Сделка

Посвящается 11 февраля

1.

Все мы служим двум госпожам – Великой Темной Леди Пустоте и капризной Деве Удаче. Но если первая изредка оделяет нас скромными подарками, то вторая просто улыбается в любой ситуации. Порой покровительственно, порой издевательски. И обе непредсказуемы, как это свойственно настоящим дамам. Иногда мне даже мнится, что они – суть двуликое одно. Но это, конечно же, ересь.

Среднетоннажный войд-траулер МС-2500 ( проект 636D) «Акка Кнебекайзе» идет на базу после трех месяцев скитаний в чертогах Ее Многомерности Госпожи Пустоты. Я несу вахту, то есть сижу в темноте ходовой рубки в жестком кожаном кресле с потертыми подлокотниками. На пульте слабо светятся разноцветные циферблаты, показания которых почти не меняются, и прозрачная сфера репитера гирокомпаса. Экран носового локатора чист, по курсу судна – примитивная бесконечность.
Корпус траулера напоминает подкову рогами вперед, в которую вставлена сплющенная сфера. В передней части сферы расположена ходовая рубка, под ней темнеет щель главного шлюза тральной палубы. Рога подковы оканчиваются шариками – это ПУПы (посты управления поплавками). Где-то в морях Земли водятся такие зверюги – манты. Я видел фотки. Вылитый наш МС-2500.
Мой взгляд, проницая лобовое бронестекло, тонет в бессмысленной звездно-туманной бездне, изрытой черными провалами, сквозь которую мы беззвучно несемся, падаем подобно камню в бесконечном колодце… Пылинка, затерянная в Великой Пустоте, словно мгновение в вечности. Двигатели молчат, траулер мчится по орбите, чертя в незамутненном вакууме незримую гиперболу. Изредка откуда-то снаружи доносится тихий щелчок – это маленький метеорит рикошетом отскакивает от обтекаемой брони внешнего корпуса.
Тишина нарушается только вздохами вентиляции. Каждые два часа автомат открывает последовательность клапанов, и из цистерн высокого давления в отсеки герметичного корпуса поступает чистый воздух. Наши носы жадно вдыхают свежесть.
Мы забивали этот воздух на Артемиде, поэтому он слегка отдает коральником, которым покрыты все тамошние равнины. Такой пряный, горьковатый аромат. Отработанный воздух, насыщенный углекислотой и испарениями наших легких, порциями выкачивается в специальные емкости и используется для хозяйственных нужд.
Через 12 часов мы дадим ход, разгонимся и прыгнем сквозь Безвременное Ничто в соседнюю систему, где ждет нас зеленая Аквилегия с атмосферой, напоенной животворящим кислородом, где теплый океан лениво облизывает пенным прибоем халцедоновые пляжи.

Рейс сложился не очень удачно, только один трюмный отсек из четырех частично заполнен уловом – ультрамедузами третьей категории. Даже если капитану Фостеру удастся выгодно сплавить это барахло, он едва окупит расходы, учитывая наши зарплаты и растущие цены на топливо.
Капитан Фостер – он же судовладелец – наши альфа с омегой, нетленная душа и чистое сознание траулера. Мы – лишь посредники между ним и грубой реальностью, живые механизмы, призванные мгновенно выполнять его волю. Капитану Фостеру достаточно просто озвучить свою мысль. Например, рявкнуть по трансляции «Команде ставить трал!». И будьте уверены, через положенных по расписанию двадцать минут незримая воронка силового поля распахнет свою гигантскую пасть.
Все мы получаем обычное жалование. С учетом штрафов и бонусов, разумеется. А капитан играет с Капризной Девой по-крупному, глаза в глаза. И все подарки Великой Темной Госпожи принадлежат лично ему.

За моей спиной лязгают задрайки, тонко скрипит тяжелая дверь. Я оборачиваюсь. В конусе света из коридора возникают три роковые фигуры – капитан Фостер, прямой, как посадочная опора, долговязый и слегка сутулый штурман Йорген и тралмейстер Збигнев Пшиманьский по прозвищу Наполеон, в чьем тщедушном теле с трудом помещается колоссальное властолюбие.
На военном корабле я бы мигом вскочил с кресла и вытянулся в струнку. На гражданских судах все проще. Я остаюсь сидеть, только разворачиваюсь лицом к вошедшим.
Появление такого комплекта начальства в ходовой рубке в неурочное время может означать только одно – внеплановое траление на пределе возможностей. Капитану Фостеру очень обидно возвращаться в базу с безобразно смешным уловом.
– Дадим самый малый, чтобы скомпенсировать торможение тралом и останемся на орбите. Хватит электричества? – спрашивает он, подходя к пульту. На нем его потертый мундир старого образца. Усы воинственно топорщатся.
– На грани… но в сущности… если ничего нештатного не произойдет… да, должно хватить. – отвечает штурман, почесывая щеку, заросшую седоватой трехдневной щетиной и в его круглых очках на миг отражаются огоньки индикаторов. – Маловерятно… я бы не рассчитывал на какой-то оглушительный успех…
– А мне кажется, вполне можно попробовать. – тралмейстер преданно заглядывает капитану в глаза.
Фостер пристально смотрит на два главных циферблата, показывающих давление воздуха в резервуарах и уровень заряда аккумуляторов.
– Командуйте, штурман. – преувеличенно бодро говорит он. – Рэй, – обращается он ко мне, – уступите-ка кресло старшему по званию.
Даже в полумраке видно, как Пшиманьский ухмыляется.
– С удовольствием, сэр. – отвечаю я, встаю и, прихватив свою почти допитую банку консервированного чая, шустро бегу к выходу. Уже на трапе меня настигает гнусавый рев палубной трансляции: «СУДНО К ТРАЛЕНИЮ ПРИГОТОВИТЬ! КОМАНДЕ СТАВИТЬ ТРАЛ!»

2.

Проходя по коридору мимо кают-компании, вытряхиваю в глотку остатки чая и по пути заглядываю на камбуз, чтобы выбросить пустую банку в мусорный шлюз. Будет забавно, если мой скромный дар Великой Пустоте однажды выловит какой-нибудь бродяга-траулер. Загрязнение космоса – модная тема. Команде будет о чем потравить.
Через полминуты отдраиваю дверь ПУПа правого борта, не глядя тычу пальцем выключатель. Попадаю со второго раза. Пахнет пылью. Тусклая лампочка нехотя озаряет тесное помещеньице, приборы, выкрашенные унылым грязно-желтым, пучки кабелей и трубопроводов. На видном месте к переборке приклеена замызганая таблица курсовых углов и величин удаления поплавков в зависимости от схемы постановки трала. Оседлав высокий круглый стул, я щелкаю тремя тумблерами, запуская штатную проверку готовности трех своих «поросят», то есть ввереных мне поплавков. Селектор щелкает, хрюкает, а потом спрашивает, растягивая гласные и явно подавляя зевок:
– Правый борт, как слышно?
Это траловый матрос левого борта Дакуорт. Сразу представляю себе его сонную рожу с рубцами от подушки. Я придвигаю к себе микрофон.
– Что, Дак, не дают поспать?
– Ничего мы тут не поймаем – Дакуорт уже пятнадцать лет ходит на траулерах и разбирается в таких вещах. – Пустой район, никто здесь не ловит. Только людей зря с коечек сорвали. Вот увидишь – наберем полконтейнера пыли и мелких камней… и все…
– Эй, в ПУПах, разговорчики! – прерывает нашу беседу противный высокий голос Пшиманьского. Сейчас тралмейстер сидит в ходовой рубке и настраивает генератор трала. – Доложите-ка мне о готовности.
Я преставляю себе, как Наполеон улыбается, отдавая команды. Он всегда улыбается, когда выпадает малейший шанс реализовать свою невеликую власть, но даже тогда его маленькие бесцветные глазки остаются ледяными. Впрочем, с тралом он управляется ловко, ничего не скажешь.
Нажатием кнопки под самым потолком я убираю бронезаслонку с иллюминатора. Теперь мне видна непроглядная чернота Великой Пустоты с раскинувшимся наискось бледным призраком галактики, яркие точки звезд и левая оконечность подковы корпуса, где в таком же ПУПе сидит Дакуорт.
Мои «поросята» в порядке и я констатирую это вслух.
– Дакуорт, что молчим? – раздраженно спрашивает Пшиманьский.
Дак не любит тралмейстера и тянет паузу насколько возможно, потом не менее раздраженно отвечает:
– Ну готов я.
– Посты управления – ТОВСЬ! – командует Наполеон. – Схема постановки номер два.
Пауза. Я берусь правой рукой за большой тумблер. Черная краска с него местами слезла, обнажая тусклый металл.
– Поплавки – ПУСК!
Поворачиваю тумблер. Щелчок. Судно чуть вздрагивает. Шесть белых трехметровых капсул выскакивают из своих гнезд на поверхности ПУПов и устремляются вперед, одновременно расходясь в стороны. За ними тянутся тонкие стеклосановые ваера. Сопла «поросят» выбрасывают острые клинышки тумана - сжатого воздуха. Я мог бы видеть их в иллюминатор, но должен пристально следить по приборам за курсовыми углами ваеров и величиной удаления поплавков, непрерывно сверяя показания циферблатов с данными таблицы и корректируя при этом траекторию поплавков поворотами джойстиков.
Это довольно сложно, но я уже не новичок – третий рейс, двадцать первое траление.
– Ровнее, Рэй, не ленись, – говорит Наполеон тоном строгого учителя, наблюдая из ходовой как разбегаются «поросята» – повнимательнее! Второй поплавок заваливаешь.
– Сейчас поправлю – отвечаю я, вспотевшей рукой двигая джойстик. Он слегка заедает еще с прошлого рейса.
Наконец все шесть поплавков останавливаются и зависают в нужных точках, образуя впереди по курсу идеальную окружность диаметром две мили, строго перпендикулярную курсу судна. На них загораются сигнальные огоньки. Зеленые на моих и красные на тех, которыми управляет Дак.
– Внимание, посты! – говорит тралмейстер, – Включаю поле!
«Акка» снова вздрагивает, на этот раз чуть сильнее. Центральный генератор, расположенный в глубине разинутого, как жадная пасть, тралового шлюза, порождает невидимую воронку силового поля, ограниченную поплавками. Теперь все достаточно медленные объекты, попав в эту воронку, скользнут по ее упругим стенкам прямо в глубину тральной палубы и окажутся в «сундуке» – финишном контейнере. Быстрые просто пробьют поле и улетят дальше.
Сразу же до слуха доносится тихий, слабо нарастающий вой электромоторов в глубинах машинного отделения. Это Толстый Макс – наш главный и единственный механик-моторист запустил гравитрон. Вообще-то его зовут Отто, но он так максимален по всем своим размерениям, что с трудом помещается в вакуумный «костюмчик» размера «три икс». Да и живет он, словно сдвинув на максимум все регуляторы – ярко, вкусно, без компромиссов и недомолвок.

Время идет, траулер пашет космос, мы с Даком следим за тем, чтобы «поросята» не разбегались и считаем искристые вспышки, которые возникают на поверхности воронки, если достаточно быстрый камень пронзает поле. Вспышек мало, одна в пять-десять минут, значит вакуум за бортом чист и даже на минимальный улов рассчитывать не приходится. Порой по воронке пробегают слабые сполохи зеленоватого и сиреневого света.
Так проходят долгих два часа. В какой-то момент одного из поросят Дака ведет вниз и в сторону. – Левый борт! - рявкает селектор – Спишь на посту?
- Да не сплю я! – огрызается Дакуорт, выравнивая поплавок.- Ну, задумался. Я после вахты межу прочим, и не отдохнул ни фига. Сорвали с коечки ради центнера грязи…
– Ладно, поворчи мне. – Наполеон терпеть не может, когда с ним пререкаются, но ничего не может поделать с Даком.
Еще через полчаса тралмейстер выдает долгожданное: – Всем постам! Траление прекращаем!
– Наконец-то! Всякая глупость, слава Деве, имеет границы. – бормочет Дакуорт на пределе слышимости.
Тем не менее Пшиманьский реагирует.
– Это был приказ капитана, Дакуорт, к твоему сведению.
– Генератор отключен. – сообщает он спустя полминуты и командует: – Возвращайте поплавки!
Воронка силового поля гаснет.
Мы выключаем тягу на «поросятах» и запускаем движки лебедок. Прочные тонкие ваера быстро тянут поплавки назад к судну.

3.

Тральная палуба. Место, где сбываются мечты.
Мы стоим вдоль переборки на узком парапете. Мы – это капитан Фостер, тралмейстер, штурман и я. Макс завозился со своими любимыми механизмами и просил передать, чтобы его не ждали. Вполне понятное решение. Очередной раз посмотреть, как все расстроятся и разойдутся – та еще забава. Своего единственного матроса, электрика Ярвинена, он тоже не отпустил на праздник. Иногда мне кажется, что ему вообще плевать на результат рейса. Главное – процесс ухода за дорогими его сердцу машинами.
Дакуорта Наполеон отправил в ходовую рубку к штурвалу. Маленькая месть Пшиманьского. Впрочем, старине Даку уже давно осточертел этот мистический ритуал стояния перед сундуком.
Шлюз задраен, «сундук» втянутый по рельсам электромоторами, лежит у наших ног, словно обетованная земля. Это семиметровый стальной цилиндр. Ярко сияют лампы, чернеют резкие тени за углами аппаратов, за извивами кабелей, на наших лицах.
Мы словно дети у подножия новогодней елки – что там, в этой таинственной коробке с лентой, то самое, заветное? Или Санта снова ошибся?
Ленту, впрочем, пора развязывать.
– Тралмейстер, – говорит капитан Фостер, – уже открывайте, что-ли.
Пшиманьский проходит в кормовую часть тральной палубы, садится на корточки и начинает вращать штурвальчик кремальерного затвора. Задрайки уходят в пазы, длинные створки верхнего люка медленно расходятся в стороны и уползают вниз. Безжалостные лампы высвечивают нутро сундука, выложенное изнутри толстым слоем оранжевого силирола. В торце контейнера сиротливо жмется кучка метеоритного гравия. Примерно кубометр. Две серые морщинистые фасолины размером с кастрюлю венчают собой этот шедевр тралового везения. Литоморфы. Вряд ли на них найдется покупатель. Но при правильном подходе с их помощью можно слегка подзарядить пару аккумуляторов. И все.
– Что и требовалось доказать. – кивает Йорген, снимая очки.
Капитан Фостер глубоко вздыхает, прикрыв глаза. Вид у него безразлично-усталый.
Мы все молчим.
– Прикажете выбросить? – сделав жалостливое лицо, угодливо спрашивает все еще сидящий у штурвальчика кремальеры тралмейстер. Капитан не отвечает.
– Разумеется, выбросить. – говорит Йорген. – Вот только литоморфы я бы взял. Энергия на пределе, мало ли что… Рэй, сынок, нырни-ка в сундук, достань их пожалуйста.
– Конечно, сэр, – отвечаю я и осторожно спрыгиваю с двухметровой высоты на пружинящий губчатый силирол.
Литоморф на ощупь шершавый и очень холодный. И чертовски тяжелый. Осторожно передаю его тралмейстеру, склонившемуся надо мной. Пшиманьский, пыхтя, вытаскивает добычу на парапет. Нагибаюсь за вторым, поднимаю, десяток серых камешков скатываются к подножию кучи. Вдруг мой взгляд фиксирует среди гравия острый драгоценный блеск. Так сверкнуть может только улыбка Капризной Девы. Сердце опережает мысль – я еще не понял, что происходит, а оно уже бьется быстро и радостно.
Не торопясь кладу литоморф в сторонку и несколькими энергичными движениями разгребаю метеоритный хлам. К моим ногам, подпрыгивая, выкатывается лилово-сиреневый шар размером с два моих кулака. Он идеально гладок, и сияет, словно выточен из цельного кристалла аметиста. Беру его в руки – шар почти невесом, как мыльный пузырь и абсолютно тверд, как алмаз. В его смутной фиолетово-розовой глубине шевелится, перетекает само в себе бесформенное полупрозрачное нечто, вспыхивают радужные искры, закручиваются медленные вихри, а в самом центре, едва различимые, то ускоряясь, то почти останавливаясь, кружатся в ленивом хороводе четыре маленькие рубиновые сферы.
Неожиданно я понимаю, что уже очень долго стою посреди сундука с волшебным шаром в руках, а тральная палуба объята абсолютной, небывалой тишиной. Словно люди, замершие на парапете над моей головой забыли даже дышать. Вдруг эту тишину, как гром с ясного неба, раскалывает сухой, легкий стук – Йорген роняет на палубу очки.
– Мать честная! – ясным, спокойным голосом, словно речь идет о ценах на макароны, говорит Пшиманьский. – Икринка! Живая икринка!

4.

Кают-компания интимно освещена четырьмя настенными бра. Праздник в разгаре. Первая бутылка «лисохвоста» уже пуста. Это крепкое, душистое, темно-оранжевое пойло, дающее снежно-белую пену. Его делают на Аквилегии из красных гроздьев какой-то водоросли, что зацветает по осени на морских мелководьях.
Капитан Фостер сидит на своем обычном почетном месте. У него такой вид, словно мы просто собрались поужинать и то, что лежит сейчас в стеклянной миске посреди длинного стола, не имеет к нему никакого отношения. Но ведь это именно он отдал приказ о внеплановом тралении, он поставил на «зеро» и сорвал банк. Поэтому его густые усы порой чуть подрагивают, словно наружу пытается прорваться тожествующая улыбка. На диванчике вдоль переборки, отделанной дешевым пластиком «под дерево» сидят штурман, тралмейстер и Дакуорт, которого сменил у штурвала электрик Ярвинен. Напротив них, спиной к двери в коридор сидим мы с главным механиком. Толстый Макс только что пришел из машинного – он опоздал к началу торжества и теперь вертит в руках пустой стакан, не отрывая взгляда от икринки. От Макса пахнет потом и дизельным топливом. Вид у него слегка ошалевший. Трюмный матрос верзила Хансен – по совместительству кок – вносит закуску и еще одну непочатую бутыль, ставит все это на стол и садится на свободный табурет слева от Макса.
– Ну, что ж, еще раз за удачу! – говорит Капитан Фостер, когда все стаканы вновь наполняются. – За улыбку Капризной Девы!
Мы, чокаемся, выпиваем, принимаемся за еду. Во всем теле, и особенно в голове, легкое ощущение невесомости, словно барахлит вейт-дек, создающий на судне привычную силу тяжести. Но это всего лишь действие «лисохвоста».
– Самое интересное в нашем деле – непредсказуемость. – философствует Пшиманьский, ковыряя вилкой в банке с консервированным мясом. – Никогда не знаешь, вернешься в базу нищим или богачем…
– И вообще, вернешься ли. – вставляет Дакуорт.
Йорген снимает очки, протирает их клетчатым носовым платком и хмуро говорит:
– Непредсказуемость, точно. Я знал одного парня, он капитанил помаленьку на тяжелом войд-траулере, хорошо
зарабатывал… ему везло с уловами… и он просто торчал от космоса. Короче он был кэп от Бога, обласканный милостями обеих Леди. Однажды они шли домой после полугодового рейса, с полными трюмами дорогих подарков – тралили в системе Гарпии, а это совсем не мед, сами понимаете. Но оно того стоило.
Штурман делает паузу, цепляет на длинный нос очки и строго смотрит нас. Мы понимали.
– Его старпом прихворал и он сам стоял ходовую вахту. То есть сидел в кресле рулевого, наклонившись вперед, облокотясь о штурвал и положив голову на руки. Ну, дремал, давил на массу, так сказать. Маневров не предвиделось еще двое суток. Судно шло по прямой, пересекая абсолютно чистый район. Воздуха у них было под завязку, аккумуляторы почти полные. Короче, спал он, а выспавшись, проснулся. И откинулся эдак назад (Йорген показывает, как именно) … и потянулся… и тут – трах!- прямо у него над головой в крышу ходовой рубки воткнулся метеорит. Строго вертикально. Он пробил оба корпуса, пролетел аккурат между штурвалом и капитанским пузом, прошил палубу рубки точно между ступней капитана, тральную палубу и застрял в переборке нижнего вейт-дека. Довольно крупный кусок железа, примерно с ноготь большого пальца. Если бы капитан не потянулся, а так вот и спал себе на штурвале… сами понимаете… Ну, аварийная тревога, дырки замазали, течь устранили. Воздуха потеряли совсем чуть. А кэп встал с кресла только когда все уже угомонились.
- Вот это, я понимаю, везение! – говорит Хансен.
- Как сказать. Вот прикиньте, какова вероятность. В пустом районе. Не всякий камень даже под прямым углом способен пробить броневой корпус, а уж броневой и герметичный сразу… Значит,  это был к тому же нереально быстрый камень. Короче, капитан тот, когда осознал, что случилось – поседел в пять минут. Всю дорогу домой бормотал что-то о предупреждении и ни разу больше не поднялся в рубку. А вернувшись на базу, продал улов вместе с кораблем. Купил где-то на Тарангарде долю в каком-то чартерном бизнесе и в космос больше носа не кажет. Вот доложите мне, удача это была или наоборот?
– Это было два в одном – подает голос Пшиманьский. – Я видал такое… и не раз. Удача с неудачей под ручку ходят. Компенсируют друг друга, если можно так выразиться.
Дико не повезло – камень пробил корпус. С другой стороны – капитан успел проснуться за секунду до столкновения.
– Точно, – говорит Дакуорт. Его неприязнь к тралмейстеру постепенно растворяется в двух стаканах «лисохвоста». – А бывает и наооборот – дико везет, а потом наступает расплата. Количество удачи в единицу времени ограничено. Это как аккумулятор лювствера – разрядил одним выстрелом, а потом жди, пока снова накопится.
– То есть в ближайшее время нам удачи не видать? – спрашивает Толстый Макс.
– Все верно, – подтверждает Йорген, – именно так. Лимит исчерпан. А еще подарок и расплата могут довольно далеко отстоять друг от друга во времени. В любом случае, если вдруг привалила удача – жди подвоха и будь осторожен.
– Вот-вот – поддакивает Дакуорт. – Поглядывай на радар, глядишь – пронесет.
Пауза. Мы все подозрительно смотрим на сиреневый шар с живым туманом в глубине.
– А могут много мелких неудач уравновесить одно большое везение? – неуверенно спрашивает Хансен.
– Отставить нытье! - распоряжается капитан Фостер. – Все наоборот. Весь рейс камневертке в раковину, топливо только пожгли, гравитроны еле ворочаются, судно в док пора ставить – а на какие шиши? Это что, везенье по-вашему? Мы заслужили приз! Все получат двойное жалование плюс бонус!
- Ура капитану! – вскакивает Пшиманьский, расплескивая пойло на стол.
Почему бы нет? Мы ревем дружное «ура», в очередной раз звякают, сталкиваясь, стаканы.
В конце концов – разве в нашей власти повлиять на тайные сплетения событий, формирующие реальность? Внимательно смотри на радар – и будь что будет!

Теперь мы обсуждаем способы потратить уже почти заработанные кредиты. Йорген пытается рассказать, какой домик на побережье он присмотрел, но его по очереди перебивают Пшиманьский, мечтающий о новом глайдере взамен старой развалюхи и Хансен, перед самым рейсом познакомившийся с красивой официанткой Мартой из портового ресторанчика. Дакуорт молча потягивает «лисохвост», ухмыляясь собственным мыслям. Похоже, его способ избавляться от богатства – самый лучший, но он, видимо, не собирается им делиться.
– А ты, Макс, - спрашиваю я непривычно молчаливого механика – Как всегда? В белых штанах по набережной, а? Чтобы вселенная вздрогнула?
Но Толстый Макс, вместо того, чтобы заржать и дружески треснуть меня по спине ладонью, только говорит:
– Ну да. – и ставит недопитый стакан на стол.
Странный он сегодня. А может, какой-то уголок его сознания вычисляет траекторию очень быстрого метеорита, идущего нам на пересечку курса?
Лимит исчерпан, контора закрыта. «Низкий заряд батареи, подключите устройство к энергосети» - бормочет бесстрастный голос и мы слышим его сквозь собственный смех и веселые крики товарищей.
Вдруг Макс протягивает руку и осторожно берет икринку.
– Полюбуйся, полюбуйся! – ухмыляется Пшиманьский. – На Аквилегии эта штука превратится в кучу кредитов! В огромную кучу, Макс! Ты купишь себе грузовик гамбургеров и цистерну пива!
– Осторожно! – грозит пальцем Йорген. – Это собственность капитана!
Все смеются.
Несколько секунд механик пристально вглядывается в аметистовый туман, потом окидывает нас внезапно прояснившемся взглядом и встает, неуклюже отодвинув табурет. Никто ничего не успевает понять, и, тем более, сделать, когда Макс, прижимая добычу к груди, бросается прочь из кают-компании. Немая сцена – вторая за эти безумные сутки.
– За ним! – рявкает Фостер, опомнившийся раньше всех, как и положено капитану. – Остановить!
Мы с Хансеном вскакиваем, кидаемся вслед за механиком, но сталкиваемся в двери, падаем, верзила трюмный больно заезжает мне локтем в ухо. Ах ты ж, нелегкая! Пытаюсь встать, но тут в меня врезается Пшиманьский и я снова оказываюсь на палубе.
Наконец поднявшись, успеваю увидеть, как Макс забегает на камбуз и захлопывает за собой дверь. Тяжело дыша, мы подбегаем, наваливаемся, но она уже задраена изнутри.
– Отто! – орет капитан Фостер. – Открыть немедленно! Ты слышишь? Отто! Открой, я приказываю!!!
В дверной иллюминатор мне видно как механик откидывает крышку мусорного шлюза, кладет в ковш икринку, закрывает его и дергает рычаг сброса. Порция сжатого воздуха выстреливает нашу драгоценную добычу за борт, в родную стихию. Сознание отказывается анализировать происходящее. Какой странный сон! Я буквально не верю своим глазам.
Третий раз на траулере воцаряется мертвая тишина. Мы, столпившиеся в коридоре у двери камбуза, секунду назад охваченные яростным отчаяньем, сдуваемся, как проколотые воздушные шарики. Штурман и тралмейстер, обмякнув, обессиленно прислоняются к переборке. Капитан, словно марионетка с перерезанными нитями, опускается на корточки перед дверью.
Хансен, обернувшись назад, жестом безнадежности разводит руки в стороны, показывая выглядывающему из кают-компании Дакуорту, как именно обстоят наши дела.
Но, по правде говоря, дела на борту «Акки Кнебекайзе» всего лишь возвращаются к своему состоянию на момент завершения траления двумя часами раньше. Ведь ничего ужасного не произошло. Космос дал, космос взял. А икринка нам приснилась и никаких сокровищ, за исключением двух литоморфов, в сундуке не было. Мне кажется я слышу, как Капризная Дева просто покатывается со смеху.
Дверь камбуза открывается. Толстый Макс стоит на пороге, закрывая своей массой весь проем. Он бледен. У него вид святого мученика перед клеткой с голодными львами.
– Отто, – спрашивает Йорген, – что это сейчас было?
– Мужики, – говорит Толстый Макс едва слышно, – я потом все объясню. Когда в базу придем. Так надо.
– Ты хренов псих! – визжит Наполеон. – ты нам заплатишь…
Его перебивает капитан Фостер.
– Ты уволен. – тихо, но отчетливо говорит он не вставая с палубы и даже не подняв головы. – И оштрафован. И еще арестован. Рэй, Хансен, отведите его в пустой грузовой трюм и задрайте там. Он опасен. Кормить один раз, выпускать гадить три раза в сутки.
– Не надо меня вести, – тихо говорит Макс, – я сам дойду. Но через шесть с половиной часов у нас разгон и прыжок, а Ярвинен, боюсь, не справится с гравитроном.
Вообще-то он прав. На средних войд-траулерах по нормативам положено два механика. Но судовладельцы обычно экономят на команде, набирая в рейс только половину штатного экипажа. Болевая точка капитана грубо потревожена.
Фостер вскакивает на ноги. Его усы топорщатся, как у тигра. Кажется, он сейчас вцепится Максу в горло и в два счета загрызет.
– ВОН!!! – орет капитан так, что мы даже слегка приседаем. – ВОН ОТСЮДА, ПРИДУРОК, ПЯТИНОЖКА БЕЗМОЗГЛАЯ!!! ВОН!!!
Толстый Макс выходит из камбуза и мы расступаемся, давая ему дорогу. Он, сутулясь, идет по коридору в сторону грузовых трюмов. Мы молча смотрим ему вслед, пока его широкая спина, обтянутая комбенизоном самого большого размера, не скрывается за поворотом.
– Штурман, – поворачивается капитан к Йоргену. – будьте любезны проследить, чтобы главный механик через шесть часов приступил к своим обязанностям. И не спускайте с него глаз. Мало ли что еще из судового имущества он сочтет ненужным.

5.

Толстый Макс был выпущен из грузового трюма через два часа, как только благоразумие капитана взяло верх над яростью, но остался добровольным изгоем. Теперь он ест в одиночку, выбирая момент, когда кают-компания свободна, время проводит в машинном отделении или спит в своей каюте.
Мы помним его обещание объяснить свой дикий поступок по прибытии в порт, а пока с ним никто не разговаривает. Да Макс и сам не стремится общаться. Единственная попытка Йоргена побеседовать с механиком по душам сразу проваливается. Тот просто отворачивается и уходит.
Конечно, строятся гипотезы.
Мы отдыхаем в кубрике. Я лежу на своей верхней коечке, через полчаса мне заступать к штурвалу. Верзила Хансен и грузный немолодой Ярвинен, только что вернувшийся из машинного, пьют чай у маленького столика.

– Он втюрился. – утверждает верзила Хансен, – Не нужны ему деньги, а вот везение... Купить можно все, кроме любви. Скажи, Микко, вот ты его лучше всех знаешь. Я ведь прав?
Ярвинен пожимает плечами и долго молчит.
– Возможно.– произносит он наконец. – Мне он ничего не рассказывал. Но я думаю есть еще одна вещь, которую нельзя купить. Это здоровье. Порой бывает нужна хорошая порция удачи.
Мне представляется Макс, толстый, жизнерадостный, с гамбургером в одной руке и огромной кружкой пива в другой.
– Микко, ты ходишь с Максом уже три года, – говорю я, – Он что, часто болеет?
– Вообще не болеет, – невозмутимо отвечает электрик. – Но бывает всякое …
– А может, он не для себя, – предполагает Хансен. – может, для родственника какого-нибудь.
– Ну нет, это вряд ли, – возражаю я, – какое отношение родственник может иметь к нашей икринке?
– Не представляю, во имя чего человек может отказаться от такой суммы. – говорит Ярвинен.
– Женщина, – стоит на своем Хансен. – Если все наперекосяк и непонятно – точно замешана женщина, вот увидите.
Мне в этой истории очевидно только одно – отказом от подарка механик пытается предотвратить какую-то беду. Нет удачи – не будет и расплаты. Равновесие восстановлено.


Плановые двое суток полета растягиваются до четырех из-за мелких неполадок с главным гравитроном. Время ползет не торопясь, вахты и сон сменяют друг друга в стандартном режиме.
Прыжок к базовую систему проходит, как по нотам. Йорген идеально рассчитывает точку входа, «Акка Кнебекайзе», разогнавшись, ныряет в безвременное ничто и выскакивает оттуда возле самой Аквилегии. По традиции траулер ведет на посадку сам капитан Фостер. Вся команда, за исключением главного механика, теснится в ходовой. Дивный изумрудный шар родной планеты медленно растет прямо перед нами, наполняя ходовую рубку и озаряя наши лица мягким зеленым сиянием, словно мы приближаемся к заветной цели по дороге из желтого кирпича. Йорген связывается с диспетчером порта, просит указать чистый коридор и свободное посадочное поле. В прошлом году заходящий на посадку легкий катер столкнулся с только что взлетевшим исполинским балкером. Балкер отделался вмятиной на броне, от катера остались только воспоминания. Ошибка диспетчера. Ребятам крупно не повезло.

Капитан Фостер разворачивает траулер брюхом к поверхности планеты, гравитроны постепенно гасят скорость и мы медленно, словно древний воздушный шар, погружаемся в атмосферу. Наши аккумуляторы на последнем издыхании, но кислород за бортом позволяет переключиться на дизели. Толстый Макс у себя в машине проделывает все необходимые манипуляции. До слуха доносится далекий, словно подземный рокот и приборную панель, о которую я опираюсь одной рукой, пробирает легкая дрожь.
В нашем полушарии уже сезон дождей. Над портом висят тяжелые слоистые облака, мы входим в них, как в жидкую манную кашу.
– Штурман, внимательнее на радаре! – говорит капитан, пристально следя за стрелкой альтиметра. – Ни черта не видать.
– Есть внимательнее. – отвечает Йорген, щелкая переключателем дальности обзора.
На высоте всего пятисот метров траулер выходит из облаков. Лобовое стекло рубки заливают струи дождя, сквозь них внизу видны колеблющиеся, неясные контуры складов, доков, ремонтных мастерских и разных кораблей на посадочных площадках. Мне кажется, у самого края порта я различаю хищный силуэт крейсера.
Капитан сажает «Акку» мастерски, мы ощущает лишь слабый толчок.
– Машины, стоп! – командует Фостер. Двигатели умолкают, гаснут индикаторы на пульте.
Мы вернулись домой.
– Поздравляю с прибытием! – говорит Йорген, и улыбается. Мы все улыбаемся и смотрим друг на друга. Что бы там ни было - рейс позади, мы целы, Великая Темная Леди очередной раз выпустила траулер из своих чарующих объятий. Улов невелик, но свою зарплату мы все же получим согласно договору.
– Бонусов не будет, – заявляет капитан Фостер. – Вот если бы вы поймали этого дурака пока он не добежал до камбуза…
И тут в двери ходовой рубки появляется Макс.
Прежний Макс, энергичный и даже веселый. Он запыхался, он улыбается.
– Ну, мужики, – говорит наш главный и единственный механик, – пойдемте. Я вам кое что покажу.
У меня мелькает безумная мысль. Неужели икринка все еще у нас? Прилипла каким-то образом к корпусу, зацепилась за что-то… да нет, за что она там может зацепиться, броневой корпус идеально обтекаем…
Мы смотрим на капитана.
– Ну покажи. – говорит Фостер, – Только ты все равно уволен.
– Я помню, – дерзко отвечает Макс. Терять ему нечего.
Вслед за ним мы во главе с капитаном спускаемся по трапу, гуськом, как скауты на экскурсии, шагаем по центральному коридору и по очереди заходим в машинное. Там тепло и всюду громоздятся механизмы увитые трубопроводами, словно развалины древнего города лианами. Остывающие дизели остро пахнут смазочным маслом и топливом – циклорием низкой очистки. Макс проходит к кормовой переборке, и отдраивает круглый герметичный люк, расположенный прямо над вакуум-дейдвудом. Люк ведет в отсек главного гравитрона. Механик протискивается туда, включает там свет и оттуда делает рукой приглашающий жест – не стесняйтесь, мол, заходите. Самое интересное здесь!
В отсеке тесно, но мы ухитряемся поместится там всей командой. В ухо мне дышит штурман, солидный живот Ярвинена упирается сзади в поясницу, а в бок больно врезается какой-то вентиль, но разгадка тайны того стоит.
Убедившись, что публика в сборе, Макс уверенными движениями ослабляет крепления и с помощью Хансена снимает с гравитрона круглый кожух. Нашим взорам предстает прозрачный трехметровый тор, заполненный ярко-красной субстанцией Фридмана-Меркеля. Именно его вращает вал двигателя. В центре кольца торчит самая важная деталь траулера – темно-синий глуборитовый стержень. Толстый метровый цилиндр, монокристалл, выращенный в особых условиях глубоких шахт Санта-Клауса.
Гравитационная тяга возникает при движении субстанции вокруг глуборита. Вектор тяги направлен вдоль оси симметрии стержня.
И это все, что хотел показать нам Макс? Вообще-то мы в курсе, как устроен гравитрон.
В команде поднимается тихий ропот. Механик берет переноску и поднимает ее к самому стержню. Тени на переборках совершают косой рывок вслед за движением лампы и замирают в новых позах. Теперь синий цилиндр отлично освещен и я сразу замечаю, что с ним что-то не так.
– Великая Пустота! – ахает капитан Фостер. Драгоценный кристалл вдоль и наискось пересекает едва заметная трещина. В одном месте она чуть изгибается, порождая веселый яркий блик.
– Когда ты это обнаружил? – спрашивает штурман.
– Во время последнего траления, – отвечает Макс, – тяга стала падать и вектор как-то в сторону повело. Когда движок вырубил – полез смотреть. И вот… Вы как раз праздновать пошли.
Оказывается, в любую секунду глуборитовый стержень мог развалиться. Взрыв гравитрона – траулер разносит в пыль. Очаровательно.
– Почему ты нам не сказал? – возмущается Наполеон. – Мы все имели право знать!
– И что изменилось бы, господин тралмейстер? – откуда-то сзади спрашивает Дакуорт.
– Все равно ничего нельзя было поделать. Ну, почти ничего. – Макс улыбается и опускает переноску. – Спасти нас могло только нереальное везение. Или… сделка. Я прошу у вас прощения за то, что все решил сам.
– Прощения он просит! – злобствует Пшиманьский.
– Помолчи, Збигнев! – обрывает его Капитан Фостер.
– Мне почему-то показалось, – продолжает Макс, – что если я проговорюсь кому-то из вас, ничего не получится. Это был как бы договор с Капризной Девой, понимаете? Конечно, она нарушает договоренности с той же легкостью, с какой заключает. И я до самого последнего момента посадки не был уверен ни в чем. Я даже сейчас ни в чем не уверен. Потому что волею случая вот прямо сейчас на нас может свалиться болид или сесть балкер.
– Так, тут все ясно. – ворчит капитан. – Давайте-ка выбираться наружу. Личные вещи потом заберем. Прежде всего надо организовать разгрузку.

Команда «Акки Кнебекайзе» дружно шагает по мокрому бетонному покрытию к административному зданию порта. Высокая трава пробивается в стыках плит. Мелкий дождь сеется с серого неба, откуда мы только что спустились.
– Так что ж получается, Макс? – мрачно спрашивает капитан Фостер. – Значит, ты вроде как всех нас спас да и себя не забыл, а?
– Я не знаю, Гленн, – очень серьезно отвечает Макс, впервые назвав капитана по имени. – Я действительно не знаю. Может быть мы дошли бы домой и с икринкой на борту… а может и нет. Но я просто должен был что-то сделать. И мне хочется верить, что Капризная Дева согласилась на мои условия.
– Выходит, ты герой… ну, или идиот… что вообще часто равнозначно. – говорит капитан, не глядя на механика. – Но раз уж ты теперь с Девой в столь интимных отношениях… так и быть… я подумаю насчет следующего рейса. Но смотри! Чтобы впредь никаких, ты понял? Сначала мне докладывай, а потом чуди… Это если я разрешу чудить. И, кстати, не забудь – ты все равно оштрафован. А чтобы заслужить прощение команды, ставишь всем выпивку. На остаток зарплаты.
Макс не возражает, команда – тем более.


11.02.14