Еще раз о блокаде Ленинграда ч. 6

Пора и заканчивать этот небольшой экскурс в историю.
Чтобы у читателей не возникло, случайно, впечатления, что слишком много наших генералов были неумехами, трусами или слабовольными предателями, подчеркну, что, конечно же, это не так.
Абсолютное большинство генералов в РККА в годы Великой Отечественной вели себя достойно, многие из них отдали жизнь за Родину.

Очень показательно сравнить судьбы царских генералов в годы Первой мировой войны с советскими генералами Великой Отечественной.
В царской армии, за годы  Первой мировой войны были убиты 35 генералов, а сдались в плен 73. (Получается, что на 10 убитых в боях царских генералов в плен сдавался 21 генерал).
В войну 1941–1945 годов мы воевали с неизмеримо более сильным противником, чем рейхсвер Вильгельма Второго. 
За годы Великой Отечественной  были убиты и умерли от ран 223 советских генерала, без вести пропали 50, итого 273, сдались в плен 88 человек. Получается, что на 10 убитых и пропавших без вести приходилось только 3 сдавшихся  в плен генерала. Иначе говоря, немцам требовалось убить трех советских генералов, чтобы одного взять в плен.
Для справедливости подчеркнем, что до 9 мая 1945 г. Красная Армия взяла в плен 179 немецких генералов, (з них 113 — до 30 апреля 1945 г.). 
(А за все годы Первой мировой войны нашими войсками был взят в плен всего 1 германский генерал (да и тот покончил с собой при первой возможности)).

Так что наши советские генералы показали значительно более высокое мужество, боевую стойкость и пленоустойчивость  по сравнению с царскими.

Очень характерный пример отношения простого солдата, артиллериста к своим командирам есть в дневниках ополченца 88-го артиллерийского полка 80-й стрелковой Любанской дивизии Василия Чуркина
Вот что он пишет о командирах своей дивизии.
Идет 1943 год:
«Большим авторитетом пользовался у нас генерал Абакумов. Он был честным и правдивым…
Он на военной службе был с юношеских лет, мальчишкой пришел в Красную Армию в Гражданскую войну. У него было 75 разных наград. В то время еще не было ни медалей, ни орденов. Некоторые награды я помню: золотые часы, сабля в серебряной оправе, наган, маузер — именные и т. д.
Я неоднократно видел, как наш генерал каждое утро выходил из землянки раздетым, в одной рубашке без головного убора, а на улице метель и мороз, брал в обе руки гири и делал упражнения. Конечно, он занимался гимнастикой, когда была возможность, в периоды затишья».

Само по себе ТАКОЕ отношение рядового бойца к генералу дорогого стоит. Его еще заслужить надо.
В. Чуркин подчеркивает, что Абакумов был принципиальным и требовательным офицером:
«Командир нашей дивизии генерал Абакумов очень любил аккуратность и дисциплину. Требовал их от каждого подчиненного, как с солдат, так и с офицеров…
Начальником штаба дивизии в то время был пожилой высокого роста с некрасивым угреватым лицом мужчина (фамилию его не знаю). Носил он не военную форму, а длинное узкое пальто на лисьем меху с меховым воротником.
Выглядел смешно, как баба рязанская. Однажды в таком виде его увидел генерал Абакумов. Вызвал к себе, отчитал его и предупредил, чтобы он никогда в таком виде не появлялся…»

Потрясающе, не правда ли?! Начальник штаба дивизии (!!!) в 1943 году, на фронте, шастает не в форме, а в пальто с меховым воротником!

«К сожалению, комдивом нашей 80-й дивизии он был всего несколько месяцев, его перевели с повышением в другие части. Нам дали комдивом полковника Иванова».
Это произошло уже во время боев за окончательное снятие блокады Ленинграда в январе 1944 года. Его командование было коротким, но ярким и героическим:
«22 января выехали к Любани, деревня Рамцы, километров 6. В ночь на 21 и на 22 января видим большие пожары. Немцы уходят, дома при отступлении поджигают, минируют дороги и местность около дорог…
После мощной артиллерийской подготовки 77-й стрелковый полк нашей дивизии должен был пойти в наступление, но немцы вели сильный пулеметный и минометный огонь. Пехота наша не поднималась, сидела в траншеях…
Новый командир нашей 80-й стрелковой дивизии полковник Иванов решил энергично воздействовать на пехоту 77-го стрелкового полка.
Молодой высокий, красивый блондин, в серой каракулевой папахе, он поднял пехоту и несколько раз ходил с ней в атаку на немцев. Атаки увенчались успехом, был захвачен передний край немцев.
Окрыленный хорошими результатами комдив Иванов встал в полный рост и с криком: «За Родину, за Сталина, вперед, товарищи, за мной!», забыв об осторожности, о собственной жизни, увлекая пехоту, высокий в серой папахе, он ринулся вперед. Пехота нашего 77-го стрелкового полка заняла три линии траншей немецкой обороны.
Но командир дивизии полковник Иванов не успел добежать до них, он погиб смертью храбрых, погиб как настоящий большой герой, отдав свою жизнь за Родину, за Ленинград, за ленинградцев. Осколок вражеского снаряда сразил его.
Всего семь дней прошло, как полковник Иванов пришел командовать нашей 80 стрелковой дивизией, но эти семь дней при его большой настойчивости, храбрости и отваге принесли большие успехи, враг дрогнул и стал отступать».


Светлая память герою-комдиву.
К сожалению, про таких командиров нынешние либеральные историки писать не любят и про них теперь почти никто не знает…


Теперь еще немного о спекуляциях вокруг того, что «если бы негодяи Сталин, Жданов и Ворошилов  сдали тогда Ленинград немцам, то большинство ленинградцев остались бы живы»  и т.п. либерастической пропаганде.
О том, какая участь, на самом деле,  ждала бы абсолютное большинство ленинградцев, мы уже говорили, на примере судьбы жителей маленького Пушкина, в предыдущих главах. 

Надо бы сказать и про другое, про отношение БОЛЬШИНСТВА ленинградцев  к немецким  захватчикам.
Никому бы тогда и в голову не пришло предложить сдать город гитлеровцам. Слишком высок в народе был градус ненависти к ним. Вот пара писем блокадных жителей на фронт.

Первое письмо написала летчику – истребителю Георгию Костылеву его мать.
Она, как и абсолютное большинство ленинградцев, переживая невиданные лишения, жила надеждой на будущее и написала сыну-летчику такие слова из Ораниенбаума:
«Милый наш Егорушка! Мы так все и живем в кабинете Петра III и уже привыкли к этим царским хоромам. Дворец, как раненый воин, стоит, не покидая передовой, и нам в нем хорошо. Каменный все же. Живем неплохо. Крестный лежит, я еще пока двигаюсь. Мурку нашу мы съели. Теперь уже не слышим, как жалобно мяучит она, прося есть... Да и крестного поддержали. Придет день — и блокада будет прорвана. Мы верим в это.
Воюй, Егорушка. Бей этих проклятых иродов. О нас не беспокойся, мы выдержим и не такое. Целуем. Мама, крестный, Зоя.
Декабрь 1941 г.».
Другое письмо в июне 1942 года написал на фронт солдату Василию Чуркину его сын:
««Здравствуй, дорогой папа! Шлю тебе свой сердечный привет и желаю тебе всего хорошего в твоей жизни, а главное здоровья. Я нахожусь все там же в комсомольском полку противопожарной обороны Ленинграда…
Сейчас, папа, в Ленинграде стало получше, но ты бы знал, что творилось зимой! Голод, холод, воды не было. На Неву ездили за водой на саночках. Трамваи не ходили, света не было, радио не работало. Каждый день бомбежка, обстрелы тяжелыми снарядами и пожары, всюду пожары. Если бы ты, папа, видел, как трудно было в Ленинграде, как тяжело было ленинградцам в то время. Каждый день много умирало от голода. Мама тоже умерла 29 марта 1942 года от истощения. Она умерла одетой в твое зимнее пальто на черном меху. Во дворе нашего дома ее вместе с другими уложили на грузовую машину как дрова и повезли на Пискаревское кладбище в общие могилы. Свесившиеся на борт машины волосы мамы раздувало ветром. Мы, папа, остались с тобой одни из нашей семьи.
Папа, отомсти за Женю и маму двуногим зверям! До свидания! Твой сын Толя. Пиши мне чаще».

Это – ОБЫЧНЫЕ, частные письма ленинградцев, не предназначенные для опубликования, или использования в целях пропаганды.
Они очень хорошо показывают истинное отношение людей к гитлеровцам: для изможденных, умирающих от голода и лишений ленинградцев они были и оставались «ИЗВЕРГАМИ», «двуногими зверьми», которым не было пощады.
Плохо, что многие нынешние обыватели об этом не знают и знать не хотят, рассуждая о сдаче города немцам.
За такие речи ТОГДА оратора «порвали бы на фашистский флаг» сами блокадники.
 

Известный американский писатель и публицист А. Верт посетил Ленинград в 1944 году и написал серию статей (а потом и книгу)  о своих впечатлениях,  об этом.
В них он указывал, что «патриотизм, гордость за свой город, ненависть по отношению к немцам, растущая по мере продолжения войны, а также нежелание предавать солдат, защищающих город, были определяющими в поведении ленинградцев.
А. Верт отмечал, что в городе «не было никого, за исключением нескольких антикоммунистов, кто рассматривал возможность капитуляции немцам. В самый разгар голода лишь единицы — не обязательно коллаборанты или немецкие агенты... а просто те, кто обезумел от голода — писали властям, прося объявить Ленинград «открытым городом»; но никто из них, находясь в здравом уме, не смог бы этого сделать. В период немецкого наступления на город народ быстро понял, что из себя представляет противник; сколько подростков погибло в результате вражеских бомбежек и обстрелов во время рытья окопов? А когда город оказался в блокаде, начались бомбардировки и распространение садистских листовок, наподобие тех, что были сброшены 6 ноября с целью «отметить» праздник революции: «Сегодня мы будем бомбить, завтра вы будете хоронить».
А. Верт считал, что «вопрос об объявлении Ленинграда «открытым городом» никогда не мог быть поставлен так же, как, например, в Париже в 1940 г.; это была война на уничтожение, и немцы никогда из этого не делали секрета; во-вторых, гордость за свой город была важна сама по себе — она состояла из большой любви к городу, его историческому прошлому, его исключительным литературным ассоциациям (это особенно справедливо в отношении интеллигенции), а также огромной пролетарской и революционной традиции в рядах рабочего класса; ничто не могло так объединить эти две большие любви к Ленинграду в одно целое, как угроза уничтожения города.
Может быть, даже вполне сознательно, здесь присутствовало старое соперничество с Москвой: если бы Москва пала в октябре 1941 г., Ленинград продержался бы дольше; и если Москва выстояла, для Ленинграда было делом чести тоже выстоять…
А. Верт полагал вполне уместными те формы контроля и дисциплины, которые были установлены в Ленинграде. «Вполне естественно, — писал он, — что осажденному городу были необходимы суровая дисциплина и организация. Но это не имеет ничего общего с «укоренившейся привычкой покорности по отношению к властям» или, еще в меньшей степени, со «сталинским террором». Очевидно, что продукты питания должны были распределяться очень строго. Но сказать, что население Ленинграда работало и «не восстало» (с какой целью?) с тем, чтобы получить продовольственные карточки ... — значит полностью не понимать духа Ленинграда.
Не приходится сомневаться, что партийная организация после многих грубых ошибок начала войны играла очень важную роль в жизни Ленинграда: во-первых, она установила, насколько это было возможно, справедливое нормирование выдачи продуктов; во-вторых, организовала в широких масштабах гражданскую оборону; в-третьих, мобилизовала население на лесозаготовки и добычу торфа; в-четвертых, организовала разнообразные «дороги жизни». Не вызывает сомнения и то, что в самый тяжелый период зимы 1941—1942 гг. организации типа комсомола проявили величайшую готовность к самопожертвованию и выносливость…
В Ленинграде выбор состоял в том, чтобы умереть в позорном немецком плену или погибнуть геройски (или, если повезет, выжить) в своем непокоренном городе. Любая попытка дифференцировать русский патриотизм, революционный заряд или советскую организацию или задавать вопрос о том, какой из трех факторов был наиболее важен в сохранении Ленинграда, также является бесплодной — все три переплелись в исключительном «ленинградском» пути».
(Alexander Werth.  Russia at War.1941 — 1945.   Barrie and Rockliff, London, 1964).


Может быть те, кто нынче кроет последними словами подвиг своих отцов и дедов – ленинградцев, за то, что они не сдали город «в гуманитарных целях», прислушаются к этим словам американского писателя.
Он понимал мысли  и настроения тогдашних ленинградцев намного лучше нынешних либеральных сочинителей.


Ну что еще можно сказать, анализируя статью Черного Следопыта, которая и заставила меня написать ему ответ, в виде этих глав?!
Конечно можно залихвастски утверждать, что «Сталинские соколы-маршалы даже в пьяном кошмаре не могли себе представить, что враг за две недели докатится аж до Ленинграда. Пройдет как нож сквозь масло через две стратегические линии обороны и кучу укрепрайонов, пробьется к Ладоге и замкнет кольцо окружения».

Только ведь  это неправда.
И враг дошел до Ладоги не «за 2 недели», а потратил значительно бОльшее время,  и сталинские маршалы-полководцы в самом начале войны предусматривали возможность прорыва немцев в глубину страны и принимали меры.
Напомню, что решение о строительстве Лужского рубежа обороны было принято еще 23 июня (!!!) 1941 года.

Вот какую директиву в августе 1941 года направила Ставка Ворошилову и Жданову:
ВОЕННОМУ СОВЕТУ СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО НАПРАВЛЕНИЯ  О МЕРАХ ПО ПРЕДОТВРАЩЕНИЮ
ОКРУЖЕНИЯ ЛЕНИНГРАДА
17 августа 1941  г.
Ставка считает, что наиболее опасным направлением продвижения противника является восточное направление в сторону Новгорода, Чудова, Малой Вишеры и дальше через реку Волхов. Если немцы будут иметь успех в этом направлении, то это будет означать обход Ленинграда с востока, перерыв связи между Ленинградом и Москвой и критическое положение Северного и Северо-Западного фронтов. При этом вероятно, что немцы сомкнут здесь свой фронт с фронтом финнов в районе Олонца. Нам кажется, что главком Сев.-Зап. не видит этой смертельной опасности и потому не предпринимает никаких особых мер для ликвидации этой опасности. Ликвидировать эту опасность вполне возможно, так как у немцев сил здесь немного, а подброшенные нами на помощь новые три дивизии при умелом руководстве могли бы ликвидировать опасность. Ставка не может мириться с настроениями обреченности и невозможности предпринять решительные шаги, с разговорами о том, что уже все сделано и ничего больше сделать невозможно.
Ставка  приказывает:
Первое. Собрать в кулак часть действующих и подошедших дивизии и вышибить противника из Новгорода.
Второе. Ни в коем случае не допускать перерыва Октябрьской жд линии и распространения противника на восточный берег Волхова, прочно удерживая за нами район Новгород, Чудово, Тосно.
СТАЛИН
ШАПОШНИКОВ
ЦАМО. Ф. 148а. Оп. 3763. Д. ПО. Л. 6. Подлинник.

Как мы теперь знаем, события развивались именно по такому сценарию, как и предсказывала директива Ставки. 

29 августа Сталин направил телеграмму членам ГКО В. Молотову и Г. Маленкову, находившимся в то время в Ленинграде. В телеграмме, в частности, говорилось:
«Только что сообщили, что Тосно взято противником. Если так будет продолжаться, боюсь, что Ленинград будет сдан идиотски глупо, а все ленинградские дивизии рискуют попасть в плен. Что делают Попов и Ворошилов? Они даже не сообщают о мерах, какие они думают предпринять против такой опасности. Они заняты исканием новых рубежей отступления, в этом видят свою задачу. Откуда у них такая бездна пассивности и чисто деревенской покорности судьбе? Что за люди — ничего не пойму. В Ленинграде имеется теперь много танков КВ, много авиации, эресы. Почему эти важнейшие технические средства не действуют на участке Любань-Тосно? Что может сделать против немецких танков какой-то пехотный полк, выставленный командованием против немцев без этих технических средств?
Почему богатая ленинградская техника не используется на этом решающем участке? Не кажется ли тебе, что кто-то нарочно открывает немцам дорогу на этом решающем участке? Что за человек Попов? Чем, собственно, занят Ворошилов и в чем выражается его помощь Ленинграду? Я пишу об этом, так как очень встревожен непонятным для меня бездействием ленинградского командования...»
(«Известия  ЦК КПСС». 1990. № 9. С.213).

Можно ли, читая эти нервные, отчаянные строки,  не чувствовать страшного напряжения тех дней, не видеть КАК переживает Сталин за судьбу Ленинграда,  и тупо заявлять (как это делают разные чубайсовичи и демосволочидзе) что блокада это: « результат сознательной политики, продолжение Гражданской войны и добивание жителей имперской столицы»?!

Напоследок, про это  заявление Следопыта: «Потом были нервные, истерические попытки прорвать блокаду. Как же, - перед Хозяином оправдаться… Стрельнинский десант… был отражен и уничтожен случайно подвернувшейся немецкой ротой обеспечения (есть документы об этом). Весь героизм пошел нахрен».

Можно, конечно, считать, что все многочисленные отчаянные, порой, попытки прорыва блокады делались не для облегчения участи ленинградцев, а лишь для того, чтобы «перед Хозяином оправдаться». Это – дело совести  того, кто пишет подобное…
Но вот в оценках конкретных исторических событий надо быть точным и не выдавать услышанные когда-то сплетни за истину в последней инстанции.
На самом деле,    тех героических и трагических Петергофских десантов в октябре 1941 года  было НЕСКОЛЬКО!!! А точнее ПЯТЬ «волн» десантов, проведённых за ЧЕТЫРЕ попытки их организовать! Да, они были плохо подготовлены и организованы,  и огромная вина за это лежит на соответствующих командующих: Г.К. Жукове, адмирале Трибуце, контр-адмирале Ю.А. Пантелееве  и их подчиненных.

Возможно, что первый из них, высаженный 2 октября в составе одной (6-й) усиленной роты бригады морской пехоты,  и был отражен и уничтожен той самой «случайно подвернувшейся немецкой ротой обеспечения», о которой пишет Черный Следопыт. (Если у автора  «есть документы об этом», то тут  надо было бы  и ссылки на них привести).

Но уж остальные-то ЧЕТЫРЕ попытки петергофских десантов отражала ЯВНО не эта единственная немецкая тыловая рота.
Зачем же ТАК заявлять, принижая подвиг тех, кто шел на смерть, чтобы спасти тогда Ленинград и его жителей?!
Напомню слова записок, найденных после войны  в алюминиевой фляге, во время работ по очистке Нижнего парка Петергофа.
В первой было написано:
«Люди! Русская земля!
Любимый Балтфлот! Умираем, но не сдаемся.
Патронов нет. Убит Петрухин, деремся вторые сутки.
Командую я. Патронов! Гранат! Прощайте братишки!
7 окт. В. Федоров».
Вторая записка была очень краткой: «Живые, пойте о нас.
Мишка».
Первая записка была написана В. Федоровым, принявшим командование остатками отряда после гибели комиссара А.Ф. Петрухина. Вторая, видимо,  политруком Михаилом Рубинштейном.
Это предсмертные записки, тех, кто в самой отчаянной обстановке, в окружении, не дрогнул, не  струсил, и насмерть дрался с ненавистным врагом …
Погибая, они просили: «ЖИВЫЕ, ПОЙТЕ О НАС…» 

И дождались «песни» от современного автора с презрительной оценкой своего подвига: «Весь героизм пошел нахрен».
Мне сложно ТАКОЕ   комментировать…

Беззаветное мужество, стойкость бойцов Петергофских десантов, их  готовность пойти на смерть ради спасения ленинградцев,  должны НАВСЕГДА оставаться в наших сердцах и памяти наших детей и внуков.
Светлая им память и пусть будет пухом для героев родная земля, за свободу которой они отдали свои молодые жизни.
Потеряв память о таких героях, мы потеряем всё…



В завершение разговора по этой теме приведу хорошие слова участника  недавней полемики вокруг паскудного опроса «Дождя» о необходимости сдать Ленинград немцам:
«Как вы считаете, если бы СССР в 1941 году отдал Германии все золотые зубные коронки граждан страны, то войны и смертей миллионов людей можно было бы избежать? А если бы отдали Гитлеру всех евреев, цыган и коммунистов? Всех красивых женщин Ленинграда и сокровища Эрмитажа? А если бы Сталин официально разрешил каннибализм, то можно было бы избежать голода, спасти сотни тысяч? Стоило ли сдавать Киев немцам, или можно было бы только евреев отдать?
Скажите, вы сильно удивитесь, если завтра увидите такие вопросы на «интерактивном голосовании» на каком-то из российских ресурсов? Я — нет. После превратившихся уже в мем «54% зрителей телеканала», я не удивлюсь ничему.
…любители «все сдать и уцелеть», как водится, немножко не в курсе истории собственной страны. Сдача Ленинграда, за которую выступило 54% прогрессивной и образованной аудитории телеканала «Дождь», судя по приказам Гитлера, не принесла бы сдавшимся ни возможности пить «баварское» с видом на Петергоф, ни «бочку варенья и корзину печенья».

..с таким отношением наших дорогих сограждан к собственному прошлому через 10 лет рядовых Ивановых, Петровых и сержантов Кантария в истории 2-й мировой войны не останется.
Останутся одни капитаны Америки и рядовые Райены.
 
Потому что их память не смешивают с дерьмом, а чтут и легендируют.
 
Потому что у нас стало принято поедать свою историю и собственных мертвых.
 Поедать и, тужась, вываливать непереваренное на страницы газет и в эфир».

Жестко, но очень точно сказано.



Использованная литература:

Звягинцев В. Е. Война на весах Фемиды: Война 1941 — 1945 гг. в материалах следственно-судебных дел. — М.: ТЕРРА—Книжный клуб, 2006.

Дневник  Лидии Осиповой о жизни в пригородах Ленинграда (22 июня 1941 г.-1944 г.)

Известия ЦК КПСС. 1990. № 9.
Н. А. Ломагин  «Неизвестная блокада».

 Русский архив: Великая Отечественная: Ставка ВГК. Документы и  материалы. 1941 год. Т. 16  (5— 1). — М.: ТЕРРА,  1996

Чуркин В.В. «Дневник ополченца 88-го артиллерийского полка 80-й стрелковой Любанской дивизии Василия Чуркина»

Платонов А.В. «Трагедии Финского залива».
Alexander Werth.  Russia at War.1941 — 1945.   London, 1964

Материалы сайтов:
http://www.aif.ru/society/opinion/1092154
http://militera.lib.ru/db/churkin_vv/app.html
http://vif2ne.ru/rkka/forum/archive/48/48630.htm
http://www.sovsekretno.ru/articles/id/2976/