В мире один человек. Глава 10

Мы оставили Вениамина Галактионовича на том месте, когда он отправился в город. Мы уже говорили, что он любил совершать прогулки по Сыктывкару и иногда забредал в самые отдалённые, пустынные и неожиданные уголки его. У него было много знакомых, с которыми он более или менее был в дружественных отношениях. Одних он не видел месяцами, других встречал каждую неделю. Как и все, он имел свои излюбленные места, где к нему хорошо, сочувственно относились, – но уж в человеке есть такое качество, когда ему долго не хочется видеть примелькавшееся, а ощущается в нём потребность увидеть нечто незнакомое. Вениамин Галактионович, как вы поняли, при случае был не прочь разговориться с незнакомым человеком, если находил его для себя интересным, он заранее предполагал, что во всех, даже сильно отличительных людях, есть большая схожесть. Это давало ему право говорить с новым человеком так, как будто он его давно знает…
Итак, выйдя из дому, он направился в людную часть города, куда его теперь тянуло особенно. Может, ему просто хотелось размять налившиеся тяжестью ноги, может, развеять дурные мысли?.. Знал ли он сам это, да и знает ли вообще каждый из нас точно, зачем он покидает свою квартиру, где долго засиделся, уходя куда-либо?.. Вам кажется, что вы идёте куда-то по неотложному делу, что вы строгий, деловой человек, не позволяющий себе ступить лишнего шагу!.. Всё это ошибка, наверно, человек прежде всего бывает человеком, а уже потом он врач, художник, или любой другой. Часто к тому же люди не могут понять самих себя, ощущая потребность неизвестно в чём, удовлетворить которую можно самым неожиданным образом, к тому же часто человек под влиянием казалось бы незначительных мелочей меняется до неузнаваемости и в цепи своих размышлений и чувств доходит до таких вещей, какие его самого удивляют. Человек будет  переживать о чём-нибудь по совершенной случайности, хотя за минуту до того вроде бы находился в спокойствии. Чем это объяснить?.. – разве что хаотичной организованностью внутреннего мира человека, смена настроения которого бывает такою же быстрой, как и движение стрелок на циферблате ваших часов.
Вениамин Галактионович старался о плохом не думать, пока держал направление к одной из главных улиц, сосредоточив своё внимание на процессе, каким он был целиком поглощён: мы имеем в виду его размеренную, не слишком спешную ходьбу и относящиеся к ней разные  сопутствующие впечатления, которыми она была так богата для человека, всё чувствующего непосредственно, с той тонкостью, какая его самого раздражает и приводит в утомлённое, усталое состояние. Лишь иногда ему приходило в голову разное и неопределённое, всё больше смутное и неохотливое. Но в общем он чувствовал себя легко и спокойно, как может чувствовать себя человек, имеющий две руки, две ноги и голову, нормального самочувствия в отношении своего физического здоровья сравнительного жизненного благополучия… Потом, когда ему часто стали попадаться на пути люди и вокруг него образовалось какое-то броуновское движение, он уже стал отмечать за собой первые признаки ухудшения настроения, и, стараясь их избегнуть, начал прилипать мыслями ко всякому, что могло только привлечь его внимание и что могло ему только хорошего вспомниться. На некоторое время ему удалось усыпить дремавшего в нём зверя, а между тем он думал о том, как хорошо совершить прогулку морозным зимним днём и вообще походить по городу, посмотреть на город, на людей, из праздного любопытства засовываться во все попадающиеся магазины, где можно пробежаться глазами по витринам и стенам, уставленным всяким товаром. Как только он оказался вблизи какого-то кофе, он тут же не пренебрёг возможностью зайти в него и слегка подкрепиться. Выпитый кофе с булочкой, казалось, придал ему некоторый оптимизм, которого ему раньше не доставало. Он вышел из людного заведения на свежий воздух, вздохнул полной грудью и опять пошёл, на сей раз к книжному магазину. И там он был, наверное, с полчаса, купив две книги зачем-то, в каких не чувствовал особенную надобность. Однако, это всё делает с человеком чудеса. Он уже шёл какой-то особенною походкой, потуже натянув на руки тёплые перчатки и как-то уверенней прежнего. Он проходил мимо домов, где жили его знакомые, решив, что сегодня никого не навестит, и шёл дальше, уже слегка улыбаясь про себя разным мыслям… Как-то он посмотрел на свои часы и мысленно отметил про себя, что может попасть на ближайший сеанс в кино, где уже, наверное, недели две не был, хотя вообще-то регулярно посещал кинотеатры каждый раз, как только там показывали какой-нибудь новый кинематографический «шедевр», который иногда смешит, иногда заставляет грустить – и эта грусть похожа на чувства ребёнка, глядящего на сладкий торт за витриной кулинарии, какого ему не удастся попробовать, – а в иные моменты просто оставляет неприбранную, мёртвую и мрачную пустоту на душе, отчего хочется какого-нибудь острого блюда, чтобы после восстановилось прежнее благодушие и глаза смотрели бы на мир так же добродушно-маслянисто, чуть-чуть как у пьяницы… Он решил попасть в кино, вспомнив, что там идёт новая кинокартина, и прибавил шагу. Это было недалеко, как и всё в Сыктывкаре, где всякое заведение почти всегда оказывается под рукой, отчего прогулка по городу бывает не очень длинна и не очень хлопотна. Если вам лень пройти несколько остановок, вы подождёте своего автобуса и прокатитесь до нужного вам места – и может быть, даже сидя, так что это удовольствие покажется вам двойным. Из окна автобуса вы успеете насмотреться на всевозможные панорамы, включающие в себя старые и новые постройки, какие-нибудь пустыри, или напротив оживлённые улицы, посмотрев на которые вы сразу наполнитесь к ним каким-то неизъяснимым чувством, ускользающим от вашего понимания, возможно, то будет патриотическое чувство нежности к родному городу, возможно, испуг при мысли о том, как с каждым годом он от вас всё сильнее отчуждается. Но в любом случае город покажется вам живым существом и вы поймёте, что ваша судьба теснейшим образом с ним связана – и вы уже нигде так не будете чувствовать себя спокойно, как только тут, в Сыктывкаре, хотя, может, кое в чём и уступающем городам неизмеримо крупнее его, но всё же единственном в своём роде и неповторимом, всеми своими мельчайшими особенными признаками поднимающим вам упавший боевой дух. Сыктывкар не может гордиться старинными архитектурными постройками или каким-нибудь чрезвычайными особенностями, которые бы его слишком выделяли из остальной массы имеющихся на свете городов, но если вы почувствуете его душу, то сроднитесь с нею и вам уже покажется в этом городе что-то необыкновенное, даже чудесное, главное, чтобы вы сами были человек разных, редких достоинств, – а в Сыктывкаре вы для них найдёте применение. Если вы, вроде лягушки-путешественницы, прибыли к нам из далёких краёв, вы найдёте массу поклонников, которые с искренним, хотя и немного наивным простодушием будут внимать каждому вашему слову и даже вместе с вами примутся ругать Сыктывкар и все его обычаи, чем поставят вас, очевидно, в тупик. Если вы старожил города – вы всегда найдёте способ облазить все нужные вам места с наименьшей затратой энергии и времени. Если вы рыбак, охотник, или спортсмен, то вам всегда найдётся место, где развернуться. И если вы умный человек, то вы всегда найдёте подходящих вашему уму собеседников, если приложите нужное старание. Если вы хотите жениться в первый раз, то ваше желание совершенно удовлетворите, подыскав себе девицу нужного возраста и нужных качеств. Если вы хотите подыскать себе работу, то подыщите быстро. Можете на следующий же день выметать сор на проспекте с метлою в руках, а можете стать вышестоящим начальником. Всё зависит от вашего умения, такта, ваших способностей и дарований. Во всяком случае, вы не пропадёте. Пьяным вас подымет с тротуара милиция, если вы из деревни или из-за пределов Коми республики, и отвезёт вас в своего рода гостиничный двор, – словом, вам не дадут пропасть. И если вы деловой, интересный человек, вы забудете, что есть где-то на свете другие города, по крайней мере, вспомнив, подумаете, что это так далеко, что почти нереально, если не фантастично. Действительно, тут, в Сыктывкаре все знают только Сыктывкар и, когда от вас услышат про какой-нибудь дальний город, то посмотрят на вас недоумевающее, так, словно бы что-то человеку на минуту показалось: потом это наваждение сходит и снова всё оказывается по-старому. И впрямь, какое дело Сыктывкару до всего остального! Он, знай себе, резвится как малое дитя в своих забавах, радуясь и печалясь, торжествуя и негодуя! Что-то из него обещает появиться в будущем, какой тип?.. Балбес, умник, или лицемерный ханжа?.. А может, всё вместе?.. Во всяком случае счастливые времена детства для него ещё не прошли, на улице на вас ещё обращают внимание и смотрят на вас не очень невежливо. Притом иногда на вас могут посмотреть хорошим взглядом, с вами могут даже заговорить. Между людьми хоть и есть отчуждение, да всё-таки их ещё что-то объединяет и временами какое-то общее, доступное всем чувство, посещает всех и каждого. Но часто вы можете заметить на себе подозрительный взгляд и даже удивлённый, также недоверчивый, и это, наверное, только свойственно Сыктывкару и больше нигде. Тут ещё человек не утратил своего первостепенного значения, и когда видят вас, то видят в вас человека, а не перехожий манекен с двумя ногами и двумя руками. Где-нибудь случайно вы можете наткнуться на своего приятеля или друга, и даже не один, а два раза, потом повстречать множество других знакомых лиц… Ходить по Сыктывкару чрезвычайно приятно в весеннее время, солнечной погодой, когда в самом воздухе витает отличное настроение, здоровый дух, заряжающий вас новыми силами на целый год. А летом тут бывает и жарко и тогда все прячутся в тень, всё вяло, сонно и тихо – а в воздухе уже чувствуется гроза и мощный ливень; и когда всё это разразится, все вздыхают облегчённо и появляются на улицах освежёнными и облегчёнными и, кажется, все тяжести спадают с людских плеч… И снова небо синее-синее, до тех пор, пока откуда-то с юга ветер не приносит облака и они постепенно не заволакивают всё небо, пока оно не становится угрюмым и мрачным, свинцового цвета. С наступлением осени ночью приходят холода, с ними вместе порывистые ветры, гонящие сухие листья по улицам, моросящие дождики и самые настоящие дожди. Глядишь – прошла пора благоухания, лени и тепла; нет лета, нет солнца, которое иногда выглянет из-за плотных туч, напомнив о себе редко-редко, чтобы не слишком баловать северян перед предстоящими переменами климата. Вы уже, поднявший воротник, ходите глубоко задумчив и тяжеловесен настроением. Вы становитесь философ – и вам пора уже засесть за серьёзные книги, за классику. Вы с трепетом души пересматриваете свою домашнюю библиотеку и выбираете, чего бы вам начать читать… А как хорошо морозным зимним вечером пройтись по Сыктывкару, когда тротуар под ногами сам стонет от холода, как и стены домов и как люди, спешащие укрыться по домам, потому что в такую пору праздношатание отменяется и вы на улице затем лишь, чтобы из одного помещения переметнуться в другое: из дому на работу, или в гости, или в театр, или в кино; притом вы мучаетесь от холода и нетерпения, когда автобуса нет слишком долго, начинают стыть все ваши конечности, а когда подходит автобус и вы вскакиваете в него, какой-нибудь недавно приезжий говорит многозначительно: «Нет! Это не Россия!» имея в виду, что это что-то покрепче в отношении физической закалки… Попав в свои родные пенаты, с каким удовольствием вы держите в руках стакан горячего чая, согревая об него остывшие пальцы, еле вам повинующиеся! Ваши щёки горят и ещё не скоро отойдут, но зато настроение ваше прекрасное, вы цените жизнь и все её неприхотливые радости!.. Да, Сыктывкар это не то место, про которое О.Генри сказал, что все двадцать четыре часа там послеобеденные! Тут, можно сказать, послеобеденного времени очень мало, это даже написано на лицах людей, у которых есть предмет, на какой они могли бы обратить  свой пыл, жар души, этот предмет порождён требованиями современной цивилизации и куда только людей не гонит, они даже совершают подвиги, – это о них пишут в газетах, это их всюду превозносят, их деяния, кто бы они не были – рабочие, инженеры, учителя или работники госбезопасности!.. Таким образом, совершив этот беглый экскурс по Сыктывкару мы ознакомили с ним тех, кто только слышал о нём, или только видел на географической карте в виде кружка, расположенного возле слияния двух рек – Сысолы и Вычегды, очень делающими живописными вид города, приобретающего много выгод благодаря их близости. Это уже неплохо. Теперь нам осталось вернуться, собственно, к Вениамину Галактионовичу, собирающемуся попасть на ближайший сеанс в кино…
Он пошёл в «Родину» и не прогадал, там шла в это время французская кинокомедия, один из тех образчиков современного киноискусства, предназначенных собирать с масс большие деньги, которые всегда собирают толпы зрителей. К счастью для Вениамина Галактионовича, фильм шёл давно, всеми был просмотрен и не так сильно посещаем, как в первый момент, когда возле кассы кинотеатра происходит давка, а на стекле, за которым сидит женщина в меру молодая и в меру упитанная, приклеено объявление, что все билеты на ближайшие несколько дней проданы, – так что налетай, покупай, фильм по всем статьям хорош, то есть хорошая продукция ширпотреб!.. Вениамин Галактионович сразу купил билет на два часа дня и ещё до начала сеанса успел заглянуть в близко находящиеся магазины. Ровно в два часа он сидел в зрительном зале, на своём месте. Зал оказался не совсем полный народу, все ждали, когда выключат свет и начнётся то, ради чего сюда пришли. Вот погас свет, и стали смотреть киножурнал. После него пошёл фильм и с первых же минут захватил всех и увлёк. Вениамин Галактионович вместе со всеми бывал удивлён, поражён и даже несколько раз громко смеялся, когда зрительный зал приходил в неописуемый восторг. Пуст сам по себе был фильм, но весел и давал разрядку, не надо было думать, напрягать голову, всё так легко, понятно, свободно и приятно для глаза, – не будем упоминать сюжета, потому что это не имеет никакого значения, такие фильмы все похожи и все служат одной цели – успокоению разволновавшегося сердца, недаром на эти фильмы ходят отдыхать после трудовой недели и всевозможных жизненных неурядиц. Вениамин Галактионович, казалось, почувствовал большое облегчение и удовольствие от необыкновенных событий, развернувшихся перед ним на экране, от ярких красок, которыми был насыщен фильм, от экзотики, какую можно увидеть только в кино. Но когда дело стало близиться к концу и в зале почувствовалось утомление и словно бы безразличие, притупление чувств, Вениамин Галактионович очнулся и вспомнил, что после фильма должен будет встать и уйти, оставив этот зал, забыв все временные иллюзии и, может быть, полученный тут заряд весёлости, фальшивой, как и маска паяца, лицо которого раскрашено красками самым невозможным образом. И сразу мрачность повеяла на него откуда-то, он ещё посмеивался и улыбался глупым выходкам героев фильма, но уже с какой-то глубокой, непонятной задумчивостью, слов-но ему приходило ощущение, будто всё это совсем-совсем не то и в данный момент ему больше пристало к лицу находиться не здесь, а где-то в другом месте; но вот в каком? – он не знал. Тяжесть эта медленно подкатывала к его сердцу, он старался её не замечать, хотел обмануть себя, хотел предаться снова беззаботному течению мыслей – и не мог, и смотрел уже фильм с трудом, не зная, зачем тут сидит и не понимая, что ему надо сделать и на что решиться, чтобы снова почувствовать умиротворение… Кое-как он досмотрел фильм до конца и, когда двинулся вместе со всеми к выходу из кинотеатра, чувствовал себя подавленным, хотя разобраться в причине этой подавленности не мог. Глядя на весёлые, беззаботные лица людей, с которыми он выходил в тесноте на улицу, он думал о странной судьбе человека вообще, полагая, что в нём в самом деле сильны стадные чувства и, когда собирается большая масса народу, каждый человек, принадлежащий к ней, бессознательно  радуется представившемуся редкому случаю быть частицей этой большой народной массы. Вениамину Галактионовичу показалось, что все люди страшно оторваны друг от друга, разъединены  таким образом, что только сплочённость в минуту какого-нибудь серьёзного испытания, каким, например, может явиться война или какое-нибудь другое стихийное бедствие, должна придать им настоящее, счастливое ощущение всей полноты этой жизни. «Человек создан для людей! – произнёс мысленно он. – Для людей… он должен для них жить и чувствовать рядом людей!.. А разобщённость губительна, это язва общества, его несчастье!..» Как только он остановился на улице, где уже порядком стемнело – тут, в Сыктывкаре, январский день короток, часов восемь всего, – глотнул свежего, ещё более прохладного воздуха, то подумал, куда бы ему пойти. Ему надо было деть куда-то себя и он не спеша, как бы в сильной задумчивости, пошёл по тротуару, не глядя никуда определённо, а отмечая всё творящееся вокруг себя подсознательно. Настроение у него всё ещё было подавлено, как бы он в чём-то испытывал потребность, голод, нужду – а в чём, не знал!.. «Вот же какой человек! Сам не знает, что ему нужно!.. После этого и думай!» – так он рассуждал сам с собой и тут ему пришло в голову, что он ведь всю жизнь жил один – и эта мысль удивила его, словно бы он сделал важную находку. «Как я мог жить всегда один – и зачем?..» – спросил он себя и стал думать над этим, а потом пришёл к выводу, что причины этого слишком глубоко зарыты, чтобы сразу их извлечь наружу. «Всё слишком сложно! – наконец вывел он. – Так сложно, что трудно разобраться, да и надо ли теперь разбираться!?. – сказав так, он поразился, его всего охватило странным ознобом, словно через него пропустили электрический ток. –
Т е п е р ь!?. – повторил он. – А почему т е п е р ь!?.» Он не хотел над этим думать он не ожидал, что ему придёт в голову такая чертовщина, и хотел как-нибудь спрятаться от неё, уйти от неё подальше. Мученическое выражение явилось ему в лицо, сделав его черты резче и суровее, он сжал сильнее голову между плеч и прибавил шагу, казалось, что сзади его подталкивал ветер, хотя воздух был почти недвижим. «Т е п е р ь!.. т е п е р ь!.. – проносилось у него в голове, точа его нервы, как капля точит камень. – Ничего это не значит! – наконец с какой-то злобою произнёс он для себя, как бы ища оправдания. – Всё это пустое!.. Я и сейчас жив, здоров. Я всё могу, ещё до старости далеко!.. Люди до ста лет жили, а бывали случаи – до ста пятидесяти и больше!..» Но тут какой-то другой, упрямый, беспристрастный голос начал проявляться в душе Вениамина Галактионовича, которому, казалось, до самого Вениамина Галактионовича, до его спокойствия решительно не было никакого дела. «Обман… обманство! – тихо шепнул этот голос ему и Вениамин Галактионович, услышав это, подумал. – Что!?. Что такое! Какое ещё обманство!.. – всё в нём закипело и содрогнулось. – Обманываешь себя… – отрывисто добавил опять упрямый голос. – Да нет! – вдруг с облегчением рассмешился Вениамин Галактионович. – Это уже никуда не годится!.. Зачем я  с а м  н а  с е б я  н а г о в а р и в а ю – т о!?. Нелепость какая-то!.. З а ч е м  м н е  э т о  н у ж н о!?. такая ерунда, чертовщина такая!..» Теперь он вспомнил, что так уже было с ним много раз, но только он этого не замечал, а вернее видел его, но не мог ему дать объяснения… А теперь… теперь словно бы прозрел, словно бы его осенило, а значит, он мог уже с этим бороться. «А-а!.. В человеке всё так противоречиво устроено! – с жестоким, мстительным весельем подумал он и взгляд его зажёгся новым, непримиримым огнём. – Чело-век не может и дня прожить, чтобы не навредить себе самому!.. Какой же он… какое неразумное существо!.. – выпалил он наконец. – Если бы он сам не портил себе жизнь, то кто бы смог испортить её!?. Сколько возможностей!.. Сколько путей!.. Нет, у человека руки опускаются!.. Он сам себя губит, спрашивает: а зачем, а для чего!?. Потом махнёт рукой: а пусть  оно всё провалится в преисподнюю!.. И сам идёт туда, в преисподнюю, где дьявол и казнь!.. Брр!.. Как неохота в преисподнюю!..» Между тем он вдруг увидел, что прошёл порядочное расстояние от «Родины» и совсем почти стемнело, только небо так, слегка ещё как бы туманилось вверху, но и это через несколько минут должно было исчезнуть. Он вспомнил, что у него есть обязанность купить разных продуктов, так, например, хлеба, сахара, чаю и всякого другого. И как раз он прошёл мимо нужных магазинов. Воспоминание это заставило его остановиться в нерешительности и через несколько секунд колебаний он повернул в сторону и направился другою улицей, чтобы не повторять прежний путь, к магазинам, – у него была такая привычка – проходить самые разные улицы и чем больше – тем лучше. Есть в Сыктывкаре, как и в любом другом городе, более модные улицы, а есть и менее, есть и вовсе унылые и скучные, куда и заходить не хочется, по окраинам много деревянных строений – и там уже царит свой дух, и уклад жизни там совершенно другой, чем в центре, и люди другие, и нравы, и интересы людей. На окраинах надо перебираться через грязные лужи в осенний период, видеть много можно сору и запустения, иногда вы встретите загнивающий дом, который самому себе в тягость, и спросите себя: «Кто там живёт, что за люди!?.» И уже в вашем воображении представляется полно-кровная картина дремлющей тут давно жизни. Возле покосившегося забора увидите вы сгорбленную бабушку с клюкой, высовывающуюся из щели в заборе жирную свинью, или мужи-ка, колющего берёзовые поленья, или стайку загоревших ребятишек, которым интересно всё, на что они не обратили внимание. Словом для любопытного, наблюдательного ума тут найдётся много удивительных картин, а человек щепетильный почему-то невзлюбит все эти окраины, все эти деревянные строения, сараи, огороды, гаражи разных предприятий, вокруг которых всегда пыль и грязь и сам воздух нездоровый, так что удивляешься, как в самих этих предприятиях работают люди, рабочий класс, зачастую прямой, грубый народ, рвущий книги для низменных потребностей и покупающий на обеденном перерыве бутылку вина, а потом распивающий её тайком от начальства, к которому иной обратиться: «гражданин начальник!..», из чего видно, что он где-нибудь отсидел свой положенный срок, за неуплату ли алиментов, за драку ли, за изнасилование ли – неизвестно, но только отсидел, а потому считает своим правом ходить, задравши гордо нос и где надо и не надо выставлять свою многострадальную фигуру. Такой порвёт на груди рубаху, которая у него последняя, чтобы доказать свою правоту, а на груди будет написано: «Вася» и «Нет в жизни счастья!» мы это всё видали и поэтому наши впечатления можете принять на веру. Вообще же дух простолюдинов очень замечателен по-своему, но когда его берутся изображать, всегда выходит так, что противно бывает читать самому же простолюдину. Да зачастую он и не читает эти горы книг и не знает, что про него написано, а потому не может критически отозваться обо всём, у него нет ни образования, ни стремления узнавать новое, а только есть потребность в раз и навсегда установленном порядке: он считает своим долгом исправно работать, защищать свои права, вечно недовольный на мастеров, бухгалтеров и начальников, на которых по причине своей недальновидности и ограниченности глядит ненавидящим взглядом, словно у него отняли кусок, но вообще же это добродушный мужичок, любящий и выпить, и поработать, и поесть, и отдохнуть, который без дела не может; его надо постоянно чем-нибудь занимать, натура у него деятельная и в своей работе он мастер… но это, как вы поняли, общий тип и не претендует на частности, так что если говорить об отдельных случаях, то тут и бумаги не хватит и надо будет посвятить целую жизнь изучению этого вопроса. Простой народ, живущий обыкновенной, незамысловатой жизнью, сегодняшним днём, и много хуже, чем его пытаются изображать писатели, ходящие посмотреть на «народ» в его натуральном виде, но и в то же время лучше: действительно, где-то он не развит и дремуч в своём первобытном укладе, но это всё от недостатка культуры, которая ему нужна как воздух, – тогда «народ» будет понимать, что кроме мещанского благополучия в жизни есть что-то ещё и, к примеру, нельзя жечь, как мусор,  книги, а надо их читать и постигать заключённую в них мысль и дух… Но мы ещё к этому вопросу как-нибудь вернёмся, если будет возможность.
Посмотрим на Вениамина Галактионовича… Он, добираясь до продуктового магазина, уже обдумывал какие-то новые мысли, приходящие ему в голову сегодня очень часто.  Его занимал на сей раз вопрос: почему он к данному времени стал именно тем, чем он теперь и был?.. «Неужели я не мог прожить жизнь как-то иначе? – спрашивал он себя. – Неужели я всегда мечтал о такой жизни, о таком положении!?.» Что-то смутное, подсознательное таилось в его душе, и он не мог разобраться в этом, и это доставляло ему мучения, примерно, того же порядка, когда, допустим, вы бредёте в полнейшей темноте, рискуя каждую секунду удариться о стену или какой-нибудь другой предмет, и никак не можете из ней выбраться. Бывают у человека такие тяжёлые минуты, подобные знаку вопроса над целой жизнью, когда от озарения его отделяет всего один шаг, никак не дающийся, а потому приносящий в душу столько тревоги и беспокойства, что он готов пожертвовать очень многим, чтобы только суметь добраться до понимания сути загадки человеческого бытия… Вениамин Галактионович, казалось ему, что-то такое нащупывал, но при этом твёрдо не мог выразить своей мысли, всё как-то было случайно, бегло и попутно главному, укрывающемуся от разоблачения, когда бы оно раскрылось во всей своей полноте. Но что же он обдумывал?.. Он направил на сей раз свой мысленный порыв на огромные людские массы и разглядывал их в общем и по отдельности каждого человека, принадлежащего к этим массам. «У каждого человека своя цель, а у всех вместе – одна общая, чуть ли не стихийная, – рассудил он про себя. – Но думает ли каждый по отдельности о чём-то более крупном, чем его собственная судьба?.. Некоторые думают, но это мало кому дано!.. Большинство хотят счастья для себя… Но можно ли в этом их упрекать?.. Это же естественное, здоровое желание… Другое дело – можно ли быть счастливым долгое время в отрыве от людской массы?.. Есть же у человека и какие-то высшие цели, а значит, и у человека, у отдельного человека должны быть высшие цели!.. Правда, для них надо чем-то жертвовать, может быть, многим надо жертвовать… а жертвовать нет способности, нет желания!.. И главное, нет потребности в высшем стремлении!.. Да, да! Вот самое главное – потребность! Она возникает только в лучших представителях общества, в его цвете, так сказать!.. Были же революционеры, народники, декабристы, не побоявшиеся жизнь и свободу поставить под чей-то могущественный удар!.. – произнеся эту мысленную тираду, он перевёл взгляд на себя и спросил. – А я?.. Я мог бы в жизни что-то сделать путное, сказать что-то новое, или так и проживу жизнь, один на один со своими мелочными угрызениями, не принёсши никому истинного, бескорыстного добра!?. Буду влюбляться, пока ещё позволяет возраст (он вспомнил Фею и рассердился на себя)… а потом!?.» Тут он как раз подошёл к дверям магазина и вынужден был прервать ход таких необычных рассуждений… Он вошёл в магазин и должен был занять свою мысль самыми насущными проблемами, теперь он играл роль покупателя. Но между делом он присматривался к людям, находившимся вокруг него и, хотя не хотел того, стал отмечать про себя значение их беззаботных, или же попусту задумчивых лиц, служивших как бы яркой иллюстрацией того, что он минуту назад обдумывал. Через несколько минут он с сеткой в руках, которая была у него предварительно сложена в кармане, жалея, что не захватил с собою из дому вместительный портфель, выбрался из магазина и сразу же пошёл в соседний магазин… Нам скучно перечислять все прозаические подробности, поэтому мы сразу перейдём к тому месту, когда Вениамин Галактионович, закупив всё, что ему нужно, да и потратившись изрядно, тронулся в обратный путь с полною сеткой разных продуктов, не без тайного или явного предвкушения разных блюд, которые он себе дома приготовит, когда туда вернётся… На этом пути его к дому мысли его крутились вокруг всяких стандартных философских вопросов, но в общем же Вениамин Галактионович пришёл к выводу, что жизнь, хотя в некоторые моменты сильно заставляет задумываться, всё же штука весьма примитивная и простая. Он думал о том, как придёт домой к себе, выложит продукты на стол, разденется… как начнётся в его жизни один из тех многих вечеров, похожих один на другой, когда уже всё заранее известно наперёд. И эти мысли сказали ему, что человек в основном, кто бы он ни был, голый практик, субъект ленивый и праздный, мечтающий о лёгкой и беззаботной жизни. Он вспомнил революционеров – и на их счёт подумал, что вся их деятельность по существу сводилась к тому, чтобы доставить и себе, и народному большинству тихие, приятные минуты блаженства, когда цель достигнута и можно почивать на лаврах, живя благополучной, сытой и лёгкой жизнью. Но потом он подумал, что народные массы, а также и революционеры, всегда будут мечтать о хорошей жизни, ещё более лучшей, чем в их настоящий момент: как раз выходило по Энгельсу, утверждавшему переходность ступеней развития человеческого общества как неизбежность истории. И выходило, что человеку никогда не будет до конца благоприятно в этом мире, несмотря ни на какое достижение целей, а сам путь у цели уже есть по себе та отличительная черта в жизни человека, которая всё его существование наполняет особым смыслом и приносит ему истинное удовлетворение…
На дорогу, по которой шёл Вениамин Галактионович, падал синевато-белый призрачный свет и дома по обе стороны улицы показались ему наполненными какого-то особенного смысла, он, пока шёл, не переставал смотреть на них, думая о том, что в Сыктывкаре получает развитие какая-то новая, странная архитектура, заставляющая строителей каждый дом строить иначе, чем предыдущий, отчего общая панорама города получается своеобразной и занятной, заставляющей долго смотреть на то или иное встречающееся на пути здание. Иной раз Вениамин Галактионович – у него было это привычкой – смотрел в какое-нибудь светящееся окно дома, мимо которого как раз проходил, и спрашивал себя о том, кто там может жить, какие люди, какой странной и удивительной судьбы?.. Этот вопрос его почему-то всегда занимал, как будто ему было какое-то дело до совершенно неизвестных людей… Ему самому это казалось непонятным. «Ладно, был бы я каким-нибудь исследователем или писателем, – говорил он себе. – Тогда понятны были бы мой интерес и любопытство, мне надо было бы всё разузнавать, чтобы больше знать и меть много разных фактов и впечатлений, которые для человека творческого нужны позарез…» Теперь, проходя мимо одного пятиэтажного дома, одиноко стоящего в стороне от других, он заметил в самом его краю одиноко горящее жёлтым светом окно. Почему-то оно его привлекло, и он долго смотрел на него, притягиваемый им неизвестно почему и неизвестно что от него ожидающий: может быть какого-нибудь чуда?.. Но чудес не бывает… Самые чудесные явления, случаясь в жизни, перестают быть чудесными и входят в закономерность, так как чудом может быть невиданное, но услышанное, переданное из третьих рук, или видимое явление, но непонятное; однако, с пониманием тайных пружин какого-нибудь чуда мы лишаем самих себя возможности предаваться необыкновенным, заманчивым ощущениям, в нас порождаемым только неразрешимыми загадками, перед лицом которых вся наша умственная энергия, душевный жар прямо-таки выплёскивают из нас наружу: строя разные, фантастические, несбыточные гипотезы, выдвигая гипотезы одна другой удивительнее мы парим в небесах, всё в нас торжествует и мы упиваемся свободным полётом своей мысли и фантазии, не встречающей преград у себя на пути, – пожалуй, в этом вся прелесть и очарование тайны, всегда необходимой человеку, всегда делающей его жизнь сродни какому-то удивительному приключению, одному из тех, о каких он любит узнавать в книгах… И может быть, такой душещипательной тайны всегда не хватало Вениамину Галактионовичу, ищущему в освещённых окнах успокоение души или, наоборот, трепет души, который она так обожает; а душа человеческая страждет, гнетётся по невозможности испытывать сильные чувства, которые каждый, в зависимости от принадлежности к тому или иному типу людей, ищет там, где он ближе к цели: один в любви, другой в риске, третий в творческой работе, а четвёртый в удовлетворении какой-нибудь низменной страсти. Например, стоит блеснуть в вашей серой, спокойной жизни какому-нибудь необыкновенному чувству, которое проберёт вас до глубины души, как вы уже у этого чувства в плену – и только и будете жить уже с целью удовлетворить себя этим чувством, находясь у него на иждивении как можно дольше, пока его порядком не притупите. Человек без сильных чувств – не живой человек, не находящий к тому же никакого удовольствия от своего существования, ему пора в могилу, как той даме в пьесе Чапека «Средство Макропалуса», хотевшей продлить жизнь свою ещё на триста лет, но вместе с тем скучающей на этом свете бездельем и бесцельностью существования. Пусть ты скупец и любишь деньги и это, хоть и не слишком благовидная страсть, да зато сильно тебя привязавшая к себе, – всё равно она ещё тебя питает духовно, а это главное; когда же нет решительно ничего, это уже конец и притом худший вариант из всех, и уж лучше иметь в таком случае страсть побыстрее распрощаться с жизнью, возненавидев её, чем вообще остаться с пустыми руками…
Но что же жёлтое окно, на которое смотрел Вениамин Галактионович?.. Представьте, что с этим окном у него вышел весьма внушительный случай, заставивший его сильно смутиться. Когда он смотрел на окно,  то в этот самый момент в нём показался тёмный женский силуэт; жен-щина, или, по-видимому, девушка была длинноволоса и стройна. Фигура эта, появившаяся на фоне окна, как-то вдруг поразила Вениамина Галактионовича, он даже остановился и стал смотреть на неё. А между тем женщина, несмотря на довольно холодный воздух улицы, вдруг стала открывать окно, но видно было, как это ей нелегко сразу сделать, видимо, окно на протяжении зимы ни разу не открывалось. Это само по себе заставило Вениамина Галактионовича с напряжённым вниманием следить за её действиями…
В фигуре женщины, в её силуэте Вениамину Галактионовичу в самом деле показалось что-то странное, но в чём это странное выражалось – он сказать не мог и понять не мог. Какое-то глухое, отдалённое чувство подсказало ему, что в происходящем на его глазах есть что-то необычное и даже ненормальное. И это чувство не обмануло его. Он увидел, что женщине удалось открыть окно нараспашку и вслед за тем она выглянула в него. Вениамин Галактионович как раз находился напротив окна, хотя оно находилось довольно высоко, на высоте пятого этажа. И женщина его увидела и, казалось, смотрела на него с какой-то определённой целью. Лица её Вениамин Галактионович почти не разбирал и не мог различить всех его особенностей, но он чувствовал на себе её тяжёлый, неприятный взгляд… И он тоже не мог отвести от этой женщины своего взгляда, – и в этом был какой-то даже вызов… Некоторое время женщина не подавала признаков жизни, потом вдруг что-то в ней заговорило злобное и она крикнула грубым, однако, не лишённым приятности голосом с железными нотками:
 – Эй!.. Проходи!.. Чего уставился!..
Услышав это, Вениамин Галактионович вдруг опомнился, пришёл в себя и подумал о том, что он, точно, теряет тут понапрасну время и ему надо идти своим путём, но другое чувство, прямо противоположное первому, тут заговорило в нём ещё сильнее, оно сказало ему, что он тут стоит не зря и это происшествие на улице должно закончиться для него не вполне обыкновенным и привычным образом. И потом, крик женщины побудил в нём много разных других мыслей, на которых остановившись, мы заняли бы много времени… Само по себе положение, в каком был Вениамин Галактионович, согласитесь, заключало в себе много истинно странного и любопытного, какое с человеком вообще не часто случается, – мы имеем в виду происшествия подобного рода. В этом же мелком и случайном происшествии кое-кто, определённый сорт людей, нашёл бы очень много пищи для размышлений и предположений… То что Вениамин Галактионович грубо был задет вышесказанной фразой многие бы сочли за редкий факт, достойный большого внимания. Он, может быть, без сомнения даже, вероятно, заслужил этот дерзкий крик, но если бы дело было только в этом!.. Тут дело было глубже гораздо и когда бы Вениамин Галактионович начал разрывать глубоко скрытые от него причины дальнейшего своего поведения, он всё равно бы ничего не добился, потому что такие вещи составляют, быть может, величайшую загадку нашей жизни и над ними надо биться тщетно всю жизнь и умереть глупцом, ничего не понимающим из происходящего… Вспомните случай, один из немногих, когда кто-то чужой и незнакомый ни с того ни с сего обратился бы к вам с речью или простым словом, вспомните ваше впечатление и ощущение от такого случая, запомнившегося вам, вероятно, надолго, и вы поймёте настроение Вениамина Галактионовича в эту минуту, душевный порыв, с которым он ответил женщине, высунувшейся из окна на улицу. А он в ответ, подумав немного, крикнул ей:
– Простудите горло, тётя!..
Вслед за тем последовало некоторое молчание, потом опять раздался голос женщины:
– Я тебе не тётя, мужлан!..
– Как вы грубо разговариваете! – снова крикнул Вениамин Галактионович, уже раздосадованный, не спрашивая себя, зачем он вообще ведёт этот неприятный разговор.
– А как мне с тобой разговаривать! – уже мягче, без прежней злости, только с какой-то горечью, сказала громко женщина. – Вижу, что мужик! А мужиков я ненавижу!.. Все вы мужики скоты! Вот и весь сказ!.. А ну топай! А то жена заругает, она, наверное, у тебя баба ревнивая!..
«Ну дела!» – подумал Вениамин Галактионович и ответил с каким-то лихим азартом, взявшимся неизвестно откуда:
– А у меня жены нет… я баб тоже ненавижу!..
– Всё врёшь, мужик!.. – было ему сверху на это. – Прикидываешься святошей!.. Знаю я таких!.. Чтоб вас!.. – тут проклятая баба произнесла такую фразу на всю пустынную улицу, что на-до было заткнуть уши, видать, это был какой-то чёрт в юбке, один из тех, каких, чтобы смутить, надо вести себя вежливо и культурно, показывая себя исключительно со светлой стороны, а грубым обращением таких совсем не поразишь, – как раз наоборот, им покажется, что они попали в свой круг…
– Что же ты ругаешься, деревенщина!?. – не на шутку рассердился Вениамин Галактионович. – Я бы, пожалуй, отхлестал тебя по заднему месту своим широким солдатским ремнём!.. Положил бы между колен, живо бы утихомирилась!..
– Что!?. Что ты сказал, мучжина-простофиля, хамло!?. – заорала непрошенная собеседница и посыпала дальше на Вениамина Галактионовича град таких ругательств, каких он отро-дясь ни от кого не слыхивал, так что он был заживо ими погребён; он одновременно был удивлён, испуган, ошарашен и озадачен, однако, вместо того, чтобы уйти сразу, плюнув на это дело, он почему-то подошёл к дому ещё ближе.
– Доберусь же я до тебя! – выкрикнул он не то серьёзно, не то просто так. – Да ты разбойница, каких мало!.. Ты ругаешься хуже мужика! Ты пьяная, или ещё хуже – сумасшедшая!.. Тебе нужна палка и хороший мужик!..
– Вот тебя только мне и не хватало! – опять закричала баба и засмеялась жутким, нервическим смехом, потом добавила. – Поднимись сюда, мы и поговорим, а что за разговор это у нас!? Ни к селу, ни к городу!..
«И то правда! – решил Вениамин Галактионович. – Почему бы не подняться?!. Меня убудет что ли!.. Смелей, на штурм!..» Подумав это, он крикнул:
– Ладно!..
И пошёл к подъезду. Для этого ему надо было обогнуть дом. Квартира странной крикливой женщины была как раз крайней, на последнем этаже, поэтому её можно было отыскать без труда. С ним, как видите, случилось что-то непривычное,  на какое он в другой раз не почувствовал бы ни способности, ни решительности, ни духу. В нём как будто пробудился какой-то другой, неизвестный ему человек, самого его удивляющий и истинную его личность отодвинувший на задний план, как ненужную натуру, неприспособленную жить и действовать в данных, новых обстоятельствах, где нужны были другие черты характера, такие как неглубокомысленность, простота, грубоватая наивность, чуточку бесстыдства… Когда он вошёл в крайний подъезд и стал подниматься вверх по лестнице, прислушиваясь к своим собственным шагам, вдруг он как бы очнулся от какого-то сна и спросил себя: «Зачем я это делаю?.. Куда я иду?.. Что мне т а м нужно!?.» Он был поражён, даже растерян – и это последнее обстоятельство смутило его больше всего. Но он продолжал подниматься вверх, с упорством человека, мысль которого хоть за что-то должна уцепиться, хоть на чём остановиться, чтобы всё обдумать хорошенько и потом успокоиться… Оказалось в эту минуту, что Вениамин Галактионович совершенно себя не знал и не понимал; чтобы выкидывать такие необыкновенные коленца, нужен был кто-то другой, но только не Вениамин Галактионович, по крайней мере не тот Вениамин Галактионович, которого сам он знал и которого мы в нём знаем… А может быть, сейчас он играл просто непривычную роль, оказавшись, так сказать, в новом, не опробованном никогда амплуа?.. Люди всегда, так или иначе, разыгрывают себя в какой-нибудь понравившейся роли, все как на подбор герои, юлии цезари, гамлеты, донжуаны и прочие лица, которым им нравится подражать. Одни воображают себя правдолюбцами и считают нужным всюду выносить всякую мерзость на поверхность, другие почитают себя необыкновенными хитрецами и их глупость заключается в том, что у них в лице написано вся их хитрость и видно, что они готовы везде хитрить, третьи дают всем возможность убедиться в своём хладнокровии и не дрогнут ни малейшим мускулом лица, когда у них в груди теснятся чувства один другого невыносимее и охота изобразить на лице всю ярость и трахнуть по столу кулаком… Вениамин Галактионович, как и всякий человек, иногда тоже увлекался какой-нибудь новой ролью, сам того не замечая, а потом сам себя возвращал «на место», хотя кто знает точно, где чьё, собственно, место и какой именно тот или иной человек во всей своей истинности, когда «человек» и сам толком не понимает, кто он такой. Он стоит всю жизнь за правду – потом выбрасывает такой номер, что вся его правда не стоит ни копейки, он всю жизнь твёрдо стоит на каких-нибудь принципах, а потом вдруг оказывается, что этими принципами он совершенно не дорожит и его призвание в том заключается, против чего всю жизнь он вёл непримиримую борьбу. Вот и разбери – каков он, человек, на самом деле!.. Вениамину Галактионовичу временами казалось, что он имеет деловой вид, интеллигентный, временами он думал о том, что у него глупое выражение в лице, или неуверенность в поведении, временами он замечал за собою необыкновенное достоинство и был горд за себя, а иногда ему казалось, что он чувствует себя перед тем или иным человеком виноватым, хотя опять же совершенно нелепым он находил сам тот факт, что перед кем-то может ощутить вину, ибо он никому и ничем не был обязан никогда, всегда будучи вольным и свободным, как птица… Теперь, когда он поднимался по лестнице, весьма боевой дух, вспыхнувший вначале, помрачился, на лицо его легла невесёлая, озабоченная тень, говорившая, что он чувствует попавшим себя в трудное положение. В таком положении он, конечно, никогда не был, не знал, как надо держаться в подобных случаях, какое выражение придавать, «как маска, постному лицу», о чём думать. В данном случае он ещё был чем-то вроде школьника, несмотря на свой солидный возраст, серьёзность и внушительность общего вида… Когда с тяжёлым скрипом на сердце он достиг почти пятого этажа, то увидел дверь самой крайней квартиры приоткрытой и в ней ту самую женщину, глядящую на него с любопытством и удивлением, которая казалась какого-то неопределённого возраста и внешность имела на первый взгляд неопределённую: была так себе, и не дурна, и не красива, в общем бледна и посредственна, и только её странный, непонятный взгляд голубовато-серых настороженных глаз содержал в себе какой-то элемент необыкновенности, из-за чего уже какой-нибудь пылкий, обладающий воображением мужчина, мог  полюбить её. Бросив на неё один мимолётный взгляд, Вениамин Галактионович мог отметить сразу, что перед ним какой-то странный тип женщины, с каким и вести себя надо не вполне обычно. Тёмновато-русые волосы, видимо, недавно расчёсанные гребнем, падали прямо на плечи, расходясь надо лбом на две равные части и открывая его – он был у неё невысокий и выпуклый, какой вообще часто встречается у женщин, брови над глазами были выщипанные и утончённые, а общий цвет лица скорее был бледно-землистый, с нездоровым оттенком; в припухшей нижней губе виделось, угадывалось что-то упрямо-сосредоточенное, а в улыбке в общем обыкновенного, ничем не примечательного рта таилась та лукавость, та немногими неуловимыми чертами привлекающая суровых мужчин слабая очаровательность, близкая к несчастной меланхолии или душевной усталости, придающей всему лицу какое-то безвольно-страдальческое выражение, которая мужчин толкает к интимности больше, чем холодная и бесчувственная красота.
– Появились – не запылились! – произнесла с каким-то грустным сожалением в голосе женщина, оглядывая с ног до головы Вениамина Галактионовича, когда тот стал подниматься по лестнице на площадку, одной рукой держась за перила, а в другой держа свою сетку с продуктами. На какое-то мгновение в глазах женщины вспыхнула насмешка, изобразившаяся и на её губах; и в этот момент она могла бы показаться даже привлекательною, как кажется привлекательным любой человек в отдельные моменты. – А вот я вас не пущу! – вдруг серьёзно и с какой-то непонятной злостью обронила она. – Ходят тут всякие!.. – и вдруг опять переменилась, глядя на недоумённое выражение лица Вениамина Галактионовича, – её разобрал неподдельный смех, впрочем, быстро оборвавшийся, на смену которому пришёл строгий, ожидающий, вопросительный взгляд. Эта резкость в перемене настроения не укрылась от внимания Вениамина Галактионовича, и кажется, он был неприятно озадачен и в этот момент подумал, что надо было ему зачем-то связываться с этой женщиной, в странностях какой что-то бросилось в глаза ненормальное… Но скажем несколько слов о том, как была одета женщина. На ней была вязанная голубая рубашка, открывающая её шею и частью грудь. Рубашка эта, будучи без рукавов, не скрывала её казавшихся длинными белых и тонких рук с длинными, маникюрными пальцами, ногти которых были раскрашены, – между двумя пальцами правой руки её продолжала дымиться недокуренная папироса. Она была одета не в платье, а в брюки, наподобие Джинс, засученных снизу и изрядно потёртых. Ноги её были обуты в коричневые, тупоносые башмаки на толстой и высокой подошве. На левой руке её сидел тяжёлый браслет из разноцветных стёкол, с разными тонкими вырезами и деталями, требующими пристального рассмотрения, а на шее видна была жёлтая цепочка, на которой должно было что-то висеть, прикасаясь к самой груди – или медальон, или распятие Христа…
Вениамин Галактионович ступил на площадку перед открытой квартирой, где хозяйка её, подбоченившись правым плечом к двери, уже затягивалась папиросой, – впрочем, и её можно было понять. Она смотрела выжидательно на незнакомца и, видимо, ей самой было неловко от создавшегося положения, она, казалось, раздумывала, как ей поступить.
– Так это вы так… невежливо, – нашёлся Вениамин Галактионович, – только что со мной говорили на улице, высунувшись из окна?.. – Вениамин Галактионович остановился перед женщиной и несколько шумно дышал после проделанного снизу пути, между тем внимательно изучая лицо женщины; ему казалось, что где-то он её уже видел, но внутренний голос сказал ему: «Какая разница, если ты её всё равно не знаешь!..»
– Ну я… – отозвалась женщина. – А вам, что – не понравилось?.. Вы подобного обращения не ожидали?.. – и усмехнулась, посмотрев на папиросу, находящуюся у неё между пальцев.
– Разве такого можно ожидать?.. Сами посудите!.. Я шёл, – начал было объясняться Вениамин Галактионович, но его прервали:
– Вы холостяк?..
– Да, я не женатый, – отвечал Вениамин Галактионович с какой-то даже непонятной робостью, лицом он побледнел, но старался своего смущения не выказать перед незнакомой женщиной.
– Значит, вы женщин ненавидите? – спросила хозяйка квартиры, подняв на него тяжёлый, испытующий взгляд.
– Как вам сказать… Вообще-то – они ничего плохого мне не сделали… – сказав это, он за-молчал и посмотрел в глаза незнакомке так просто, так свободно, без всякой чёрной, плохой мысли, что этот открытый взгляд на неё вдруг сильно подействовал; в лице её что-то преобразилось, словно её что-то натолкнуло на какую-то новую мысль.
– Гм! – издала она сквозь сжатые губы и усмехнулась неизвестно чему, потом подняла взгляд на Вениамина Галактионовича. – Если хотите… можете войти… – и на миг её лицо снова приняло печальное выражение.
– Да, я, пожалуй, войду, – отчеканил Вениамин Галактионович, заглядывая в глубь квартиры, сам не понимая, что он такое говорит и зачем ему это нужно.
Хозяйка дала ему проход, а он почему-то стоял на одном месте словно ему нужен был толчок в спину.
– Да вы входите!.. – и это было для Вениамина Галактионовича толчком, он переступил порог и несколько раз шаркнул ногами по половичку, затем сделал пару шагов вперёд и обернулся. Хозяйка квартиры вошла за ним и закрыла за собою дверь.
– Видите ли, я не всегда такая грубая, – между тем говорила она, не глядя на Вениамина Галактионовича. – У меня характер противоречивый, это все говорят…
– Я это заметил, – согласился Вениамин Галактионович.
–Раз уж вы оказались тут, то снимите с себя пальто и повесьте вот сюда, на эту вешалку, – пояснила она и пока Вениамин Галактионович раздевался, говорила своё. – Вы можете поду-мать, что я ветреная женщина, но вы ошибётесь!.. Я избегаю мужчин, как чумы!.. Среди них много подлецов, у всех у них в мыслях только одно!..
–Что же?.. – спросил Вениамин Галактионович, повесив пальто и шапку на крючок и разглаживая волосы на голове руками перед круглым зеркалом, висящим на стене.
– А вы не догадываетесь?..
– Вообще-то догадываюсь, но скорей интуитивно! – издал глухой смешок Вениамин Галактионович.
– Вы примитивы ужасные, и все болваны страшные!..
– Все?.. – удивился Вениамин Галактионович. – Неужели?!.
– Все, кого я знала!.. – резко сказала хозяйка.
«Ого!.. Какая натура! – подумал Вениамин Галактионович. – Что же ей надо!?. – а сам ска-зал:
– А вы разве не замужем?..
Женщина посмотрела на него долгим, проникновенным взглядом и Вениамину Галактионовичу показалось в её глазах что-то жесткое и суровое, и вместе с тем, мрачное, слов-но это была перед ним не женщина, а переодетый мужчина, какой-нибудь хищник.
– Я была замужем, причём целых два раза – и дала обет больше не связывать свою жизнь с мужчиной!.. Лучше жить одной!.. – она замолчала и затем спокойно сказала. – Проходите дальше, в комнату…
Она выключила в прихожей свет и они с Вениамином Галактионовичем отправились в жилую комнату. Вениамин Галактионович с любопытством приглядывался к женщине и ко всему, что он видел в этой квартире.
– Вы человек с улицы!.. Это удивительно! – заметила хозяйка, садясь на зелёный диван и знаком приглашая сесть рядом неожиданного гостя. – Это бывает очень редко!.. Это почти не случается!.. И вот, нам стоило покричать друг на друга, как вы уже здесь!.. не правда ли, в этом что-то есть!?. Вы не находите?..
– Нахожу!.. – отозвался Вениамин Галактионович, озираясь по сторонам. Он заметил, что в комнате был наведён идеальный порядок, какой может быть только у одиноких женщин. Всюду была заметна женская рука, женский вкус, изящество. В самом воздухе был рассеян запах тонких духов. Обстановка комнаты состояла из дивана, на котором они сидели, из телевизора, стоявшего на небольшом столике с выдвижными ящиками в углу комнаты. В другом углу стояло по традиции, как и во многих квартирах, трюмо. Далее, вдоль стены стояли лакированный коричневый гардероб, затем сервант с посудой, разными хрустальными бокалами и безделицами. Потом тут был книжный шкаф с книгами, и это больше всего поразило Вениамина Галактионовича. Комната обладала большой площадью, позволявшей ещё находиться в ней одному большому столу, другому поменьше, с настольной лампой, какими-то бумагами, журналами и книгами. Тут же он увидел швейную машинку, приводимую в движение ногами и кусок материи на ней, сложенный в несколько раз. На стенах были развешаны несколько произведений резьбы по дереву и эстампов, в том числе «Последний день Помпеи» в миниатюре и портреты Гоголя и Пушкина. Обстановку комнаты дополняли несколько стульев, стоящих в разных местах и одно глубокое кресло, обшитое красной материей, наподобие тех, что были дома и у Вениамина Галактионовича… Когда Вениамин Галактионович увидел обстановку комнаты, в которой он оказался, он несколько иначе взглянул на хозяйку её, почувствовав большое противоречие в происходящем: как-то не вязалось его начальное впечатление от женщины с этим последним впечатлением. И он подумал сейчас о том, какие необыкновенные случаются в жизни обстоятельства и человеческие характеры… В комнате казалось прохладно и Вениамин Галактионович вспомнил об открытом окне и посмотрел в его сторону. Это было довольно большое окно, теперь оно было закрыто и задёрнуто жёлтой шторой… Ему пришло в голову спросить хозяйку, почему она раскрыла окно и он так и спросил. Она глянула на него, о чём-то подумала, но не ответила ему ничего, потом, видимо, решив, что надо что-то сказать, произнесла серьёзно и медленно:
– Когда я открывала окно, я увидела внизу вас… вы помешали мне сотворить то, что я задумала…
Вениамин Галактионович недоумевающее посмотрел на неё и, казалось, что-то интуитивно, подсознательно начинал понимать – но то скорее было какое-то нехорошее, дурное чувство, а не мысль. Мучительное выражение появилось на его лице.
– Как вы сказали?.. – спросил он, глядя ей в глаза. – Я помешал?.. Уж не хотите ли вы сказать…
– Отчего у вас повязка на голове? – оборвала его речь женщина встречным вопросом не-вольно или специально, чтобы отвести Вениамина Галактионовича на другую тему.
– Повязка? – Вениамин Галактионович тронул голову рукою, вспомнив недавно происшедший с ним загадочный казус как далёкий, давнишний, дурной сон. – Ну… это так!.. Это не имеет значения!.. В общем, меня ударили по голове, – добавил он, увидев, что намёки не удовлетворяют интерес женщины.
– Вы, видно, у кого-то встали на пути?.. От вас хотели избавиться?..
– Я не знаю, – ответил Вениамин Галактионович.
– Не знаете?.. – женщина посмотрела на него недоверчиво. – Человек должен знать, за что его ударили по голове: а вы не знаете!.. Где же были?!.
«Действительно, что-то не увязывается!» – досадливо и недоумённо подумал Вениамин Галактионович, решив, что он даёт объяснения какие-то невразумительные, могущие поставить его в невыгодное положение.
– Да я… дело в том, – помолчав некоторое время, ответил Вениамин Галактионович, не зная, что ему сказать, чтобы не предстать лгуном – а в глазах этой женщины ему не хотелось предстать с плохой стороны, именно теперь ему важно было не уронить своей репутации, – видите ли, – замялся он и улыбнулся, – вы можете не поверить… но я вам скажу (женщина внимательно слушала его)… да и чего мне от вас скрывать!.. – он немного помолчал и с улыбкой добавил. – Меня ударили-то, оказывается, во сне!.. Когда я спал!..
– Во сне!?. – удивилась хозяйка квартиры, округлив свои глаза. – Кто же вас мог ударить!?. Вы-то знаете?!.
– Я потом узнал, что меня во сне ударили, – продолжал Вениамин Галактионович. – Только потом… И я знаю, кто это сделал… но за что меня ударили, почему: я не знаю!.. Вениамин Галактионович пожал плечами и снова поднял руку к голове, к тому месту, куда пришёлся удар. – Вот тут болит, – сказал он. – Слегка…
На лице женщины изобразилось удивление, смешанное с оторопью и недоверием:
– Странно вы объясняете, как-то невразумительно!.. Вам не поверит никто… вы никому не рассказывайте!.. Вам не станут верить, подумают, что вы рехнулись!..
– Да нет же!.. Всё правда! – с жаром воскликнул Вениамин Галактионович. – Я могу рассказать подробно, если хотите!?. Всё по порядку!..
– Разве что по порядку…без недоразумений!..
И он рассказал, подбирая самые нужные, самые деликатные слова для изложения случившейся с ним непонятной истории. Начал он со знакомства с Женей Жуком, с пропажи икон, а кончил появлением пропажи и бегством его новых знакомых. При этом самые щепетильные места Вениамин Галактионович умолчал, – об этих щепетильных местах вы можете сами без труда догадаться. Он кончил рассказ словами:
– Таким образом у меня на голове оказалась эта белая повязка…
Всё время, пока Вениамин Галактионович говорил, хозяйка квартиры молчала, глядя в сторону и время от времени лишь обращая задумчивый взор на него. И когда Вениамин Галактионович всё сказал, женщина заметила, глубокомысленно взглянув ему в лицо:
– Очень странное событие произошло с вами… Но я не удивляюсь… Я знаю… бывают иногда такие путаницы… Но вы, видимо, очень доверчивый человек?..
– Доверчивый?.. – улыбнулся Вениамин Галактионович. – Все мы так или иначе доверчивы… А вы разве недоверчивы?.. Вы незнакомого человека – и впустили сюда, то есть меня!.. Это как же называть?.. Это так же доверчивость!..
Женщина с любопытством, приподняв бровь, посмотрела ему в лицо:
– А вы правы! И я доверчива!.. – она помолчала немного. – И доверчивость меня всегда подводила… но от неё я так и не могу избавиться!.. – как бы с сожалением прибавила она.
– Избавиться от доверчивости?!. Да уж оставьте её при себе! Это одно из самых лучших человеческих качеств, к тому же от доверчивости нельзя избавиться до конца! Так или иначе всё равно, пока вы живёте в обществе, вы должны доверять людям!.. Вся жизнь, все отношения между людьми – всё строится на доверии… А скажите, почему вы не смогли ужиться?.. – неожиданно спросил Вениамин Галактионович. – С ними?.. У вас ведь, вы сказали, было два мужа?.. Это, конечно, не совсем скромный вопрос… – почувствовав неловкость добавил он.
– Не скромный?.. – женщина чему-то улыбнулась, как будто её развеселила какая-то мысль. – Я не люблю говорить на эту тему, не люблю её трогать… Но вам скажу… не буду вдаваться в детали, это не имеет существенного значения – все эти детали… скажу только, что люди вообще попали в очень тяжёлое положение… все люди… все, кого я знаю и знала… всем трудно, особенно стало трудно в последнее время…
– Что вы имеете в виду?.. – насторожился Вениамин Галактионович. – О каких трудностях вы говорите?..
– Особенно в последние годы… эти трудности!.. Не знаю, сможете ли вы меня понять… Людям вообще трудно жить друг с другом!.. Они не могут понимать друг друга, а главное не хотят понимать!.. – женщина многозначительно посмотрела в глаза Вениамину Галактионовичу и тому показалось, что он увидел в один миг её душу, слабую, неуверенную в завтрашнем дне, мятущуюся, пронизанную глухою и мучительною болью.
– Вам трудно, я это вижу! – вдруг сказал он.
– А кому легко?.. – поразилась женщина и её бледные щёки окрасились слабым румянцем, выдававшим, видать, внутреннее возбуждение, во взгляде её появилось что-то пугливое, словно она испугалась вдруг какой-то пришедшей ей в голову мысли.
– Есть люди, которые живут легко, – неуверенно начал Вениамин Галактионович, взгляд его забегал от одного предмета к другому и не мог нигде остановиться, словно искал чего-то определённого.
– Не обманывайте себя!.. Таких людей нет!.. – возразила женщина и видно было, как она начинает нервничать, не зная куда ей деть свои тонкие белые руки, то проводя пальцами по дивану, то положив себе руки на колени, то сложив их на груди, то тут же приложив ладонь ко лбу или щеке. – Даже самые глупейшие – посмотрите на них! – не находят себе покоя!.. Что же говорить об умных людях, в мозгах которых не опилки, не дерьмо, а мозг!?. Чистый мозг, без примесей!?.
Вениамин Галактионович задумался и вдруг глубоко вздохнул, потом неожиданно ожи-вился и сказал:
– Вы говорите, всем людям трудно… А пожалуй, это так и есть!.. Все люди, более того… я вам скажу… – он долгим взглядом посмотрел в глаза женщине, этим как бы желая свою мысль лучше довести до её понимания, – все люди постоянно чем-то недовольны!.. И пожалуй, это недовольство, – он замолчал, потом очнулся и сказал. – Недовольство, неудовлетворение – это естественное состояние человека! Ведь, заметьте, только человек может постоянно находиться в состоянии неудовлетворения. Ему мало быть сытым и здоровым, жить в благополучии, да и что такое  благополучие, – он поднял руку и снова резко опустил её на диван. – Дым!.. Один дым!.. Не может быть никакого благополучия, полной устроенности, полного довольства!.. Я буду следить за тем, чтобы крыша у меня не протекала, а в это время будет дуть из щели в полу… Пока я буду исправлять этот недостаток – кто-то бросит камень в окно, мне придётся искать новое стекло, вставлять его на место старого!.. Затем придёт в негодность одно, другое, третье, потом ты заметишь, что и сам приходишь в негодность!.. Вот так вот бросаешься из одной крайности в другую, нигде не поспеваешь, везде торопишься, спешишь! Хочешь быть идеалом, чтоб не было недостатков, изъянов!.. И даже. Если вокруг себя многое успел сделать, а тем временем в душе твоей кошмар, ужас!.. Начал приводить в порядок душу, исправлять в ней запустение, как уже лишён возможности следить за окружающим порядком – и вот уже порядок превращается в беспорядок!.. Хаос! Полный хаос!.. И часто люди даже не знают точно, что им делать, как им в действительности быть, если они стоят перед проблемой, перед выбором: быть ли им до конца честными, принципиальными, неподкупными – всё в том же духе… да вы это понимаете!?. – или только в окружающих создавать видимость своей честности, неподкупности, принципиальности!? – он замолчал и не сводил со своей собеседницы напряжённого, вопросительного взгляда; теперь ему было важно, чтобы  его поняли, очень важно; сердце в нём болезненно сжималось, как будто ему не хватало воздуха и свободы, свободы!..
– Да… Я вас хорошо понимаю… Я согласна с вами полностью!.. – ответила женщина. – Признаюсь, я никогда не думала над этим, как вы, но вы… сейчас так верно сказали, что выразили мои ощущения и, может быть, ощущения многих людей! Их невысказанные мысли!.. Вы правы…эта проблема ответственности… проблема выбора ответственности!..
– Вот именно! – вскричал в возбуждении Вениамин Галактионович, глаза его вспыхнули за оправою очков радостным огнём. – Вы правильно схватили суть! Мысль именно в этом! Именно этот пункт главный: проблема выбора ответственности!.. Тут зарыто, я чувствую, такое глобальное противоречие, что всё, всё идёт насмарку, все устои и все моральные законы!.. Но надо и добраться до сути!.. Дайте мне добраться, дайте мне подумать! Я сейчас скажу вам, только вы внимательно слушайте! Жаль будет, если вы не поймёте до конца!..
– Продолжайте, продолжайте! Я вас пойму! В этот момент я всё пойму!..
– Ну тогда, – Вениамин Галактионович выпрямился, встал с дивана и сделал шаг на середину комнаты. – Тогда слушайте!.. Видимо, человек не способен до конца разрешить эту проблему!.. Иначе он просто глупец, самодур, самодовольный выскочка и болван в довершении всего!.. Можно лицемерить сколько угодно, сколько угодно обманывать и себя, и окружающих, но ответ рано или поздно сам напросится! От ответа не уйдёшь!.. И действительно – кому больше доверять: себе или окружающим?.. Кого слушаться – себя или других?!. Кому верить? Где истина?.. За истиной можно пойти, она стоит того!.. Она непредвзята, как всё, что мы видим и что ложь, обман, иллюзия!.. Кажется, я начал сбиваться с мысли!.. – он тронул себя за голову, напрягая волю и сосредотачивая внимание на одном. – Сейчас, подождите… Человек очень туп!.. Он не может думать без усилий и всегда устаёт!.. Вот! Слушайте! Общество требует от человека, чтобы он был идеал – и тогда он покорит общество, ему будут принадлежать все симпатии! Но весь опыт жизни, истории говорит, что общество слепо и неблагодарно! Общество можно обманывать, как наивного ребёнка!.. Притворитесь бескорыстным, благородным, душевным, честным, искренним – общество поверит! Общество верит тому, чего оно ждёт!.. А настоящий человек – и добрый, и искренний и тому подобное, – его особенность заключается-то в том, поймите!, что он даёт обществу не то, что оно ожидает!.. Вот где зарыта собака!.. Разве может быть добро, благородное дело, стремление запрограммировано!?. Оно всегда неожиданно, его не всегда правильно определишь, поймёшь!.. И общество осудит вас, когда вы откроетесь перед ним всеми лучшими сторонами!.. Осудят вас, оплюют неблагодарно!.. Другое дело, обращаться с обществом как с глупым, наивным ребёнком и пускать ему пыль в глаза, делая добро для себя, оборачивающееся злом для общества, и говорить обществу: «Вот, смотрите!.. Я приношу себя в жертву! Какой я многострадальный, несчастный человек, не думающий о себе, которого только поддерживает духовно и делает счастливым мысль, что он живёт не бесполезно, но жертвует, умирает, жизни своей не щадя, для других, для большинства, какое того стоит, чтобы за него умереть!..» Вот лицемерие ханжи!.. Вот политика гнусная и мерзкая, на самом деле не приносящая никому пользы!.. Да! Вы заслужите общую любовь, уважение, преклонение, но что они стоят, какова их цена!?. Вы возненавидите глупое общество… нет, вы будете его презирать, потому что к вашим ногам оно в результате вашего несложного обмана принесёт всё, чего вы хотите!.. Но такое может случиться лишь с эгоистом!.. А если вы не эгоист?!. Вы и знаете все недостатки общества, его недальновидность, поспешность делать выводы и выносить неправильные решения!.. И в то же время вы рискуете, вы честны, вы не идёте против своей совести и там, где общество, само того не подозревая, хочет замешать вас в низком, бесславном деле – вы избегаете, увёртываетесь!.. Это происходит с человеком, когда он всё хорошо видит и когда его не обманешь ложным, дутым авторитетом, массовостью какого-нибудь ошибочного мнения!.. И что такое масса!?. Это безумный крик толпы, не знающей, что она кричит!.. Толпою движет инстинкт! Когда все смелы, человек в толпе так же смел и храбр, ему тоже всё нипочём! Когда все в страхе бегут, все в ужасе и панике – общее чувство передаётся ему, он тоже трус, тоже бежит!.. Толпа не стоит того, не заслуживает, чтобы ей верить! Но для блага её, для толпы!?. Когда все в восторге, веселы, беззаботны – будьте на чеку, смотрите, как бы не произошло плохого! Если все деморализованы, давят друг друга – тоже не теряйте голову, имейте самообладание, рассудительность!.. Слухам, доносящимся из толпы не верьте – это болтовня! Но верьте одному человеку, когда он не испытывает ничьего влияния – тогда вы можете более правильно установить истину!.. И ещё верьте себе самому, если, конечно, вы видите, что хотите только добра обществу, если видите, что совесть ваша чиста и ваша миссия состоит в том, чтобы нести окружающему пользу!.. Будучи честным, чистосердечным человеком, вы будете прощать всё обществу и даже одному неразумному человеку, потому что – вот ведь в чём дело! – столько в мире неразумных, что вам их не исправить никогда и уж тем более не отомстить им за их неразумие, да и было бы  кому мстить!.. Мстить ведь неразумному – значит себя ставить в положение неразумного!.. Да если вы будете зол, мстителен, хитёр – то всю жизнь только и будете злобствовать и из вас  ничего хорошего не получится, вы не оставите ни крупицы добра!.. А что касается общества, то тут вам ничего другого не останется, как извинить ему всё его заблуждение! Причём, общество на это не обидится и когда-нибудь это оценит! Может быть, спустя много лет после вашей смерти, если вы деятель, от которого какое-нибудь воспоминание на земле осталось!.. – Вениамин Галактионович остановился и замолчал, не спуская глаз с женщины, которая смотрела на него удивлённо и задумчиво, в глазах её было много смыла и напряжённого беспокойства. Потом он подошёл к дивану и тоже опустился на него. – Вот какая философия получается, – продолжил он. – Хочешь – пользуйся всеми благами, для себя живи, всех хвали, всем заискивающе в глаза смотри, а хочешь – устремись в какую-нибудь одну точку, в цель, благородную, чистую, вечную – и живи для этой  точки, для этой цели, для прогресса, движения, следовательно, для общества, только смотри, как бы тебя общество не пресекло и не покарало!.. Общество ведь тоже – не один Иван… во всяком обществе имеются свои жирные сливки, плавающие сверху… Это уже закон. Естественно, лицемер, пройдоха, краснобай, себялюб и демагог быстрее доберётся до поста начальника, директора и тому подобное! Имеются такие люди – карьеристы: вот эти-то люди, которым карьера их и собственное благополучие всего дороже, если вы чем-то им угрожаете, невзлюбят вас! Они не любят, когда их бездеятельность становится слишком заметной, вся их вялость, пассивность, нерешительность, неумение руководить, принимать решения! Тут для них прямая опасность, состоящая во всём: в их критике, то есть в критике на них, на этих идолопоклонников, молящихся своему креслу, портфелю, занимаемой ими должности! Ох как они боятся правды и своего подрыва и как они мстят тем, кто видит их бесполезность, вредность, кто талантливее их, способнее, умнее!.. Я пожил уже пятьдесят два года – и знаю все эти междоусобные битвы и раздоры, всю эту грызню, тщательно скрываемую!.. Её и надо скрывать – а то столько мерзости откроется, что и жить человеку не стоит! Простой рабочий, к примеру, узнает, что его начальник в десять раз его хуже, как человек, подлее и никчёмнее?.. Как он сможет к этому начальнику испытывать уважение!?. Да чем больше пост, чем больше значение человека, влияние – тем он по идее-то лучше должен быть, а не хуже, а выходит иногда наоборот!.. Ой как подл человек, как он злоупотребляет часто властью и как требует, вымаливает для себя с протянутой рукой уважения!..
Вениамин Галактионович остановился на этой фразе, ему показалось, что он слишком далеко ушёл от первоначальной темы – и молодой женщине неинтересно слушать его.
– Я много лишнего говорю, но вы меня извините, – сказал он ей. – Если я начну развивать какую-нибудь мысль, то бываю неудержим! Это моя слабость…
– Гм! Вас интересно послушать, – отозвалась собеседница.  – И в ваших словах много правды… хотя я не за всем уследила, что вы только что тут мне сказали… Вы были возбуждены – и я сама почувствовала это возбуждение, ведь это передаётся… – она слегка улыбнулась, не глядя в глаза Вениамину Галактионовичу, в её лице появилось какое-то новое, не понятное для Вениамина Галактионовича выражение. Когда он посмотрел на неё в профиль, то ему в нём показалось что-то необычное, именно женственное, нежное, что покоряет сердца мужей. И ему вдруг стало жаль эту женщину с узким, бледным, болезненным лицом, печальным взглядом и слегка дрожащим голосом, со слабым румянцем на скулах и слегка вздёрнутым кверху неправильном, но по-детски милом, носе, с тонкой слабой шеей, казавшейся вытянутой, с белыми длинными руками. Он поймал себя на том, что очень долго смотрит на неё, ему стало неловко неизвестно отчего и он повернул голову прямо и начал смотреть на стену, обклеенную желтоватыми обоями, на шкафы. Его в эту минуту занимал вопрос – сколько же ей лет, этой женщине?.. Но этот вопрос он не решался ей задать, подумав о том, не всё ли равно, сколько именно – двадцать пять или тридцать пять!.. Плюс-минус десять лет: это не могло иметь большого значения, просто женщина была молода, в том возрасте, когда ещё ничего не поздно, когда ещё в будущем что-то остаётся, хотя в прошлом много такого, что хочется вернуть, – но тщетно! Прошедшее необратимо и несколько уставший взгляд обращён вперёд – что там, какие новые неприятные открытия, потрясения и муки бедного, не защищённого бронёй чувствительного человеческого сердца?..
Они сидели некоторое время молча и, казалось, не знали о чём начать говорить. И действительно, ситуация сложилась не из лёгких. Вениамин Галактионович явно наталкивался на неприятную мысль, что он тут занимает какое-то странное и не совсем понятное положение. Он стал раздумывать об этом и решил вести себя просто и откровенно, но надо было хоть что-то сказать – но что?!. Всё теперь, любая тема, любой вопрос, который приходил ему в голову, представлялось ему глупым и банальным. И он подумал, что никогда в жизни ещё не попадал в столь затруднительное положение. И на душе его стало так отвратительно, так пусто в одну минуту, что ему захотелось куда-нибудь пропасть, исчезнуть, только бы не быть здесь… Молодая женщина чем-то ему нравилась – может быть, своей видимой душевной незащищённостью, а может быть, неприкрытой  за внешней ложной, напускной красивостью своей человеческой сущностью, покоряющей вас своей естественностью более, чем привлекательная, яркая, но пустая и потому безобразная, красивая фальшь. Она была совсем не похожа на ту Фею, что пленяла весь ум и чувства безоговорочно, в одно мгновение, и движением бровей могла делать с порабощённым сердцем всё, что угодно, но в ней было другое, заставляющее воспринимать её близко и непосредственно, и Вениамину Галактионовичу захотелось сказать ей что-нибудь хорошее и успокоительное, но он не знал, как это сделать и что именно сказать. Тем временем хозяйка квартиры, глубоко вздохнув, выпрямилась, оторвавшись от спинки дивана, обернула в сторону Вениамина Галактионовича свои неожиданно повеселевшие глаза, но не беззаботные, а повеселевшие именно в результате какой-то сильной отчаянности, после которой приходится только смеяться сумасшедшим смехом, плакать, рвать на себе волосы и биться головой об стену, и сказала неуверенным, нетвёрдым голосом:
– Давайте, я вас хоть чаем напою! – и улыбнулась слабой, жалкой улыбкой.
Вениамин Галактионович увидел её лицо, прочёл то, что было написано за ним, и внутренне содрогнулся.
– Пожалуй! – не подав виду, отозвался он.
Женщина встала с дивана как-то устало и виновато пошла на кухню. Вениамин Галактионович остался один, в первое время он неподвижно сидел, уставившись взглядом в одну точку, затем, словно придя в себя, вздрогнул всем телом, по лицу его пробежало какое-то мучительное чувство – и он, подняв руки, потёр ими глаза и лицо и тяжело поднялся с дивана, будучи как в угаре.