Ссыльные истории

(о том, как  несчастные социал-демократы отбывали наказания в ****ях)

Большевики, как известно, изрядно пострадали от царского режима и основные страдания они вынесли в ужасающих по своей жестокости ссылках, на которые царизм не то чтобы был очень щедр, но иногда одаривал особо дерзких бесплатными путёвками. В Сибирь.

Выглядело это обычно так:

Совсем уж распоясавшему Ленину, который на каждом углу кричал: "Власть кгестьянам, фабгики - габочим!", выносилось предписание отдохнуть и охладиться чуток в более прохладной местности, т. к. по мнению тайной канцелярии, в столицах поциент уж совсем перегрелся.
Полицмейстер, который год закрывавший глаза на антигосударственную деятельность Ленина, являлся к нему домой, к обеду, или, скажем, к завтраку. А может, даже и к ужину. Вот, поговорив о том о сём, уже за чайком с ликёрчиком, полицейский ласково говорил:

- А не желаете ли Вы, батенька, в ссылочку прокатиться? Да тут недалече, за уральским хребтом. Чуток вперёд и направо. Право, отдохнёте, развеетесь, а? Вот вам и бумажечка путевая. Ну, с Богом, дорогой мой! А через годик ждём-с! Встречать будем как дорогих гостей, кхе-кхе.

Ну, Владимир Ильич в штанишки, канеш, напрудил, но вида не подал, как суровый революционер, а только кинул в пристава стакан с горячим чаем, потом тарелку с калачами, хотел уж было и самоваром запулить, да Надежда Константиновна не дала.  Владимир Ильич только-то и сказал напоследок:

- Ах ты ж, сволочь кагтавая! В ссылку меня значит, да? Я тебе щас дам ссылку, паскуда цагскогежимная!!!

Пристав озлобленно огрызался:

- Да позвольте, батюшка, Владимир Ильич, это же Вы у нас картавый, а вовсе и не я даже! Шутить изволите, баловник, хе-хе...

Вот так вот, жестоко и бесчеловечно, можно сказать, был вырван из тёплой постели и жестокой рукой был выкинут на июньский мороз и ветер будущий вождь революции.  Следовал он туда в своём экипаже, по пути много куда заезжал и везде нёс слово своё революционное, инфицировал, так сказать, и жёг глаголом. Полицейские его не трогали, так как на Руси всегда жалели убогих, каторжных и ссыльных.

Иосиф Виссарионович бежал в церковь свечку ставить, очень уж он любил, когда Ильича куда-нить из столиц-то выпроваживали.

Вот и добрался он до сибирского городка. Поселился в домике хорошем. На жильё и питание бесчеловечная царская казна рублики выделяла.  Но гордый Ильич не только на казённые денежки надеялся, а ходил ещё на охоту с ружьишком, рыбалочкой баловался, да и грибами-мухоморами не брезговал, после них особенно хорошо ему писалось.

Все ссыльные в провинциальных городках становились, как столичные штучки, светилами астрономической величины в местном бомонде. Поэтому все местные главы семейств, не исключая предводителя дворянства, обзаводились украшением в виде развесистых рогов. 

Безусловно, жизнь, полная лишений, на свежем воздухе и свежей пище не проходила даром никому. Лицо округлялось, появлялся болезненный румянец на толстеньких щёчках,  глазки заплывали, лысина протиралась на чужих подушках и перинах.  Так бы и продолжал Ильич искать утешения в чужих спальнях, да приехала Крупская и испортила ему всю  каторгу. Вот мегера. Передала ему привет от Иосифа, который советовал не торопиться назад и оттаскала за волосы какую-то девку, прятавшуюся в шкафу.

- Воговка! - кратко отрекомендовал девку Володюшка. - Кгестьянство в загоне, классовая богьба и всякое такое! Кагоче, Аннушка, завтга за гублём зайди. - и послал ей, добрый человек, воздушный поцелуй. А Надежда ему подзатыльника прислала. Вот так и жили. Она на базар за хреном, а крестьянки в избу. За тем же, надо полагать.

Коммунисты вынесли уроки из своих ссылок и своих политзаключенных так не мучали и не издевались над ними, как это делала царская охранка. Не вваливался наглый пристав посередь дня в обеденное время, не ел пирожков и разговоры не разговаривал.

А приезжал скромный воронок посреди ночи, чтоб соседей не потревожить, и чтобы дневные дела не прерывать, и забирали без лишних разговоров, перетряхнув всё жилище сверху-донизу на предмет, а нет ли там каких бумажечек, чтобы срок у путёвочки на бессрочный поменять, да "без права переписки"...

И самоходом следовать не заставляли, а всех в вагоны-скотовозки запихивали и с ветерком да матерком вперёд, да не за Урал, а поближе к Японии, да к вечной мерзлоте, Колыме-матушке.

И там себе занятий придумывать не заставляли. Чтобы не мучились арестантики вопросом, чем им сегодня заняться - на охоту ли сходить, иль за грибками прошвырнуться, а то за дочкой почтмейстера приволокнуться, может?

Так чтобы праздными вопросами не мучились, да общества людского не лишены были, селили их по коммунарски, в бараки, да план сверху на выработку, да на паёк селёдочки гнилой, чтоб одышка во время работы не мучала...

Что и говорить, озлобился Ильич на царскую охранку... Заставляли его, ироды, в царских тюрьмах из хлебного мякиша себе чернильницу лепить, да молоком письма масонские писать. (В ссылках-то за ним и не следил никто - живет по месту ссылки, да и ладно). Не дано было такого разгильдяйства советским ссыльным: с хлебушка лепить, да молочком писать - тут хоть бы в рот чего закинуть было, да с работы  адской коней не двинуть...

Возвращались со ссылки-то советской не все. Да кой-кто, по честности, и не бывал там вовсе. Не доехали они до Сибири-то. Потому что формулировочка в приговоре эта - "20 лет без права переписки" могла означать, что по вынесении сего приговора уже расстрелян был "ссыльный" этот в подвале, да вывезен уже давно и в общей яме, как собака, похоронен. А родные ждали, да надеялись, молились во здравие ссыльного, тогда как правильно величать его было бы в приговоре-то,  "новопреставленный раб божий".

Но это уже совсем другая история...

 * * * * * * * * *

Небольшая подборка цитат из переписок, для иллюстрации:

 * * * * * * * * *

Надежда Крупская - Марии Ильиничне Ульяновой:
     "Все же мне жалко, что я не мужчина, я бы в десять раз больше шлялась" (1899).

Инесса Арманд (1907):
     "Меня хотели послать еще на 100 верст к северу, в деревню Койду. Но во-первых, там совсем нет политиков , а во-вторых, там, говорят, вся деревня заражена сифилисом, а мне это не очень улыбается".

 * * * * * * * * *

В 96-ом году Ильич помещен на всякий случай в дом предварительного заключения в Санкт-Петербурге:
     "Литературные занятия заключенным разрешаются. Я нарочно справлялся об этом у прокурора. Он же подтвердил мне, что ограничений в числе пропускаемых книг нет".

Оттуда же он пишет сестрице:
     "Получил вчера припасы от тебя, (...) много снеди (...) чаем, например, я мог бы с успехом открыть торговлю, но думаю, что не разрешили бы, потому что при конкуренции с местной лавочкой победа осталась бы несомненно за мной. Все необходимое у меня здесь имеется, и даже сверх необходимого. Свою минеральную воду я получаю и здесь: мне приносят ее из аптеки в тот же день, как закажу".

Одна только просьба:
     "Хорошо бы получить стоящую у меня в ящике платяного шкафа овальную коробку с клистирной трубкой" (1896).

 * * * * * * * * *

Шушенское:

     "В Сибири вообще в деревне очень и очень трудно найти прислугу, а летом просто невозможно" (1897).

Младший братец его, Дмитрий Ульянов, тоже угодил в тюрьму, и вот какие советы из Шушенского дает ему старший брат:
     "А Митя? Во-первых, соблюдает ли он диету в тюрьме? Поди, нет. А там, по-моему, это необходимо. А во-вторых, занимается ли он гимнастикой? Тоже, вероятно, нет. Тоже необходимо. Я по крайней мере по своему опыту знаю и скажу, что с большим удовольствием и пользой занимался на сон грядущий гимнастикой. Разомнешься, бывало, так, что согреешься даже. Могу порекомендовать ему и довольно удобный гимнастический прием (хотя и смехотворный) - 50 земных поклонов" (1898).

     И, сверх того, ожидание невесты Надежды Константиновны и будущей тещи Елизаветы Васильевны. Наконец приезжают. Вот как он сообщает об этом приезде своей матушке:
     "Я нашел, что Надежда Константиновна выглядит неудовлетворительно. Про меня же Елизавета Васильевна сказала: "Эк Вас разнесло!" - отзыв, как видишь, такой, что лучше и не надо" (1898).

     "Мы с Надей начали купаться".

 * * * * * * * * *

А вот уже после революции, красный террор в действии:

Тов. Зиновьеву в Петроград:
     "Тов. Зиновьев! Только сегодня мы узнали в ЦК, что в Питере рабочие хотят ответить на убийство Володарского массовым террором и что Вы их удержали.
     Протестую решительно! Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это не-воз-мож-но! Надо поощрить энергию и массовидность террора!" (26 ноября 1918).

Тов. Сталину в Царицын:
     "Будьте беспощадны против левых эсеров и извещайте чаще".

     "Повсюду надо подавить беспощадно этих жалких и истеричных авантюристов" (7 июля 1918).

Тов. Сокольникову:
     "Я боюсь, что Вы ошибаетесь, не применив строгости. Но если Вы абсолютно уверены, что нет сил для свирепой и беспощадной расправы, то телеграфируйте" (24 сентября 1918).

В Пензенский губисполком:
     "Необходимо произвести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев. Сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города. Телеграфируйте об исполнении". (9 августа 1918).

Тов. Федорову, председателю Нижегородского губисполкома:
     "В Нижнем явно готовится белогвардейское восстание. Надо напрячь все силы, навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т.п. Ни минуты промедления " (9 августа 1918).

Телеграмма в Саратов, тов.Пайкесу:
     "Расстреливать, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты" (22 августа 1918).

В ответ на жалобу М.Ф.Андреевой относительно арестов интеллигенции:
     "Нельзя не арестовывать, для предупреждения заговоров, всей этой околокадетской публики. Преступно не арестовывать ее. Лучше, чтобы десятки и сотни интеллигентов посидели деньки и недельки. Ей - ей, лучше " (18 сентября 1919).

 * * * * * * * * *

В Главное управление угольной промышленности:
     "Имеются некоторые сомнения в целесообразности применения врубовых машин. Тот производственный эффект, который ожидает от применения врубовых машин тов. Пятаков, явно преувеличен. Киркой лучше и дешевле" (август 1921).

В комиссию Киселева:
     "Я решительно против всякой траты картофеля на спирт. Спирт можно и должно делать из торфа. Надо это производство спирта из торфа развить" (11 сентября 1921 года).

Это напоминает нам деловую записку от 26 августа 1919:
     "Сообщите в Научно-пищевой институт, что через три месяца они должны предоставить точные и полные данные о практических успехах выработки сахара из опилок".

 * * * * * * * * *

Наркому просвещения Анатолию Луначарскому:
     "Все театры советую положить в гроб" (26 августа 1921).

Для Политбюро ЦК РКП(б):
     "Узнал от Каменева, что СНК единогласно принял совершенно неприличное предложение Луначарского о сохранении Большой Оперы и Балета" (12 января 1922).

 * * * * * * * * *

Тов. Сокольникову:
     "Не спит ли у нас НКЮст? Тут нужен ряд образцовых процессов с применением жесточайших кар. НКЮст, кажись, не понимает, что новая экономическая политика требует новых способов, новой жестокости кар.
     С коммунистическим приветом. Ленин" (11 февраля 1922).

Тов. Уншлихту:
     "Гласность ревтрибуналов (уже) не обязательна. Состав их усилить Вашими людьми, усилить их всяческую связь с ВЧК, усилить быстроту и силу их репрессий. Поговорите со Сталиным, покажите ему это письмо" (31 января 1922).

 * * * * * * * * *

Поразительная любовь к своему народу. И напоследок, ещё одна цитата:

   "Какими националистами, патриотами становятся эти интернационалисты, когда это им надобно! И с каким высокомерием глумятся они над "испуганными интеллигентами", - точно решительно нет никаких причин пугаться, - или над "испуганными обывателями", точно у них есть какие-то великие преимущества перед "обывателями". Да и кто, собственно, эти обыватели, "благополучные мещане"? И о ком и о чем заботятся, вообще, революционеры, если они так презирают среднего человека и его благополучие?"
(с) И. Бунин. Окаянные дни. 1919