Глава семнадцатая. Заключительная

   Предыдущая глава:     http://www.proza.ru/2012/03/24/434      

      Глава семнадцатая. Заключительная

     – Я говорила вам, Корнеев был настоящим фашистом…

     Светлана Корнеева на этот раз давала показания не в моем служебном кабинете, а в одном из следственных кабинетов на Фрунзе,74. Я специально пригласил ее туда, в управление внутренних дел Екатеринбурга, ближе к городскому изолятору временного содержания, чтобы без лишних хлопот с конвоем, быстро при необходимости, препроводить её в подвал, в камеру.

     – …с этим своим хобби он совсем стал, что называется, «не в себе». Поначалу я думала, что это так, инфантильное увлечение красивыми безделушками. Началось все с моделирования. Склеивал технику немецкую. Ну, знаете, танки «Тигр», «Пантера», корабль «Бисмарк». Группы различные – пехота, артиллеристы. Всё фашисты, конечно. А я дура, поначалу, радовалась – ведь не по ресторанам где-то ходит, не по бабам. Знала бы, что он свихнется на этом – сама бы его, наверное, в пивнушку погнала. Потом моделирование забросил, стал коллекционировать значки и одежду фашистские. Символику. Где он все это добывал – уж не знаю. Книжек накупил – конечно же, опять про фашистов. «Орлы Геринга», «Пираты фюрера» и так далее. «Майн кампф» притащил, наконец…

     Слушая Корнееву, я усмехнулся про себя – к чему она клонит? Хочет, чтобы ее наградили за уничтожение фашиста?

     – Ну, хорошо, – сказал я. – В деле есть всё это. На мой взгляд, Светлана Андреевна, действительно, пострадавший был мерзавцем. Не повезло вам жить с таким мужем. А скажите-ка  вы мне вот что. Когда умысел убить его возник? И как вы все это осуществили?

     В глазах Корнеевой загорелся огонек вроде того, который загорается в глазах упрямой женщины, в первый раз усаживающейся за руль автомашины и уверенной, что речи о трудности вождения – мужская блажь. Дави на газ, чего тут сложного?

     – Когда он изнасиловал мою дочь. Когда я увидела ее плачущую на полу, поруганную. И когда увидела его пьяную, сытую и бесстыдную рожу! Вот тогда я поняла, что убью его.

     – Так. Поняли, что хотите убить его. Что дальше?

     – Я решила найти исполнителя – кто смог бы все это сделать. По телевизору видела – нанять убийцу много денег не надо.

     – Нашли?

     –  Нашла.

     – Ну! Ну! Дальше. Продолжайте!

     Меня начало раздражать это ее признание. Что называется – назвался груздем – полезай в кузов! А тут она делает как-будто признание и в то же время вроде пытается убедить меня, что только из своего благородства вынуждена оговаривать себя.

     – Я стала ходить по ресторанам и выбирать «крутого». Человека, на мой взгляд, решительного, способного, по-настоящему постоять за женщину…

     Я смотрел на Корнееву, уже не тая своей усмешки.

     – Не с первой попытки – но такого человека я нашла. Рассказала  про «художества» Корнеева, о всех его привычках и когда лучше всего это можно будет осуществить.

     – Фамилию, конечно же, вы у него не спрашивали.

     – Прежде чем обратиться к мужчине с такой просьбой я некоторое время с ним общалась. Я стала его любовницей. И когда поняла, что ради меня он готов на все – тогда только и обратилась к нему с этим.

     «Дешево и сердито», – усмехнулся я.

     – Фамилию своего друга я, конечно, не назову, – продолжала Корнеева.– В этом деле я главный виновник и буду отвечать одна за это убийство.

     Я придвинул ей чистый лист бумаги:

     –  Напишите здесь все, что считаете нужным по этому убийству. Как можно полнее. Чтобы не возникало ни у кого вопросов по этому делу.

     – Хорошо, – согласилась Корнеева, принимая бумагу и ручку.

     Из объяснения Корнеевой следовало, что ее любовник сам раздобыл оружие, из которого затем стрелял в её мужа. Решили инсценировать ограбление, чтобы запутать следствие. Жертву убийца караулил на улице. По телефону она сообщила о предстоящем выезде Корнеева с деньгами, и любовник заблаговременно подъехал к месту предполагаемого нападения на своей автомашине. После убийства он скрылся вместе с деньгами. Вскоре она отзвонилась ему, подтвердив положительный результат, то есть смерть мужа.

     В дальнейшем, видя, что активно проверяется версия о ее причастности к преступлению, решила увести следствие по ложному пути. С этой целью решила использовать, не посвящая в это дело, будущего зятя Мишу Веденеева. Обратилась к нему за помощью, рассчитывая, что работнику милиции будет проще проникнуть в дом Бекетова, не привлекая особого внимания. У нее были ключи от бекетовской квартиры, остались от Корнеева. Передав Мише ключи, сказала ему, что необходимо вернуть долг Корнеева. Дала ему инструкцию, как всё это сделать. Предупредила, что деньги не совсем от чистого совместного бизнеса Корнеева и Бекетова, и что их возврат предупредит претензии со стороны ничего не забывающего компаньона.

     Пока шансы и у Корнеевой и у Веденеева на авторство этого «подвига» были равны. Все их признание строилось на их  собственном заявлении и не подтверждалось ни единым доказательством. Чисто по очкам вперед вырывался Веденеев. Он-то хоть на месте показал, как совершал убийство. Много зависело, конечно, от Валентины,  результатов её командировки в Чечню.

      Мне не давала покоя одна деталь. Корнеева, в общем-то, умная женщина. Она очень сильно любит свою дочь. Знает, что Настя и Миша любят друг друга, и она сама любит своего будущего зятя. Уже и  свадьба Насти с Мишей намечена. И тут она втягивает Михаила в такое серьезное дело – в соучастники убийства! Якобы, даёт ему поручение перенести дипломат убитого… Лжет она, все-таки. Лжет!

     Федосеев и Полушкин уже давно по моему заданию занимались Скворцовым, одноклассником Корнеевой, которого она в свое время, на одном из допросов, называла своим любовником. Но что-то я от них ни письменного рапорта, ни устного доклада не получал. Они уже успешно занимались другой работой, обеспечивая своим присутствием массовку на опознании Веденеева и выходе того на место преступления. Я подосадовал на себя, на свою нетребовательность. Тут же набрал номер сотового телефона. Федосеев отозвался быстро.

     – Скворцов? Да, Иван Иванович, проверяли. Женат. Как водится, есть дети. Двое. Девочка и мальчик. Очень симпатичные. Школьники уже… Удивился нашим вопросам. Корнеева его школьная любовь. Иногда видится с Корнеевой, но, как и с другими одноклассниками, оставшимися в городе. Какие-то личные отношения отрицает…

     – Чем он занимается?

     – Он? Прокурор отдела в областной прокуратуре. 

     – …Скворцов? Так, Алексей Петрович, что-ли?

     – Ну да!

     – Слушай, Василий Семенович! Что же ты сразу не сказал! И как активно вы его проверяли?

     – Да просто встретились с ним в его служебном кабинете. Он нас кофеём угостил. Поговорили спокойно. Показал нам в своем компьютере одноклассников, фотографии своих детишек…

     Я отключил телефон. Кровь прилила к моему лицу.  «Вот, значит, как, Светлана Андреевна!»

     Скворцов Лёша был моим одногруппником. Мы вместе с ним учились в юридическом институте. В дальнейшем связи не теряли. Перезванивались. Это был исключительно порядочный, скромный человек. «Потому она и назвалась его любовницей»,  – думал я. – Но, вообще-то она, все-таки, дура! С ее стороны это заявление выглядит, как я сейчас понимаю, шагом отчаяния».

     Я вспомнил, что ещё в начале следствия был звонок от Скворцова. Он интересовался ходом дела по убийству мужа Корнеевой. Тогда этот звонок мною был расценен как обычный рабочий.

     Так вот, наверное, откуда я мог знать Корнееву!

     На мой вопрос о любовнике Корнеевой, мужчине, с которым она общалась, Настя, дочка Корнеевой, ответила отрицательно.

     – Я ничего не знала о каких-либо отношениях мамы с кем-то из мужчин!  – вскинувшись, ответила она. Но затем, снова опустив голову, уже устало добавила: – Во всяком случае, она сама мне об этом не говорила.

     Девушка была крайне подавлена. С ней я уже встречался в ходе следствия. Допрашивал по обстоятельствам ее взаимоотношений с Корнеевым. И она произвела на впечатление умной девушки, очень эмоционально реагирующей на каждый мой вопрос.

     У нее были тонкие черты лица, удлиненный, как у восточной красавицы разрез глаз. Она то и дело моргала, водя растерянно глазами по сторонам и готова была, видимо, заплакать. Кончик тонкого носа, как мне показалось тогда, у нее шевелился, когда она глубоко вздыхала. Причудливо изогнутая линия губ намекала на капризность красавицы.

     Сейчас девушка была прямо как увядшая роза. Я все нацеливался взглядом на ее аккуратненький кончик носика  – и все-таки, шевелится он у нее или мне в прошлый раз это показалось? Было видно, арест и матери и жениха по подозрению в убийстве ее подкосили.
 
     – Я ведь у мамы дома в последнее время не появлялась. Боялась встретиться там с Корнеевым. Поэтому точно не скажу, был у нее мужчина какой-то или нет. Сама лично не видела.

     – Ну, а слышали от матери? Рассказывала ли она вам о каком-нибудь своем знакомом?

     – Слышала ли от мамы? – переспросила Настя и, помолчав, задумчиво ответила: 

      – Что-то не отпечаталось у меня в памяти, чтобы она мне рассказывала о своем любовнике…

     Настя опровергала версию своего жениха, заявив, что в момент совершения убийства Веденеев находился в командировке в Грозном.

     – Он вообще ничего не знает об этом убийстве! – губы у нее задрожали, и я понял, что сейчас без слез не обойдется и вздохнул. Я совсем не мог успокаивать плачущую женщину…

     –  Что же это вы, Михаил Петрович, мозги-то нам пудрите! – войдя в следственный кабинет ИВС, где меня уже дожидался Веденеев, я бросил на стул спортивную сумку с его вещами. Веденеев задержал ненадолго взгляд на сумке и вздохнул.

     Усевшись за стол, я достал из кожаной папки протокол дополнительного допроса подозреваемого.

     Веденеев напряженно и выжидательно смотрел мне в лицо, не отводя взгляда. Он сидел прямо, не шевелясь.

     – Нет, не буду я сегодня ничего писать! – сказал я, и спрятал бланк протокола обратно в папку.   

     – Да и знаю, не скажешь ты мне сегодня, Миша, на протокол ничего. Верно?

      Веденеев сузил глаза, сжав губы, и продолжал сидеть не шелохнувшись.

     – Что она тебе говорила про убийство? Расскажи. Не для протокола…

     Веденеев молчал, не меняя позы.

     – Говорила она тебе что-нибудь про оружие? Держала ли она раньше пистолет в руках?

     Губы у Веденеева дрогнули. Он хотел что-то сказать, но раздумал.

     – У вас изменились отношения после этого убийства? Миша, ответь…

     – Я…– Веденеев прочистил горло,– … я ее по-прежнему люблю, – произнес он, наконец, сдавленным голосом.

     Освобождать Веденеева я все-таки не спешил. Унес его сумку с вещами обратно. Я сидел молча за столом в своем кабинете. На столе передо мной лежало нераскрытое уголовное дело. Потертая картонная корочка, с замазанным старым наименованием. Загнутые, истертые углы… Корочек в прокуратуре было мало. Поэтому раскрытое дело, уходя в суд, наряжалось в новенькую, свежую одежду, оставляя старую вновь возбужденному делу. Вот и это дело можно уже наряжать в новые корочки. Убийца установлен.

     И снова я спрашивал себя, а закономерна ли была смерть в этом случае. И настолько ли уж важно здесь то обстоятельство, что она пришла от рук того, а не иного человека?

     Да и стоит ли смерть человека того, чтобы о ней говорить как о каком-то исключительном событии?

     Почему, собственно, в нашей жизни непременно должно закончиться всё хорошо? Почему обязательно должен быть «хеппи-энд»? Все знают, что рано или поздно придётся позволить родственникам обрядить нас в неудобный одноразовый костюм и в черные негнущиеся ботинки и уложить нас в ящик. Мы уже заведомо обречены. Заведомо жертвы. Мы знаем это и всё равно говорим себе: «Всё будет замечательно! Всё, в конце концов, образуется и встанет на свои места!»

    Возможно, это происходит потому, что мы подспудно догадываемся, что в жизни человека имеет значение совсем не то, чему мы привыкли придавать первостепенное значение?   
 
    Между тем Валентина привезла из Чечни доказательства того, что Веденеев в день совершения убийства из части не отлучался. Да для меня это было уже неважно.

     Я не стал предъявлять ему обвинение в соучастии в умышленном убийстве в форме пособничества. Дипломат с деньгами  Бекетову он отнес по просьбе Корнеевой. Не зная еще о том, кто совершил убийство.  Как сказала ему Корнеева, это был старый долг Корнеева своему приятелю.

     Настя, после того как я нанес ей визит после встречи с ее женихом, не запиралась. Она уже была готова сама признаться в этом убийстве. Особенно когда под стражей находились вместо нее самые дорогие для нее люди.

     Настя рассказала, что 19 апреля она находилась у матери. Она не предполагала, что в квартиру заявится Корнеев. Когда он появился, было уже поздно, и мать ее домой не отпустила. Утром она захотела пораньше уехать. Она не знала, что Корнеев так же собирается в дорогу. Мать спала в своей комнате. С Корнеевым встретились на кухне. Он уже надевал на себя плащ. Увидев его, она повернулась обратно, но уйти не успела. Корнеев перехватил ее и, стащив с нее халат, стал целовать в шею, плечи. На ее крики из комнаты выскочила мать и закричала. Корнеев засмеялся, обозвал их обоих шлюшками и вышел.

     – Быдло,– сказал он, уходя: – Сами не знаете, чего вы хотите!

     Едва придя в себя, она, Настя, заметила в прихожей на столике забытый Корнеевым пистолет. Это был немецкий «Вальтер», из белой никелированной стали. Раньше ей доводилось стрелять из пистолета «Макарова». Такую возможность ей представил жених, носивший иногда с собой служебное оружие.

     Прямо в халате с пистолетом в руках босиком бросилась она следом за Корнеевым. Когда догнала его во дворе, выстрелила в него дважды, почти в упор. 
 
    Бросив там же пистолет, вернулась обратно. Мать, поняв, в чём дело, выбежала во двор, нашла пистолет и закинула его в канализационный колодец. Решетка его была тут же, недалеко. А чемоданчик с деньгами занесла в квартиру.

     Пистолет мы, действительно, нашли в том колодце. Кстати, даже с отпечатками пальцев Насти.

     Этот пистолет, как я затем выяснил, был жемчужиной в коллекции фашистской атрибутики, нацистских предметов у Корнеева. Он давно мечтал заполучить такой пистолет… Ну, а затем из предмета коллекционного он, с того момента, как Корнеев занялся бизнесом, превратился в личное оружие Корнеева…

     Дело в отношении Корнеевой Насти я направил в суд по статье 107 Уголовного кодекса – убийство в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения (аффекта), вызванного насилием со стороны потерпевшего… Если суд согласится с моей трактовкой этого события, то максимальный срок лишения свободы, какой может быть ей определен – это три года.
     Корнееву Светлану Андреевну я также освободил. Меру пресечения ей избрал подписку о невыезде, предъявив обвинение в соучастии в умышленном убийстве.  Она пыталась скрыть следы преступления, совершенного её дочерью.

     – Бездна не отдаёт своих жертв! – сказала Корнеева, подписывая постановление о привлечении её в качестве обвиняемой.

     – Что? Что вы сейчас сказали? –  спросил я.

     – Да это я так. В смысле, что теперь рассуждать – дело сделано. Обратного хода нет.

     И только сейчас до меня дошло. Так это же та самая Светлана Палагина! Наконец-то я вспомнил ту красивую девушку – старшеклассницу, приезжавшую как-то на одно лето к своей бабке, нашей соседке Клаве. Как я мог забыть!

     В том самом году, когда Светлана приезжала к ней, в том самом злосчастном озере Бездонном, что протянулось в пяти километрах от нашего посёлка, и  утонул мой бедный, бедный братишка. Его так и не нашли. А на поминках школьный учитель Виктор Борисович,  сказал, обнимая моего безутешного отца:

     – Ваня, бездна не отдаёт своих жертв!

     Светлана тоже была тогда у нас на этих поминках и негромко повторила за учителем: «Бездна не отдает своих жертв». Я был рядом за столом и слышал, как она повторила эти слова. Повторила без всякого выражения красивую фразу, просто так.

     А вскоре, когда молодежь с нашей улицы играла как-то на поляне в волейбол, Светлана, сделав хороший удар по мячу, снова повторила: «Бездна не отдает своих жертв». В конце лета она вернулась в город, и никогда больше не встречалась на моем жизненном пути. Бабу Клаву Палагину, когда она совсем стала старенькой и беспомощной, забрал к себе в город сын, отец Корнеевой. Её дом заняли другие люди. А я запомнил роскошные светлые волосы Светланы, спокойное и красивое  её лицо и эти слова, которые она почему-то повторяла, не задумываясь над их смыслом: «Бездна не отдаёт своих жертв».
 
      Дело по убийству Корнеева ушло в суд. А вместо отпуска я получил новое дело. Только когда я стал вчитываться в новые протоколы и рапорта,  Корнеев соизволил окончательно покинуть мой кабинет. Он что-то пытался говорить о своём несогласии с моей квалификацией этого деяния. Что-то пытался сказать о том, что в моем следствии нашли отражения только тёмные стороны и самые худшие дни его жизни, а на самом деле он любил свою мать, любил своих друзей и был неплохим парнем. Только я уже слушал других по новому убийству…
 
     Отпуск мне всё-таки дали, но уже зимой. Прогуливаясь в окрестностях своего родного посёлка, я сам не знаю, как снова оказался на Бездонном озере. Широкой чёрной ледяной полосой вытянулось оно в степи. Мне захотелось встать на чистый и прозрачный лёд. Спрятанная подо льдом пустота и делала лёд чёрным. Я лёг животом на хрустальный лёд и стал всматриваться в бездну. И не очень удивился, когда увидел подо льдом совсем рядом, в метрах трёх от меня, красный гусеничный трактор с прицепленным к нему кунгом.   
На носу трактора в толще чистой, почти прозрачной воды развевался алый флажок, а за стеклом в кабине белели лица первоцелинников Садыкова и Банщикова. Они по-прежнему находились за штурвалом утонувшего тягача.

     Мёртвые от нас далеко не уходят, подумал я. Они не уплывают по таинственным водам Стикса. Они среди нас.