Их море

Это просто морская соль,
Зацелованная до слез.

У неё подгнившие сухие васильки в глаз и Мураками в рюкзаке с листами тетрадных блоков.
Дома её ждет книжная полка, полная пыльных, старых книг, за которыми она с такой любовью присматривает, пропуская сквозь себя чернильную, четкую старину старых букв.
У неё медово-медные светящиеся на солнце кудряшки и любовь, что по хлеще всякого любовного романа уж третий год разбивается соленым прибоем.

У него колотый лед в глазах по весне не тающий, остающийся до последнего. У него крепкий бренди вместо крови течет по венам, вместе с обидой и злостью, поедая его изнутри бледно-зелеными гусеницами. К книгам он не притрагивается, и днями-ночами читает компьютер вдоль и поперек.

У них из общего морской прибой, истерия и привязанность друг к другу, граничащая на периферии сознания с тоскливой, отчаянной нежностью.

У неё зимой все карты в руках и разбивающаяся об острые пики гранита морская соль, тлеющая мягкими гребнями алебастровых волн. У неё зимой холодные искры пенящегося горьковатого шампанского бездонной синеватой бездны. У неё зимой спокойная колыбель зимних хлопьев и пелена низких ватных облаков. Море у неё прохладное, но ласковое, и до ужаса родное, обжигающие солью царапины на оливковой кожи до болезненной улыбки.

Он зимы совершенно не любит, зябко ежится под колким февральским ветром и кутается в куртку, но от холода не убежишь и не скроешься. Холод его находит и заставляет вспоминать, а как известно, память – худший враг.
У него море бледно-васильковое, расползающиеся огромным добрым зверем под ногами. Зверем с блестящей шкурой, сияющей на солнце. Он свое море любит, хотя морю предпочитает об этом не сообщать – пускает лягушек по воде, наблюдая за плеском камешек на поверхности и разлетающимися в разные стороны солеными каплями воды. Море выносит на берег ракушки и сухие цветы, что он собирает.


У него руки вечно горячие, и холод он не любит, а у неё руки вечно холодные – и руки у неё ледяные.

Зимой сад за окном умирает и сворачивается под зимней шапкой в тишине птичьих хлопот. Зимой в доме тепло, и окна запотевают. Зимой они разговаривают долго в песне покоя, прерываемой лишь оживающим спящим домом, сопящим в белоснежном безмолвье.
Зимой она часто перечитывает свои книги, а он еще чаще играет, и большую часть этого времени они совершенно не вместе.
Зимой он часто болеет, и тогда она носит пластинки таблеток и лечит, и лечит, то ли лекарствами, то ли переживаниями, то ли чаем с чабрецом – не поймешь.

У них есть ребенок. Мальчишка с сульфатно-железными глазами – огромными, словно лупы и ужасно внимательными. Мальчишка похож на морскую пену – едко-соленый, с горчащей улыбкой и темными кудрями. Кожа у него иссиня-белая, и он сильный, до ужаса сильный. В рюкзаке у него Кафка, а на памяти много песенных мотивов. А нрав у него резкий, словно горная тропа, непредсказуемый, а смех острый, и колючий, словно первая зима и наждачная бумага.

По весне в саду распускаются ландыши и цвете виноградный плющ, источая приторно-сладкие запахи свежего винограда. К небу тянутся желтоватые подсолнухи. Солнце ломкими золотистыми лучами исследует морские глубины наподобие подводной лодки, проникая в тайные глубины и путаясь в водорослях да тине, завязая в трясине морского мха, но выплывая наружу с резвыми рыбками. По весне она будет красить белые розы в черный в черном платье с лебедями, а он будет исследовать берег на обнаружения выкинутых на песок цвета яичной скорлупы китов.

Как жаль, что море разное, и все это в головах двух людей, которым не хватает обоюдного тепла и согласия.