1 курс. 5 глава. Присяга

1 курс. 5 глава. Присяга
Казарма нас встретила настоящим кафельным туалетом и аккуратно заправленными армейскими койками (кто долго не был в отрыве от цивилизации, тому не понять нашей радости). Если бы я писал серьезный исследовательский военный научный труд, то непременно бы соврал, что мне запомнилась прежде архитектура училища, ну или платц, газоны, порядок, но нет, в первую очередь туалет и постель и точка! А еще в чистенькой столовой была настоящая посуда, вместо вечно жирных алюминиевых собачьих мисок и ложек! Казалось, что жизнь налаживается и все не так уж плохо. Старшекурсники, правда, отчего-то криво ухмылялись и говорили: «Ничего, примете присягу, вот тогда и начнется…». К слову сказать, мы и сами, начиная со второго курса, с таким же нескрываемым удовольствием говорили первогодкам: «Ничего, вот сейчас все только и начинается…» После учебного центра, мне нравилось абсолютно всё, чистота, размеры помещения, система отдельных комнат по 18-20 человек (комнаты назывались «кубрик»). Меньше чем за месяц приоритеты поменялись, если раньше счастье состояло в наличии мягкого дивана, маминого обеда и нирваны безделья, то теперь достаточно было чистого белья, панцирной кровати и настоящего умывальника, пусть даже и без горячей воды, она в казарме принципиально не была предусмотрена.
Оставшиеся до присяги дни были посвящены репетициям принятия присяги, то бишь бесконечной строевой. Палящее августовское солнце, нудные команды сержантов, тормозной Мишка впереди и жажда, жажда, жажда… Как назло в училище на несколько дней отключили вообще всю воду. Наконец, занятия окончены, мы волочим ноги в казарму, а навстречу нам дневальный, с полным ведром технической воды из подвала, для мытья полов. «Дай, попить!» - этот стон раздался одновременно с разных сторон. «Пить, пить давай, пить!», - уже не стон, а требование. «Ребята, это для полов!», - пытался вяло отбиваться дневальный, какое там! Через мгновение ведро уже драли у друг друга из рук, страждущие курсачи. Ах, как сладко было пить из грязного ведра! И плевать, что по вокруг лица кружатся ниточки от половой тряпки, что песок скрепит на зубах, всё равно хорошо! Апофеозом эпизода стало выкинутое из толпы и катящееся по дороге пустое ведро.
Перед присягой, нам выдали полушерстяное обмундирование и фуражки, оставалось, как казалось, рукой подать до настоящего военного! Надо сказать, что вещевое обеспечение курсантов несколько отличалось от солдатского. Во-первых, то самое полушерстяное обмундирование, под зиму. Во-вторых  поясные ремни были кожаные, в отличии от дерматиновых, для сухопутных рядовых. Сапоги были не кирзачи, а яловые, конечно тяжелые, зато носились долго, да и выглядели посерьезнее. На зиму выдавалось офицерское фланелевое белье и шапки из овчины. Таким образом по качеству обмундирования мы стояли как бы между рядовым составом и офицерским корпусом, что, несомненно придавало нам чувство причастности к касте.
Откровенно говоря, униформа советских курсантов и офицеров была на порядок лучше нынешней, и по качеству и по внешнему виду. Наше обмундирование было продолжением традиций русской армии. Если хлопчато-бумажную полевую форму нам меняли раз в год, то п/ш полушерстяное обмундирование) и парадку раз в 2.5 года и она нормально носилась. А, затянутые в ремни, офицеры вообще были красавцами. Несмотря на недостатки фигуры, они в основной своей массе смотрелись мужественно и красиво.
Последние дни до присяги мы оборудовали форму и готовились к торжественному дню. День 1 сентября 1985 года, всё училище выходит на площадь Победы. Народу море, кроме родителей первокурсников ещё полгорода, для туляков это особый праздник, а для молоденьких тулячек тем более, и на вновь прибывших посмотреть и себя естественно показать. Нам то, правда не до амуров, мы напряжены, как-бы  что не перепутать и не опозориться. На фоне других ребят мы выглядели эдакими гвоздиками, засчет худобы и новеньких фуражек или гадкими утятами, хотя нам казалось, что мы настоящие солдаты Родины. Наконец клятва прилюдно зачитана, подпись поставлена, всё, я отныне срочнослужащий и на меня распространяется весь устав ВС СССР и все статьи уголовного кодекса. Строй распустили, и у близких появилась возможность обнять и поздравить своих детей, родственников, знакомых. Ко мне приехали родители и мои школьные друзья-студенты: Костя Есипов, Наташка Хмель, Антоха Комов, Костик Аяцков и, уже упоминавшийся, Виталик. Боже, прошло всего 2 месяца после выпускного бала, но как же мы отличались! Они все ещё прибывали в беззаботном детстве, а я уже черпнул краешком сапога армейской жизни (и прелестей и, в основном, гадостей)! Ребята тоже потом все послужили и, у многих, этот период жизни оказался сложнее моего, хотя и короче. Аяцков попал на Советско-китайскую границу, Вовка Шишкин служил на земле Франца-Иосифа, а Виталя вообще охранял зону в Якутии! Ну а пока они были похожи на резвящихся щенят, а я на затравленного, уже посаженного на цепь недопёска. Первым делом Есипов схватился за автомат, с веселым криком : «Дай пострелять!», -  ужас! Ведь к тому моменту мне уже вдолбили, что я могу потерять все, кроме личного оружия! Борьба за «калаш» была жестокой, но короткой, я победил! После этого нас отпустили в первое увольнение до 21.30, то есть до начала вечерней поверки. Всей гурьбой мы пошли в парк, в центре Тулы. Всё было как в тумане: мамины пирожки, улыбки и смех друзей, веселый отец в полковничьей форме и я, растерянный, в фуражке на бритом черепе, немного не понимавший чего происходит и где злой сержант. Потом я, несколько потерявший нюх, поехал провожать друзей на вокзал,  тут то меня прихватил патруль… Надо сказать, что кроме училища, в Тульском гарнизоне находилось ещё несколько воинских частей, и все они по очереди ходили в патрули по городу. Особенно «тёплые» отношения сложились между курсантами и десантным полком, которым в ту пору командовал полковник Лебедь, тот самый, который в середине 90-х был кандидатом в президенты.  Так вот меня ВДВ-шники и перехватили! О, ужас! В первом же увольнении и сразу  залёт (на армейском языке – почти преступление)! Отняли драгоценную увольнительную и приказали шуровать в училище, доложить, мол, так и так, прям в первый день действительной военной службы становлюсь уголовником… Я конечно к папаше в гостиницу: «Спасите, товарищ полковник!». Товарищ полковник спас, взял у Осипова дубликат увольнительной и сказал забыть происшествие, как страшный сон!
Наконец этот длинный, радостный и сложный день быть позади, с огромным портфелем с домашней едой, я шел, по территории училища, в казарму. Из темного угла кто-то тихо позвал: «Эй, боец!». Это были старшекурсники:  «Ты что, в казарму с едой идешь?», - деланно изумились они.
 - Ну, да.
 - Можешь сразу идти на помойку, никто тебя с едой не пустит.
 - И что мне делать?
 - Тебе все равно не нужно, отдай нам, чтобы добро не пропадало!
Вот так я избавился от домашних пирожков. Ребята оказались правы, на входе в расположение стояли столы, за которыми сидели сержанты и заставляли выкладывать содержимое сумок и пакетов на стол, ни крошки еды не попало в казарму, отняли даже отцовский портфель! Так потом его и заиграли. Конечно, смысл в этой экспроприации был, дабы первокурсники не прятали еду, не отравились и не развели мышей. Санитарии в советские времена всегда уделялось отдельное внимание, особенно в армии. К слову, на третьем курсе мы с Просянкиным, из пятого взвода, попали на ночное дежурство в клуб, работка непыльная и даже приятная. Как раз в этот день принимали присягу первогодки, мой напарник пошел на «охоту». Сценарий нашего первого курса повторился, теперь уже Просянкин выступил в роли старшего доброжелательного товарища, в результате в клубе нам даже пришлось сдвинуть столы, чтобы поместилось все честно отнятое у несчастных первогодок. Пир состоялся что надо, от количества и качества домашней еды мы стали похожи на гвоздики на сносях. К нам даже приходили в гости ребята с нашего курса из наряда, которым удалось ночью улизнуть под благовидным предлогом выноса мусора, но это было на третьем курсе, а пока…
А пока праздник принятия присяги кончился, и только теперь все и начиналось.