Вилли-Пароход

                              1 - "БУЛАВОЧКИ"


  Это произошло в 1932-м, когда тюрьма штата ещё находилась в Холодной Горе.
Мы с мамой и моими братьями собрались перебраться на ту сторону дороги. Она лежала как раз за пределами нашего старого жилья и с такого ракурса всегда казалась мне лишь узкой серой ленточкой, будто тощий хвост моего старшего брата Спарки (он часто попадал во всякие передряги и дворовые коты изрядно потрепали его некогда пушистое и опрятное тельце).

  Я хорошо помню, как мы с мамой сидели на пустой деревянной бочке из-под вина и смотрели на эту дорогу. Ночью она была почти неразличима, но свет изредка проезжающих автомобилей выхватывал из темноты отдельные участки потрескавшейся земли. Это так завораживало меня. Эти круги света, словно мотыльки, порхали туда-сюда по зернистому асфальту.
- Смотри внимательно, - говорила мама, - скоро мы пойдём на ту сторону.
- Зачем? – удивился я, взглянув на маму, - мне и здесь нравится.
- Мы не можем больше оставаться на этом месте, сынок, - она отрицательно покачала головой, - сюда приедут люди. Они построили для себя большие дома, где скоро поселятся со своими семьями. Мы не можем жить там, где есть люди. Они – наши главные враги. Для них нет дела проще, чем прихлопнуть пару-тройку мышек или подложить отравленную еду к входу в нашу нору.

  - Но мама… - хотел было возразить я.
- Так погиб твой отец, - резко продолжила мама, - он хотел раздобыть для нас хоть какой-нибудь еды и полез в мышеловку за куском хлеба. А потом большой человек просто взял его за хвост, будто какой-то мусор, и выбросил на помойку, - ей было сложно говорить это, приводить такие сравнения, но она пересилила себя, чтобы я уяснил всю опасность и хладнокровие этих двуногих зверей, которые зовут себя «люди».
- Но мы ведь можем просто вести себя осторожней, - дрожащим голосом пролепетал я, - например, выходить за едой только ночью. Когда люди отдыхают.
- Отдыхают от убийства наших собратьев, - мама пристально взглянула на меня, - ты ведь помнишь, что случилось с твоим младшим братом – Фрэнки?

  Я невольно пискнул, пытаясь подавить слёзы.
- Его раздавили ногой, - промолвила мама, - а ведь у него даже в мыслях не было причинять вред тому ребёнку. Ему просто было интересно посмотреть, как спит человек вот он и залез на спинку его кроватки. Но большие люди этого не поняли. Что они вообще понимают? Они просто согнали Фрэнки на пол и раздавили его.
Я не выдержал и заревел.
Мама подсела ближе и обняла меня за плечи.
- Мы должны уйти, пойми, сынок, - прошептала она, - ты, Спарки и Хэл – всё, что у меня есть. Я не могу потерять вас.
Всхлипнув, я прижался к маме и уткнулся мордочкой в её густую шерсть.

                             ***

  В то утро мы встали ни свет ни заря. Мама проверяла, все ли вещи мы упаковали для переезда, а Спарки ушёл на улицу – проверить, нет ли поблизости кошек и птиц.
Я и мой младший брат Хэл сидели в углу на импровизированном диване из пустых спичечных коробков и крепко держали друг друга за руки. Я чувствовал, как его маленькая ручка едва уловимо дрожит.
Вскоре с улицы вернулся Спарки и объявил, что территория чиста, а значит, мы можем выдвигаться. 
Мама и Спарки взяли самые тяжёлые узелки – там были кухонные принадлежности, книги и приспособления для «ночных вылазок», с помощью которых мы могли проникать в дома людей и открывать такие сложные штуки, которые они вешают на шкафы с едой (кажется, люди называют их «замок»).
Нам же с Хэлом достались самый лёгкие поклажи – я нёс еду, а мой младший брат лишь свёрток с маленькими булавками.

  Спарки вышел наружу первым и даже не оглянулся на родной дом, в котором родился, вырос и теперь вот покидает его навсегда.
Мама пропустила нас с Хэлом вперёд, после чего заперла дверь на засов.
Мы с братом обернулись и попытались запомнить дом именно таким, какой он есть сейчас – сооружённый из жестяной коробки из-под печенья, с картонной мебелью и пластмассовым столиком, стащенным из кукольного домика; с напёрстками в роли табуретов и затянутыми целлофаном окошками. А ещё с кустом мелких жёлтых цветов перед дверями.
- Быстрее, - недовольным голосом поторопил нас Спарки.
- Пошли, - мама подтолкнула нас с Хэлом в сторону дороги, - нужно идти.

  Она, так же, как и Спарки, не обернулась, чтобы последний раз взглянуть на дом.
Мы обошли мусорные баки, стоявшие впритык к стене высокого здания, свернули за клумбу разбитую перед окнами дома и прошмыгнули под ступеньки крыльца – идти по открытой местности верная смерть.
Под крыльцом царил полумрак и сырость. Мы с братом вздрагивали, когда деревянные ступеньки хрипло скрипели от тяжёлых шагов людей. Сквозь рассохшиеся доски была видна дорога и её другая сторона – конечная цель нашего путешествия.
Я чуть привстал на цыпочки, пытаясь рассмотреть, что именно сейчас происходит на дороге. А происходило то же, что и всегда – автомобили с заключёнными грозно фырчали и неслись на север, в сторону Холодной
Горы. Люди иногда с завистью поговаривали, что эти машины уже пережиток прошлого. «А вот в Европе…» - картинно потрясая указательными пальцами, говорили они, и такие монологи, как правило, растягивались на несколько часов.

  Уж не знаю, что там в той Европе, но для меня даже такие четырёхколёсные монстры были величайшим достижением человеческой мысли.
Засмотревшись на дорогу, я забыл о повороте налево, ведущем к противоположной стене дома, и больно стукнулся лбом о выступающую часть нижней ступеньки.
Взвизгнув, я прижал ко лбу руку и досадно стеганул хвостом по земле.
Спарки мельком взглянул на меня и тихо засмеялся.
- Баран, - пробурчал я, глядя ему вслед.

                       ***

  И вот мы добрались. Перед нами была дорога.
Притаившись в кустах подорожника, растущего на обочине, мы стали ждать, когда дорога будет пуста от автомобилей. Можно было конечно бежать между машинами, лавировать под их громадными колёсами, но мы не настолько спешили, да и жизнь нам была дороже.
Устроившись на земле, мы решили перевести дух.

  Я достал из своего узелка четыре кусочка сыра и небольшой прозрачный пузырёк с водой. В его боковую часть была воткнута короткая полая соломинка с привязанной к её концу горошиной – так можно было быстро и без лишних усилий налить воду в блюдце или чашку, и так же легко позаботиться о том, чтобы ни одна капля больше не утекла (достаточно просто заткнуть отверстие соломинки горошиной). Ещё несколько месяцев назад такую хитроумную систему придумал Хэл. Он с самого утра возился во дворе перед домом, пытаясь смастерить пробный вариант такого мешочка для воды. И представьте себе, у него получилось! Хоть мой брат и был самым младшим в семье, но в сфере изобретений и фантазии он занимал беспрекословное главенство.

  Мама и Спарки наблюдали за дорогой, поэтому мне пришлось самому порыться в мамином узелке, дабы найти четыре ореховые скорлупки, которые мы использовали в качестве чашек.
Налив воды в каждую чашку я разложил кусочки сыра на небольшую тряпочку, постеленную прямо поверх травы.
- Мам! – позвал я и, когда она обернулась, помахал рукой, подзывая к себе.
Спарки же остался на своём посту у обочины дороги.
Мы, молча, принялись за еду, сев плотным кругом.
Мама дожёвывала свой кусочек сыра, обводя отрешённым взглядом безрадостные пейзажи вокруг. Внезапно её взгляд остановился на мне.

  Я притворился, будто не заметил этого.
- Что это такое? – тихо вопросила она.
Я машинально прикрыл рукой начавшую заживать царапину на плече. Рана уже не кровоточила, но тонкий розовый шрам всё ещё проглядывал сквозь чуть поредевшую в этом месте шерсть.
- Опять эта тварь, - грозно и в то же время отчаянно проговорила мама, и с силой зашвырнула недоеденный кусок сыра в кусты.
- Всё в порядке, мам, - попытался утешить её я.
- Нет, не в порядке! – сорвалась на крик она, - в следующий раз этот чёртов кот вовсе тебе руку оторвёт! Какой тут порядок?!

  - Зачем хоть полез к нему? – спокойно спросил Спарки, всё так же стоя на своём месте у дороги.
- Да не лез я! – нервы у меня были на пределе, - просто кто-то из людей уронил возле крыльца половинку пампушки, а я хотел подобрать. Вот и всё! Кот сам напал! Я к нему даже не подходил, честно!
- Идиот! – мама наградила меня крепкой затрещиной, отчего голова загудела точно церковный колокол при утренней службе, - тебе нельзя ходить туда одному! Ты ещё слишком мал!
- А что прикажешь делать?! – взбесился я, - сидеть, сложа лапки? Нет уж, спасибо. Я уже сыт этим по горло!
- Ах, приключений тебе захотелось? Да ты был одной ногой на том свете! Ты хоть это понимаешь?!
- Понимаю, конечно! Я же не ребёнок.
- Хотя ведёшь себя именно так!
- Эй, Сэнди!

  В нашу гневную перепалку вклинился новый голос. Он раздался чуть приглушённо, словно издалека.
Хэл, всё это время, молча, пьющий воду из скорлупки, вдруг вскинул голову и указал куда-то в сторону своим тоненьким детским пальчиком.
- Котик! – радостно воскликнул он.
Спарки сделал порывистый шаг вперёд, одновременно с тем, как мы с мамой отпрянули назад.
Из зарослей пожелтевшей травы на нас пристально смотрели два слегка прищурившихся зелёных глаза.
Мама вскочила с места, перевернув свою чашку и расплескав воду на землю. Она молниеносно бросилась к нам с Хэлом, скрывая нас за своей спиной.
- Мама, нет! Ради всего святого, не двигайся! – закричал Спарки, вскинув руку и тем самым призывая остановиться. 
Мы застыли на месте.
- Сэнди, кис-кис-кис! – снова позвал тот же голос.
Кот даже не подумал бежать на зов человека.

  Огромный рыжевато-золотистый зверь медленно поднялся из своего укрытия и сделал тихий шаг нам навстречу. Из его приоткрытой пасти вырвался не то рык, не то вздох.
Мама хватала нас с братом за руки, стараясь спрятать за собой.
Спарки стоял в той же позе, что и минуту назад. Переменилось лишь выражение его лица.
Кот сделал ещё один шаг в нашу сторону.
- Уходите, - проговорил одними только губами Спарки.
Мы не сразу отреагировали на его слова.
- Мама, - снова позвал Спарки, пытаясь привлечь её внимание, - уходите. Сейчас же.
Она, наконец, вышла из оцепенения и повернулась в его сторону.
Её взгляд встретился с взглядом брата.
- Бросай всё, - произнёс он, - хватай ребят и убегай.
- Но… - начала, было, мама.

  Кот пронзительно завопил, и мощно оттолкнувшись задними лапами, понёсся на нас. Иссохшая земля разлеталась вокруг его громадной туши рыжеватым облачком. 
- Бегите! – уже без опаски заорал Спарки, - я его отвлеку, только ради Бога, бегите!
- Сын! – истерически завопила моя мама.
- Скорее! Ну? – Спарки махнул рукой в сторону дороги, - прошу, бегите!
Мы бросили все наши вещи, только Хэл всё ещё прижимал к себе свёрток с булавками.
Бросившись к небольшой возвышенности, ведущей на дорогу, мама потянула нас с братом за руки.
- Скорее, мама! – снова закричал Спарки и стремглав бросился к тому месту, где только что стояли мы и куда мчался кот, - ну давай, догони меня ублюдок! Лапы коротки, не осилишь! – он дразнил кота, пытаясь привлечь его внимание, - да что ты можешь, жирный кретин?! Смотри, чтоб морда не лопнула!

  Кот слегка замедлил бег, присматриваясь к мельтешащему перед ним Спарки.
- Ну что смотришь? – из последних сил закричал брат, - поймай меня, жирдяй! 
И бросился в противоположную дороге сторону. Кот круто развернулся, загребая песок и гравий всеми четырьмя лапами, и помчался за ним.
 Спарки оглянулся на нас с мамой.
- Бегите! – прокричал он нам в спины, - я люблю вас!
Мама подталкивала Хэла к краю дороги, так как выступ обочины был слишком высок, а ножки малыша были слишком коротки, чтобы преодолеть такую высоту самостоятельно.
Мне тоже было трудно карабкаться наверх по песку и камням, но я решил, молча терпеть, чтобы не доставлять маме новых хлопот. Повиснув на стебле травы, я оглянулся на поспешно удаляющийся силуэт брата. Вскоре и Спарки и кот скрылись за углом ближайшего дома.
- Давай быстрее! – закричала мама, хватая меня за руку и подтягивая к дороге.
Я засучил ногами, пытаясь упереться в выступ земли. 
Мама резко потянула меня на себя из-за чего я поскользнулся на гладком камне и всем телом плюхнулся в пыль.
- Всё хорошо, - приговаривала мама, - всё хорошо, - она взяла Хэла на руки, - всё будет хорошо.
Прямо перед нами пронёсся чёрный с серебристой отделкой автомобиль. Грохот его двигателя на мгновение даже оглушил нас.

  В ужасе я зарылся носом в песок.
Эта дорога была совсем не той серой ленточкой, которую я мог видеть сидя на крыльце своего дома. Это был настоящий ад шириною в десять метров и продолжительностью порядка трёх миль. Для человека в автомобиле это расстояние сущий пустяк. Но, поверьте мне, здесь каждый дюйм даётся с кровью пополам, если ты всего лишь маленькая мышь.
Мама сделала несколько попятных шагов. Затем ступила вперёд. И снова отпрянула.
Ей было страшно, так же как и мне, Хэлу и Спарки сейчас.
Нужно было бежать, опрометью бросаясь под колёса машин. Мы оказались в тупике: на дороге – смерть от автомобиля, здесь – смерть от когтей того чёртового кота. Сейчас рыжего монстра поблизости не было, но он мог вернуться в любой момент. Это же зверь. Кто знает, что взбредёт ему в голову?
Я с трудом поднялся на ноги. Колени так дрожали, что я едва мог удержаться в вертикальном положении.
- Мы должны идти, - словно в ответ на мой невысказанный вопрос, промолвила мама, - ты ведь понимаешь, сынок? У нас нет выбора.

  Я кивнул. Мама протянула мне свой хвост, и я схватился за его кончик, как когда-то в далёком детстве.
Прижимая к себе Хэла, мама неуверенно шагнула на первый выступ дороги. Я последовал за ней.
В считанных сантиметрах от наших лиц прогремел очередной автомобиль, но мы лишь зажмурились, не сдвинувшись с места. Пути назад не было. Уже нет.
С востока к нам двигалась колонна тюремных машин и вот за ними дорога, наконец, была пуста. Нужно было только подождать ещё минутку. Всего минутку.
И тут с заднего двора дома людей донёсся пронзительный крик Спарки вскоре сменившийся сдавленным хрипом, а потом и вовсе потонувший в холодящей кровь тишине. Последним, что мы смогли расслышать, стал хищный рык рыжего кота.
И Спарки, и та лохматая тварь были далеко, но я готов был поклясться, что слышал как хрустели кости брата.

  - Бежим! – закричала мама и, прежде чем я успел прийти в себя, бросилась на дорогу.
Мне ничего не оставалось кроме как ринуться следом за ней.
Словно в бреду, мы пробежали добрые десять метров – для человека это ерунда, а для мыши – уже подвиг. Позади нас, в месте, которое мы только что покинули, пролетел ещё один автомобиль. Он даже не посигналил нам, понукая убраться подальше. Он попросту нас не заметил. Серые мыши на сером асфальте. А были бы мы даже зелёными или красными, я сильно сомневаюсь, что кто-либо притормозил бы перед нами и уступил нам дорогу.
Мама растерянно озиралась, пытаясь выбрать подходящий момент для следующей перебежки. Но автомобили всё летели перед нами, за нами, над нами.
Мы словно оказались во временном тоннеле – всё менялось вокруг нас с головокружительной скоростью и лишь мы сами оставались прежними.

  Я сильнее сжал кончик маминого хвоста, и она обернулась, глядя на меня стеклянными от ужаса глазами. Внезапно её глаза округлились ещё сильнее прежнего. Она смотрела куда-то на обочину, на заросли травы, в которых мы недавно укрывались.
- О Господи… - прошептала она и в следующий миг неистово закричала, - бежим!!!
Она рванулась вперёд с такой силой, что я чуть было снова не шлёпнулся на землю.
На бегу я оглянулся на те заросли, пытаясь понять, что именно так напугало маму. И тут сердце моё ушло в пятки – из пожелтевшей травы на меня смотрела отвратительная морда убийцы Спарки.
Рыжий кот, будто ехидно улыбался, глядя как мы сломя голову несёмся между машин. Одна из них стремительно промелькнула перед зарослями, в которых скрывался этот монстр и в следующий миг его довольная морда всколыхнулась пока и вовсе не исчезла. И только теперь я понял, что этот кот был всего лишь порождением игры света и тени на стеблях травы.

  - Мама! – обернувшись, прокричал я.
Но я слишком поздно спохватился, как и моя мать слишком рано шагнула на следующую полосу дороги.
Справа от нас раздался оглушительный рык и последним что я увидел, стал серебристый бампер чёрного автомобиля. Его колёса в тот миг показались мне жадными лапами ненасытного животного, которые сгребают к себе всё, что шевелиться и дышит.
Гигантская тень накрыла нас с головой.
Я увидел, как мама упала на живот, и бросился к ней на выручку. В этот самый миг я вдруг почувствовал, как мои ноги отрываются от земли, и всё моё тело летит куда-то в сторону. А потом я услышал крик матери.
Всё смешалось перед глазами. Земля, небо, трава, обочина, дорога, машины, снова земля и снова небо. И ещё ужас. Я никогда не забуду это чувство.

  Наконец я почувствовал под собой землю. Упав на спину, я покатился вниз, к обочине. И снова та же картина – земля, небо, трава, дорога, машины. Разноцветные пятна мелькали перед глазами с невероятной скоростью.
И вот я врезался в случайно оказавшийся на дороге камень. Перевернувшись на бок, я впервые за несколько минут смог сделать полноценный вдох. Дышать было больно – горло и лёгкие словно обожгли огнём.
В руке я всё ещё сжимал мамин хвост. Я попытался поднять голову и посмотреть, в порядке ли сама мама и Хэл.

  И только теперь я заметил, что держал в руке только мамин хвост. Её тела рядом не было. За основанием оторванного хвоста тянулась цепочка кровавых пятен.
Как полоумный я сорвался с места и полез вверх по скату дороги. Камни и песок осыпались, но я всё рано карабкался наверх.
Взобравшись на дорогу, я подобрался к самому краю асфальтного покрытия и припал к земле. Я уже знал, что увижу там, но должен был в этом убедиться.
Автомобили летели на север и на восток, растягивая колёсами по дороге тонкие кровавые полоски.

  Бездыханные тела мамы и Хэла лежали в полуметре от обочины. Просто комочки серой шерсти, разодранные в клочья и залитые алой кровью. Колёса машин перемалывали их останки в отвратительную бурую кашу.
У меня закружилась голова.
Упав на землю, я заметил раскрывшийся свёрток, который всё это время держал при себе Хэл.

  Из забрызганного кровью кусочка ткани на дорогу высыпались маленькие поблёскивающие булавочки.


                              2 - "МЫШЬ НА МИЛЕ"


  - Это ненормально. Обычно мыши не подходят так близко к человеку, - нервно заметил молодой надзиратель, - может она бешеная?
- Ну да, ты же у нас специалист по мышам. Крысолов, - очень серьёзно проговорил другой человек - больше первого головы на три и сантиметров на 40 шире того в диаметре, - ты что, видишь пену у неё изо рта?
- Я вообще её рта не вижу, - огрызнулся первый.
Ещё один человек просто, молча, смотрел на меня, слегка нахмурив брови.
Они ещё долго перешёптывались и хихикали но я пропустил всё это мимо ушей. Лишь дождался, пока тот громадный человек не отломает кусочек сырного печенья и не бросит его в мою сторону.
Расправившись с едой, я помчался к своему убежищу.

  Из-за решётчатых клеток на меня смотрели другие люди. Их там было всего трое.
Один маленький, наполовину облысевший, с любопытством следил за мной.
Ещё один с опухшим лицом и волосами в тон моей шерсти тоже провёл меня взглядом, но как-то более отрешённо.
И последний – самый крупный человек из всех, когда-либо мной увиденных – чернокожий и необъятный он припал к решётке своей камеры и с приоткрытым ртом рассматривал меня.
К счастью в следующий миг я уже пролез под дверью маленькой, заваленной всяким хламом, комнатки и скрылся от их глаз.
Протиснувшись в щель в стене, я пополз под тяжёлой бетонной плитой. Люди никогда не догадались бы, проверить именно стену. Я видел, как они искали меня на полу, в старых вещах, даже на потолке, но только не за стенами.
Но мне же лучше.

  Выбравшись из узкого лаза, я оказался у входа в чуть наклоненную трубу, ведущую наверх. Юркнув туда, я побежал дальше. Сквозь маленькие отверстия в стенках трубы я мог видеть, как люди, вооружившись швабрами, идут в покинутую мной комнату на мои же поиски.
Я не удержался и хихикнул.
И вот спустя несколько минут карабканья вверх я оказался на деревянном настиле под крышей.
В самом дальнем углу, скрытом от непрошеных глаз коробками и каким-то хламом, я уже хорошо видел лежащую на боку жестяную банку из-под кофе.
Сменив шаг на бег, я направился к своему дому.
Забравшись в банку, я присел на перевёрнутую рюмку, и устало вздохнул. Ноги у меня были уже не те, что прежде. 

  Да ещё и голод не давал покоя. Люди хоть и бросают изредка какие-то крошки, да кусочки, но этим сыт не будешь. Придётся подождать пока стемнеет и тогда самостоятельно раздобыть себе чего-нибудь съестного. Ночью люди тоже были здесь, но бдительность их в такое время притуплялась. Так что если вести себя тихо и передвигаться только вдоль стенок, можно без проблем добраться до мусорного ведра у двери, куда они всегда выбрасывали недоеденные сандвичи и пачки из-под печенья, на дне которых могло заваляться несколько кусочков.
Но вот в дальнюю комнату лучше не соваться.
Спустя пару дней после того, как я очутился здесь и недавний ужас чуть ослабил свою хватку, я вдруг понял, что невыносимо голоден и отправился рыскать по зданию.
Тогда я впервые и наткнулся на ту комнату. Я слышал, как люди за решётками называли то место Биг Джуси* и потому решил, что там должна быть какая-то еда.
Но этот слух оказался полнейшей чушью. Какое там мясо – там ничего съедобного вообще не было!

  Комната была почти что пуста, за исключением небольшой будки у дальней стены и странного деревянного кресла с ремнями, в центре. У стен стояли в ряд складные стулья.
Пол был подметен и вымыт настолько идеально, что я не нашёл там даже хлебных крошек, хоть и обыскал все углы и закоулки.
Два дня после этого я провёл в жестяной банке, найденной на помосте под крышей, и вот под конец третьего дня уже настолько помешался от голода, что без лишних раздумий вышел прямо к людям. Убьют или нет – тогда это меня совершенно не волновало.
Но представьте, каково было моё удивление, когда люди не только не тронули меня, но ещё и покормили вкусным печеньем. То же самое повторилось и на следующий день.
С тех пор я стал выходить к ним без опаски. Эти люди были какими-то другими, чем те, что жили рядом с моим старым домом у дороги.

  Эти люди не пытались накричать на меня или кинуть в меня чем-то тяжёлым (за исключением одного безумного типа, который сначала зашвырнул в меня резиновой дубинкой, а потом гонялся за мной по всему коридору, пританцовывая на месте и пытаясь раздавить).
Меня подкармливали и смеялись над моими повадками. Например, людям очень нравилось, когда я чешу рукой за ухом или вытираю мордочку после еды. Некоторые из них смеялись аж до икоты. И я тоже иногда смеялся над ними, правда, они этого к счастью так и не заметили.
Всё-таки люди смешные. Некоторые из них любят хвастаться свои лицом, потому что считают его красивым. Но видели бы они себя вблизи, как вижу их я! Ведь мои глаза видят гораздо лучше и дальше. Их «красивые лица» превращаются в приплюснутые дыни с раскосыми глазами и пучком волос на макушке, а губы растягиваются в улыбке так, словно кто-то тянет их с обоих концов за ниточки.

  В такие моменты я сидел перед людьми сложив руки на животе, слегка сощурив глаза и легонько покачиваясь взад-вперёд – чтоб вы знали именно так и смеются мыши. Мы не хохочем в буквальном смысле этого слова, как люди. И хотелось бы иногда, но голосовые связки не позволяют.
Думая об этом я всё так же сидел в своём доме из жестяной банки и смотрел на крышу. Из-под неплотно прилегающих листов металла на чердак проникали тонкие лучи света, и благодаря этому я мог видеть, как клубится и поднимается вверх серовато-белая пыль.
Здесь было неплохо. Но я всё равно скучал по старому дому и семье.
После гибели мамы и Хэла я умчался от дороги как сумасшедший. Никогда в жизни я ещё не бежал так долго. Всё тело ломило и пекло, жутко хотелось пить и ещё это проклятое солнце палило в голову.

  Пробравшись сквозь высокую жёлтую траву, я наткнулся взглядом на сточный канал неподалёку. Добредя до него, я обессилено рухнул на землю и только тогда понял, что воды в этом канале вовсе не было. Она просто испарилась под лучами испепеляющего солнца той страшной осени.
Перевернувшись на спину, я запрокинул голову и именно в тот миг увидел это здание. Оно стояло вдалеке от основных построек, окружённое сеткой и бетонными столбиками.
Не осознавая своих действий, я поднялся и пополз в ту сторону. Пролез между прутьев сетки и оказался во дворе. Затуманенным взглядом я смог отыскать небольшое углубление в земле, где оказалась каменная лестница ведущая в подвальное помещение того здания.

  Не помню, как я пробрался туда. Лишь помню, как отыскал маленькую лужицу дождевой воды, стекающей со стыков низких потолков. Я вылакал оттуда всю воду, хоть она и была грязной и с привкусом металла.
 А потом упал прямо там, где стоял, и провалился в сон.
И только через несколько дней я узнал, что это здание (куда меня волей-неволей занесло) оказалось блоком «Е» главной тюрьмы штата. Местом, где избавлялись от людей, совершивших особо тяжкие преступления. И электрический стул в этом месте, разумеется, тоже был. На него-то я и наткнулся после того, как отправился на поиски еды во второй день моего пребывания в блоке «Е».
Но после того случая я старался вообще избегать той комнаты и обходил её десятой дорогой.

  Я сидел в жестяной коробке и вдыхал запах кофе, некогда наполнявшего её.
Я старался не вспоминать старый дом и семью, но ничего не мог поделать со свей головой – воспоминания сами вылезали наружу, хотел я того, или нет.
А помнил я всё так чётко, будто это произошло всего лишь сегодня утром.
Помню маму и её пушистый мех.
Помню Спарки и его тонкий облезлый хвост.
Помню малыша Хэла и свёрток с булавками в его ручках.
Помню даже отца и младшего брата - Фрэнки.
Не помню только себя.
Каким я был? Я ведь, несомненно, был другой.

  Иногда глядя на своё отражение в зеркале или в луже воды мне кажется, что все те ужасы приключились не со мной, а с кем-то другим. Будто не было никогда мамы, братьев, отца. Не было дома из коробки из-под печенья. Не было жёлтых цветов у порога. Ничего этого не было.
Был только я нынешний, с хромотой в правой ноге, уставшим взглядом и редеющей светло-серой шерстью.
Боже, сколько всего я видел в своей недолгой мышиной жизни. Но мне почему-то кажется, что я увижу даже больше, чем эти люди в чёрной форме, которые подкармливают меня и смеются над моими повадками.
Я ещё не стар по мышиным меркам, но мне уже давно надоело жить. Жизнь такая штука – уходит из тела не тогда, когда ты устал от неё, а когда она сама устала от тебя. И случается это иногда в самый неподходящий и неожиданный момент.

  Внезапно деревянный люк, ведущий на чердак, скрипнул и отворился.
Я высунулся из банки и увидел как те люди, которые недавно искали меня со швабрами в руках, заглядывают в углы пыльного помещения и светят туда-сюда большими фонарями.
Я заполз обратно в банку и снова сел на перевёрнутую рюмку.
Накануне я украл кусочек ветчины из сандвича того крупного человека.

   Интересно, за это тоже сажают на электрический стул?


    Примечание автора:
    * Биг Джуси - "сочный кусок".

____________________

  Данная работа писалась в качестве маленькой зарисовки о жизни мышонка из художественного фильма "Зелёная миля", но, я думаю, "Вилли-Парохода" можно воспринимать и как независимое произведение.