Такая короткая долгая жизнь

  Начало дня предвещало отличную погоду. Как говорят синоптики, без осадков и прочих неприятностей, на которые обыкновенному обывателю наплевать. Небо было словно расписано акварелью, которая не успела еще высохнуть. Багровые полосы от восходящего солнца радовали глаз, а вернее сказать, - душу. А какой воздух я вам скажу! Напоенный ароматом цветущих трав, необыкновенной прохладой и песнью жаворонка,  который, несмотря на столь ранний час, кувыркался в поднебесье, заливая окрестности божественной трелью. Капельки росы на лугу  сверкали и искрились в причудливой игре  света, что  казалось,- вот она,  благодать!  Деревенька незаметно стала  приходить в движение, словно разбуженный муравейник. Взлетевший на забор петух громко захлопал крыльями  и своим «кукареку» сообщал, что он тоже, видите ли, птица, почти орел. Ему там и сям стали откликаться сородичи, короче,  началась обычная перекличка, которая повторяется год за годом, век за веком. Вот тебе и глупая птица, а традиции свои сохранила, не в пример нам. Когда то и деревенька была не деревенька, а большая деревня. С просторными избами, ухоженными огородами и садами. Народ деревенский не то,  что городской, -  жилистый, да видно вытянули из него все жилы то, вот и на месте цветущей деревни сплошь заросли да покосившиеся хаты, доживающие век со своими стариками. По улице  прошел своей  шаркающей походкой старый дед Денис, ведя за узду на водопой своего Орлика, такого же старого мерина, как и он сам. Между ними существует какая-то невидимая связь, больше похожая на духовное родство.  Дед, кряхтя и чертыхаясь, зачерпнул из колодца воду, перелил в ведро, в которое Орлик сразу же сунул свою морду и стал жадно пить. Лицо деда было изборождено глубокими морщинами, словно жизнь оставила на нем все свои события, как приятные так и не очень. Старенький пиджачок, когда то ладно сидевший на плечах, теперь стал больше на несколько размеров и при желании, в него можно завернуться. Кепка, брюки галифе да кеды завершали дедовский прикид. Примостившись на скамейку, дед прикурил сигаретку. Мысли с необъяснимой ясностью проносились в голове. Да, такая короткая и такая длинная жизнь, -подумал он.
- Ну, ну, скоро ты напьешься? - заторопил дед коня, перебирая в сморщенных ладонях уздечку. Орлик поднял голову и ткнулся  влажной мордой  в дедовское плечо.
- Ну, пошли.  Навяжу тебя и отдыхай, ты тоже за весну наработался,- разговаривал дед с конем.
-Пора  и тебе отдохнуть. Вон сколько перепахал за весну. А ты ж у меня один. Да и как бабы без тебя обойдутся?  Кто им вспашет земельку-то? Почитай, один я среди них и остался. Нет. Без тебя ни посеешь, ни уберешь, - продолжал дед свой разговор, а Орлик то ли в знак согласия, то ли оттого, что мухи достали, кивал и кивал головой.
Пустив коня пастись,  Денис присел под яблоней. Когда-то дом здесь стоял, да семья жила. Друг мой, Василий Тимофеевич. Сколько себя помню, столько мы с ним  дружили, с самого детства. Вместе  работали, вместе и отдыхали, и помогали друг другу. Рыбачили, в лес за грибами … А места у нас какие! Богатые места, да. И  зверья всякого в лесах наших хватает. Недавно говорят, медведь на пасеку наведался, да. Улья перевернул, ну чистый бес! Так рамки с сотами вылизал, что и мухам ничего не осталось. Опять же,- сохатых полно. Оно и понятно, нет таких охотников, какие раньше - то были, вот им и вольготно. А с другой стороны и хорошо. Лес большой, хватит всем пропитания.
Особой тени яблоня не давала, но сидеть под ней было приятно, и не хотелось никуда уходить. Орлик мирно щипал траву, иногда приподнимал голову, тряс гривой и внимательно поглядывал на деда, пытаясь понять, что с тем происходит.
- Да, Василий Тимофеевич, друг мой сердечный. Рано ты покинул нас, рано, дружище. А  деток, жена твоя, Маруся, подняла на ноги, в люди вывела. В городе все они. И матушку с  собою забрали. Не хотела она уезжать, да сердечко  прихватило, тут и пришлось поневоле согласиться на переезд. А как бедная-то плакала, как не хотела уезжать. Вот и осталась от твоего подворья  теперь только яблонька эта. Память о тебе, дружище.
Дед привалился спиной к стволу дерева, прикрыл глаза и словно провалился в свои воспоминания.
Семья была бедная, еле сводили концы с концами. Ребятишек- семь душ. Отец с матерью да со старшими детьми, Иваном да Тарасом,  батрачили на пана. Хатка была крытая соломой. Я самый меньшой был. Помню, ранней весной не сидится на печке, выскочишь на улицу да босиком, в одной рубашке по пяты и скачешь по проталинам, как тот зайчик, с кочки на кочку. Деда своего вспомнил, за столько лет,  думал,  забыл. Хороший человек был, да подорвался, бедолага. Слег, а потом и помер. А какие нам байки рассказывал, когда мы, детишки, собирались около него. Умный был, хоть и грамоты не знал.  Денис погрузился в воспоминания.
 Шесть годков  было, когда отдали меня к пану в батраки. Пас свиней, да  однажды недоглядел, заснул, а они тем временем в пшеницу залезли,  шкоду натворили. Наказали меня шибко, конской уздой исполосовали всю спину. Матушка моя плакала надо мною, соседки прочили, что не жилец больше, ей богу, но отболел, и понемногу к концу зимы поправился. Тут и дядька мой приехал на побывку из Донбасса, с шахт. Предложил родителям забрать меня с собою, ну те и согласились. Пошили мне первые собственные штаны, сорочку. Нарядили в пиджачок старшего брата и отправили в свет. Как я был горд тогда - еду  в сам Донбасс!  Потом каторжный труд на шахте.  Тащишь вагонетку и то ли пот соленый, то ли слезы по черному от пыли лицу  смахиваешь. А вокруг, та же нужда беспросветная, что и в нашей деревне. Там, в Донбассе,  и услышал  я впервые о новой жизни, о которой шептался дядька со своими товарищами по закуточкам, чтобы ни дай Бог, кто не услышал да не донес полиции.  Как же мне хотелось, чтобы скорее настала эта новая жизнь!  Без царя, без панов, - красота, а не жизнь!  "Ты, Деня, - говорил дядька, - учиться пойдешь, человеком станешь!"  Дядька  так и не увидел эту новую жизнь. Придавило его в шахте. Там это было не редкостью, когда обрушались стойки и гибли  шахтеры.
 Революция свергла царя с престола, шахты закрылись.  Не понять было,  кто  у власти: то ли большевики, то ли  белые, то ли махновцы.  Одни стреляют, другие придут, и те стреляют. Махновцы придут - стреляют и грабят. Тяжелое было время, голодное. Многие не понимали, что происходит вокруг, да оно и понятно, -  весь уклад жизни был в одночасье разрушен, а к новому не все были готовы.  Решил я вернуться к родителям в деревню. Добирался на паровозе, потом,- где подъеду, где пройду. И вот уже совсем близко. Иду, а у самого сердце стучит-стучит. Вот сейчас мамку свою увижу, отца, братьев да сестер. Приду, а у меня для всех- гостинцы.  И даже  кусок сахару, здоровый, такого давно уж нигде не увидишь. Вот они обрадуются! Скорее бы кончился лес!
 Стояла ранняя весна. На деревьях распустились первые клейкие листочки,  и небольшой ветерок раскачивал макушки деревьев. Мои мысли прервали выстрелы, прогремевшие невдалеке. Непонятная сила толкнула меня посмотреть, кто стрелял  и я  осторожно стал красться в сторону, откуда прозвучали выстрелы, тем более,  что они  прозвучали совсем рядом.  Невдалеке я  увидел подводу, на которой сидела молодая женщина, а рядом с ней мальчик лет четырех и девочка, совсем крошечная. Несколько мужчин, вооруженных винтовками окружили подводу. Сработал инстинкт самосохранения, нежели  разум,- я упал на землю и лежал, как мертвый, еле сдерживая дыхание, боясь, что его могут услышать. Ветер доносил обрывки их разговора. Женщина всхлипывала и просила отпустить ее и детей. Незнакомцы о чем-то переговорили и сказали, что если она проедет,  не задев убитого, то может ехать дальше. Женщина сняла детей с подводы  и отвела в сторону, затем распрягла коня. Приподняв голову, я увидел,  что поперек  узкой просеки  лежит человек, неестественно раскинув руки. "Так вот, что это были за выстрелы," - пронеслось в голове. И здесь бандиты! В это время женщина осторожно вела коня, держа под узцы. Затем она также осторожно  переставила через погибшего передние колеса подводы, потянула оглобли, а потом таким же образом задние. Не у всякого мужика хватит сил на такое. Незнакомцы курили и с ухмылкой смотрели, что будет дальше. Внезапно раздался свист, и они как-то очень быстро удалились. Женщина, все также молча, впрягла коня в подводу, посадила малышей и поехала. Я почувствовал, что мне нужно догнать ее.  Конечно, я догнал. Она не могла произнести ни единого слова. Теперь  понимаю, что это было шоковое состояние. Я торопливо стал объяснять, чей я и откуда, и как оказался здесь, но она все также молчала, прижав  к себе детишек.  Закончился лес. Показалась деревня  и здесь женщина  упала в обморок.
-Да, тяжелое было время. Голод, нищета, разруха и банды, наводнявшие леса и наводящие ужас своими зверствами.
Дед Денис приоткрыл глаза. Орлик  смотрел вдаль, в направлении речки, откуда  изредка доносилось  лошадиное ржание.
-Ну, пора мне, - сказал дед, гладя конскую гриву. Странный сегодня день, странный. И эти воспоминания, возникающие,  казалось бы,  из  ничего. Орлик снова помахал головой, косясь  своими черными глазами на деда, и продолжил жевать траву.
  Дом  деда Дениса  ничем особым не отличался от  соседних  домов, - такой же старый, обшитый доской, с облупившейся  от времени краской. Заборчик  палисадника слегка  покосился, но  из-за высоких стеблей цветущих желтых георгин, которые с незапамятных времен поселились  здесь и каждое лето радовали глаз, особо не выделялся на этом фоне. Под крышей ласточки свили гнездо и шныряли туда-сюда, стараясь накормить свое  горластое потомство. Куры мирно разгуливали по двору. Рядом с крыльцом лежал, разомлевший от солнца, пес Бобик.  Увидев хозяина, он  вскочил, завилял хвостом и бросился под ноги, пытаясь лизнуть дедову руку. В доме было прохладнее, нежели на улице. Небогатое убранство свидетельствовало о небольших доходах или о непритязательности хозяина. В углу висела икона, аккуратно прикрытая вышитым рушником. У окна стоял стол, накрытый скатеркой, рядом неизменные табуретки, сделанные руками хозяина, окрашенные в цвет пола.  Большое пространство занимала русская  печь. Это то, без чего не обойтись. Она и кормит,  и греет,  и лечит. Свежая побелка придавала опрятный вид, дополняя половики, лежащие дорожкой, ведущей в заднюю комнату. Старинный по нынешним меркам, буфет, с набором чашек, рюмок, стаканов и несколькими фотографиями на видном месте.               
  Хозяйка  дома не так давно оставила  Дениса. Было это как раз в канун Пасхи. Как известно, Пасха - это самый любимый праздник у нашего народа. Когда все в доме прибирается, наводится порядок, пекутся пасхальные булки, красятся яйца и готовятся самые разнообразные праздничные яства с неизменным холодцом и тертым хреном, приправленным свекольным соком. На Пасху обязательно ждут гостей и уж угощают по высшему разряду. В этот день обязательно наряжаются в  праздничные одежды. И в самом деле, в воздухе можно почувствовать присутствие ангелов. Ведь в такой день все становятся великодушными, с неизменным приветствием: "Христос воскрес!" - "Воистину воскрес!" С целованием, обниманием и прочими пожеланиями доброго здоровья, долгих лет жизни. К празднику Пасхи стараются приколоть кабанчика, чтобы праздник был как праздник, да и запасы мяса на предстоящее лето. Денис никогда не нарушал этот обычай. Одному справиться в этом деле  несподручно,  и дед позвал в помощники Гришку - внука Лукерьи, жившей по соседству. Гришка был местной знаменитостью. Вечно  что-то изобретал, любил выпить, побалагурить, а в целом был не плохой малый. Почему малый? - Да ростом не вышел, как говорится « метр с кепкой». И звали его в основном не Гришей, а Гриней. Так вот, пришел Гриня к деду и говорит: «Дед, сейчас не режут кабанов ножом. Это, понимаешь ли, не гуманно. Сейчас током,- хлоп, и готов. Да и скотина не почувствует, не будет мучиться». Старый Денис посмеялся,  слово  какое - "гуманно". Денис, конечно, был иного мнения, все-таки придерживался старых, проверенных временем  методов. Да старуха его, Прасковья, как заслышала, что кабанчик не будет мучиться, так и поддержала Гриню.
- Что ж ты, старый, молодым виднее, раз током, пущай током. Лишь бы не мучить скотину. Короче, на том  и  порешили.  Сбегал  Гриня,  принес кусок провода, переносную розетку. По Гришкиному сигналу дед выпустил кабанчика из сарая. Тот,  почуяв свободу, стал носиться по двору, не обращая ни на кого внимания. Дед с Гришкой - за кабаном. Насилу загнали обратно. Отдышавшись, Гришка сказал: «Ничего, дед.  Мы его сейчас там и хлопнем, а потом вытащим. Не проблема». Старый Денис еще засомневался: кабан не маленький, больше года, да и весу приличного; но промолчал. Гришка принялся искать провод, чтобы удлинить проводку. Когда все было готово, он и говорит: «Дед, я поднесу провода к кабану, а ты вставь вилку в розетку!» Сказано - сделано. Поднес  Гришка провода, дед вставил вилку… В мгновение  кабан завалился на бок, а с ним и… Гриня.  Дед от испуга  и сам упал без чувств. Придя в себя, услышал  причитания своей Прасковьи. В тот момент Гришка уже сидел с трясущимися руками,  пытаясь  что- то сказать. Кабан тоже пришел в себя, подхватился и смотрел на деда. Короче, отдышавшись и придя в себя закололи, разделали, и под сто грамм  с жареной печенкой   решили, что все новое - это ерунда, и что током,- может и можно, да только зачем нам?
Прасковья в этот раз основательно подготавливалась к предстоящему празднику. Может быть, приедут дети, у которых уже свои семьи и живут они в свете. Под словом «свет» понималось, что далеко,  в большом городе. Вырастили они двоих сыновей, выучили, поженили и теперь одни остались в этой хате. Правда, раньше внуки приезжали каждое лето на каникулы, а теперь и они не едут. У них свои, как говорится, проблемы. Ну, а как приедут вдруг? Надо же, чтоб было с чем встретить. С утра хлопотала у печи. Пасхальные булки были готовы и остывали на столе, прикрытые чистым рушником. Холодец также был разлит по мискам, яйца покрашены. Почувствовав небольшое недомогание, Прасковья решила, что минутку полежит, и все пройдет. Старый Денис,  о чем-то задумавшись, возился с упряжью, что-то пришивая, перешивая, и не обратил особого внимания на жену. Потом, забеспокоившись, несколько раз окликнул Прасковью, но ответа не последовало. Вот и все…
На эту Пасху съехались все дети и внуки. Старенький поп сказал, что в такой праздник представиться - большая благодать для покойной. Сразу в рай.               
- А  как же мне то дальше жить без нее? Уж  лучше бы я, чем она,- горевал Денис.
  Схоронили.  Как и положено в таких случаях, справили поминки. Все разъехались. Правда, дети  звали к себе жить, да куда же я поеду? От нее?
По молодости любились, а потом жили, все делили на двоих: и радости и горести. Проклятая война. Какие корректировки внесла она в судьбы людские. Сколько исковеркала, скольких забрала. Говорят,- время лечит, но нет такого доктора, чтобы мозги залечил, лишил памяти, воспоминаний. До сих пор  война преследует в кошмарных снах, от которых просыпаешься в холодном поту. А какие ребята головы положили!  Сколько братских могил по всей земле нашей… Счастливец, говорили, что вернулся домой живой  да на своих ногах. Потом колхоз восстанавливали. День на работе за трудодни, а после работы дома дел полон рот. А как хотелось есть! Думал, никогда не наемся. Молодой был, наработаешь аппетит, кажется и вола бы съел, а дома одни преснаки из прошлогодней картошки, щи из лебеды да крапивы. А все-таки и счастье было!  Пашенька моя, красавица была, работящая, с густой русой косой до пояса, песни пела - другая артистка так не споет. Много парней на нее заглядывалось, а вот выбрала меня.  Свадьбу сыграли по первому снегу. И дом выстроили. За один день всей толокой собрались да и поставили. Потом щепой крышу накрыли. Сейчас уже новая крыша, шиферная.  Вот и  получается, что Пашенька  и есть моя половинка. Сроднились мы как срослись - душа к душе. Куда я теперь от нее?  Здесь теперь и мое место.
  Денис присел  на табурет, есть не хотелось. Кошка спрыгнула с печи и стала  тереться об ноги деда.
- Мурка, Мурка,- произнес Денис и ласково погладил кошку. - Сейчас накормлю тебя. Поди, голодная.  Дед чистил вареное яйцо для своей Мурки, а  та то ласкалась, то поднималась на задние лапки, вцепившись коготками в пиджак и не сводя глаз с дедовых рук.
-На, хитрюга, ешь, а я  прилягу. Устал что-то.
  "Да, такая короткая, долгая  жизнь!"  - последнее, о чем  успел подумать  Денис.