Забытые чувства

Мы развелись с женой и я переехал в коммуналку. Дом был старый, 1900-го года постройки, давно не ремонтировался, а, может, и вообще никогда. Квартира состояла из четырех комнат, в каждой из которых кто-нибудь жил. В соседней жила Марья Филипповна, старушка неопределенно-ветхой внешности, которая все время что-то бормотала себе под нос. Было непонятно, замечает ли она кого-нибудь вокруг и к кому обращены ее нескончаемые бормотания – к самой себе, окружающим или воображаемым персонажам?
В следующей комнате жила молодая семья, Вика и Андрей, лет им было, наверное, около 25. Видно их было редко. Они либо уединялись в своей комнате, либо отсутствовали где-то, занятые работой и развлечениями.
В последней, самой ближней к кухне и туалету комнате, жил одинокий мужик Слава. Около 45 лет, неженат, без особо вредных привычек, склонный к задумчивости и… не то, чтобы угрюмый, но веселым его точно не назовешь.
Я поселился в комнате, первой от входной двери, и в этом находил некоторое преимущество: можно было быстро заходить и также быстро выходить прочь, оставаясь практически незамеченным. Я никого не хотел видеть. Это было странно, но факт: мне до чертиков надоели разговоры, расспросы и вообще, любой интерес, проявляемый к моей персоне. Я устал от этого. Пожалуй, можно было сказать, что я наелся этого выше крыши и больше не хочу.
Первое время, когда наш брак только-только начинал разваливаться и подавать первые признаки смерти, я много общался. Пил с друзьями, рассказывая о том, что со мной происходит. Друзья мне сочувствовали, мы регулярно нажирались, и, лично мне казалось, что все идет, как положено. Мне даже не было ощутимо «плохо», скорее, непривычно. Я чувствовал себя героем какой-то истории, которую показывают по телевизору: все смотрят, обсуждают, сочувствуют и даже дают советы. Я жил, как попало, в тайне надеясь, что пронесет и на этот раз.
Увы, не пронесло. Брак умер, посиделки с друзьями скоропостижно скончались, с работы меня выперли, не вытерпев моего разгильдяйства, и я оказался здесь, в компании своих соседей, на 3-м этаже пятиэтажного дома по улице Рубинштейна. И мне стали сниться мертвецы. Странно, но меня это совсем не пугало, только по утрам хотелось блевать. Не сильно, но вполне ощутимо.
Я с детства не люблю похороны, кладбища, гробы и прочий подобный реквизит, включая, конечно, сами трупы. Интересно, а кто их любит? Впрочем, уверен, что есть и такие чудаки, но я определенно не из их числа.
В детстве меня все время таскали на кладбища: взрослые ездили «убирать могилки» и почему-то считали обязательным брать меня с собой. Вот, пожалуй, один из примеров таких странных чудаков. В принципе, я не против, ребята, развлекайтесь, как хотите, но я-то, ****ь, тут причем? На *** меня-то таскать с собой, а?
Понятное дело, вопросы это чисто риторические, поскольку в детстве я их не задавал. Я послушно делал, что от меня требовалось (а куда было деваться?), а именно: регулярно посещал кладбища, в компании горячо любимых родственников. Сначала нужно было ехать на автобусе. Долго. Потом еще на одном. Потом – на троллейбусе, а потом идти пешком. На подступах к кладбищу стояли старушки, продающие омерзительно-искусственные цветы, и нищие, которые вызывали у меня примерно те же чувства, только сильнее. Еще присутствовали рыдающие женщины, которые постоянно кого-то оплакивали и в связи с этим приставали ко всем новоприбывшим. Лично у меня все это вызывало страх и отвращение. Все, что я хотел – это поскорее отсюда убраться и больше никогда не приезжать. Но, увы, это было не в моей компетенции.
Мы проходили за ограду и долго шли – сначала по дороге, а потом узкой тропинкой, сворачивая, то вправо, то влево. Если бы не многочисленные ряды могил и крестов, можно было бы подумать, что мы просто гуляем в лесу, но для меня сам воздух здесь был чем-то отравлен, я даже старался вдыхать его как можно меньше.
Я пытался отвлекаться от происходящего, глядя на небо и высокие стволы деревьев, слушая птиц… Разглядывая надписи на надгробьях и потускневшие фотографии. Я читал краткие отчеты о былом: Корнеева Наталья Федоровна, 1901-1969, Борейко Николай Павлович, 1893-1956. Я даже увлекался и начинал играть, отыскивая самые древние даты, например, такие: Федорчук Борис Степанович, 1874-1946. Я останавливался и пытался представить себе эту седую древность… 1874 год… Ого-го… Но тут надо было идти дальше.
Наконец, мы заходили в самый дальний конец кладбища и прибывали к пункту своего назначения. Взрослые тут же начинали заниматься своими делами: причитать, плакать и суетиться. Первым делом, конечно, меня подтаскивали к осевшему холмику земли, поросшему травой и цветами, слегка заваленному прошлогодней листвой. «Вот, Витенька наш, золотце… Посмотри, матушка, какой мальчик хороший растет… Вот радость-то какая…», - причитания прерывались слезами, сморканием и невнятными хлюпаниями, а я мужественно терпел, когда все это закончится и можно будет пойти играть. Вскоре меня отпускали, я принимался бродить вокруг, рассматривая жучков, траву, деревья, покосившиеся оградки и прочий инвентарь.
Не могу сказать, сколько времени все это длилось, но, рано или поздно, мы отправлялись в обратный путь: по многочисленным тропинкам, дорожкам, за ограду кладбища на автобусную остановку. А потом еще 2,5 часа на перекладных до дома. Как сейчас мне нетрудно прикинуть, все мероприятие занимало часов 7-8, полный рабочий день. Естественно, это делалось в выходные, в субботу или воскресенье. Если честно, сейчас мне очень странно, что один из двух дней долгожданных выходных можно посвятить такому неинтересному, а, главное, абсолютно бесполезному занятию, как поездка на кладбище. Не говоря уже о трудностях, которые это с собой несло. Одна поездка в автобусе чего стоит! Люди там стояли, плотно прижатые друг к другу, а их тела порой принимали довольно-таки замысловатые позы, в которых, однако, они умудрялись ехать, дыша при этом липким спертым воздухом. Своего рода хатха-йога, пополам с пранаямой, суровая практика тела и духа…
Пожалуй, хуже посещений кладбища для меня были только сами похороны. Здесь, помимо известного ритуала, еще присутствовал гроб с покойником, к которому – о, боже! – меня подводили, чтоб его поцеловать. Я шел, как во сне, чувствуя, что это не я иду, а гроб надвигается на меня, медленно и неотвратимо… Как корабль. Вот наплывает борт корабля и сейчас я увижу, что там внутри. Тут я пускался на маленькую хитрость: быстро закрывал глаза и делал клюющее движение внутрь, ровно настолько, чтобы наклониться над содержимым, почти касаясь его, но все-таки не касаясь. Как мне это удавалось, неизвестно: движение было быстрым и автоматически неуловимым. В этот момент я как бы исчезал, а когда приходил в себя, меня уже уводили от гроба прочь, а он продолжал свое неспешное плавание, но уже отдельно, без меня.
Конечно, испытания мои на этом не кончались. Надо было торчать в квартире, переполненной скорбящими родственниками. Самое главное, там жутко воняло чем-то приторно-сладким и тошнотворным. Воняло отовсюду: от стен, лиц, окон и даже потолков. Этот запах преследовал меня много дней спустя, постепенно забываясь и сходя на нет.
Потом все садились в автобус и ехали на кладбище. Там тягомотина продолжалась с новой силой. Когда, наконец, с кладбищем было покончено, все возвращались назад и тут начинались ПОМИНКИ. Еб вашу мать! Нет таких слов, чтобы описать мое впечатление от этого славного праздника или не знаю, как это еще можно назвать, «мероприятия». Все садились за стол и начинали есть. Это было хуже всего. Мне хотелось встать и завопить во весь голос: «Как вы можете все это есть, а?!!!». Конечно, это я сейчас так говорю, а тогда у меня и в мыслях ничего подобного не было. Подавали тошнотворно-сладкий рис с изюмом и борщ с большими кусками мяса. Есть это нужно было одновременно – уже в самом этом сочетании, как мне кажется, проглядывало тайное желание всех участников сблевнуть. Впрочем, наверное, это я один такой впечатлительный.
Чтобы усугубить впечатления от приема пищи, держались речи, а, самое главное, соответствующие лица. Слов я не понимал, т.к. был занят более насущным делом: как незаметно вытряхнуть под стол свою порцию риса, одновременно сделав вид, что я что-то жую. Впрочем, первую ложку мимо рта пронести было невозможно. Добрая тетушка Мила засовывала мне ее в рот, причитая что-то и объясняя, но, как я уже говорил, я всего этого не слышал, т.к. в тот момент мужественно боролся с очередным рвотным позывом. Чтобы это действительно ЕСТЬ, - об этом даже и речи не шло. Я медленно жевал, ожидая, пока от меня отстанут и подвернется случай выплюнуть содержимое в борщ.
В общем, что тут говорить, сплошные приключения. Слава богу, взрослые довольно быстро накидывались водочки, и забывали обо мне. Вскоре они уже сидели за столом с красными лицами, шутили и рассказывали истории, поминутно слезливо вспоминая о покойном. Это означало одно: все, можно отсюда линять. Но тошнотворно-приторный запах меня преследовал еще много дней.
А теперь все это начало сниться. Каждую ночь. Какие-то бесконечные кладбища, многоуровневые, как современные парковки… Толпы людей… Дворцы, колоннады… Труп моей одноклассницы, погибшей в автокатастрофе. Мне нужно ее перезахоронить. Я достаю тело из могилы, в гробу без крышки, который закрыт только полиэтиленовой пленкой, как продукты в супермаркете… Сам гроб похож на пластиковый поднос, в котором фасуют еду в магазинах. Вокруг - мои школьные друзья, с радостными лицами, в маскарадных костюмах. Все жгут какие-то факелы, взрывают шутихи, а мой факел почему-то тухнет, испуская облако едкого дыма. Я хочу зажечь его снова… у меня не получается… меня охватывает страх, вокруг пляшут люди, больше похожие на чертей, вдали на холме дом с колоннадой освещается вспышкой света и я чувствую, что приближается что-то ужасное, и мне надо срочно зажечь этот долбанный факел, который, сука, не загорается… И тут я просыпаюсь, обливаясь холодным потом и трясясь от страха…
Какое-то время я лежу, не соображая ничего, перед моими глазами мелькают языки пламени, восторженные лица, дым… Сердце еле стучит, словно пробиваясь с каждым ударом сквозь слой густого киселя… Я лежу  какое-то время, не двигаясь, потом вдруг понимаю, что давно хочу в туалет. Встаю, иду коридором, задевая руками обои. Дохожу до туалета, делаю свое дело, иду в ванную. Открываю кран холодной воды и долго стою, бессмысленно глядя на убегающую струю. Умываюсь, полощу горло, долго пью… В зеркало я смотреть не решаюсь, словно боясь увидеть там что-то неприятное. Попив, закрываю воду и с облегчением тащусь обратно, думая про себя: «Хорошо хоть завтра не надо идти на работу».
Я долго лежу без сна. В голове – ни одной мысли, словно их вымели оттуда прочь. Постепенно я успокаиваюсь и засыпаю. Мне снится остров в океане. Холодный остров, весь из камня и льда. На серый берег набегают волны, кусая острые скалы, повисая на них гроздьями причудливых сосулек. Я удивляюсь, что мне совсем не холодно здесь, а должно бы! Что-то в этом острове мне кажется странным. Я долго не могу понять, что, а потом вдруг понимаю: здесь никого нет. Совсем никого, даже птиц, только камни, лед и рычащее море. И как меня угораздило здесь очутиться? Понятия не имею.