Один год спустя

За окном стемнело. Пока они были в театре, промелькнули быстрые осенние сумерки и на небе высыпали звезды. Теодор моментально захрапел, уронив на живот книгу. Весь вечер он жаловался на свою печень, ворчал, что спектакль очень длинный, что он ничего не понимает и окончательно утомил жену своим нытьем. Но не пойти было нельзя - весь двор присутствовал на представлении. Сейчас Флора отдыхала, откинувшись в кресле, вытянув уставшие ноги и задумчиво глядя в окно, в темноту, в которой изредка мелькали первые снежинки.
Сейчас, наедине сама с собой, она могла расслабиться, снять маску воспитанной и любезной светской женщины и отдаться течению своих мыслей, не заглушаемых пустой болтовней. Ей все тяжелее было в аристократическом обществе, с его бесконечными словесными дуэлями, язвительными уколами и остроумными двусмысленными намеками. Когда она была королевой, все это проходило мимо, не касаясь лично ее. Теперь же она была одной из многих, дама с темным прошлым, муж которой не был осужден только из-за милосердия нынешнего короля. И ее самолюбие щадить никто не собирался.
Было ли это милосердие или, наоборот, утонченная месть? Флора не знала. Но порой ей казалось, что атмосфера всеобщей снисходительности душит ее и даже ссылка или тюрьма была бы лучше этого. Тем более, что это было бы справедливо.
Справедливость... Истина восторжествовала, а вот справедливость...
Никто не знает, что есть истина и точно так же никто не знает, что есть справедливость.
Голубая роза вытащила наружу долго скрываемые секреты, покрытые пылью времени скелеты из шкафов. Она заставила людей быть искренними, сказать то, что наболело, о чем врали и приукрашивали. Но было ли это истиной? И было ли это справедливостью? Вот та банановая кожура, на которой они все подскользнулись.
Флора вспоминала эти сентябрьские дни, больше года назад, с каким-то извращенным удовольствием. Она узнала о своем муже и сестре то, что давно подозревала, но гнала эти мысли прочь от себя, куда-то далеко в подсознание. Слишком это было страшно. Слишком нарушало гармоничную и приятную картину мира. Но вдруг все было сказано, все точки над и расставлены. И это заставляло ее страдать и в то же время стало ее искуплением и придало жизни какой-то высший смысл.
С того момента, как она с ужасом сняла с себя оплаченную кровью корону, ее жизнь понеслась, подобно лихому коню, под стать знаменитому Милорду, отсчитывая часы и дни быстрее, чем раньше минуты, или даже секунды. Казалось, что ничего теперь не имеет значения, все рухнуло безвозвратно и жизнь никогда не станет прежней, спокойной и приятной.
С Теодором сделался удар, он был беспомощным, как младенец. Только усилия жены спасли ему жизнь. Нашлись врачи, не столь умелые, но все-таки знающие. Нашлись лекарства, сиделки, чистые простыни и компрессы. Чего это стоило Флоре не знал никто, кроме нее. В это время вся страна была увлечена другими событиями и до бывших короля и королевы никому не было дела.
Альбина, обожавшая своего папочку капризная принцесса, только рыдала и заламывала руки. Столь бойкая и энергичная в тепличных условиях, впервые столкнувшись с горечью и подлостью жизни она растерялась. Слезы, которые хлынули из ее прекрасных глаз при виде умирающей Марселлы, казалось не иссякнут никогда. Флоре очень хотелось прижать ее к груди и погладить по голове, как в детстве, но на это не было времени. Каждая секунда могла стоить жизни Теодору, ей самой очень нужна была помощь, но стоило обратиться к Альбине, как тут же следовал очередной истерический припадок. Мать и дочь взаимно оставили друг друга в покое, а когда непосредственная опасность для жизни мужа миновала и Флора облегченно вздохнула и смогла оглядеться вокруг, то она не узнала свою дочь!
Принцесса исхудала и осунулась. Ее прекрасные волосы теперь были всегда ровно уложены на прямой пробор и затянуты в тугой пучок так, что ни одна прядка не выбивалась наружу. Платья соответствовали этикету, если не сказать - трауру! Черный цвет, оттененный белыми кружевными воротничками и манжетами господствовал в ее одежде. Альбина перестала ходить на балы и приемы, много читала и часто посещала церковь.
Флора пришла в ужас. При всей мягкости и доброте своего характера она была неисправимой жизнелюбкой, как и ее непутевый супруг. Но если его наслаждения были примитивны и грубы, то королева могла извлекать удовольствие из самых маленьких и простых житейских радостей. Первый луч солнца, прохладный ветерок, младенческий лепет и аромат цветов - в жизни всегда есть место радости и красоте. Обладая этим счастливым свойством натуры, она не могла понять дочь. Тем более, когда Альбина объявила, что хочет уйти в монастырь.
Пришлось пережить немало баталий, утомительных споров и некрасивых скандалов прежде чем удалось уговорить Альбину хотя бы пожить один год в монастыре в качестве послушницы, прежде чем принять постриг. Она очень быстро собралась и уехала, попрощавшись только с матерью и весьма слабо осознававшим происходящее отцом. Теперь Флора периодически навещала ее и каждый раз сердце матери сжималось от боли, когда она видела под белым чепцом ввалившиеся щеки, выпирающие скулы и горящие фанатичным огнем ярко-голубые глаза. Кажется Альбина искренне считала, что призвана искупить грехи всей своей родни. И с этим ничего нельзя было поделать. Хотя Флора смутно чувствовала, что в этом отречении от мирского было больше гордыни, чем смирения. Принцесса не могла стать одной из многих, она предпочла уйти со сцены, нежели стать мишенью для пересудов и насмешек...
Возможно она была права... Возможно... Останься Альбина при дворе, ее гордости пришлось бы перенести немало ударов и унижений. Сам вид бывшего скромного приемыша, умиравшего от любовной тоски по принцессе, а теперь блестящего короля Патрика I, которому никакого дела нет до капризов какой-то белокурой стервочки стал для нее болезненно неприятным. Она привыкла видеть его всегда скромно молчаливым, со страдальческим выражением на лице, лишь иногда ироническая улыбка касалась его губ. Такой Патрик тешил самолюбие Альбины, она считала, что может им управлять как хочет, вертеть как марионеткой. Любовь была тем хлыстом, которым она стегала Патрика, погоняла как норовистую лошадь. И вдруг хлыст выпал из ее рук... И не просто выпал - исчез, испарился! Даже нельзя было сказать, что его вырвали! Потому что ни одна девушка или женщина со времени достопамятного дня явления голубой розы не могла сказать, что сердце молодого короля принадлежит ей....
Мысли Флоры сами собой перескочили на племянника. Патрик, Патрик... Я так рада за тебя, это такое счастье, что ты заговорил и запел, что теперь все радости жизни доступны для тебя... Ничто не искупит ужасного преступления и долгих лет вынужденного молчания, но все-таки как хорошо, что была эта роза и все стало на свои места...
Бывшая королева (а теперь просто герцогиня) снова погрузилась в задумчивость. Она никогда не интересовалась литературной критикой, но даже ей со всей очевидностью предстали последствия явления голубой розы на творчество Патрика. Его стихи и песни моментально стали суперпопулярными. Стихи печатали в газетах, журналах и толстых сборниках. Песни исполняли на каждом углу. При дворе постоянно цитировали и превозносили гениальные стихи короля. Считалось хорошим тоном знать их наизусть. Молодые девушки из хороших семей не спали ночами, вздыхая над томиком королевской поэзии. Только вот никто не замечал один малюсенький факт - что за последний год король не написал практически ничего. Когда какая-нибудь особо смелая поклонница из постоянного окружения вопрошала насчет того, а когда же мы наконец насладимся вашими новыми стихами, ваше величество, то Патрик всегда ловко отделывался. У него ведь так много важных дел, государственной важности! Голова постоянно занята, днем и ночью, он все время думает о благе государства и народа, не до поэзии тут! Хотя очень, очень хочется расслабиться, отдохнуть, написать что-нибудь лирическое... Флора представляла себе как замирают сердца молоденьких глупышек при этих словах. Конечно, каждая из них думает, что это она непременно станет его музой и отдохновением...
Бывшая королева усмехнулась.
Кто-кто, а она знала о сердечных делах короля лучше всех. Не зря он был влюблен в ее дочь много лет. И не зря вырос под надзором бдительного ока своей тетушки, хотя и не знал, кто является его тетушкой. Но она-то знала, знала и подмечала в Патрике много черт своего непутевого отца, которые не могли проявиться, пока он был скромным воспитанником, но расцвели пышным цветом, когда он стал великолепным королем.
Великолепный... Именно этот эпитет приклеили Патрику придворные льстецы. Действие розы закончилось и лесть снова вошла в моду. Он действительно был хорош. Когда он сидел в каморке под крышей, то никто кроме Марселлы не мог рассмотреть его красоты, таланта, ума, манер, чувства юмора и еще массу достоинств, которые теперь вдруг стали очевидны всем. К чести Патрика надо сказать, что он прохладно относился к этим славословиям и не забыл тех, кто был его другом еще до ошеломительного восшествия на престол. И в первую очередь, конечно же, Марселлу.
Она теперь стала первой камер-фрейлиной двора. Это было наибольшим из возможного. При всем желании Патрик не мог пожаловать ей дворянство, а также титул, ему сопутствующий. Для этого надо было отыскать либо родовитых предков, либо родовитого мужа для нее. Предки исключались по той простой причине, что Марселлу и ее сестру Клотильду знал весь дворец. Они происходили из весьма почтенной семьи королевского полотера, но увы, дворянством там и не пахло. А родовитого мужа Патрик искать упорно не хотел. Флора с умилением вспомнила его радость при виде ожившей подруги, плевать ему было тогда на волшебную, вернее совсем уже не волшебную розу. И эти горячечные заявления, что он немедленно на ней женится и сделает ее королевой, так как она этого больше всех достойна.
Увы, именно Флоре выпала нелегкая обязанность охладить его пыл. Хотя тут подключился Большой Государственный Совет, много умных людей беседовало тогда с молодым королем и постепенно он признал их правоту. Тут вопрос стоял ребром - либо престол, либо женитьба на Марселле. Законы Абидонии не давали королю право жениться на ком угодно. Консервативные абидонцы никогда не признали бы служанку своей королевой... Поразмыслив, Патрик выбрал престол...
Это решение далось ему нелегко. Флора с беспокойством смотрела тогда на его осунувшееся лицо, опасаясь, что в нем что-то навсегда надломилось и этот юноша больше никогда не сможет радоваться жизни. Но все прошло и сейчас Патрик выглядел веселее, чем когда-либо. А Марселла... Она смирилась, ее учили смиряться, всю жизнь учили покорности, один день с голубой розой всколыхнул в ней какие-то глубинные эмоции, которых она сама испугалась, но этого было мало, чтобы изменить весь склад ее ума и характера. И сейчас она тоже казалась довольной существующим положением. Ведь как ни крути, а она оставалась Патрику самым близким человеком...
Флора с беспокойством думала о том дне, когда у Марселлы и Патрика родится ребенок. А то, что этот день не за горами было очевидно по весьма округлившейся талии королевской фаворитки. Появление бастарда всегда приносило массу путаницы в дела престолонаследования. Хорошо если девочка, а вдруг мальчик? Ведь Патрик еще так молод, в свое время он несомненно женится на подходящей принцессе и у него будут законные наследники. Тут и до гражданской войны недалеко!
Тут Флора почувствовала, как в ее мозгу сработал какой-то предохранитель под названием "женщины не должны думать о государственных делах" и она сразу успокоилась. Патрик отнюдь не глупец, он как-нибудь решит эту проблему. А уж в том, что он позаботится и о Марселле и о ее ребенке, Флора совершенно не сомневалась.
Он ведь искренне любил эту бывшую служанку. Да, любил, но совсем иначе, чем в былые времена ее обожаемую дочурку Альбину. Эта любовь была более зрелой, без розовых очков и иллюзий. Может потому Патрик и смирился с мыслью, что Марселле никогда не быть королевой. Он видел, что она не подходит для этого, что придворная жизнь противопоказана этой чистой и непосредственной натуре. Патрик I знал, чем чреваты придворные интриги. И твердо решил держать свою возлюбленную подальше от них. Когда Флора подметила это, то еще больше зауважала племянника.
Конечно, она не могла заглянуть ему в голову и прочитать все его мысли. Хотя Флоре было любопытно, думает ли он еще об Альбине. Как мать она понимала, что брак с Патриком Великолепным был сейчас для ее дочки лучшим из выходов и наивыгоднейшей из партий. Но как женщина она не хотела для Альбины брака по расчету, союза, в котором она изначально была бы в зависимом положении. Ее дочурка не привыкла смиряться и прощать, поэтому ей нужен понимающий и внимательный муж, готовый выполнять все ее капризы. Скорее всего ей подошел бы человек, неизбалованный женским вниманием. Что в случае с Патриком уже невозможно было изменить или предотвратить...
За прошедший год его безнадежно избаловали придворные дамы. Самые гордые и неприступные красавицы, раньше не обращавшие на приемыша никакого внимания, теперь готовы были часами сидеть на скамеечке у его ног, бросая восхищенные взгляды и благоговейно внимая его речам. Сердце Патрика таяло и плавилось от этих прекрасных глаз и он ничего не мог с собой поделать. Это было так легко и непринужденно. От речей в Государственном Совете ему сводило скулы, казалось что немота опять может вернуться. А болтовня с дамами давалась легко, сама собой, всякие пустяки и остроумные шутки, легкий флирт и ирония, они давали ощущение наслаждения жизнью, которое было Патрику в новинку и он никак не мог им насытиться.
Пожалуй, это было для него самым большим открытием за двадцать лет - что жизнью тоже можно наслаждаться. Что это не тяжкий груз, в котором одни страдания вытесняют другие. Что чувство долга и чувство удовольствия не мешают друг другу, а скорее дополняют. Жизнь его была такой полной и насыщенной, что не давала времени задуматься. Он с удовольствием занимался государственными делами, даже такими скучными, как утверждение бюджета на будущий год. С удовольствием посещал новые театры, слушал оперу, смотрел новые картины. И с громадным удовольствием ощущал по вечерам обнимающие его разгоряченную голову прохладные руки Марселлы...
Ему все удавалось. Канцлер Давиль так наладил государственный аппарат, что он мог работать без сбоев еще сто лет. Абидонская монархия стояла на незыблемом основании. Налоговая система, законодательная власть, судебно-исполнительные органы - все функционировало исправно. Не зря граф Давиль рвался к власти - годы его владычества укрепили монархию как никогда. Если бы не его паранойя, он был бы идеальным политиком. Патрику оставалось только устранить последствия этой паранойи, чем он с удовольствием и занимался. Он вернул из тюрем и ссылок множество невинно осужденных, что вызвало в Абидонии всеобщее воодушевление и невиданный расцвет наук и искусств.
Как новообращенный он стремился донести до всех своих подданных свою новую религию - радуйтесь жизни! Радуйтесь всему! Тому что вы можете дышать, говорить, что вас любят ваши жены и дети, ценят на работе и обожают приятели. Вы можете выпить вечером вина или пива, пойти в оперу или оперетту. Вы славно потрудились днем на благо короля и государства, это тоже радость, вы не зря живете, мы все одно целое и делаем общее дело! Сотрудники бывших ведомств Давиля втихаря посмеивались над наивным королем, но им тоже нравилось, что теперь можно уйти с работы вовремя, съездить в отпуск, сходить в театр и никто за это не осудит и на Остров не сошлет.
Королю Патрику повезло еще раз, когда он встретил Эжена Паризье, опального сотрудника Давиля, который искренне разделял взгляды молодого короля, но был неизмеримо опытнее в делах государственной службы. Незаметно для себя он взялся опекать молодого монарха, ненавязчиво указывая на ошибки и купируя возможные проблемы. С таким советником Патрик мог не бояться трудностей. Король понимал, что Эжен - государственная голова, но не хотел создавать второго канцлера. В последнее время он подумывал о должности премьер-министра и конституции в Абидонии, и Паризье прикладывал немало усилий, чтобы Патрик не наломал дров. Проект конституции уже обсуждался в Совете и печатался в газетах, в обществе шли споры и возникло оживленное ожидание перемен к лучшему. Хотя по сути все и так было неплохо.
Недавно открылся Новый театр, самое роскошное здание в абидонской столице. Как раз оттуда нынче вечером вернулись Флора с мужем, посмотрев очередное представление. Заправлял делами Нового театра, естественно, Жак, лучший друг короля и советник по делам культуры. Правда дела культуры в последнее время были позаброшены ради постановки спектакля.
Жак выложился на полную катушку. В пьесе было все - мелодрама, героический пафос, комедия. По сюжету некоего глупого маркиза одурачили и обманом заставили жениться на прачке. Кроме того, там был потерянный наследник, тайные знаки, призраки и привидения. Большей чуши Флора в жизни не видела. Но зал рукоплескал. Еще бы - постановщик и исполнитель главной роли сам любимчик короля. К тому же неизбалованная абидонская публика не отличалась тонким вкусом. Пышное зрелище - может быть именно это и было нужно сейчас. Зря, ох зря забыл покойный Давиль великую формулу - "хлеба и зрелищ". Хлеб он давал в достатке, а вот зрелища сократил до нуля. Что, собственно и привело его к краху.
С покойного канцлера мысли Флоры перескочили на сестрицу Оттилию. Вот уж кто смог неплохо устроиться. После смерти мужа о ней на некоторое время позабыли. Пользуясь этим, она осмотрелась по сторонам в поисках влиятельного покровителя, который мог спасти ее от гнева нынешнего короля. Чуя, что рыльце у нее в пушку и ответ за старые дела держать все-таки придется, Оттилия метила как можно выше, не считаясь ни с чем. Она была обворожительно хороша в черном элегантном траурном платье, с белым кружевным платочком в руках и печальным взглядом больших глаз. И ее чары сработали. Да так, как этого никто не ожидал.
Когда завершилась суматоха с коронацией, новоиспеченный король Патрик осторожно поинтересовался, а когда собственно собирается отбыть домой наследник пенагонского престола. Видимо он не забыл тех страстных взглядов, которые мальчишка бросал на Марселлу. И как же он был изумлен, когда узнал, что Пенапью собирается прихватить с собой его вредную тетку! Да еще в качестве своей обожаемой невесты!
Несмотря ни на что помолвка все-таки состоялась. И Оттилия уехала в Пенагонию. Патрик ничего не мог поделать, она ускользнула от справедливого возмездия. Не портить же из-за нее отношения с соседним государством.
Но в мире есть высшая справедливость (в чем Флора в глубине души всегда была уверена). По слухам Оттилии очень несладко пришлось на новой родине. Для бывшей королевы это были не только слухи - сестра писала ей, и достаточно часто. Гораздо чаще чем раньше просто разговаривала по душам. Причем в письмах была очень откровенной - видимо больше некому было излить душу.
Королевская семья приняла ее неохотно. Нет, по происхождению Оттилия их вполне устраивала, это брак с Давилем был мезальянсом, а королевский сын по знатности рода был ей практически ровня. То, что невеста уже побывала замужем и овдовела тоже скрепя сердце можно было принять. Манеры и внешность Оттилии всегда были поистине королевскими и лучшего для своей невестки король и королева Пенагонии не могли и желать. Но возраст, все портил возраст! Даже не он сам, а то, что он ставил под вопрос скорое рождение наследника. А уж долгие годы бесплодного брака с графом Давилем сводили такую вероятность вообще практически к нулю!
Оттилия столкнулась с холодной неприязнью будущих родственников. Ей не указали на дверь, но дали понять, что в ее положении смешно рассчитывать на что-то большее, чем статус временной гостьи. Но графине ни в коем случае нельзя было возвращаться в Абидонию. Она могла рассчитывать только на снисходительность Патрика. А взывать к чьей-то милости было для нее хуже горькой редьки. Вернуться в роли побитой собачки - нет, это невозможно!
Она долго мучилась, но наконец поговорила напрямую с будущей свекровью. Брак был заключен, но на достаточно жестких условиях. Пенапью про них даже не догадывался. Если Оттилия в течение двух лет не родит наследника, то союз будет расторгнут церковью как бесплодный и мешающий продолжению царствующей династии. Такие случаи в истории уже бывали. Обычно опальная королева отправлялась до конца жизни в монастырь.
И вот время пошло. После скромной церемонии, состоявшейся в узком кругу друзей и родственников пенагонских монархов, часы затикали и начали свой отсчет. Биологические часы. Оттилии казалось, что она физически ощущает, как они отстукивают время внутри нее. Она таскала своего молодого мужа по всяким целебным водам и курортам. Пара посещала святые места и богомолья. А сама Оттилия тайком бегала к известной на всю столицу колдунье. Но пока все ее старания не дали никакого результата.
Флора поморщилась как от физической боли. Ей было неприятно унижение сестры. Между ними никогда не было особой близости, уж очень разные уродились по характеру сестрички. Но беспокойный характер Оттилии всегда приносил ей массу неприятностей в отличие от спокойной и безмятежной Флоры. Поэтому Отти с детства не упускала случая кольнуть сестру своим острым язычком. Флору это бесило до безумия, потому что она неспособна была ответить тем же. Но отходчивая и уравновешенная, она быстро успокаивалась и пожимала плечами - сестра все-таки!
Вот и сейчас она искренне жалела Оттилию, несмотря ни на что. Но не знала, чем ей помочь. Просто писала в ответ много ободряющих строк, надеясь что позитивный настрой сделает свое дело и Пенагония получит-таки наследника династии.
Сначала ей тяжело давался эпистолярный стиль, но со временем бывшая королева вошла во вкус и даже получала удовольствие, находя особо удачные обороты и выражения. Игра словами на кончике пера оказалась очень увлекательным делом, позволяющим на время забыть о собственных неприятностях.
Впрочем, о чем это она! Ее жизнь спокойна и стабильна в отличие от некоторых. Когда уже ничего не ждешь, то становится спокойно и как-то по-особенному уютно. Постаревший, ворчливый, но такой знакомый до последней черточки супруг, который давно уже похрапывал в блаженном сне. Уютный, как домашние тапочки. Перенеся удар, Теодор резко угомонился и бросил свои кавалеристские замашки. Единственное, что его сейчас беспокоило - это здоровье.
А ведь сколько слез пролила в свое время Флора из-за хорошеньких служаночек. Молодцеватый король ни одной не давал прохода. Видимо, это входило у него в кодекс кавалерийской доблести. И поэтому сейчас Флора лучше, чем кто-либо другой могла понять бедняжку Марту. И посочувствовать ей.
Внешне у молодой актрисы все было в порядке. Она красива, талантлива и умна. Ее муж-режиссер дает ей самые выгодные роли. Вся столица без ума от ее таланта. Толпы поклонников ждут ее с охапками цветов после каждого представления. Но Флора знала, что Марте никто не нужен кроме Жака. И она его безумно ревнует. Надо сказать - небезосновательно! Масса симпатичных девушек, возомнивших себя артистками, стремились завоевать расположение режиссера самого модного театра. Причем об актерской игре у них были весьма смутные представления. Зато они были готовы на все, лишь бы получить роль.
Жак говорил, что его бесконечно утомляют просмотры желающих служить в Новом театре так называемых артисток. Он называл их новомодным словечком "кастинг", которое подхватил у одного иностранного посла. Стоило ему только упомянуть об этих "кастингах", как Марта буквально зеленела от злости. Тем более, что Жак носился с молодыми артистами как с малыми детьми, обучая и репетируя. Его лозунг был - кадры решают все! Старое поколение актеров практически все сгинуло на Острове Берцовой кости, а новое надо было еще вырастить. И в этом он был прав.
Единственное, чего он не замечал, что сгинуло и поколение выдающихся режиссеров. За неимением лучшего, ему пришлось взять на себя режиссерские обязанности, все смотрели ему в рот и превозносили гениальность его постановок. Жак всю жизнь об этом мечтал и был бесконечно счастлив. Его спектакли становились все помпезнее и бессмысленнее. Настоящее искусство уступало зрелищности. Он был незаменим в организации придворных праздников. О них потом говорил весь город с восхищенным придыханием. На торжества и фейерверки не жалели ни сил, ни средств. И это еще больше укрепляло власть молодого короля. Ошеломленные невиданными зрелищами абидонцы начинали видеть в королевской власти нечто сакральное, что полностью совпадало с тем, что уже давно твердила им церковь.
Но Флора-то помнила те незамысловатые постановки, которыми покорил публику Жан-Жак Веснушка. Эти искрометные диалоги, напряженные сюжетные линии, выдающуюся игру актеров. И все это при минимуме средств. На сцене могли быть два человека и один стул, но зал следил за ними, затаив дыхание. Это было настоящим, это невозможно было забыть.
Жак, как истинный сын своего отца был отнюдь не бездарным малым. Но видимо природой актерский талант был отпущен ему в гораздо большей степени, чем режиссерский. И, как часто бывает, он оказался не на своем месте. Но, увы, конкурентов у него не было, а слава и почет мешали трезво взглянуть на вещи. И Флора с горьким чувством наблюдала, как гениальный актер постепенно превращался в средней руки режиссера. Пройдет несколько лет, в Абидонии появятся настоящие ценители искусства, не могут не появиться. Несомненно появятся и молодые способные режиссеры. Жака ожидал очень болезненный удар по самолюбию, и как он его перенесет сейчас не мог предсказать никто. Амбиции и честолюбие уже сгубили немало способных людей...
Но тут же Флора мысленно одернула себя. Не стоит так думать. Все будет хорошо. Время идет, люди меняются. Жак непременно поставит по-настоящему хороший спектакль, вот только наберется опыта. Они же все так молоды. И король Патрик, и маленькая дурочка Марселла, и обаятельнейшая Марта, и Альбина, ее собственная дочь, плоть от плоти, но такая своевольная и непредсказуемая... У них все впереди...
В том числе и ошибки... Им не хватает жизненного опыта, но так хочется, чтобы этот опыт был приобретен с наименьшими потерями... Флора снова с болью в сердце вспомнила лицо дочери, полускрытое монашеским капюшоном. Как же ей объяснить, что гордыня и уязвленное самолюбие - плохая рекомендация для служения Богу... Что она может убежать от другого человека, но от самой себя не убежит никогда...
А этот другой человек - он доволен и счастлив, на вершине славы и успеха, но понимает ли он, что его мучительница сама теперь страдает? И что он при этом чувствует - удовлетворение или сострадание? Бывшая королева помнила, что сила его чувства в свое время пугала ее, ей казалось, что он может сойти с ума или покончить с собой... Она боялась за племянника и старалась внушить ему более спокойное отношение к Альбине, к предмету его страсти... И такое сильное чувство прошло? Он выбросил ее из сердца как кусок ставшего ненужным и неприятным прошлого?
А что теперь? Покладистая фаворитка, благосклонные придворные дамы, официальная женитьба, необременительные романчики... Приятные ночные визиты в чужую постель... Флоре хорошо были известны придворные нравы... Но она знала, что Патрику нужно совсем не это. Его натура жаждала сильных чувств, упоения страстью. Женская интуиция подсказывала ей это. Только тогда ее многострадальный племянник сможет жить полной жизнью и снова писать свои удивительно прекрасные стихи.
К сожалению в последнее время Патрик все больше напоминал своего деда - непутевого короля Карла. Тот никогда не мог устоять перед благосклонным взором женских глаз, был настолько увлекающимся, что его романы невозможно было сосчитать. Бабка Клара долго боролась с похождениями мужа, а потом махнула рукой. Ведь король Карл никогда не доходил до крайностей. Всех своих женщин он боготворил и превозносил и каждая считала себя единственной и неповторимой. Он просто преклонялся перед женским очарованием, обожествлял его, в каждой хорошенькой служанке видел идеал красоты.
Таким романтикам нужна сильная женщина, незаурядная натура, которая смогла бы привязать к себе на всю жизнь. Тогда, и только тогда возникает любовь, пламя которой полыхнет до небес. А иначе они не смогут жить, разменяются по мелочам и умрут в душе задолго до того как состарятся и сойдут в могилу.
Флора встала с кресла, разминая затекшие ноги и взволнованно прошла к окну. За ним кружились первые мелкие снежинки, похожие на крупу. На душе у нее было мрачно. Бывшая королева не могла понять, что с ней творится. Она всегда гнала от себя мрачные мысли, старалась не думать о плохом. Ей казалось, что если о плохом не думаешь, то его как бы не существует. Голубая роза дала ей удар под дых. Плохое никуда не делось. Ужасная правда предстала перед ней во всей своей наготе. И самым страшным было не то, что ее любимая сестра с мужем погибли в результате подлого заговора. Она давно смирилась с этой потерей, а мертвых в любом случае не вернешь. И даже не то, что в этом заговоре участвовали ее другая сестра и муж. Она давно не питала иллюзий насчет родственников. С Оттилией всегда были сложные отношения, а Теодора за столько лет брака она изучила досконально, знала все его и плохие, и хорошие черты. Знала, что все его беды от слабости характера и неудовлетворенного тщеславия. Но самым страшным было другое...
Она утратила доверие к жизни... Стало очевидно, что под самыми благовидными и пристойными масками может скрываться подлость и ложь, обман и предательство. А самые благородные мотивы могут привести твою душу в ад... Этот контраст между внешним и внутренним убивал ее. Повсюду теперь мерещились подвохи, обостренная интуиция кричала: "Смотрите, слепцы, это сейчас все у вас хорошо, но это порочный путь, через десять лет вы будете такими же усталыми и разочарованными, как я! Нельзя успокаиваться, нельзя почивать на лаврах, под прекрасной поверхностью реки скрываются подводные камни и мели! Берегитесь их!"
Ее внутренний мир сейчас напоминал выжженную пустыню... Там, где цвели и благоухали прекрасные цветы, на выращивание которых ушло много лет, прошелся пожар и все уничтожил. И воцарились мрак, покой и тишина...
Она не знала, что такие пожары неизбежный удел всех прекраснодушных людей, они опустошают душу, но и дают ей возможность к дальнейшему развитию. Пепел сгоревших иллюзий - прекрасное удобрение для новых, более стойких взглядов и идей. И их слабые ростки уже проклюнулись и ищут выхода к солнцу...
Флора прошлась по комнате. Она испытывала смутное беспокойство. Безмятежный храп мужа невыносимо раздражал... Ей хотелось с кем-то поделиться своими сомнениями. Взгляд упал на перо и чернильницу, стоявшую на письменном столе... Может быть написать Оттилии обо всех своих тревогах? Но нет, она не поймет, а возможно даже посмеется. Ее ум направлен только на обустройство в этой жизни своей драгоценной персоны, остальное ее беспокоит, только если служит для достижения собственных целей. К тому же у нее сейчас свои проблемы, все ее мысли направлены на их решение. Она в другой стране, в другой семье...
Хотелось предостеречь эту неопытную и наивную молодежь: Альбину, Патрика, Марту, Жака, Марселлу... Обратиться к ним всем сразу, напомнить про голубую розу, про то, какими они были год назад и какими стали сейчас. Чтобы они никогда не забывали эти дни. Ведь такие моменты в жизни не повторяются...
Герцогиня Флора решительно села за стол. Решено - она обратится к ним всем! Рука машинально взяла перо и лист бумаги. Кончик пера клюнул чернильницу и задумчиво остановился над чистым листом... Но что же это будет? Воззвание? Смешно! Прошение? Глупо! Пьеса? Возможно... Нет, лучше просто рассказ... сказка... Ведь в историю с голубой розой так трудно поверить... И все-таки она была! И пока не стала сказкой окончательно, кто-то должен это сделать, кто-то должен написать о ней...
Красивым женским почерком с завитушками Флора медленно вывела вверху чистого листа заголовок - "Не покидай..." Она писала неторопливо, а потом все быстрее и быстрее, забыв о времени... Слова, которые долго копились в душе, сами собой складывались в ровные строчки и покрывали листок за листком... Свет в окне бывшей королевы горел всю ночь, до самого утра... А в холодной темноте за окном все так же метались и гонялись друг за другом первые мелкие снежинки, падая на замерзшую осеннюю грязь белоснежным кружевным покрывалом...