Гогин в искусстве

Жил был на свете человек такой, по фамилии Гогин, по имени Шмолл. Про родословную его у меня не спрашивайте, в Западной Европе народу всякого намешано. А проживал он в середине девятнадцатого века в самом городе Париже.
У него там резиденция была, домик, туда- сюда, семья опять- таки. Жена- красавица...фламандка. Вся из себя  товаристая да блондинистая, и поет, что твой соловей. Только голос у нее пониже соловьиного будет, такое прямо оперное контральто было у этой замечательной жены.  Шмолл тогда на бирже неплохие деньги зарабатывал, голосистую женушку свою хорошо кормил и любил, а она ему пять детишек потомства родила, вот красота - то какая...

И вот соберутся у Гогина приятели- маклеры и нахваливают  : " Твою супругу, - говорят,- голосистую такую- прям хоть в Оперу! Вот хотя бы в наш местный Парижский Оперный Театр! А чего?! Ведь талантище!"

И на деток Шмолла поглядывают и завидуют: хорошие детки, со способностями разными, поди в жизни далеко пойдут. И шампанского на радостях- Ла Хаем, Шмолл! - дескать, гуляем...

А Гогин наш - он еще рисовать любил на досуге. На выставку заглянуть на Монмартре, в кабачке с импрессионистами пивка попить, покалякать. Он ведь много уже чего в жизни повидал- в детстве его по разным странам родители повозили, да и сам он помотался в охотку, пока не остепенился.

Особенно нравились Гогину разные тропические острова. А смутные детские воспоминания об инжирно- манговых островитянках так будоражили сердце нашего героя, что и биржа ему опротивела и маклерская профессия поперек горла стала.Зовут нашего Шмолла дальние страны -и  сил нет противостоять такому зову судьбы.

Вот он с биржи уволился, семью в пригород перевез, где подешевле, а сам с особым рвением взялся за хобби свое- рисование, значит...
И так попробует, и эдак, то пейзаж, то из головы чего... И неплохо получается! Некоторым даже нравится... Даже на выставку наш Шмолл пару картин пристроил. Так что он полон энтузиазма и вдохновения, и не совсем ему понятно, чего это его фламандская жена стала вдруг кручиниться - нет чтоб за мужа порадоваться! 

- Чой- то ты, любимая, поешь все реже!,- говорит Шмолл женушке как то утречком, краски растираючи,- давненько мы твой райский голосок не слыхали... Обленилась ты, душа моя, приземлилась как- то, уж мне, как художнику, с тобой и побеседовать не о чем. Нехорошо...

А женушка на него возьми да и вылей кучу каких- то бытовых притязаний. Дескать, не поется мне; денег не хватает давно ни на что, у дочки опять со здоровьем проблемы, то да се...

Жили- жили, и вот на тебе- что за проблемы, откуда взялись?! ...

Сыновьям за школы надо платить, у одного, видишь ли, к рисованию тоже способности, так и на это надо...
У другого- музыкальные таланты вроде - развивать бы их, учителя ему подавай.

Третий юристом хочет стать, прям тяга к знаниям у него - это ж где столько бабок- то наскрести?!И одежды на них всех не напасешься, этому пальто, этому жакет, галоши какие-то приплела... Дождь, говорит, холодно и голодно, где средства брать будем , Гогин? И дите младшее на руках у нее криком заходится, кушать просит.

В общем, женщина без понимания оказалась... А Шмолл ведь в ней родственную натуру когда- то видел, с тягой к высокому и прекрасному! А она на глазах становится  обычной склочной обывательницей, вот ведь что обидно...

Не стерпела деликатная, рвущаяся к высотам творческим, душа нашего героя. Да и как тут творить, в такой обстановке?! Собрал он свои мольберты и краски, махнул семейству  " оревуар" и отбыл скоренько на острова, по коим уж слюной изошел...

А там- самое оно... Девочки загорелые голяком бегают,  пинья- коладу прямо из кокосовых орехов пьют, рисуй- не хочу, и главное, на нервы никто не капает.  Пожил Гогин на островах в свое удовольствие, и решил Париж навестить, впечатлениями своими похвастаться, картинки красочные показать с фруктами и дамами экзотическими,- пусть удивляются.
И действительно, на картинки пялились, и байки про островитянок, на любовь охочих, тоже с удовольствием слушали.

Так что в Париже Гогин хорошо время провел- картин несколько продал, с художниками пообщался, поглядел, кто чего рисует, чтоб в курсе быть...

 Ну и про своих заодно поинтересовался, как там, мол они. Скучают поди без папаньки- то...
А там, ясно дело , новостей хороших нету- дочка все легкими прихварывает, про музыку да рисование с юриспруденцией - тоже пришлось забыть, не до жиру уж... Старший сын недоучился, работать пошел... Ну что ж, не во всех же божья искра, рассуждает Шмолл. Трудяги вон тоже нужны.

А жене письмо написал- мол, нелегко ему свой творческий путь пробивать. Тернист он, путь этот, полон всяких противоречий, катаклизмов, катарсисов и озарений. Временных. Ну а потом снова- сомнения, муки творчества... Всякое такое.

Вообщем потусовался Гогин в Париже, все историйки свои смачные порассказал , уж по многу раз, и потянуло его опять в дальние края, на солнечные острова, за свободой и вдохновением.

А жена его постарела, подурнела, перестала следить за собой... Опустилась, короче, до уровня банальной потребительницы, только и мыслей у нее, как о деньгах. Печально, конечно. И голос свой роскошный потеряла, простыла, что- ли... А ведь могла такой дивой стать! Зарыла талант свой в землю...

Дочка единственная умерла таки,  видать серые моросящие холодные зимы доконали ее. Но не у всех фантазии хватает на солнышко в тропики рвануть. Узко народ мыслит, нда..
Сыновья тоже доучиться толком не смогли, уж где мать только денег на обучение не собирала, и продала все, что в доме- до голых стен. И пороги уважаемым людям обивала, унижалась- вот до чего докатилась. И уж вконец репутацию семье испортила, когда  нижний этаж под сомнительное заведение в ренту сдала, чтоб , значит, денежка капала. А какое растленное влияние это на детей окажет, она своими фламандскими мозгами не подумала.
И когда Гогин узнал про эти печальные события, то вздохнул он и осудил неразумное поведение бывшей супруги.
А потом пошел к своей девочке- туземочке грустные мысли разгонять, кушать манго и кокосы, вдыхать полной грудью сладкие тропические ароматы, внимать щебетанью редкостных птичек, впитывать в себя краски природы и изливать на свои полотна.  Ибо считал Гогин, что у него есть благородная и ответственная миссия.

Что я, граждане, хотела донести до вас в этом немудреном повествовании? Ну, во - первых, речь здесь вовсе не о том, о ком вы подумали. Тот мужик таки внес свой вклад в великое искусство. И полотна его восхищают нас во многих странах и музеях.  Некоторые маленькие дети даже вырастают, окруженные репродукциями работ этого человека, и не могут успокоиться потом долгие годы: хотят попробовать манго.

Так что мой рассказ не про того, кто стал великим, известным, изучаемым. Таких единицы, они - исключение. А вот амбициозных живописцев Гогиных, стремящихся, да не попавших в анналы - в миллион раз больше. Кто про них вспомнит- то? А тем более, про тех, кто с ними по жизненному раскладу рядом оказались...?

Вот и я говорю...