Гл. 56 В. Вулкан Тятя. Возвращение на сейнере

   Собственно особой «профессиональной» необходимости «лезть» на Тятю (1819 м.) – красивейший действовавший ещё совсем недавно (в 1973 г.) «двухконусный»  вулкан на севере острова – такой надобности не было. Здесь превалировал чисто спортивный, что ли, интерес: «ну как – быть на острове да не залезть на его самую большую «горушку», заглянув при этом в око дьявола - его кратер»… Тривиальный ход рассуждений любого дилетанта.
   На Кунашире (как и на некоторых других Курильских островах) регулярно ведётся  сейсмический мониторинг «состояния здоровья» вулканов, а также сюда периодически наезжают из Южно-Сахалинска (Института Морской Геологии и Сейсмологии) вулканологи.  Вот и тогда, в 1977 году, на остров приехал известный специалист профессор Е. К Мархинин с несколькими молодыми сотрудниками, чтобы взойти на Тятю: взять пробы газов и замерить температуру фумарольных полей кратера. Это, наряду с изучением сейсмограмм на Южно-Курильской  сейсмостанции, могло помочь оценить «состояние» и лучше предсказать будущее «поведение» вулкана…
   Узнав, что я тоже «собираюсь» на Тятю, Мархинин «гостеприимно» предложил идти вместе - «когда улучшится погода» (Тятя все дни был закрыт плотной шапкой облаков)… Но в конце августа, когда из южных широт один за другим на острова обрушиваются тайфуны,  ждать можно было ещё очень долго…  Я вежливо отказался: меня впереди ещё ждала работа на неизвестном мне Шикотане.
 
   …От Южно-Курильска до ближайшего к подножию Тяти рыбацкого стана на восточном побережье острова меня и помощника Алексея – см предыдущую главу) доставил на дизельном гусеничном вездеходе зав. сейсмостанцией Т. К. Злобин – это стоило мне две бутылки спирта (последний на острове, где царил тогда «сухой закон», был  весьма дефицитен. Бригада рыбаков, у которых мы остановились, занималась добычей лосося с помощью ставных неводов, неподалеку от устьях небольших речек, куда устремлялась на нерест красная рыба. Они пообещали завтра подбросить нас до следующего рыбацкого стана, километров в 20-ти к северу – ближе к Тяте.

   Поутру, однако, ветер сменился – с океана пошла крутая волна. Поколебавшись, бригадир Константин всё же решился попытаться доставить нас на моторном карбасе (лодке) в намеченное место.  Однако пристать к берегу было практически невозможно: накатывавшиеся крутые волны грозили перевернуть моторку и разбить её о прибрежные скалы… Океанский накат ревел, заглушая голос бригадира.  Я, скорее по неопытности и от нежелания тащиться пешком по «вязкому» песчаному берегу лишние десятки километров, нежели от великой своей храбрости, пытался перекричать шум волн и махал руками в сторону берега, демонстрируя  своё желание «высадиться»… Бригадир в ответ матерился, пытаясь выровнять захлёстываемое волнами наше утлое судёнышко (которому грозила судьба быть выброшенным на берег)… Наконец, он, как-то удержав его на гребне волны почти у самого берега, крикнул: «прыгай!». Я и Алексей,  сидевшие пригнувшись на корточках с рюкзаками на спине на дне лодки, шагнули – что оставалось делать - прямо через борт в пенящуюся воду… Волны сразу же накрыли нас с головой. Но увесистые рюкзаки помогли удержаться в воде на ногах…
   
   Не оглядываясь, я - на отливе волны и по пояс в воде - резво  пошагал, подхлёстываемый набегавшими сзади пенистыми бурунами, к сухому берегу. За мной двигался Алексей. Краем глаза отметил, как, резко газанув, наша моторка помчалась от опасного места на юг. Выйдя на сушу и сбросив рюкзак, я стал раздеваться, чтобы подсушиться у костра (специальные «охотничьи» спички у меня были в хорошей изоляции и всегда при мне). Обернулся к замешкавшемуся Алексею. Он почему-то не раздевался, чтобы подсушиться, а вдруг, махнув рукой и что-то бормоча, медленно пошёл в противоположную сторону от рыбацкого стана – на юг… Я крикнул ему – никакой реакции. Догнал его и спросил, в чём дело.
   И тут мой напарник вдруг неожиданно шмякнулся прямо плашмя на песок лицом вниз и забился в припадке падучей… Я быстро сообразил: эпилепсия - ещё этого не хватало!..

   Конечно, стали понятны и его «тихость» и некая заторможенность в обычном состоянии. Здесь же после такого приключения для больного человека, к тому же непривычного к таким резким сменам обстановки (в посёлке он,  в основном бомжевал, перебиваясь подачками возле гулявших после «схода на берег» «фартовых рыбачков»), – всё было сплошным стрессом, что, естественно и спровоцировало очередной приступ…
   Можно, конечно, представить себе эту ситуацию – оказаться на безлюдном берегу  под рёв прибоя наедине с бьющимся в эпилептическом припадке  человеком…

   К счастью, я уже имел некоторый опыт общения с такими больными: как-то в почти пустом магазине в Хабаровске с одной  довольно грузной женщиной приключилась та же беда. Поскольку я оказался к ней ближе всех – и единственным мужиком -, то при консультации со стороны другой покупательницы, с трудом перевернул её, упавшую на пол, набок и, удерживая коленями её бьющееся туловище, прижал крепко руки, дополнительно воткнув в угол рта кляп из её же шарфа (чтобы не прикусила язык)…

   Здесь пришлось повторить такой же приём (только зубы пришлось разжимать обломком сухого крепкого сучка)… Постепенно Алексей затих, судороги прекратились. Минут через 15-20 он окончательно открыл глаза. Потом немного посидел… Затем, спустя ещё какое-то время, я сказал ему просто (будто ничего и не случилось): «ну, отдохнули, пошли дальше к рыбакам». Идти было недалеко – с километр. Пришли, когда их бригада уже вернулась с замёта.
   После всего произошедшего, естественно, я не хотел рисковать: пришлось оставить Алексея у рыбаков - кто знает, как он ещё поведёт себя при подъёме к кратеру вулкана…  В бригаде у него нашлись близкие поселковые знакомые: они охотно оставили его у себя – лишняя пара рук на рыбалке пригодится всегда… А мне теперь приходилось рассчитывать только на себя – отказываться от восхождения даже в одиночку я не собирался.

   Наутро двинулся дальше. Идти надо было до створа мыса Рубежного к юго-востоку от огромного в периметре (до 20-25 км. – если не больше) основания купола вулкана. Ветер к тому времени стих, накат волн почти прекратился.  На горизонте,  в прибрежных водах было тесно от судов - во время путины вокруг островных Курил на всех галсах только и можно было видеть целые «стаи» рыболовецких судов разного калибра: от сейнеров различного класса, ведущих добычу различных морепродуктов – в зависимости от места и времени вылова ( лососевых, сайры, крабов…) - до огромных плавбаз, плавучих перерабатывающих заводов, специализировавшихся на  изготовлении из добытого сырья готовой консервной продукции прямо в море…

   Где-то на полпути, идя берегом по рыхлому вулканическому песку, заметил приближавшийся катер.  Он шёл от стоявшего на якоре сравнительно невдалеке (не более мили) большого судна. Я сел передохнуть, дождавшись, когда катер пришвартуется к берегу.  Из него выпрыгнул и заякорил свой транспорт некий «мореман»  в форме торгового флота, а затем на берег выпорхнули две «птички» - в платьях и лёгких жакетках, - вероятно, некая обслуга видневшейся на горизонте плавбазы.  Замыкал  арьергард  этого неожиданного десанта  другой морячок, энергично начавший выгружать под приятный звон бутылочного стекла различные пищевые припасы… Первый, как выяснилось, был 3-й помощник, ведавший на судне, согласно Табеля о рангах, кажется оформлением разных бумаг, контролем за техникой безопасности и т. п. обязанностями. Все прибывшие "мужики и бабы" были самого что ни на есть подходящего для пикников на берегу возраста: где-то «вокруг тридцатки»… Как  с удовольствием сообщили они мне - неожиданно встреченному на «необитаемом острове» «Робинзону» - кэп разрешил молодёжи во время стоянки на якоре,  «отдохнуть на берегу до 18-00». Очевидно - для разнообразия – само
мероприятие было организовано на свежем воздухе: кто долго плавал на больших судах в окружении многочисленного  коллектива – весьма ценит любую возможность уединиться и расслабиться в более узком кругу - тем более на природе… Эту тему я, возможно, затрону более детально при описании особенностей рейса научно-исследовательского судна «Академик Несмеянов» в Тихом океане ( в котором мне довелось участвовать в 1988 г. )…

   Перекинувшись несколькими фразами, мы распрощались: мне, как я полагал, предстояла очередная будоражащая воображение неизвестность (которую я всегда люблю) – выбор места одинокой ночёвки у подножья вулкана.  Однако уже на подходе к ручью у мыса я учуял запах дыма костра. Подойдя ближе, увидел палатку и неплохо обжитое место, где за столом, сколоченным из выброшенных волнами на берег ящиков, сидели и чаёвничали женщина и двое молодых парней.
   Познакомились: это оказались коллеги из ИГЕМ’а (Института Геологии и Минералогии АН СССР). Оказывается они, бедняги, уже 4-й день ждут погоды – когда «откроется» из облаков Тятя, «чтобы взойти на неё». Судя по их пессимистическим  речам, они в долгом ожидании уже лишились своего туристического запала и, как сообщили, «если завтра Тятя не откроется», пойдут обратно в Южно-Курильск. Я (конечно, самонадеянно) пытался их убедить, что ходить можно и в тумане и в облаках – приводил примеры из своих камчатских вояжей), но, что скажешь, – прагматичные москвичи! – они не внимали моим вдохновенным доводам. При этом они ещё и удивлялись, что я собираюсь «лезть наверх в одиночку»… Конечно, нормальным людям трудно понять «азарт фанатика», который иногда мог овладевать мною…

   Наутро погода не изменилась, и "мои" москвичи всё-таки ушли в Южно-Курильск. Я остался один. Потратил день на отбор образцов нижних горизонтов лав на берегу и обдумывание «стратегии» восхождения. Необходимо было дойти наверх и вернуться за один световой день. Для этого выйти ещё затемно – по относительно пологому безлесному плато -, чтобы по нему же возвращаться вечером когда уже начнёт темнеть.
   Я рассчитывал выйти, когда станет светать (на подъёме), на  достаточно крутую кольцеобразную сомму - остатки древнего разрушенного при кальдерообразовании вулкана, образующего кольцевой вал (основание) вокруг более молодого -внутреннего – привершинного вулканического конуса. А затем спускаться (на обратном пути) строго по одному из барранкосов соммы - глубоким эрозионным бороздам, прорезающим в радиальном направлении склоны конуса вулкана. Это было необходимо, чтобы на обратном пути в тумане нечаянно не начать спускаться правее (южнее) или левее (севернее) по склону.  Для этого я должен был подниматься и, главное,  - спускаться только  по одному и тому же барранкосу - с использованием компаса. В противном случае в тумане я мог удалиться вправо или влево на несколько (если не больше) километров от своей палатки в устье Рубежного…

   Если со «штурманским обеспечением» у меня дело обстояло неплохо – с компасом мог передвигаться почти «вслепую» -, то погоду и возможные неожиданности «наверху» (интенсивность парящих ядовитых газовых эманаций,  температуру поверхности грунта – лавы – на периферии верхнего (активного) конуса кратера - и, главное, направление ветра при подъёме, я предугадать, естественно, не мог. Облачность ещё более усугубляла задачу благополучного достижения цели.

   Тем не менее, на следующее утро, преисполненный  благородного азарта, я ещё в полутьме вышел по намеченному маршруту. Как и было задумано, когда начало светать, я был уже у кромки основания нижней соммы, отмеченной в рельефе более крутым подъёмом и сменой растительности. Стали  преобладать низкорослая каменная берёза и какой-то колючий кустарник – эндемик, выше появились участки, заросшие  кедровым стланником. Привычный ходить в Приморской тайге по водоразделам, где в отличие от распадков, растительность была менее густой и проходимость была лучше, здесь я столкнулся с необычным явлением: всё было наоборот! В распадках барранкосов – «желобов», «отполированных» частыми излияниями лав и камнепадами, - было «чисто», и растительность была минимальной. Зато выступающие кромки валов или «водоразделов», ограничивавших барранкосы, оказались сплошь залесены густым подлеском - всё той же каменной берёзой и кедровым стланником… Мои колебания в выборе лучшего пути разрешили… медведи: их частые следы попадались только в хорошо утоптанных барранкосах без признаков какой-либо растительности. В этом смысле животные оказались не такими консерваторами, как некоторые люди: шли там, где им было удобнее…
   
   Продолжая двигаться вверх, я старался не думать о медведях. Из «оружия» при мне имелся только геологический молоток и… обыкновенный милицейский свисток. Конечно, экипировка для одиночного похода была более чем юморная.
   ... Когда медвежьих следов становилось неприлично много (танцевали здесь косолапые, что ли), я для самоуспокоения «посвистывал» и  немного покрикивал: в основном нечто типа моих любимых лозунгов времён Гражданской войны в Испании в 30-е годы XX-го века: VENSEREMOS! NO PFSARAN! («Мы победим!» и «Они не пройдут!»)… Так – немного робея, подбадривая и развлекая себя -, я «вытащился» на кромку  нижней соммы вулкана, где-то на высоте около полутора километров. Видимость была почти нулевая: густой туман сплошной пеленой закрывал верхний («активный») конус… Сама округлая площадка величиной с футбольное поле перед ним была плоской - без каких-либо признаков растительности. Необходимо было двигаться дальше – к кратеру. 

   Время, однако, перевалило за обед.  Постепенно поднявшийся слабый ветерок стал разгонять туман (облака), появились просветы и стали видимыми отдельные участки склона привершинного вулканического конуса. По нему «ползли» вверх, сдуваемые ветром, «змейки» вулканических газов желтовато-сизого цвета. Направление ветра было, вроде, подходящим – юго-восточным, мне в спину. Но каков он будет наверху и как будет меняться его направление? Стоило задуматься…
   Для своего успокоения и поддержания сил перед решающим «марш-броском» до кратера я решил перекусить и обдумать дальнейший маршрут.  Взятая с собой у рыбаков жареная кетина с хлебом и фляга с водой несколько «нейтрализовали» мои сомнения. Решил максимально быстро проскочить «фумаролившие»  участки  конуса, «заглянуть» в кратер, «сфотать» его и – бегом назад.
   Пошёл. Поначалу «газовых» проблем не возникало: досаждал лишь рыхлый  вулканический песок и мелкий гравий,  слагавшие большие участки между застывшими  лавовыми глыбами, по которым я только и старался передвигаться…
Где-то в стороне в борту увидел останки вертолёта, разбившегося несколькими годами ранее. Пришлось дойти до него и сделать снимок (с трудом восстановленный в «фотошопе» для этой главы)…

   Постепенно, по мере подъёма, из-под ног стали показываться («проскальзывать») газовые «дымки». Завоняло серой и фтором. Я прибавил шагу, стараясь зигзагами миновать наиболее дымившие невидимые трещины, покрытые мелким вулканическим шлаком и песком… Несколько раз всё же неплохо «хлебнул» газку. Поднимался  быстро – как только хватало сил. Но, уже перед ожидаемой самой кромкой конуса мне преградила путь широкая и  пологая - вся «дымившая» газами – поляна. Справа и слева от неё вздымались шлаковые глыбы от которых тянуло жаром…
   Будучи уже достаточно «взвинченным» и чуя нутром опасность, я на каком-то подсознательном «автомате» мышления помочился в платок и, прижав его плотно к лицу, короткими зигзагообразными перебежками, как заяц, помчался через эту поляну к кромке кратера.  Проскочил… и был «вознаграждён»: в открывшемся передо мною кратере ветер крутил газовые «спирали» вверх и вбок от меня. Не желая искушать судьбу, быстро сделал несколько снимков и, заткнувши нос тем же платком, помчался обратно вниз. Я опасался, что ветер нагонит туман и я окажусь в застойном газовом облаке…
   
   Скатившись почти бегом с верхнего конуса, я, наверное, через 20-30 минут оказался на ровном «футбольном поле» верхушки нижней сомы вулкана, где перевёл дух.
   Дело было сделано. Другой вопрос – стоило ли в таких неблагоприятных условиях и такой ценой выполнять задуманное. Расплата за «прогулку» в газовых струях была, практически незамедлительной: через неделю, когда я был уже на Шикотане, неожиданно открылось интенсивное кровотечение дёсен… Вероятно это привело тому, что я со временем быстрее, чем это могло быть, лишился к старости всех своих прекрасных в молодости зубов…
   Но себя не изменишь: наши желания часто непостижимы, а дороги, которые мы выбираем, неисповедимы…
   Уже затемно я точно вышел к палатке. Утром «дотопал» к «своим» рыбакам, где пришлось ожидать двое суток сейнера, объезжавшего прибрежные рыболовецкие бригады и забиравшего улов из ставных неводов.    

   Несколько слов о прибрежном лове. Как известно, в августе-сентябре лососевые идут на нерест даже в очень небольшие речки – фактически почти ручьи, шириной иногда даже в полтора-два метра. Во время массового хода горбуши, симы или кеты эта картина напоминает эскалаторы московского метро в «час пик» - так много рыбы стремится, идя навстречу зову природы, вернуться в места своего «рождения» и продлить следующие поколения своего потомства. Сперва было любопытно, а потом и почти страшно смотреть  как многие сотни (!) напирающих друг на друга переполненных икрой рыбин, буквально протискиваются, елозя по едва прикрытому водой форватеру и песчаным отмелям, в мелкие узкие речки, чтобы отметать свою икру. В устьевых отмелях, на перекатах, когда морская волна на время отходит назад, десятки рыбин,  остающиеся на песке становятся добычей тучи морских чаек и ворон, стерегущих свою добычу. Те, не мешкая, набрасываются на застрявших на суше несчастных лососей и выклёвывают у них глаза!.. Когда я впервые увидел такое зрелище, то в ужасе начал гонять ворон и чаек от этого места, что мало помогало. Зато вызвал добродушный смех рыбаков, привычных к такой картине. Мало кто из покупателей городских супермаркетов знает, сколько ценной рыбы пропадает во время осенней путины на Дальнем Востоке во время нереста лососёвых!..

   …Самое печальное, что застрявшие на мели самки не скатываются сразу назад в океан, а из последних сил, извиваясь и елозя по песчаному дну водотока, продолжают ползти по безводному песку вверх по ручью в ожидании, когда последующий накат морской волны подхватит их, и они ринутся свободно дальше в верховья, чтобы завершить там свою Голгофу… Часто они мечут свою икру, будучи уже «слепыми» -  безглазыми…
 
   Не сочтите за труд, прочтите прекрасное описание нереста, заимствованное на сайте
                http://proklev.com/blog/1749.html
   Лучше, чем здесь написано, не расскажешь. Мне представляется, это будет интересно многим моим потомкам, видевшим лососей только в магазине или на рынке…Итак - цитирую.
   Если это покажется неинтересным - пропустите этот текст (про нерест), но обязательно прочитайте, как я возвращался на сейнере в Южно-Курильск.

   Нерест лосося всегда был достаточно загадочным явлением. Существует несколько вполне обоснованных теорий, связанных с теми или иными этапами нереста лосося.
   1) Как происходит нерест лосося.
    Самка лосося, при помощи хвостового плавника формирует на дне реки, гнездо. Причем это процесс занимает определенное время. И пока идет формирования гнезда для откладывания икры, самка настроена самым решительным, если не сказать агрессивным образом.
    Это связано с тем, что самка выбирает место на дне, исходя из собственного понимания, где отложенной икре будет лучше, безопаснее. А это в свою очередь будет способствовать максимальному проценту выживаемости мальков. И под водой идет нешуточная борьба с другими самками, за места, так сказать в «первом ряду». Самка лосося успевает, и строить гнездо, и успевает отогнать соперниц. И на этот процесс тратиться достаточно много сил и энергии.

   2) В это же время, где-то рядом идет борьба, между самцами, за возможность оплодотворить икру. Собственно, идет борьба, за позицию в момент икрометания. То есть, тот самец лосося, который будет находиться по центру, в момент выпускания молок, всегда будет доминантным, т. е. самым сильным. Паре, более слабых самцов, место достается в «партере», по бокам.
   В этом есть главный принцип выживания вида, заложенный природой. Самый сильный самец оплодотворит большую часть икры и даст родиться более сильному потомству. Находящиеся на периферии, самцы лосося, оплодотворяют меньший процент отложенной икры.
   После процесса икрометания и самцы и самки ослабевают и в основном погибают, хотя незначительный процент лосося, все-таки выживает и скатывается обратно в море, чтобы в следующем году, вернуться в свою реку.

   3) Ученые, занимающиеся изучением миграций лосося, связанных с нерестом, говорят, что есть случаи, когда лососи нерестились в течение четырех сезонов и при этом не погибали, после каждого нереста. Погибший во время нереста лосось является пищей, для самых разных водных микроорганизмов, насекомых. Последние впоследствии становятся кормовым объектом, для появившихся из икринок мальков лосося, и пищей для других видов рыб, сухопутных животных и птиц. Мальки лосося через некоторое время скатываются вниз по течению, чтобы развиваться в морях и океанах, до того момента, когда они не достигнут половозрелого возраста и потом пойдут опять в реки на нерест, запуская бесконечный цикл рождения и смерти в природе.

   4) Почему лосось не остается в реках? Ответ на этот вопрос вполне очевиден. Выживаемость мальков лосося, достаточно большая. Если рыба будет оставаться в реке, еды на всех, просто не хватит. Для лососей, которые являются хищниками, в небольших реках, недостаточная кормовая база. И если бы так происходило, и лосось оставался в реке, где появился на свет, то сначала бы они выели всю кормовую рыбу, а потом бы принялись поедать сами себя. А так лосось устремляется на морские просторы, где количество еды, несопоставимо с минимальными пищевыми ресурсами рек и там вполне благополучно вырастает и достигает возраста, когда он может воспроизводить потомство.

   5) Почему лосось погибает после нереста? Ученые рассматривают несколько вариантов, из-за чего происходит гибель лосося после нереста. По одной из гипотез, лосось, который не питается, когда идет к нерестилищам, тратит на этот последний поход, настолько много сил, что по сути, погибает от истощения.
   По другой версии гибель происходит из-за того, что рыба, которая привыкла обитать в соленой воде, не может долго находиться в воде пресной и если добавить к этому еще и истощение от перехода, то происходят необратимые изменения в организме лосося, на молекулярном уровне.
   Еще один вариант гибели лосося заключается в обычном биологическом цикле: рыбе положено прожить ровно столько, а не больше. И ее гибель запускает новый механизм воспроизводства других организмов, так как в природе все взаимосвязано. Запускается определенная пищевая цепочка, которая в конечном итоге, дает пищу молодым лососям.

   6) Как лосось находит дорогу в родную реку? Это еще одна из загадок. Подавляющее большинство из лососевых, приплывает на нерест, именно в ту реку, где они появились на свет из икринок. Но как рыба ориентируется в безбрежных просторах океана или моря, безошибочно находя свою реку – вопрос достаточно сложный. По одной из версий, лосось ориентируется по химическому составу воды и способен отличить особенности одной воды реки, от другой.
   Существует еще гипотеза, что лосось каким-то образом ориентируется по магнитному полю земли (как и птицы – ЮБ). Но и эта гипотеза, еще не окончательно подтверждена, и ученые постоянно пытаются разгадать еще одну загадку этой рыбы.
   Исполнив свой долг Природе покрасневшая, часто бесхвостая рыба возвращается в море, где и погибает…
Мне остаётся подписаться под прекрасным комментарием некоего Валерия Карбушева к этому тексту: «Удивительно и прекрасно всё устроено Богом».
   Правильнее и лучше не скажешь !

   Чтобы закончить "про рыбу", упомяну про сайровую путину. В зависимости от сроков подхода косяков сайры с юга (вслед за "струями" тёплого течения) весь рыболовецкий сейнерный флот "выстраивается" цепочками в зоне лова. Сайру ловят на Южных Курилах - обычно чаще всего в сентябре - на свет: по ходу судна «рыщут» прожектором по поверхности моря и подходят туда, где заметят сайру, выпрыгивающую на свет. Следует команда: «Стоп машина»,  всё море вокруг сейнера освещают гирляндами мощных ламп, расположенных по обоим его бортам. Ставится вертикальная сеть с поплавками из бамбуковых стволов и постепенно светом (выключая и включая ряды ламп) сайра перегоняется в ловушку. Потом белый свет выключается и включается красный - прямо над ловушкой. Сайра «сходит с ума», выпрыгивая из воды буквально на метр - море кипит… Края наполненной  рыбой ловушки потом постепенно поднимают лебедкой и весь улов черпают из ловушки каплёром (этаким «сачком» для рыбы) и рассыпают по ящикам с "сухим" льдом. Пока вычерпывается содержимое ловушки одновремённо опять включается белый свет, снова «собирают» косяк в кучу – и всё повторяется сначала...    

   …Что же касается ставных неводов, то ставить сети на устьях нерестовых речек, конечно, запрещено. Обычно их располагают на побережье – в некотором удалении от таких мест. Однако я не раз был свидетелем, когда для быстрейшего «выполнения плана» рыбаки браконьерствовали – ставили (обычно на ночь) невода в «не положенном месте» и к утру спокойно добавляли в свой зачёт необходимый для плана объём рыбы… Правда, наблюдал я такие «действа», в основном в Приморье  и на Охотском побережье в «лихие 90-е» - время не только рыбного, но и всеобщего. в т. ч. "политического браконьерства» (со стороны ельцинской камарильи)...

   Продолжу свой "главный" текст. Возвращаться в Южно-Курильск пришлось на «пьяном» сейнере, который шёл с Итурупа и заходил поочерёдно на все рыбацкие стоянки, где забирал улов лососевых. «Старшой» рыболовецкой бригады Константин ворчал, таская и укладывая в одиночку в трюме ящики с рыбой (обычно команда всегда помогает): «эти архаровцы как ни заходят к нам забирать рыбу – всегда все в дребодан пьяные…». Перетаскав ящики с рыбой на судно и попрощавшись со мной, он вернулся на моторке к рыбацкому стойбищу, а сейнер быстро отошёл от берега. Я со своим рюкзаком, наполненным камнями с Рубежного и парой свежих, немного  присоленых кетин – подарка гостеприимных рыбаков - устроился прямо на трапе за ходовой рубкой, где было не так ветрено. 

   После некоторого времени, пока сейнер отходил от берега «на глубину» и «стал на курс», параллельный берегу, я осознал, что, остальная команда, кроме рулевого, в натуре, - как бы это лучше сказать… - полностью отсутствовала: никого на судне больше не было ни видно, ни слышно. Как оказалось, остальные, включая капитана, мертвецки пьяными крепко спали в различных позах, сидя и лёжа на полу тесного камбуза. «Мой» сейнер шёл с Итурупа, где вся команда изрядно «поднабралась». Чуть позже я понял и то, что рулевому также очень тяжко стоять на вахте. Он, оставленный на мостике, как, видимо, самый «устойчивый», прямо  на моих глазах становился всё более желто-синим и с каждой минутой явно несчастнее… Вероятно,  главной путеводной мыслью, сверлившей его мозг в данный момент,  было только одно: «как бы скорее опохмелиться». Без опохмелки ему  было совсем невмоготу стоять у штурвала,  и жизнь вообще казалась совсем напрасной… Весь её оставшийся смысл заключался лишь в необходимости во что бы то ни стало успеть пришвартоваться и добежать к магазину до его закрытия (в Южно-Курильске до начала сайровой путины сухого закона ещё не было)!
   
   На подходе к Южно-Курильской бухте со стороны Мало-Курильского пролива фарватер довольно сложный: много закрытых в прилив подводных скал. Тут-то и такой сухопутный пассажир, как я, пригодился: бедняга-рулевой, чтобы не мотать шеей каждый раз «туда-сюда» - в сторону локатора (от чего его, очевидно, сильно тошнило) и пытаться различить своим достаточно мутным взором мелкие «цыфири» на табло индикатора глубин, попросил меня при заходе в бухту периодически диктовать ему с локатора вслух значения глубинных отметок воды до дна по курсу. Я довольно быстро освоился с этой несложной операцией… Через какое-то время из камбуза показалась измученная "тяжким недугом" похмельная физиономия кэпа. Он совершенно не удивился появившейся на его судне возле штурвала новой, совершенно посторонней, "фигуре", которая подавала рулевому довольно бодрые «команды». Даже не взглянув толком на новоявленного «штурмана», кэп что-то удовлетворённо буркнул и – снова «провалился» по трапу в камбуз…   
   …Кажется, всё же успели: после громкого гудка, поданного рулевым, откуда ни возьмись (конкретнее - из того же камбуза), точно порхающая бабочка, на палубу выбрался кэп, за ним выползли и другие помятые ребятки. Потом как-то довольно слабо зазвякала-зашуршала опускаемая якорная цепь (обычно пишут: «загремел» опускающийся на дно якорь).
   Но сойдя на сушу, мои «мореманы» неожиданно довольно шустро и, главное, - почти совсем ровным строем – бодро зашагали вверх, в сопку - к магазину. Я взволок на себя рюкзак с камнями и потопал в свой барак - кунаширскую гостиничку…
    Опять встретил того же Е. К. Мархинина с ребятами, всё ещё дожидавшихся погоды. Почти не скрывая своего внутреннего торжества (вот хвастунишка!), сообщил ему о своём успешном восхождении… Тому оставалось лишь уточнить мои  сведения «из первых рук» - на основе визуальной оценки температурного и газового режима на разогревавшемся привершинном конусе и общего  состоянии кратера…
   «Тятинская» эпопея успешно завершилась. Впереди меня ждал остров Шикотан.