Часть третья. Глава 43

     Ни Атос, ни его друзья не подозревали о том, что задумал Бертиньи. Они и думать забыли о дуэли, когда был ранен Каюзак, слишком много было других забот.
     Особенно сдержанным выглядел Арамис. Он ни с кем не делился своими думами, а если его спрашивали, то в ответ только вежливо улыбался. Отношения с Камиллой де Буа-Траси стали привычными и обыденными. Он оказывал ей мелкие услуги и был очень почтителен на людях. Наедине же был нежен и внимателен, но никогда не оставался у нее на ночь, как ни просила графиня, так что Камилла безуспешно пыталась играть роль госпожи.
     Графиня была бы еще больше раздосадована, если бы знала, кто занимает мысли Арамиса, когда он рассеянно слушает ее болтовню. Дело было в том, что Арамис неожиданно для себя открыл, как много стала значить для него Мари де Комбале.
     После изгнания герцогини де Шеврез кардинал был очень озабочен. Казалось, он должен радоваться, что добился своего, даже не приложив к этому усилий. Но Ришелье был мрачен. Трогательные заботы племянницы не могли его успокоить. Он ничего не хотел ей объяснять, только чаще, чем раньше искал ее общества, чтоб нервно сжимать ее руки и смотреть невидящим взглядом туда, куда Мари не было хода. Она не расспрашивала его, зная, что только разозлит его такой неделикатностью, и молча ждала, пытаясь угадать, что занимает ум кардинала.
     Сама пребывая в возбужденном состоянии, Мари де Комбале без труда уловила нервозность Арамиса. Он тоже не находил себе места тревожась за герцогиню де Шеврез и тоже, как и у мадам д’Эгильон, тревога за дорогое существо постепенно вытеснила все другие мысли.
     Мари де Комбале догадывалась, что имя герцогини де Шеврез слишком много значит для Арамиса. Но она запретила себе думать об этом. Чужие тайны были для нее святы и особенно тайны сердца. Если бы Арамис доверился ей, то поставил бы герцогиню д’Эгильон в сложное положение. Это была еще одна причина, по которой она предпочитала не знать, кто владеет сердцем Арамиса. Кардинал считает мадам де Шеврез врагом, значит, так и будет.Но это никак не могло быть причиной не сочувствовать бедному Арамису – его любимая далеко, и он страдает.
     Однако совсем не думать о мадам де Шеврез не получалось.
     В последнее время у герцогини д’Эгильон появилось подозрение, которому она не хотела верить и очень боялась, что оно все же оправдается. Оно сложилось постепенно, само собой, из обрывков фраз кардинала, намеков придворных, непонятного поведения короля, из самой атмосферы при дворе. Это подозрение было эфемерно, неуловимо, но от этого не менее пугающе: Мари всерьез опасалась, что герцогиня де Шеврез уехала не просто так.
На кардинала снова готовится покушение.
     Она невольно вглядывалась в лицо Арамиса, чтоб сразу же отвести глаза, ругая себя за нескромность. И тут же снова жадно ловила его взгляд, не в силах справиться с тревогой.
     Арамис отвечал ей тем же.
     В какой-то момент, он сам не знал точно когда, но в нем поселилась уверенность, что эта Мари все знает про его чувства к Мари другой. Знает, но никогда не скажет. Она не предатель, она – друг. Он прекрасно понимал, как должна была себя чувствовать племянница кардинала, общаясь с ним. Он сам чувствовал то же самое. И так же был уверен, что она видит в нем друга.
Они мысленно поддерживали друг друга, печально улыбаясь иронии судьбы, которая сделала их друзьями, обреченными любить непримиримых врагов.
     У герцогини было больше возможностей, как у хозяйки дома, и она осторожно опекала Арамиса, не позволяя гостям слишком сплетничать про герцогиню де Шеврез. Однако чем дальше, тем труднее было это делать. Подозрение, которым терзалась Мари де Комбале, обретало почву под ногами. Ее гости все чаще позволяли себе недвусмысленные высказывания в адрес опальной герцогини и ее склонности устраивать заговоры исключительно против кардинала. Говорили, что кардинал напрасно позволил ей удалиться от двора. Будучи у него на глазах, она была бы менее опасна, чем в Туре, куда кардиналу слишком далеко тянуться из Парижа.
     Арамису стоило немалого труда сохранять хладнокровие. Он не вмешивался в беседы, пока однажды кто-то из гостей не захотел узнать его мнения. Арамис хотел отделаться шуткой, но не успел. Другой кавалер с пренебрежительной улыбкой перебил его:
    - Не трудитесь. Вы не можете судить.
    - Отчего же, – возразила одна из дам, – у него всегда такие остроумные мысли.
    - Остроумные быть может, но надо же иметь хоть какое-то понятие. А что может понимать этот господин в политике? Это удел высших кругов.
    - Таких высоких, что Вам не дотянуться, – улыбнулась дама.
     Кавалер надменно выпятил губу:
    - Я имел в виду тех, кто поставлен на верхние ступени.
    - Первые да будут последними.
    - Но не в земной жизни, иначе пришлось бы признать, что нет разницы, кем быть – вилланом или герцогом.
    - Вы, положим, тоже не герцог, шевалье.
     Кавалер еще больше выпятил губу:
    - Я дворянин в пятом поколении, наш род…
     Дама поспешно прикрыла рот кавалера веером:
    - Да, мы помним, Вы каждый раз это говорите. Пусть лучше господин Арамис расскажет нам что-нибудь.
     Надменный шевалье презрительно фыркнул:
    - Свои фамильные тайны?
    - Лучше любовные! – хором воскликнули дамы, заливаясь смехом. – Господин Арамис, у Вас есть любовные тайны?
     Шевалье всем своим видом изобразил презрение к возможным тайнам Арамиса. Бледность Арамиса стала слишком заметной, но от этого обстоятельства общество отвлекла Мари де Комбале. Герцогине вдруг сделалось дурно. Шутки тут же были забыты и все сгрудились вокруг хозяйки, наперебой предлагая помощь.
    - Простите меня, мне не надо было сегодня принимать, я так плохо себя чувствовала. Но я не хотела лишать всех удовольствия приятно провести вечер. Помогите мне встать.
     Она протянула руку Арамису:
    - Пожалуйста, проводите меня в соседнюю комнату. Там у меня соли. Нет-нет, оставайтесь, господа! Я скоро присоединюсь к вам. Прошу вас, не огорчайте меня – веселитесь.
     Арамис, чувствуя себя деревянной куклой, подал руку герцогине и отвел ее в соседнюю комнату.
    - Я могу оставить Вас?
    - Вы боитесь, что шевалье уйдет до того, как Вы успеете его вызвать?
    - Я не понимаю Вас, Ваша светлость.
    - Прошу Вас, не стоит добиваться того, чтобы фразе о Ваших любовных тайнах придали значение. Оставьте, и уже через минуту про это никто не вспомнит.
    - Вы полагаете, дело в этом?
     Мари де Комбале улыбнулась. Она была уверена, что правильно все поняла.
    - Пусть Ваши любовные тайны останутся тайнами.
     Арамис сделал над собой усилие и ответил очень спокойным голосом:
    - Вы правы, герцогиня. Но, все же, я прошу разрешения покинуть Вас.
    - Вы обещаете не трогать шевалье?
     Арамис медлил с ответом. Герцогиня заметила:
    - Поединки не сохраняют тайн, они их выдают. К тому же, дуэли запрещены, я не отпущу Вас, пока Вы не поклянетесь.
    - Я не трону шевалье.
    - Тогда я разрешаю Вам уйти. Но обещайте, что завтра Вы будете у меня. Я хочу убедиться, что Вы держите слово.
     Арамис поклонился и молча вышел. Он дал слово, но сдержать его было трудно. Арамис презрительно улыбался, но блеск глаз выдавал его гнев: «Лучше бы я убил его прямо там и все равно, что бы было потом».
     Добравшись домой, он долго глядел на себя в зеркало, откуда на него смотрел почти незнакомый ему человек. Нет, черты лица были хорошо знакомы, а вот выражение… Такого он раньше не видел. Хотя нет, видел. Такое же лицо было у Атоса, когда он стоял возле лежавшего на земле Балинкура и никак не мог поверить, что не сможет его убить.
    - Но все-таки Атос его убил, – пробормотал Арамис.
    - Да, это господин Атос, – сказал кто-то над самым его ухом.
     Арамис так дернулся, что стукнулся лбом о зеркало:
    - Базен!
    - Я говорю, там господин Атос пришел, я его в комнату провел. Что подать прикажете?
     Арамис усмехнулся: «Вот уж как нельзя кстати».
    - Вина давай. Скажи ему, я сейчас выйду.
     Арамис застал Атоса уже с бокалом в руках, но несколько растерянного. Атос словно не совсем понимал, как его угораздило прийти в гости, и спешил привычным ритуалом создать для себя подходящую атмосферу.
     Он кивком поприветствовал Арамиса:
    - Вы простите мне это нежданное вторжение?
    - Я рад Вас видеть.
    - Мне показалось, Вы были заняты? Если так…
    - Атос! Вы впервые пришли ко мне и уже ищете повода скорее покинуть мой дом?
     Атос улыбнулся и поднял бокал:
    - Тогда Ваше здоровье! Я был неподалеку по делам, вот и решил зайти – Вас не было видно, а вчера Вас заменяли в карауле.
    - Да, я был занят.
    Атос искоса глянул на друга:
    - Портос говорил. Он видел Вас несколько раз возле особняка д’Эгильон. Вы стали там завсегдатаем.
    Арамис вскинул брови:
   - Портосу есть до этого дело?
   - Портос просто сказал то, что видел.
    - Он не может судить об этом, – холодно заметил Арамис. – Он ничего не знает, но уже высказывает мнение. Ни о чем не догадывается, но предполагает! Осуждает тех, кого совсем не знает!
     Арамис резко умолк, ругая себя за то, что не смог сдержаться.
     Атос внимательно разглядывал узоры на скатерти.
    - Очень многие судят только на основании того, что видят, не зная истины, – с горечью добавил Арамис.
    - Многие?
    - Да! Слишком многие!
     Арамис встал и прошелся по комнате. Воспоминание о нахальном шевалье снова заставило его выйти из себя. Сделав несколько шагов, он вернулся к столу и нетерпеливым жестом плеснул вина в стакан. Атос молча наблюдал, как Арамис сделал пару глотков и раздраженно поморщился – это лекарство ему не помогало.
    - У герцогини собирается разное общество? – неопределенно поинтересовался Атос. –Она умна и умеет разбираться в людях.
    - Да, – горячо поддержал Арамис, – она никогда не судит, не узнав человека.
    - В отличие…
    - Этот шевалье! Если бы я не пообещал герцогине его не трогать…
    - Арамис, вызывать кого бы то ни было в доме Его Высокопреосвященства! Это уже слишком беспечно. Она правильно сделала, что удержала Вас.
    - Будь Вы на моем месте, Вас бы это не остановило, даже если б рядом сидел сам кардинал.
    - Возможно, но Вы – не я.
     Арамис несколько мгновений смотрел Атосу в глаза. Тот чуть пожал плечами:
    - Кажется, я тоже сужу, не зная ни дела, ни человека.
    - Я видел Вас в подобной ситуации, тогда, когда Вы никак не могли убрать шпагу с груди маркиза де Балинкура.
     Атос побледнел и сдвинул брови:
    - Арамис, Вы сами сказали, что не стоит судить только по тому, что видишь. Вы не можете знать…
    - Я знаю достаточно, чтоб понимать, что есть то, что не прощает человек, подобный Вам. Человек Вашего положения. Я тоже жалею, что дал герцогине слово не вызывать того господина.
     Они продолжали смотреть друг другу в глаза и, в конце концов, Атос сказал:
   - Поступайте, как знаете. Просто помните, что другие могут только видеть, и не всем дано знать.
     В комнату заглянул Базен:
    - Господин Арамис! Тут господин Портос с курицей.
     Атос и Арамис невольно переглянулись и через мгновение оба улыбнулись.
    - Вот и я, дорогие мои! Я слышу, вы смеетесь, значит, тут весело!
     Портос появился на пороге и сунул Базену корзинку:
    - Тут кое-что есть, болван. Подай на стол. – Он потер руки. – Повезло. Это плут Мушкетон где-то раздобыл. Я послал его за вином, скоро придет. У Вас, я гляжу, скудновато.
     Портос расположился за столом и хозяйским глазом окинул стол:
    - Арамис, это у мадам д’Эгильон Вас научили так угощать друзей? Так и с голоду умереть недолго. То-то кардинал такой тощий!
     Арамис вспыхнул, но глянул на невозмутимое лицо и смеющиеся глаза Атоса, и сдержался:
    - Нет, Портос. Я хожу к герцогине не для того, чтобы там угощаться, потому не знаю, чем у нее кормят.
    - Жаль, было бы неплохо…
     Атос усмехнулся:
    - Что именно? Чтобы Арамис ел из всех кормушек лишь бы разрешить Ваш интерес?
     Портос пожал плечами:
    - Ну, он бывает в разных домах.
    - Портос, я хожу в гости не потому, что ищу лучшего стола, – Арамис уже не знал злиться ему или смеяться.
    - А вот это зря! – изрек Портос. – Могли бы когда-нибудь и друзей с собой взять.
    - Портос, я не забываю угощать друзей, когда у меня есть деньги и, можете быть уверены, если меня пригласят, я обязательно возьму Вас с собой.
     Дальнейшее обсуждение этого важного вопроса было прервано появлением Базена с тарелками и Мушкетона с бутылками.
     Портос перестал вздыхать о герцогской кухне и принялся за дело. Остаток вечера прошел как обычно – Портос ел и разговаривал, Атос пил и слушал, а Арамис с улыбкой наблюдал за обоими.
     Прощаясь, Арамис на мгновение задержал Атоса возле двери:
    - Атос, скажите, Вы действительно считаете, что мое поведение было слишком беспечно?
    - Вы о вызове?
    - Да.
     Атос вздохнул.
    - Признайтесь, Атос, Вы бы не остановились, и Вам было бы все равно, чей это дом.
    - Да.
    - Тогда почему Вы упрекнули меня?
    - Я не упрекнул. Вы имели полное право так поступить, но…
    - Но?
    - Но Вы дали слово герцогине, разве нет? Теперь Вы не можете нарушить его, иначе Ваша честь пострадает.
    - Значит, я должен спустить оскорбление?
    - Арамис, Вы дали слово.
    - Но если кто-то опять позволит себе подобное в мой адрес!
     Губы Атосa искривились – он подумал о своем:
    - Опять? Тогда не спешите опрометчиво ручаться словом. Прощайте.
     Арамис кивнул ему вслед:
    - Да, Вы правы. Мне пора быть хозяином своему слову и самому себе. Прощайте.