Гнедко
- Завтра все по телефону расскажу. А остальное сам придумаешь. Вы на это де-ло мастера.
И, видя, что я недоуменно смотрю на него, продолжил.
- Ты у нас был? Был. Так что твоя газетная совесть будет чиста. У тебя дорога вправо не вильнет.
- О какой дороге Вы говорите?
- Да был у нас на уборке осенью твой коллега. Показал я ему поля. В поле и расстались. Он сразу на своем мотоцикле в райцентр покатил. На другой день читаю. О нас вроде бы ничего – объективно. Но тут, как он пишет, дорого вильнула вправо, и он у наших соседей оказался. У них он обнаружил клинья, валки на дорогах и просы-панное зерно и комбайны, которые по часу ждут разгрузки. А ему до тех полей кило-метров тридцать в другую сторону надо было мотать. Да не обижайся ты. Не жди дой-ку, поезжай. Видишь, какой буран поднялся. Что теперь в поле твориться…
Я взглянул на часы. Четыре. Оно и правда, при буране поздно в ночь выезжать неразумно.
Я пожал ему руку и тронул нашего старенького, темно-рыжего, с седеющей черной гривой мерина. Он весело заковылял.
В поле стояла мгла, но дорога, хотя ее было видно только под передком саней, мне знакома, а тут еще пронизывающий ветер сменил гнев на милость, стал дуть в спину, так что одолеть двадцать километров самое большое за два часа труда не соста-вит. А Гнедко стал уставать, сбавил скорость, останавливался.
- Давай, давай! – хлопался его вожжами. Он послушно трусил. Ноги его все больше и больше тонули в снегу, заметавшем дорогу. Потом ее совсем не стало видно. Конь выдохся и остановился.
- Пошел, пошел! – крикнул я снова, хлопая вожжами. Гнедко стоял.
- Бича просишь? – рванул я вожжи. Он переступил и остался на месте.
- Выпросил! – вышел я из себя и всыпал ему кнута. Конь дрожал под ударами, тянул куда-то вбок, но вперед не шел.
Я вылез из саней в кромешную тьму проверить дорогу.
- Скотина упрямая! Домой нам надо, домой! – и хлестнул его, походя, по мор-де. Гнедко попятился, сани скользнули вбок, и потянул, пытаясь вернуть коня на ме-сто.
Гнедко всхрапнул, беспомощно попытался сделать свечку и, мелко-мелко пе-ребирая ногами, стал поворачивать в другую от меня сторону. Вожжи выскользнули из замерзших рук и, почувствовав свободу, конь развернулся ко мне хвостом. «Уйдет» почему-то подумал я. Но Гнедко остановился. И только я успел схватиться за вожжи, как он сразу пошел навстречу снежной стене, припадая на больную ногу.
Я упал в сани. Неужели, неужели я… от догадки стало не по себе. Заблудился я, конечно заблудился. Когда выехал, ветер дул справа, а теперь навстречу. Значит я повернул под ветер, не заметив как. Но в каком месте и когда? Не только в усталости коня было дело. Он просто не хотел идти туда, куда я его гнал. Говорили, говорили же мне, что в буран начинают блудить, когда уходят под ветер, что надо доверяться ло-шадям, они умнее и всегда найдут дорогу домой.
Если бы не светящиеся стрелки, я бы не узнал, что уже восьмой час. Куда меня занесло? От холода свернулся клубком и я, неверующий комсомолец, стал молить о том, чтобы теперь и не обессилел конь.
Во втором часу ночи меня, закоченевшего, растолкал сторож соседнего с ре-дакцией магазина.
-Живой! – обрадовался он, - а я смотрю конь пришел, а в санях не шевелятся. Поднимайся!
Я еле выполз. По-прежнему буранило. Гнедко стоял у ворот, опустив голову, весь покрытый снегом и дрожал. С ноздрей у него свисали две ледяные сосульки. Я подошел и припал лицом к его лицу.
- Прости меня, Гнедко, прости…
Он положил мне голову не плечо, и в его трудном дыхании я уловил стон. Кое-как распряг, укрыл попоной, положил в кормушку сена.
Утром, за час до начала рабочего дня я с куском хлеба и сахаром зашел в ко-нюшню. Гнедко лежал.
- Гнедко! – окликнул я его. Но он не двигался. Я подошел и опустился на коле-ни. Его потухшие глаза сказали мне все. Ни смотреть в них, ни отвезти взгляд я не на-ходил сил.
И вдруг до меня донесся стон.
- Гнедко, - встрепенулся я, -Гнедко!
Но он молчал. А стон становился все сильнее и сильнее. И тогда я понял, что это стонет моя так запоздало очеловечившаяся душа, ронявшая слезы на хлеб, теперь коню уже не нужный.
Рассказчик замолчал. Потом глубоко вздохнул и попросил у меня полный ста-кан воды. Выпил, откинул седую голову на подушку. Через минуту он спал.
- Говорили? – тихо спросил вошедший в палату врач.
- Да.
Мы вышли из палаты, и я рассказал ему все, что слышал.
- Слава богу, наконец-то облегчил душу. Теперь точно знаю – это быль. Вот что его мучило. А мне рассказать не мог. Начнет и вдруг будто что в нем обрывается.
- Психически он здоров.
- Конечно. Но отягощение душевной травмой все-таки было.
- Кто он, доктор?
- Мой отец. Шапочку и халат занесите в ординаторскую.
- Подождите, доктор! Я хочу написать об этой истории. Разрешите.
Он повернулся.
- Без имен и географии. И пусть у вас дорога не вильнет вправо.
Я выполнил его условия.
Январь 2008 г.
Свидетельство о публикации №214030501486