Последний удар

Еще ни разу не уходил он один так далеко от своего дома. В наскоро нахлобученной шапке и старых стоптанных валенках он с любопытством осматривал место, которое давно мечтал исследовать. Белое полотно толстым слоем покрывало нагромождение досок, фанеры, оконных рам. На фоне ослепительно белых очертаний выделялось покосившееся строение почтового ящика, каких мальчик еще не встречал в своей деревне. Он сделал несколько шагов навстречу, смел рукой горку снега с поверхности ящика и заглянул в отверстие для писем. Мальчик затрепетал. На дне синей железной коробки он увидел конверт.
Немалых усилий стоило ему открыть заржавевший от времени ящик для писем и вынуть оттуда содержимое. Представив себя разведчиком, которому пришло секретное послание, мальчик судорожно вскрыл изрядно пожелтевший конверт, в котором находился аккуратно сложенный, но набухший от влаги бумажный лист.
Он развернул письмо. В свои семь лет он уже сносно читал по слогам, но еще плохо различал прописные буквы. К тому же, его находка все это время не была защищена от непогоды и времени, и некоторые слова разобрать было почти невозможно. Прочитать ему удалось только отдельные фразы:
«Моя… Мария… глупо полагать… ты прочтешь… снесут наш дом… не переживай за  меня… разрушают, чтобы созидать… я живу тобой… смеющиеся глаза… для меня удивительной… тебе нечего бояться… все, чем я жил… главное – в наших душах… люблю тебя, моя Мария… письмо будет доставлено по адресу…».
Внизу письма стояли подпись и дата: 2003 год. Загибая пальцы, как учили его в школе, мальчик вычислил, что письмо было написано 10 лет назад. Этот факт невероятно поразил его. Спрятав свое сокровище в карман, он вылез обратно через забор и со всех ног кинулся домой.
– Мама! Я нашел послание из прошлого! – закричал ребенок с порога, отряхивая с себя снег и доставая письмо из кармана.
– Какое еще послание? Где нашел? – удивилась женщина, увидев своего сына таким раскрасневшимся и взволнованным.
Мальчик заметно сник – он только сейчас вспомнил о своем обещании маме не уходить настолько далеко от дома.
– Там… на развалинах, где заброшенная стройка… Вот, держи, посмотри, – он смущенно и виновато протянул ей письмо.
– Сколько раз тебе можно повторять не лазить где попало? Где мне тебя искать, случись что, не дай бог? – женщина сочла нужным немного поругать сына, прежде чем исполнить его просьбу. – И почему я должна это читать?
Но она уже взяла лист в руки, развернула его и принялась читать. Ее брови хмурились от попыток восстановить слова там, где на бумаге видны были лишь чернильные разводы. Мальчик заметил, что лицо его мамы становилось все хмурее и беспокойнее, как будто это письмо напомнило ей о чем-то горьком или печальном. В то же время на ее губах появлялась едва заметная грустная улыбка. Она подняла на него глаза:
– Где именно ты нашел это послание?
– В синем почтовом ящике. А что оно значит, мам? И кто такая Мария? Там что-то говорится про клад? Наверно, на тех развалинах есть сундук с сокровищами?
– Это письмо и есть сокровище, сынок, – улыбка сожаления все еще не сходила с ее губ. – Ты поймешь это, наверно, позже… Там, где ты сегодня был, десять лет назад собирались строить новый дом, да, как видишь, ничего и не построили. А до этого жил там один старик. Мария была его женой. Тяжелая судьба на долю этого человека выпала…


Он проснулся по привычке рано – в шесть часов утра. Последние несколько лет он проводил лежа на спине еще четверть часа после пробуждения – старые кости и мышцы требовали времени, чтобы поднять своего хозяина с постели и держать его на себе весь день до следующей ночи. Он всегда старался начинать день с хорошей мысли, но сегодня его что-то тревожило, и он силился вспомнить, что именно. Внутри, в области живота, собралось какое-то неприятное, гнетущее чувство, медленно покатилось вверх по телу, подошло к горлу и вырвалось наружу продолжительным сухим кашлем.
Он вспомнил. Сегодня снесут его дом.
Дом, в котором он прожил все свои восемьдесят восемь лет. От этой мысли расхотелось подниматься с кровати вообще. Дом остался его единственным пристанищем на всей земле, хранившим память о важнейших событиях его длинной жизни. Больше старику не с кем было разделить свои воспоминания, не у кого было спросить «а помнишь…?», поэтому он даже воспринимал свой дом как некое живое существо. И это неодушевленное существо было для него живее любого человека. И завтра это последнее сравняют с землей. Но он давно смирился. Заверил себя, что не так уж и страшно потерять последнее, если потеряно уже все.
Нужно было собирать вещи, хотя он пообещал себе не брать почти ничего. Не имеет смысла, думал он, пытаться вынести какие-то отдельные отрывки памяти. Пусть лучше все рухнет разом, вместе и навсегда. Так проще ему будет доживать остаток своих дней или лет (он все-таки надеялся на первое), разорвав последние связи со всем, что он называл жизнью.
Он поднялся со скрипучей кровати, медленно распрямляя иссохшее тело, и оглядел комнату в поисках чемодана. Сегодня ему хотелось обращать внимание на каждую деталь. Глаза остановились на связке книг в углу.
Он вспомнил, как когда-то давно собирал стопками все книги на полках, обматывал толстой веревкой и тащил на себе до станции, чтобы увезти в город и продать в каком-нибудь людном месте. Книги он начал продавать, когда все остальное, имеющее хоть какую-то цену, было уже продано. Все деньги он тратил на лекарства жене.
Старику припомнился один случай. В тот день он стоял около павильона метро, перед ним на клеенке были аккуратно разложены книги, но уже три часа никто не собирался купить их. Мимо него шумно прошагала компания подростков с гитарой и огромной шляпой (видно, они тоже приходили сюда зарабатывать), но одна девушка остановилась, пытаясь заглянуть ему в глаза. Вдруг она резко убежала за своими товарищами, а через минуту они все уже толпились вокруг старика и о чем-то шептались. Один из них поднял с земли книгу, даже не глядя на обложку, а сам протянул старику все имевшиеся у них деньги. Он часто вспоминал тот день, и ему всегда становилось тепло на душе от этого воспоминания.
Необходимость покупать лекарства вскоре отпала. А связка книг так и осталась пылиться в углу комнаты.
Он направился к платяному шкафу. Открыл дверцу, в которой встретил отражение своего мертвенно бледного лица, исчерченного морщинами, неизменно напоминающими о прожитых годах. Он глядел себе прямо в глаза, и их еще не угасший свет давал знать о том, что он все-таки жив.
Старик повернул голову и увидел длинное голубое платье. Он часто открывал шкаф и натыкался взглядом на это платье, но почему-то именно сейчас что-то больно кольнуло в его груди. «Платье Марии», – подумал он и нежно прижался к нему, вдыхая запах ткани. Он искал ее запах, и ему даже показалось, что он его нашел и стал к ней еще на ступень ближе. Он почувствовал запах своей жены. Мария умерла. Она оставила его шесть лет назад, а ему до сих пор не всегда удавалось готовить завтрак только на одного человека. Мария умерла. Он вздрагивал каждый раз, когда эти страшные, невозможные слова проносились в его голове.
В этом голубом платье он увидел свою жену первый раз в этом самом доме… Тогда ему только-только исполнилось восемнадцать лет. В дверь постучали, и он увидел на пороге молоденькую белокурую девушку, прячущую под пальто недавно появившегося на свет щенка. Она сбивчиво и эмоционально говорила о том, что собака у них в доме внезапно ощенилась, а щенков оставлять родители не разрешают, и придется их утопить, если никто не согласится взять. Она почти умоляла приютить животное и обещала каждый день приходить и помогать за ним ухаживать. Внезапное появление девушки поразило, а ее по-детски отчаянная речь тронули юношу, и он без лишних слов взял щенка к себе. Подрастающий пес каждый день баловался вниманием юноши и его отца, а девушка выполнила свое обещание не забывать собаку и вскоре стала самым частым гостем в этом доме. Молодые люди все сильнее привязывались друг другу. Через несколько лет поженились.
Старик вытащил почти музейный желтый чемодан, каких уже не встретишь, из глубины шкафа и раскрыл перед собой. Комната наполнилась резким неприятным запахом времени, в течение которого чемодан лежал нетронутым. Он аккуратно снял платье с плечиков, свернул и положил внутрь. «Оно не должно погибнуть здесь».
Он осмотрелся еще раз, пытаясь запомнить каждую мелочь в своем доме. Маленькие зарубки на стене. Отец ставил их в каждый день его рождения. Они вместе радовались каждому прибавившемуся сантиметру в первые пятнадцать лет жизни, а потом смеялись, когда каждая последующая отметка стала почти совпадать с предыдущей. Старик улыбнулся, представив, как бы хохотал его отец, если бы он сейчас решил измерить рост своему сыну. Зарубок не то что бы совпал с предыдущим, а оказался бы гораздо ниже.
«Время… Время измеряется зарубками на стене» – усмехнулся старик.
Он вдруг вспомнил о том, что уже много лет под его кроватью хранится гитара, на которой он когда-то даже умел играть. Сделав над собой невероятно усилие, он наклонился и вытащил инструмент, к которому не прикасался многие годы. Старик сел на кровать, закрыл глаза и провел рукой по струнам. Когда он был молод, он так же сидел с гитарой в этом доме, а вокруг него теснились другие ребята. Иногда он любил похвастаться своим талантом и просто полчаса показывал различные трюки, перебирая пальцами, перепрыгивая с аккорда на аккорд. Мария тоже любила слушать игру мужа, особенно вальс, который он играл только ей одной, сидя душным вечером на скамейке около дома… Но сейчас струны предательски дребезжали, и ни один аккорд так и не пришел ему в память.
Старик отбросил гитару. Ему стало невыносимо тяжело от груза нахлынувших воспоминаний, который не с кем было разделить. Он нуждался в собеседнике, по крайней мере в слушателе. За шесть лет одиночества он забыл, как звучит его собственный голос. Он всегда помнил голос Марии, звучавший где-то внутри него. Он часто мысленно разговаривал с ней. И сейчас ему захотелось сделать кое-что особенное.
Последний чудом найденный бумажный лист. Коротенький незаточенный карандаш. Его руки дрожали. В ушах стоял гул биения собственного сердца. Он решил написать письмо Марии.
«Моя бесценная Мария!
Очень глупо полагать, тем более в моем возрасте, что ты прочтешь это письмо; но войди в мое положение – ты ведь всегда называла меня дурачком. Я пишу тебе сегодня, потому что одного безмолвного разговора с тобой недостаточно для успокоения души. На бумаге оно, знаешь, проще.
Сегодня снесут наш с тобой дом. Только не расстраивайся сильно и не переживай за меня. Я готов и к этому последнему удару жизни. Я уверен, что последнему. Наверно, тебе интересно, где я дальше продолжу свое жалкое существование. Изволь, я утолю твой интерес (хотя интересного тут, моя Мария, мало).
В два часа дня приедет бульдозер, дабы совершить свое великое дело по снесению нашего жилища. Не знаю, который сейчас час (помню, как ты ругала меня за то, что я никак не мог отнести часы мастеру. Я так и не отнес, Мария. Но ты уже не ругаешься). Вполне возможно, они уже в пути. А, быть может, уже придавили к земле нашу с тобой скамейку и движутся навстречу дому. Я ведь туговат на ухо. И я много отвлекаюсь. В четыре часа отправляется моя электричка в соседнее поселение. Там для меня выделили какое-то жилье. Честно говоря, мне это все настолько безразлично, что даже нечего рассказать тебе об этом новом месте – я о нем ничего толком и не знаю. Еще ты наверняка спросишь, зачем они это делают, но и тут у меня знаний ничтожно мало. Знаю только, что сносят для того, чтобы построить что-то новое. Так обычно и делают: разрушают, чтобы созидать.
 Сегодня хочется говорить с тобой совсем о другом, Мария. Сегодня моя голова полна воспоминаниями, которые хранит наш с тобой дом. В шкафу, на книжных полках, в чайных сервизах, в настенных картинах, в невзбитых подушках затерялись восемьдесят восемь лет моей жизни, шестьдесят из которых я живу тобой.
Мария, моя дорогая! Как бы я хотел, чтобы у нас был ребенок. Мы бы вместе его воспитали. Ты дала бы ему все самое лучшее, что было в тебе. И я бы смотрел на этого человека и находил в нем тебя. Сейчас я нахожу тебя только в лишней чашке утреннего чая или в заметках, которые ты любила делать в журналах, или в твоем портрете над кроватью.

Ты ведь не рассердишься, если я скажу, что чаще вспоминаю тебя молоденькую? Твои вьющиеся волосы цвета топленого молока, твои вечно смеющиеся глаза, твои тонкие длинные пальцы… Должно быть, странно, что я не помню, какое сегодня число, но точно помню число и день, когда мы познакомились. Но даже за шестьдесят лет я не сумел запомнить тебя всю. Ты умела удивлять меня каждый день, а сама боялась, что однажды наскучишь мне и перестанешь быть для меня удивительной. Нет, Мария, нет. Даже сейчас тебе нечего бояться.
Страшно представить, как продолжится моя жизнь, когда исчезнет наш дом. Вместе с ним исчезнет и все самое дорогое, что осталось у меня после тебя. Да и вообще, исчезнет все, чем я жил. Как будто я и не жил вовсе. Как будто я всегда был таким старым, одиноким и никому не нужным.
На всей земле не останется ничего, что рассказало бы людям о нашей любви. Она пропадет бесследно. Но мы-то с тобой знаем, что самое главное – в наших душах. Вот где настоящая память. И пусть продолжают ликовать те глупцы, которые утверждают, что нельзя всю жизнь любить одного человека.
Ты это прекрасно знаешь, но я скажу еще раз, что люблю тебя, моя Мария. Часто перед сном я слышу, будто ты говоришь мне то же самое.
Я оставлю это письмо здесь, в нашем синем почтовом ящике. Думаю, все верно: это твой дом, и письмо будет доставлено по адресу; хоть и недолго осталось служить нашему старому хранителю писем…»
Грифель карандаша совершенно скрылся за деревянным обрамлением. На обеих сторонах листа почти не осталось неисписанных мест. Старик достал из ящика конверт, где хранил деньги, вытряс содержимое на стол и положил внутрь свое послание.
Он выглянул в окно: солнце уже давно ярко светило, и вода в речке неподалеку переливала серебром.
«Пора». Он поднялся, держа в руке письмо, захлопнул крышку чемодана, в котором не было ничего, кроме платья, и вышел на улицу.
«Слишком безоблачная погода для такого случая», – подумал он, морща лицо от обилия солнечного света. Старик огляделся кругом: вот старенький дом, вот когда-то ярко-желтая скамейка, вот почтовый ящик, который они с Марией смастерили сами. Письмо полетело в отверстие ящика и гулко ударилось о железное дно.
Издалека послышался шум приближающегося бульдозера.
«До электрички еще два часа, не опоздаю. Я никогда не видел, как сносят дома». Он решил остаться и посмотреть, как сложатся эти стены со своим содержимым в одну общую бесформенную груду.
Бульдозер подкатил уже совсем близко, так что земля под ногами старика тряслась от гула его мотора. Молодой человек выглянул из окна своей разрушающей машины и, видя, что жилец заблаговременно покинул дом, и никакой опасности его жизни нет, решил без замедлений приступить к делу.
– Раньше начнем – раньше закончим! – крикнул он старику, пытаясь тем самым взбодрить его. – Сегодня все рушить не будем: только сам дом. Остальное в следующий раз. Спешу на другой объект.
На этом предисловия закончились. Старик отошел от дома на приличное расстояние, как того требовали правила безопасности. Бульдозер медленно покатил навстречу своей жертве. Расправиться с таким домом для него было проще простого – весь деревянный каркас держался на непрочном фундаменте.
Глаза старика неподвижно смотрели на происходящее. Гигантская машина вплотную приблизилась к строению и нанесла свой первый удар. Толчок. Дом покосился. Старику послышалось, будто стены застонали от внезапного варварского нашествия. Следующий удар. Дом был не в силах сопротивляться. Стены трещали, в комнатах билась посуда. Еще удар. Из окон вылетали стекла и рассыпались мелкими осколками на земле. Старик видел, как из стороны в стороны качается крыша, готовая вот-вот упасть. Очередной удар бульдозера. Хилая крыша треснула, и две ее части стремительно понеслись вниз и оглушительно свалились на землю. Сердце старика начало биться быстрее, как будто это внутри него что-то безжалостно ломали. Стены покосились как карточный домик, для разрушения которого достаточного только легкого дуновения. Вокруг стоял ужасный шум падающих шкафов, дверей и рев бульдозера, но уши старика были наполнены биением его собственного сердца. Одна стена не выдержала натиска и раскатисто упала, придавив собой то, что поддалось ранее. За ней последовали остальные стены. Сердце учащалось с бешеной скоростью. То, что старик несколько минут назад называл домом, необратимо рушилось. Бульдозер нанес еще один удар, окончательно повалив все стены. Сердце превратилось в огромный барабан, неустанно отбивающий каждое падение. Машина в последний, заключительный раз заехала на всю эту груду, совершив тем самым апофеоз своего представления. Повергнутое строение лишь издало звук ломающегося дерева. Сердце изнывало. Ему было не по силам отбивать безумный ритм.
«Пожалуйста, не нужно так быстро». Бульдозер медленно отъехал назад, давая всей этой груде дорушиться самой. Где-то упала оконная рама. Удар сердца. Надломилась дверца шкафа. Снова удар. Сердце замедлялось, успокаивалось. Оно уже не спешило. Бульдозер завершил свою работу и покатил прочь. Дзынь! Где-то звонко разбились кружки. Дом затихал. Кое-где раздавались звуки бьющихся мелочей. Тише, тише. Сердце становилось еще спокойнее. Тук… Тук…
Дом издал прощальный звук, перед тем как замолчать навсегда.
«Как я мог оставить ее портрет там?..». Тук…
Тук… Белокурая девушка в голубом платье бежала ему навстречу.