Нарцисс поневоле

СЛАВНОЙ ЖЕНЕ МАРИНКЕ МОЙ СКРОМНЫЙ ПОДАРОК К 8 марта 2014      
    
    НАРЦИСС   ПОНЕВОЛЕ   

    
Эта история появилась на свет сама по себе, когда мне было по-настоящему плохо. Захлестываемый негативными  эмоциями, раздирающими живую душу, я настойчиво искал отдушину. Боль, родившаяся после попытки раздела имущества семьи за моей спиной, стала надоедливой, противной и порой невыносимой.

Близкий мне человек, учинивший все это безобразие, время от времени вопил: «Да я же для вас стараюсь».

Грубая фальш стала выплескиваться на нас с женой со всех сторон, словно ведра помойной воды. Потоки добра, ранее брызжущие из родных сердец, по чьей-то злой воле превратились в ручьи грязи.
 
     Ну да ладно о плохом, о грустном. Собственно, далее сама история.
 
   

                ***

      

      Афинский рынок в тот далекий день отнюдь не кишел покупателями. Редкие заинтересованные лица с безразличным видом подходили к выстроенным в линию торговым рядам и лениво осматривали товар.

      Предлагали здесь многое: начиная от больших угловатых амфор с неровными ручками, похожими на уши крупных уродливых   мышей, до миниатюрных серебряных пик, предназначенных для изящных вставок в мужские элитные хитоны.
   
     Художник Линч, не имеющий никакого внешнего сходства с завсегдатаями торговых мест, слоняясь по рынку, терпеливо  кого-то искал. Он всматривался в лица людей, оценивал, сравнивал их однотипные серые лики. Линч с трудом поверил своим глазам, когда прямо перед собой увидел высокого, щуплого, чуть ссутуленного эфеба.

     Художник уставился сначала на необычно покатые узкие плечи, затем на довольно смазливое для юноши лицо. Чтобы эфеб ненароком не сбежал, художник придержал его за руку и весьма уважительным и при этом  восторженным голосом спросил:

      -- Вам никто не говорил, что вы просто вылитый Нарцисс?

     Эфеб вовсе не желал вступать в разговор. Всем своим видом юноша показывал, что он ни в коей мере не желает говорить с незнакомцем.  Но Линч и не думал отступать. Голосом заговорщика он попытался внести ясность:

     -- Я – художник. Мне нужен натурщик, который внешне был бы похож на Нарцисса.

     Эфеб резко одернул руку и с испугом посмотрел на Линча, подозревая в нем нечто аномальное, противоречащее естественной сущности людей.
 
     -- Не спешите отказываться. Вы получите целых десять оболов всего лишь за один неполный день работы, -- предложил Линч,  почти не сомневаясь, что эфеб не откажется.

     Названная сумма была значительной по тем временам и прозвучала, как удачный манок для дичи на хорошей охоте. Эфеб переменился в лице.

     -- Нарцисс… гм? Что я должен делать? Позировать? Вам? – спросил эфеб, пожимая узкими плечами.
 
    Линч удовлетворенно щелкнул пальцами.

     -- Вы должны будете позировать, но не мне. Дело в том, что не так давно в Афинах открылась новая школа рисования. По счастью или несчастью, я преподаю там мастерство живописи. Сейчас у меня десять учениц. Каждая не без способностей.

 Вполне возможно, что в них есть еще и нераскрытые таланты. Они уже научились рисовать природу: цветочки, моря, леса и горы. Неплохо изображают богов, царей и чудовищ. Портреты, лица получаются хуже. А вот сюжетные зарисовки, композиции им не удаются вовсе. По всей видимости, юные дарования остановились в своем развитии. Понимаете… -- Линч сузил глаза и внимательно посмотрел на эфеба, --   …им нужна некая провокация, толчок, встряска, чтобы спящий талант зашевелился, проснулся, пошел в гору наконец.
 
     -- И такую провокацию должен дать им я? – спросил эфеб, еще не вполне понимая, к чему его подводит Линч.

     -- Некий позитивный шок, вызванный появлением перед ними обнаженного натурщика, вполне возможно, поможет им раскрыться и… -- Линч недоговорил.

     -- Вы что, хотите, чтобы я позировал голым? -- эфеб от возмущения позволил себе повысить голос на Линча.

     Художник потупил взор. Он многое мог рассказать непросвещенному эфебу о красоте человеческого тела, о настоящем искусстве, связанном с его изображением. Но Линч лишь гордо вскинул голову и с чувством такта и уважения к собеседнику сказал:

     -- Десять оболов ждут вас. Приходите.



     Полукруглый дощатый подиум неровными срезами упирался в стену, разрисованную голубыми и зелеными красками. Лесное озеро, когда-то восхитительно изображенное прямо на стене самим Линчем, должно было стать частью будущей художественной композиции его учениц.

     По замыслу Линча натурщику, стоя на подиуме, надлежало склонить голову к озеру, чтобы, позируя, соответствовать известной красивой легенде. Ведь легендарный Нарцисс, несмотря на запрет, осмелился любоваться своим отражением. В наказание за свое ослушание юноша превратился в яркий желтый цветок.
 
     Десять юных воспитанниц школы рисования не сводили восторженных глаз со своего учителя. Живая утонченная мимика, грустный взгляд влажных чувственных глаз, эстетские выверенные движения – все это делало Линча, вместе с его трогательной речью, крайне интересным для своих учениц.

     -- …сегодня вы предпримите попытку погружения в самый прекрасный из миров – мир собственной иллюзорной фантазии. Когда вы приступите к  изображению Нарцисса, эфемерный мир откроет вам  новые, скрытые ранее грани. Опираясь на свой теперь уже развитый чувственный опыт, постарайтесь передать все лучшее, что вы увидите в этом юноше.

     Линч медленно обвел взглядом лица своих учениц: серьезные, сосредоточенные, с прекрасными нежными глазами. Он хорошо понимал это состояние предвкушения захватывающей дух работы.

     Пожалуй, что только одно лицо выпадало из единого настраивающегося организма. Самая способная ученица – Ифигения никак не могла совладать с собой. Линч, к своему глубочайшему сожалению, не увидел в выражении ее лица привычного неуемного разгула мечты, естественной для нее дикой, необузданной, страстной фантазии. Одни нелепые смешинки в больших, небесного цвета глазах.

      Нарцисс предстал перед воспитанницами высоким, худым эфебом, в сереньком, туго затянутом хитоне.
 
     Натурщик с должным вниманием слушал Линча, получая от мастера необходимые указания. Он безуспешно пытался выглядеть эдаким битым, многое повидавшим стреляным зайцем. Но, вопреки всем его усилиям, прежде всего бросалось в глаза явное стеснение.

     Линч, понимая состояние натурщика,  всячески его поддерживал. Он терпеливо ждал, чтобы Нарцисс взял себя в руки, настроился на работу. Наконец, мастер прямо дал понять, что, дескать, все: пора начинать.
 
     Тонкие длинные пальцы Нарцисса осторожно развязали стягивающий пояс хитона. Линч внимательно наблюдал за начинающимся действом. Это был важнейший момент. Первое впечатление всегда главенствующее, на котором выстраивается вся последующая чувственная громада.
 
     Сняв пояс, Нарцисс держал его так, будто он только что поймал большую ядовитую змею. Когда натурщик стащил с себя хитон, открылась белая, усыпанная родинками спина, плавно переходящая в длинные худые, дрожащие от холода и страха ноги.
 
     Смущение, которое испытывал Нарцисс, вызвало на его лице появление густой краски стыда.  Растерявшись, он в нелепой позе застыл перед изображенным на стене озером. Бессмысленным взглядом Нарцисс всматривался в свое мнимое отражение.

     Такого рода неиспорченность натурщика дорогого стоила. Но мастера больше интересовали начальные эмоции своих воспитанниц. К своему сожалению, увидел он мало. Сдерживаемый свет в глазах – вот, собственно, и все.

     Любимая ученица мастера так и не сумела совладать с собой. Более того, Ифигения повела себя крайне бестактно. Обнаженный юноша вызвал в ней  накатывающийся волнами смех. Вместе с дыханием смех Ифигении  вырывался через прикрытый ладонью нос. Этот дикий хохоток, собственно, и стал причиной недовольства и раздражения всех собравшихся в школе.
 
     Едва начавшись, первый урок рисования с натуры был безвозвратно сорван. Расстроенный Нарцисс перестал позировать. Обиженно прикусив губу, он небрежно накинул на себя хитон и сошел с подиума, С усталым выхолощенным видом Нарцисс присел на край скамьи. Ученицы, с пониманием поглядывая на натурщика, одна за другой быстро покинули школу.

     Линч вынул из кармана пять блестящих серебряных монет и выложил их перед Нарциссом.

     -- Это половина обещанного. Вторую часть я отдам тебе завтра. Извини, что так произошло, -- Линч коснулся рукой плеча Нарцисса.

     -- Завтра я не приду. Не хочу выглядеть посмешищем, -- Нарцисс взял монеты, поднялся, собираясь уходить.

     -- Приходи. Завтра все будет иначе. Ифигению после сегодняшней нелепой выходки я накажу, -- Линч удерживал Нарцисса за руку, -- обязательно приходи.

     Нарцисс ушел. Линч остался один. Художник долго сидел без движения, смотрел в одну точку и думал о вечности, преемственности, перерождении и перевоплощении. Философию внутри него никто не будил, не трогал, не ворошил, не будоражил. Она жила сама по себе: беспокоила, тормошила.

      В мысли художника подневольно вторгалась Ифигения: способная ученица, необычно одаренная. Она и была его смыслом.  Для нее он и затеял этот урок рисования с натуры. Непосредственность, искренность, чистота, неподражаемая фантазийность Ифигении – эти ценные для художника качества должны были проявиться в ее рисунке.
 
     Он ждал от нее чего-то необычного, нового, захватывающего и тревожащего дух. Не произошло, не случилось.

     Линч обхватил руками голову. В горячих висках стучала, отбивала ритмичные монотонные удары кипучая кровь. Завтра у нее получится. Она сможет справиться с собой, сумеет переродить в себе никчемный смех в нечто иное. Во что? Быть может, в ней проснется настоящая, сметающая все преграды женская страсть. Линч опустил руки. Глаза мастера заблестели, когда он представил себе будущий рисунок Ифигении, где рядом с  обнаженным Нарциссом она изобразит себя, влюбленную в него до безумия. Линч поймал себя на мысли, что он начал ревновать художницу к Нарциссу. Зачем? Ревновать нельзя, ни к чему это. Так можно погубить все творческое построение внутри себя.
 
     Мастер закрыл глаза и попытался отвести собственные чувства к Ифигении на отдаленные задворки сознания. Ничего, получилось. Некрасивое от природы лицо Ифигении отошло на второй план.
 
     Линч самодовольно улыбнулся, поднялся со скрипучей лавки и подошел к окну. На темнеющую от сумерек афинскую площадь падал по-осеннему мелкий густой дождь. Вместе со стекающими с крыши каплями воды пришло ощущение того, что завтра будет хороший, удачный день. Ощущение быстро переросло в уверенность. Улыбаясь своим обнадеживающим мыслям, художник вышел из школы и, напевая старую афинскую мелодию, направился домой.

 

    Никогда раньше Ифигения не чувствовала себя так плохо. Вина за сорванный урок не давала покоя. Перепады настроения мучили как никогда раньше. Сначала она думала, что не переживет случившегося.
   
      Затем ставшее привычным чувство собственной особенности, значимости успокоило и вознесло ее наверх, к желанному пику славы. Потом снова настроение изменилось.

     Болезненные переживания захлестнули с головой. Сорвать важный, дорогой урок не могло ей привидеться даже в ужасном сне. А тут весь кошмар прошел наяву. Ифигения плакала весь вечер, ничего не ела, страдала и мучилась. Лишь глубокая темная ночь забрала все ее грустные мысли. Ближе к полуночи Ифигения заснула. Утро принесло ей новое настроение, новые, выстраданные эмоции. Появилась надежда.
 
      Чтобы ни перед кем не оправдываться, не утруждать себя извинениями Ифигения пришла в школу первой. Она села на свою скамью, положила голову на стол и, в ожидании урока, закрыла глаза.
 
     Воспитанницы  входили без привычного для них шума. Разговаривали все шепотом, с пониманием поглядывая на Ифигению.
 
    Урок уже начался, когда она оторвалась от стола и открыла глаза. Сквозь слезную пелену, она увидела все тот же вчерашний голый силуэт Нарцисса. Стоя в пол-оборота, эфеб  наклонялся к озеру и теперь довольно правдоподобно делал вид, что любуется собственным отражением.

     Коварный, предательский смех вновь напомнил о себе. Она закрыла лицо руками, сильно прижала ладони к щекам. Неужели у нее не получится, неужели все это напрасно и она не сможет никогда стать художником?
 
     Поток слез ручейками просачивался через плотно сжатые ладони. Она по-детски вытирала глаза кулаками и теперь уже со злостью смотрела на Нарцисса. Это он стал причиной ее страданий. Это из-за него счастливая судьба художника отвернулась от нее. Смех вдруг уступил свое место ненависти.
 
     Ифигения, будто спохватившись, схватила краски, кисть и со злым азартом принялась изображать Нарциссса. Сейчас он получит от нее по заслугам, ответит за все ее страдания.

     Начала она с ног. Ступни получились немного угловатыми, корявыми, но они в ее глазах и были такими. Этакими коряжками она видела ноги Нарцисса через призму своего настроения.
 
     Художница злорадно улыбалась, когда рисовала колени и бедра Нарцисса. Опасное, стыдливое место на своем холсте  она прикрыла рукой натурщика. Изображенный жест получился красивым, броским. Рука Нарцисса на рисунке выглядела живой и эффектной. Неуловимое ощущение пойманной удачи, тончайший поток хрупкого вдохновения вернулся к ней.

     Авторская фантазия, словно вольная птица в клетке, принялась биться, бесноваться. Юная художница, находясь во власти преобладающих эмоций, старательно отретушировала лицо Нарцисса, в некоторых местах подправила, изменила.

    С ехидцей улыбаясь, она придала красивым чертам Нарцисса неприятное, отталкивающее выражение.  Чуть приплюснутый нос,  приоткрытый рот, округлившиеся  глаза на общем фоне бледного от испуга лица стали теми находками, посредством которых Ифигения отомстила Нарциссу.   Осталось только передать причину его испуга.
 
     Нарцисс смотрел прямо в воду озера и должен был увидеть там свое отражение. Но увидел он нечто другое. Рука художницы с растущей уверенностью водила кистью по холсту. Каждое касание, каждый маневр кисти что-то добавлял, менял, искажал или преображал.
 
     На холсте быстро вырисовывался облик отражения Нарцисса в виде совершенно иного лица. На водной ряби новое лицо имело весьма характерные женские черты. Отражение существовало как бы само по себе -- смеялось, хохотало, глядя из воды на голого натурщика. Известными ей штришками, она придала смеющемуся лицу едва заметный оттенок грусти.  Лицо, как по волшебству, сразу приобрело черты желаемого интеллекта.
 
     Изображенное на водной поверхности лицо получилось ярким и впечатляющим. Нежные контуры,  лицевые очертания дополнились тайным непорочным  светом голубоватых глаз. Взгляд удалось изобразить, направляя его, как бы исподволь, изнутри, из самой души.
 
      Лицо, обрамленное прядями темных каштановых волос, местами выходило за пределы озера. Раскинутые темные локоны неплохо контрастировали с бледно зеленой прибрежной травой.

      В завершенном виде рисунок понравился Ифигении. Она заплакала теперь уже от счастья. В ее изображении была скрыта некая сакраментальная тайна. Рисунок сам по себе производил эффект. От него трудно было оторваться. Хотелось смотреть и смотреть на это странное изображение.
 
     Выстроенный на своеобразном сюжете, впечатляющей яркости и тонкой самоиронии, рисунок Ифигении стал отражением сложного противоречивого характера художницы, ее недавних переживаний и страданий.

     Ифигения представила, как она, состарившись, будет рассказывать своим юным внукам историю создания этого рисунка. Ее внуки по праву смогут гордиться своей бабушкой…

     Уже ушел Нарцисс, разбрелись по своим домам  ученицы, а  Ифигения все сидела и смотрела на свой рисунок. Линч, также находящийся под впечатлением, долго стоял рядом и вместе с ней любовался изображением.

    Мастер молчал, боялся вывести Ифигению из сладкого эйфорического состояния. Когда он в задумчивости присел на лавку, она медленно повернула к нему голову.
 
     -- Я знал, что ты сможешь. Верил в тебя, даже после того, как ты вчера… Впрочем, не будем об этом. Молодец, Ифигения, -- Линч взял двумя руками рисунок и поднес его к лицу. В глазах художника рисунок вдруг странным образом «поплыл». В глазах Линча картинка полностью изменилась. Превалировал теперь, почему-то, только теплый розовый цвет. Линч увидел мягкие бархатные горы, почувствовал себя парящим, безмятежным орлом, свободно реющим над этим нежнейшим великолепием. Видение было кратким, но Линчу хватило счастья.
 
      Ифигения усталыми глазами с надеждой смотрела на мастера. Линч неловко передернул плечами.

     -- Знаешь, что больше всего меня восхищает? -- художник нервно сглотнул и прикрыл рукой свое лицо. -- Меня восхищает твое сходство с отражением Нарцисса в озере. Какая неожиданная идея! Несмотря на то, что ты сильно приукрасила себя, все равно в этом изображении каждый узнает тебя. А каков прием передачи настроения!  Вот эта едва заметная ямочка на щеке? А взгляд, направленный из глубины души?  Я же не учил этому.

     -- Я… я… -- Ифигения почти не владела собой. Она готова была от благодарности за признание мастера разрыдаться, упасть ему в ноги, сделаться слабой, беззащитной…

     -- Ты любишь творчество. Ты у меня самая способная ученица, -- торопливо поправил ее Линч, опасаясь, чтобы с языка Ифигении не сорвалось нечто ненужное, опасное.  Голос мастера стал сухим, строгим. Он как бы напомнил ей о пропасти, которая априори должна разделять учителя и ученицу.
 
     Ифигения сложила руки на тонких коленях, недовольно поджала губы и опустила чувственные дрожащие ресницы.

     -- Иди домой, Ифигения. Отдохни. Завтра школа будет закрыта. У нас выходной, -- с этими словами Линч сунул рисунок Ифигении в стопку других сегодняшних работ.

 

         Никогда раньше Линч не торговал. Считал себя выше подобных страстей. Он отдавал нарисованные холсты лицам, сведущим в торговле, и впоследствии получал от них положенные суммы.
 
     Почему мастер решил в этот раз сам стоять на рынке и продавать рисунки? Ответ для него был весьма прост. Ему хотелось поделиться с людьми своей радостью.  Он хотел, жаждал увидеть счастливые человеческие эмоции от встречи с настоящим подлинным искусством. На самом деле Линч и не помышлял продать рисунок Ифигении. Назначенная им сумма за маленький шедевр была намеренно слишком завышенной.

     Линч расположился со своими картинками на том самом месте, где двумя днями ранее встретил Нарцисса. На залитой добрым утренним солнцем зеленой лужайке у городской стены мастер расстелил старый, местами вылинявший плед. Из большой торбы вынул и аккуратно разложил холсты.

     Наиболее удачные рисунки учениц получили заслуженное место впереди. Среди изображений Посейдона, Афины, Афродиты, морских и речных пейзажей, цветов, особо выделялся вчерашний рисунок Ифигении. Притягивая к себе взор, рисунок трогал, задевал, цеплял.

     Облокотившись о выступающий край  стены, Линч стал терпеливо ждать. Утро было еще довольно ранним, и рынок только набирал обороты, наполняя себя покупательским людом. Поначалу на  картинки никто не обращал внимания. Озабоченный насущными проблемами народ проходил мимо.

     Линч начал всерьез опасаться, что шумная, деловая атмосфера рынка совершенно не пригодна для восприятия искусства. Мешала грубая громкая речь, нередко усиленная выразительными  бранными вставками. Художник уже перестал надеяться на проявление интереса к его работам, когда к нему вдруг подошла молодая женщина с маленькой, озорной девочкой.

     -- Мама, купи мне рисунок, -- требовательно и по-детски трогательно попросила девочка. От Линча не укрылось то обстоятельство, что девочка смотрела на рисунок Нарцисса. В ее больших, темно-синих глазах вовсю играли детские смешинки.

     -- Что ты, Нагда, у нас с тобой денег слезы, к тому же он… -- мама девочки недоговорила. Ее глаза, встретив изображение Ифигении,  будто пиявки, впились в рисунок. Линчу показалось, что женщина  теряет контроль над собой.

    -- А почему Нарцисс без одежды? Если это Нарцисс, тогда почему он не окаменел и не превратился в желтый цветок? – девочка засыпала Линча вопросами.
 
     -- Пойдем, Нагда, пока я сама тут не окаменела и не превратилась в цветок, -- мама девочки, благополучно выйдя из непонятного для себя состояния, взяла дочку за руку и потащила за собой.

     -- Подождите, -- Линч торопливо схватил другой холст -- с изображением Афродиты, -- я подарю вам этот рисунок.

    Изображение красивой, изумительной богини на фоне кипящей морской пены было когда-то выполнено той же рукой Ифигении.
 
   Линч сделал несколько быстрых шагов, догнал девочку,  наклонился и вручил ей холст.

     -- Ты станешь такой же, как Афродита, когда вырастешь, -- Линч широко улыбнулся. Нагда прижала к себе рисунок, как самое дорогое, что у нее было.

     Линч снова остался один со своими картинами. Мастер улыбался, вспоминая восхитительные черты преображенного лица мамы девочки, когда она смотрела на рисунок с изображением Нарцисса. Линч размышлял о силе искусства, о  большом таланте Ифигении,  о божественных корнях, о тайных, загадочных музах, питающих талант. Мастер вздрогнул, когда громкий, знакомый ему  голос с издевательским торжеством объявил:

     -- Я покупаю рисунок Нарцисса. Десять оболов, думаю, будет достаточно за такую мазню.

     Линч поднял голову. Прямо перед ним стоял вчерашний натурщик. Десять оболов незамедлительно высыпались из его руки на плед. Нарцисс тут же подхватил свой рисунок. Поднеся изображение к лицу, он вскрикнул от негодования:

      -- Какой же уродец я здесь. Не хочу, чтобы люди видели меня таким.
     Он небрежно свернул рисунок, затолкал его в карман хитона и с видом победителя ушел.
 
     По дороге Нарцисс бросил холст в первый попавшийся ему костер. Вместе со зловонным мусором огонь быстро поглотил и казавшийся нетленным маленький шедевр Ифигении.




    Юная художница в этот день страдала от странной неизвестной болезни. С утра у нее начался жар. Лицо, обычно белое, бледное, порозовело и покрылось красными контурными пятнами. К полудню жар достиг критической точки и прибывший лекарь начал неотложное лечение.
 
     Укрепляющие снадобья, лечебные травы с горьким вкусом в конечном итоге привели к тому, что Ифигения заснула. После глубокого сна, ближе к вечеру, состояние улучшилось. Ифигения поднялась с постели.
 
     -- Мор отступил, -- с победной интонацией объявил лекарь.
 
     В наступающих сумерках в полумраке комнаты невозможно было разглядеть разительные перемены, произошедшие на лице Ифигении во время сна.

         

     Следующий день снес все представления Линча о возможностях и силе искусства. Сначала он решил, что с ним не все в порядке, что в его голове наметилась опасная пробоина. Помутневшими от  удивления глазами мастер глядел на Ифигению.

     -- Где мой рисунок? Я хочу на него посмотреть, -- поразительным стал еще и голос Ифигении, прозвучавший словно трель влюбленного до безумия соловья.
 
     Линч осторожно взял художницу за плечи и слегка потряс, словно хотел убедиться в том, что это она – Ифигения. В свете яркого освещения школы мастер внимательно оглядел ее лицо. Тот же нос. Тот же лоб. Бледные щеки с маленькими ямочками, широкий тяжелый подбородок – все без изменения. Те же  глаза, тот же несколько вызывающий взгляд.  Но непостижимым образом изменилось общее выражение, стало таким, как на ее рисунке: броским, ярким, впечатляющим.
   
     -- Отдайте мой рисунок. Я в него душу вложила, -- шепотом произнесла Ифигения и опустила глаза, понимая какое обезоруживающее впечатление она сейчас производит на Линча.

      Мастер бросился к столу и стал торопливо перебирать недавние работы. Он как будто надеялся, что проданный вчера рисунок чудесным образом вернулся.
    -- Твоего рисунка здесь нет. Его вообще у меня нет, -- Линч развел руками.
    -- А где же он? – требовательно, надрывно спросила Ифигения.
 
    -- Не волнуйся, Ифигения. Я еще раз повторяю, что твоего рисунка у меня нет. Может кто-то взял, украл… -- Линч оправдывался, беспрерывно глотая подступающие к горлу комки.

     Глаза ученицы набухли, словно весенние почки на деревьях.
 
    -- Это же мой рисунок. Я только хотела на него посмотреть.
 
     -- Я найду рисунок, обязательно найду. Иди домой, Ифигения. Ты же сильная, славная и очень способная. У тебя еще столько рисунков будет. Мы с тобой горы перевернем, моря переплывем. Ведь, правда, да? -- Линч, успокаивая свою воспитанницу, гладил ее мягкие шелковистые волосы.

    Когда Ифигения ушла, мастер отпустил всех своих растроганных учениц. Когда пораженные художницы разошлись, Линч торопливо закрыл школу и вышел на улицу. Мастер спешил на рынок, где надеялся встретить натурщика Нарцисса.
 
    Он опросил немало торговцев, пока, наконец, ему повезло. Продавец черной лакированной посуды сказал, что знает эфеба, похожего по описанию Линча. Другой торговец поведал, что эфеб  регулярно привозит ему товар из известной в городе гончарной мастерской.

     Линч быстро отыскал мастерскую. Спустившись по деревянным ступеням в большой каменный подвал, он сразу увидел Нарцисса. Эфеб складывал на полу готовую к отправке черную посуду.
 
     -- Что? Опять требуется натурщик для новой творческой провокации? – улыбаясь, как старому знакомому, спросил эфеб.

     Линч тяжело дышал и с тревогой смотрел на натурщика, опасаясь, что с ним произошли  перемены, что и с лицом Ифигении. Но нет. Лицо Нарцисса, к счастью, осталось прежним, без малейших изменений.
 
     -- Нет. Натурщик сейчас не нужен. Я пришел по другому делу. Верни мне рисунок. Я… я  готов заплатить любую сумму,  -- Линч изо всех сил старался убедить Нарцисса.

      -- Твоя Ифигения оскорбила меня. Она смеялась надо мной. Там, на подиуме, мне было очень неприятно, трудно было, -- Нарцисс, сокрушаясь, качал головой.

    -- Я все понимаю. Еще раз извини, что так вышло, -- оправдывался Линч, -- юное дарование не справилось с эмоциями. Смех захлестнул ее с головой, но зато каков в конечном итоге получился рисунок! Когда-нибудь ты будешь гордиться, что стал частью художественной композиции Ифигении.

      -- Мне ее рисунок не понравился. Она изобразила себя красивой, а я выглядел уродцем. Ты видел мои ноги? Разве они настолько кривые? А лицо? – Нарцисс с досады махнул рукой, -- в общем, рисунка у меня нет. Я его сжег.

     Линч схватился за голову.

     -- Как сжег? Зачем?

     -- Бросил в костер на улице. Я еще раз тебе повторяю, что рисунок мне не понравился.

      
      
      Вечером Линч позволил себе пригубить вина. От злости на самого себя, от безысходности, бессмысленности жизни он зашел в презираемое всем прогрессивным миром питейное заведение.
 
      От выпитого вина сразу взыграла кровь. Голова непривычно закружилась, но стало легче. Твердо очерченные контуры предметов, лиц расплылись, утратив свою недружелюбность. Сидя за столом,   Линч рассеянно слушал молодого словоохотливого каменотеса, который своим некрасивым лицом был здорово похож на того самого Нарцисса с рисунка Ифигении.
 
     -- …когда я женюсь, то сразу стану счастливым, -- подытожил какую-то свою мысль каменотес.

    -- А если не станешь счастливым? –  равнодушным, безучастным тоном спросил Линч. Язык мастера стал непривычно тугим, как будто его связали невидимым жгутом.
 
    -- Если я не стану счастливым, тогда, скорей всего, стану умнее. Но, в любом случае, моя жена будет интересна мне… -- каменотес улыбнулся, -- интересна, прежде всего, как женщина и хороший собеседник.

     Линч думал о своем. Зачем ему чужие, пусть и точные правильные мысли. Со своим бы  ворохом в голове разобраться.

     -- А если тебе попадется сварливая жена? – спросил Линч, исходя из настроения собственной противности.

    -- Тогда, думаю, мне несказанно повезет и я стану философом. Ты знаешь, -- каменотес по-приятельски протянул Линчу свою большую натруженную руку, -- для меня уже сейчас нет загадок, нет тайн. Всему можно дать  объяснение, растолковать: что, к чему и как?

Линч с недоверием посмотрел на явно зарывающегося  собеседника. С пристрастием бросил взор на его странное, очень странное лицо. А уши…
 
      -- Сейчас я расскажу тебе такое, из-за чего у тебя уши завянут, как несорванные вовремя груши на дереве. Посмотрим, какое ты дашь объяснение, -- зловредный голос Линча заставил каменотеса  замолчать. -- Представь себе, что одна юная одаренная художница рисует, скажем, автопортрет. Она намеренно преображает свое некрасивое лицо, делая его ярким и привлекательным. Завершив работу, художница сдает мне рисунок и уходит домой. Через день она приходит, возвращается в школу, но теперь у нее лицо уже другое, похожее на нарисованный автопортрет. Я чуть с ума не сошел, когда своими глазами ее увидел.  Для меня подобное перевоплощение -- это неразрешимая загадка.

    Каменотес налил себе вина, разбавил его чистой родниковой водой.

 Неторопливо выпив содержимое, он поднялся из-за стола, собираясь уходить.
     -- Завтра тяжелый день. Придется опять камни ворочать. Пойду, пожалуй, -- сделав твердый шаг к выходу, грузный верзила остановился.
 
Он медленно повернул голову, открывая профиль своего вроде бы крайне некрасивого лица. Линч увидел, как глаза каменотеса вдруг заиграли, засверкали яркими, непередаваемыми красками разумного, рачительного интеллекта. Голос верзилы не прозвучал, он прозвенел, как незыблемая непреходящая истина:
   
     -- Твоя художница наверняка тонкая, ранимая натура. В своих помыслах и побуждениях она чиста, как утренняя роса. Для богов это много, очень много. Боги прониклись, не сдержались, расщедрились. Они не поскупились и дали ей красоту.  Подобное перевоплощение – не что иное, как дар свыше, -- каменотес поднял голову и посмотрел в потолок, будто надеялся сквозь крышу увидеть тех самых щедрых на дары богов.

    Это высказывание было столь кратким, столь логичным и мудрым, что художник сначала захлопал ресницами, а затем быстро утвердительно покачал головой.
    
   -- Как тебя зовут, мудрец? – только и спросил художник. Слово «мудрец» прозвучало не уничижительно, а скорей учтиво, вежливо, обходительно.
 
    -- Отец назвал меня Сократом. Кстати, отец тоже каменотес. Я наследник его ремесла.



    Сократ ушел, оставив Линча наедине со своими мыслями. Он думал о странном каменотесе, о том, что встреча с ним не случайна. Сократ своим жизнелюбием, ясностью и простотой суждений здорово повлиял на Линча. Больше не осталось опустошенности. Безысходность ушла, словно грязь, смытая проливным дождем.

Линч твердо решил вернуться к творчеству. Школа рисования, воспитанницы с их рисунками уступят место настоящей работе. На большом, во всю стену холсте он изобразит Сократа. Молодой мудрец будет держать над головой огромный, раскалывающийся на части камень, символизирующий землю. Ноги Сократу заплетет змея. Со всех сторон в него полетят вражеские стрелы. Но Сократ, словно всесильный титан, будто бы и не будет замечать опасности для себя. Прямой, смелый взгляд устремится в сторону Олимпа, к восседающим там богам.


    Линч улыбался, радовался складывающемуся сюжету, как ребенок. Себя художник представлял маленьким,  по сравнению с Сократом, человеком. Где-то с краю полотна он изобразит себя, бегущим, вопреки бушующему ветру, навстречу солнцу к ясно очерченной  мечте.         
   
8 марта 2014

Анонс: Следующая история «Суд над гетерой» появится на моей страничке в первых числах апреля.