному согласию и с его подачи:
   -Мне Колька в прошлом сезоне женщин табунами водил. Ты такой красавчик, а даже себе подружку подцепить не можешь.

   В нашем заводском городке все знали друг друга, здоровались, всегда рады были помочь и помогали. Я никогда не пользовался звонком и заходил в гости без стука, пока не наткнулся на жену друга в неглиже – жарко в Средней Азии. У нас была своя компания, и все праздники мы отмечали семьями в традиционном составе. Прогулов не было, как мне помниться. Числа 28 декабря все собирались у меня на совещание (досталась трёхкомнатная квартира от профсоюза). Надо было собрать деньги на новый год, определиться в меню, достать ребятам водки, а женщинам хорошего вина. И кто меня тогда за язык потянул?
   -Что вы всё вино в магазинах берёте, а потом хаете его! Оно вон в садвинсовхозе делается, я домашнего принесу – дёшево и проверено.
   Наш дом стоял на краю города, и окна его выходили на садвинсовхоз с его радующей глаз панорамой. Кавказские резкие ребята собирались по вечерам кодляком, и бродить по тем местам в темноте считалось небезопасным занятием. Но я же не мальчик какой вчерашний! Потом я по делу и один, без охраны и оружия, с мирными предложениями. А побьют – так не до смерти же!
   Кодлу я нашёл сразу – а где же ей ещё кучковаться, как не у правления, у летнего кинотеатра. Кто из них был узбек, а кто турок, я не знал, да и они особо не заморачивались этим вопросом. Условности я знаю – подошёл без страха, с некоторым пижонством, поздоровался и представился:
   -Мне бы, ребята, вина женщинам на Новый Год прикупить. Не посоветуете, где лучше взять?
   -Да вон у Рахмана.
   -У Азиза лучше!
   -Самое лучшее вино – у меня! Я винный спирт достаю.
   -Пойдём пробовать! Игорь рассудит.
   На следующий день, утром, я узнал, что донёс вино в цельности, даже банки не разбил.
   После я частенько забегал к ребятам, мы сдружились. В садвинсовхозе полно хороших мест для отдыха: артизеаны, пруды рыбхоза, виноградники с воровским виноградом и здоровенная айва к плову…
   
   О Майлисайских событиях нам сообщили на работе:
   -Завтра можете не выходить. Прогулов не будет. Не будет и транспорта. Но если кто сможет…
   Я не пользовался транспортом и всегда ходил на работу пешком – два километра поутру не крюк. Заводской транспорт на время событий отменили, не ходил и городской. По дороге домой мне врезалась в глаза картинка, она и сейчас у меня, как перед глазами: здоровый, стройный, под два метра турок с серпом в руке переходил дорогу – отрешённый взгляд загнанного волка…
   С утра я вышел на работу: события происходили в Майлисае, и говорили, что русских трогать не будут, только турков-месхитинцев.
   Рабочие с Маргилана, Вуадыля, Киргилей не смогли добраться до завода из-за отсутствия транспорта, но слухи с Маргилана каким-то образом добрались до Ферганы. Рассказывали страшное…
   Двое братьев скрылись от бандитов на крыше четырёхэтажки, но ненадолго – пути отхода были перекрыты и убийцы уже лезли через выходные люки. Один спрыгнул, второй за ним… Их трупы разорвали на части и подожгли.
   У восточных женщин много запретов. Если какой обкуреный мудак сдуру назовёт кого шлюхой – её жизнь уже не жизнь, клеймо остаётся навсегда.
   В Водстрое семнадцатилетнюю девочку-турчанку прогнали по центральной улице нагишом, погоняя плетьми. Её захлестали до смерти. Эта смерть спасла её от позора. Труп подожгли.
   Вечером я увидел первые пожары в Фергане через окно. Горела четверть садвинсовхоза. Утром, идя на работу, я насчитал три сгоревших дома турков-месхитинцев уже в Чекшуре. На воротах, уцелевших от пожаров, стояли кресты, начертанные мелом.
   Рассказы были один страшнее другого. Напротив центральной проходной завода жил начальник отделения Ферганской милиции (турок). Он вышел на тысячную толпу один с ружьём защитить свою семью. Звери разорвали его на части.
   На следующий день в выходной надо было сходить на рынок – продукты кончились. Три километра пешком с сумками – справлюсь. А русских не трогают.
   В городе – шаром покати. Пусто. Все сидят по домам. Транспорта на дорогах нет, милиции нет, пожарных машин нет. Весь город в руках «освободителей от турецкого ига». Они разъезжают по пустынным улицам на грузовиках, с пиками, торчащими вверх из кузова. Все молчат, не орут. Лица бледные – то ли обкуренные, то ли не спали все три дня погромов. Все молодые – и двадцати никому нет.
   События были чётко организованы. Это доказывает дисциплинированность молодых убийц. Как же они смогли пойти на такое!? Ведь никто из них ещё армию не прошёл! Только-только школу закончили, салажата, учились социалистической морали и дружбе народов!
   На базаре никто не торговался, прятали взгляды, взвешивали молча. Больше в жизни никогда я не встречал такого тихого восточного базара.
   В городе стояла часть Воздушно-Десантных Войск – отборные ребята, каких не сыскать на сочинской олимпиаде. Сейчас все русские богатыри предпочитают служить в ЧОПах. Может, и ферганские ВДВ-шники (врать не буду), а может из России прислали таких же богатырей наводить порядок в Ферганской Долине. Сам же Узбекистан со своим дерьмом справиться не смог – он готовился принять мустакиллик (самостийность).
   Я тогда сказал жене: «Эта вражда навечно. Турки не простят. Кровная месть в них живёт несколько поколений. Чеченцы ещё царскую Россию вспоминают». Хорошо, что я тогда оказался неправ.
   В Краснодарском Крае турков никто не ждал. Единицы из них получили жильё. Через два года (а может и раньше) они стали возвращаться в Узбекистан. Президент Нишанов оказывал им материальную помощь. Помнящие своих соседей гостеприимные узбеки помогали отстроить заново сгоревшие дома. Никакой межнациональной розни между ними я больше не наблюдал.

   В 99-м я уже уволился с завода – зарплату выдавали раза два в год, и её едва хватало на месяц. Свою семью я прокормить не мог и, чтоб не быть нахлебником у жены, обшивающей местную элиту, выезжал в близлежащие кишлаки на заработки. Дома появлялся раза два в месяц, когда мог хоть чем-то порадовать своих.
   Ермазар (кладбищенская земля) – уютный уголок между Ферганой и промышленным пригородком Киргили. Здесь я работал пару зимних месяцев у Бахтияра. Выполнял всё, что он планировал на день – от чистки выгребных ям до квалифицированных строительных работ. Ничего плохого о Бахтияре я сказать не могу, как и обо всех хозяевах, на которых мне пришлось работать два года. Узбеки-дехкане (колхозники) – народ работящий и по достоинству могут оценить труд, с большим уважением относятся к своим помощникам.
   Я мог ночевать в доме Бахтияра, но предпочитал коротать вечера у его брата Рахмана. Он построил шалашик на берегу заура, там было тихо и хорошо. В это убежище я приносил ужин, приготовленный Бахтияром, и ждал прихода Рахмана с работ. Не помню, о чём мы с ним беседовали допоздна, но здесь я отдыхал душой от этой обрыдлой жизни зачинающегося базарного капитализма.
   Рахман курил анашу, а мне оставался табак, которого так не хватало – Бахтияр отмерил мне две пачки на три дня. Утром, просыпаясь, я уже не видел Рахмана – он уходил в кишлак, где знал все ходы и выходы, знал, кому надо помочь и где можно подзаработать.
   Как-то Рахман разоткровенничался со мной и сказал, что он – участник ферганских событий. Его разыскивает милиция. Это в двадцати минутах хода от городского автобусного маршрута его восемь лет разыскивает милиция!? Он никуда не уезжал! Всегда был здесь, в ста метрах от своей прописки!
  Рахман нигде не мог предъявить свой паспорт, не мог обменять его на новый, зелёный. Не мог обратиться за медицинской помощью, жениться, не мог отслужить, наконец, в узбекской армии. Его не было в Узбекистане, хотя он был среди своих односельчан, помогал им, и был ими уважаем, как хороший работник. Рахман сожалел об ошибке юности…