Сантрелья гл. 30-32

                Глава тридцатая
                МРАК

                А ночь настанет - мыслей не уйму,
                И темнота еще невыносимей…
                Хуан Боскан

Я не ощущала ни отчаяния, ни страха. Апатия охватила все мое существо и притупила все мои чувства. Равнодушно уселась я на соломенную подстилку, равнодушно распределила цепи так, чтобы они не очень гремели, и с равнодушным удивлением обнаружила, что кандалы совсем не давят, а кисти рук даже свободно пролезают сквозь металлический обруч. Я бесстрастно отметила про себя, что это дело рук Альфонсо, и бесстрастно улеглась спать. И уснула. Быстро и глубоко.
Разбудило меня ощущение дискомфорта. Что-то мешало мне спать. Я ворочалась, елозила по соломе. Цепь звякала и, в конце концов, я проснулась. Только тогда я поняла, что солома кишела какими-то насекомыми, которые ползали по мне и кусались. Наяву это оказалось страшнее, чем во сне. Я всегда ненавидела насекомых и испытывала брезгливый страх перед ними, поэтому, осознав, что происходит, я вскочила, с трудом подавив готовый сорваться крик, и начала истово отряхиваться, почти как мокрый пес. Цепь звенела и бренчала на все лады, так что, похоже, я устроила в ночной тишине настоящий концерт. Через минуту-две послышался звук отпираемого замка, и в камеру протиснулся заспанный надзиратель. Увидев, чем я занимаюсь, он расхохотался:
– Тьфу! Чистюля! Что, не нравятся животные? Здесь их, конечно, немного больше, чем в господских покоях, шлюха!

Он толкнул меня на подстилку, ухмыльнулся и вышел. Осознание того, где я нахожусь, и что мне теперь грозит, нахлынуло внезапно, сменив апатию мраком страха в душе. Я перешла с соломы на голый грязный пол (мне хотелось думать, что по полу прыгало меньше насекомых), села, прислонившись к не менее грязной стене, и принялась анализировать ситуацию, пытаясь дать здравому смыслу пробраться сквозь всепоглощающий, ослепляющий страх.

Выводы, однако, не принесли утешения. Получалось, что рассчитывать мне было не на кого. Скорее всего, Святогора отправят за «святыней», не столько ради осуществления некоей миссии, которую, возможно, хозяева посчитали бредом раненого, сколько, чтобы удалить его из замка. Руки у них будут развязаны, и падре Эстебан уничтожит и Колю и меня, о чем он так давно мечтал. Теплилась робкая надежда на доброе отношение дона Альфонсо, но в то же время, боль в его взгляде могла мне вчера только померещиться, да и света здесь, прямо скажем, недостаточно для того, чтобы прочитать по лицу всю гамму человеческих переживаний. Нет, сын владельца замка, наследник замка, не пойдет против отцовской воли, подсказывал мне разум. И надежда угасла.

Меня угнетала безысходность. Ничего никому не смогла бы я доказать. Какой нормальный человек поверит, что я из будущего? Мы с Николаем свалились  на голову обитателей замка из ниоткуда, странно одетые, странно причесанные, странно экипированные. Как мы попали сюда, мы и сами объяснить не могли. И уйти обратно мы пока не сумели. Или не захотели. Николай оказался на десять веков ближе к Тартессу. Я же совершенно некстати влюбилась.

Эта любовь, охватившая все мое существо, заполонившая мою душу, приводила меня в еще большее отчаяние, чем плачевность моего положения. Я твердо знала, что нам необходимо, во что бы то ни стало, возвращаться, что здесь нет жизни для нас. Но я знала также, что в моем веке я не встречу такого человека, как Святогор. А может быть, я уже не в состоянии была относиться к нему объективно. Я любила его и теперь уже вполне отдавала себе в этом отчет. Меня посетила даже мысль о том, чтобы взять его в наш век, хотя я понимала, что в будущем ему будет еще хуже, чем нам в прошлом. Кто он? Человек ниоткуда, без документов, без биографии.
Я впала в тревожный, неглубокий сон. Мне приснилось, что я отчаянно шепчу: «Святогор! Где ты?» и пробираюсь сквозь мрак, вязкий и душный. Я натыкаюсь на любимого, плачу на его плече, всхлипывая: «Святогор, я не смогу без тебя. Я люблю тебя». А он трясет меня за плечи, все сильнее и сильнее. И я проснулась.
Меня действительно тряс за плечо какой-то новый надзиратель:
– Очнись! На допрос тебя вызывают.

Я силилась понять, где я, а, осмотревшись, вспомнила и подумала, что лучше бы мне этого не знать. В сопровождении двоих надзирателей меня доставили в большой зал, где завтракали обитатели замка.
– А-а, Элена! – добродушно пробасил дон Ордоньо в знак приветствия. – Тебя уже покормили? Нет? Дайте ей немедленно поесть, – приказал он.
Кто-то тут же засуетился, и мне поднесли блюдо с едой. Такого унижения я вынести не могла и отказалась, сославшись на то, что не голодна.

– Что ж, не заставлять же тебя, – примирительно согласился сеньор. – А теперь расскажи нам, кто ты, откуда, зачем ты здесь?
Вошел слуга и разложил на столе содержимое Колиного рюкзака – так называемые «колдовские предметы». И я внезапно, неожиданно для себя самой, решила сказать всем правду. А что мне еще оставалось? Мне было уже нечего терять. Я подошла к этим, таким привычным, обыденным вещам, и взяла в руки часы. Кварцевые, они все еще ходили. Очевидно, со всеми предметами на всякий случай обращались очень бережно.

– Это, – я подняла часы, показала всем и улыбнулась, – обыкновенные наручные часы. Точно не знаю, когда такие появились, но у нас, в конце двадцатого столетия, они имеются у каждого. Они просто показывают время…
– Что ты сказала? – заревел дон Ордоньо. – Ты издеваться над нами вздумала?
По залу прокатился ропот. Все загалдели.
– Вы просили рассказать всю правду, ваша милость, – старалась я перекричать разволновавшихся участников этого не то завтрака, не то очередного судилища. – И я расскажу, какой бы чудовищно нереальной она вам ни показалась. Я и сама в нее верю с трудом.
– Продолжай! – возбужденно выкрикнул дон Альфонсо. Все тут же притихли.
Как же мне хотелось верить в его искренность!

Я взяла в руки фонарик, включила его и обвела тусклым при дневном свете лучом всех присутствующих.
– Вот это фонарик, работающий от батареек, – объясняла я, – чтобы не светить себе факелами, мы, в двадцатом веке, используем такие приспособления.
– В каком веке? – прорычал дон Ордоньо удивленно и сердито.
– Дон Ордоньо, сеньоры, я – из будущего. Каким образом я сюда попала, я и сама не ведаю. Но мы с моим братом живем в двадцатом столетии, а вы, согласно нашему летоисчислению от Рождества Христова, живете в одиннадцатом веке. Значит, нас разделяет почти тысяча лет! Согласитесь, за тысячу лет мы могли изобрести много всяких штучек, вам не понятных.
И я достала диктофон и включила его.
«Сейчас полдень, и я поднимаюсь по склону холма к заброшенному замку», – послышался Колин голос.

Все повскакивали с мест. Кто-то начал истово креститься. А кто-то в исступлении завопил:
– Ведьма! Прочь! Нечистая сила! Казнить ее!
Я поняла свою ошибку, но слишком поздно.  Я стала жертвой настоящего неистовства и беснования средневековых людей. Изорванное платье, всклокоченные и выдранные волосы, тумаки, тупой болью отзывающиеся при движении, ссадины на теле и кровоподтеки на лице.
– Прекратите! – истерический вопль дона Альфонсо спас мне жизнь, немного охладив пыл атакующих.
– Оставьте ее! – гневный бас хозяина заставил всех остепениться и вернуться на место.

Еще немного, и меня бы разорвали на части. Силы покинули меня, и я медленно опустилась на пол, держась за стол, где лежали Колины вещи. Тело ныло, голова кружилась. Комната будто покачивалась на волнах, люди виделись нечетко, и пелена перед глазами стремительно густела, словно из воды превращалась в сливки. А потом – темнота.
Очнулась я на стуле. Молодой хозяин поил меня вином и слегка гладил по волосам. Сквозь завесу тумана мне почудилось, что в глазах его стояли слезы.
– Где Сакромонт? – голос вошедшего священника прорезал топкую тишину, почти звеневшую у меня в ушах. И с этой минуты сознание полностью вернулось ко мне, и мир наполнился звуками, запахами и ощущениями. – Ваша милость, он срочно нужен святому старцу падре Ансельмо.

За Святогором послали. Падре вдруг заметил, что в зале что-то произошло.
– В чем дело? Что случилось? – спросил он скорее обеспокоенно, нежели строго.
– Ничего особенного, святой отец. Просто Элена некстати разоткровенничалась, – захохотал владелец замка.
Смех его показался мне неуместным, и потому прозвучал зловещим предупреждением. Я вдруг почувствовала, как возмущение мое перекрывает отчаяние и рвется наружу. Я с трудом поднялась. Дон Альфонсо поддерживал меня.
– Дон Ордоньо! – гордо заявила я. – Вы требовали от меня правды. Правду я и попыталась донести до вас, какой бы невероятной она ни выглядела. И, коли я выполняла ваше требование, вряд ли можно упрекать меня в откровенности.

Падре Эстебан как-то подозрительно насторожился, внимательно прислушиваясь к моим словам. Дон Ордоньо поднялся мне навстречу, но я не дала ему возразить и продолжила:
– Дон Ордоньо, я очень благодарна вам за теплый прием в первые дни моего пребывания в вашем доме. Это помогло мне в очень трудную минуту. Поверьте, немыслимо тяжело осознать, что ты находишься не только не дома, и даже не за тысячу миль от дома, а за тысячу лет. Это непросто принять, еще страшней понять то, что с этим надо примириться. Так вот вся ваша семья мне очень помогла. Я не смею осуждать вас за то, что вы все же не поверили мне. Но я прошу не унижать меня больше побоями. А так как попасть обратно в свое время я теперь вряд ли сумею, а жить в вашем для меня невыносимо, не лучше ли сразу со всем покончить и просто убить меня?

Молодой хозяин грубо и больно вцепился в мой локоть и рывком посадил меня на стул, прошипев:
– Молчи!
– Нет, не буду, – и я снова с усилием поднялась, превозмогая боль. – Я прошу вас убить меня, но я умоляю вас не трогать моего брата, ибо он имеет очень важную миссию перед Господом и, боюсь, что вы навлечете на себя гнев Божий.
– Молчи, девчонка! – рявкнул святой отец с досадой. – Что ты понимаешь в гневе Господнем?
– Не волнуйся, Элена, – пророкотал хозяин, – мы решим твою судьбу и очень скоро. И очень скоро ты за свои деяния будешь держать ответ перед Всевышним, и брат твой тоже сможет там же выполнить свою миссию перед Господом, как ты совершенно верно отметила.

И он зычно расхохотался, вероятно, сочтя свой каламбур чрезвычайно смешным.
– И все же, – прервал его веселье падре Эстебан, – что молола здесь эта девчонка?
– Я как-нибудь за кубком доброго вина, поведаю вам, дорогой мой падре, тот бред, который она несла. И мы вместе позабавимся и помянем ее грешную душу. Ха-ха-ха!
В эту же минуту в зал вошел Святогор и торопливо приблизился к дону Ордоньо.
– Ваша милость, – возбужденно заговорил он. – У падре Ансельмо вновь случилось видение. Он настаивает на том, чтобы сегодня же я отправился в Кордову за святыней. По его словам, промедление чревато необратимыми последствиями, причем под угрозой окажется не только сама святыня, но и судьба вашего замка.

– И что же? – удивился владелец замка.
– Дон Ордоньо, я жду вашего приказания. Я же не властен принимать решения такого рода, – с некоторым укором произнес Святогор.
– Разве ты сам не знаешь, как тебе надлежит поступить? – Мне показалось, что хозяин тянул время, еще не определив для себя, насколько можно доверять бредовым видениям раненого священника.
И тогда падре Эстебан пришел ему на помощь, ласково сказав:
– Конечно, Сакромонт, что же ты растерялся? Разве ты не понимаешь, что тебе надлежит непременно и немедленно исполнить это поручение?
И дон Ордоньо теперь не сомневался, что церковь в лице падре Эстебана серьезно относилась к словам больного старика, и приказал:
– Действуй!

Святогор поклонился. Внезапно взгляд его обратился на меня. Удивленно подняв брови, он решительно приблизился:
– Что с тобой, Элена?
– Ничего страшного, – прошептала я. А мне так хотелось крикнуть: «Святогор, спаси меня, я погибаю!»
Но он и так прочел этот крик в моих глазах и резко повернулся к хозяину:
– Дон Ордоньо, вид этой девушки внушает мне тревогу. Что с ней произошло?
– Она поправится, Сакромонт, – перебил его сеньор. – А у тебя еще много дел и слишком мало времени. Ступай!
– Но позвольте мне хотя бы навестить ее в тюрьме перед отъездом, обработать ее ссадины и проститься с ней?
– Пожалуй, тебе действительно стоит проститься с ней, – ответил дон Ордоньо, подчеркнув слово «проститься».
Святогор поклонился, шепнул мне: «Я навещу тебя» и вышел.

– Отведи ее в казематы, сын, – как-то устало бросил владелец замка. – А когда Сакромонт отбудет, вернем в темницу и ее братца. Мне все теперь с ними ясно. Они совсем заврались. Завтра же покончим с ними.
Слова моего некогда гостеприимного хозяина не тронули меня, ибо нельзя задеть человека, лишившегося души. Я не видела жизни без Коли, я не представляла уже себе жизни без Святогора, а родителей, веселых друзей, родных людей я уже безвозвратно лишилась; и привычные будни, московская суета, любимая работа, интересные книги ушли в далекое прошлое, оставшееся в будущем. Так чем теперь меня можно напугать? Смертью? А разве я все еще жива?

Однако я ощутила тепло слегка сжавшей мне плечо руки дона Альфонсо, пытавшегося выразить свое сочувствие, и немного оттаяла. Но от этого мне сделалось больнее, и особенно саднила мысль о расставании со Святогором. Дон Альфонсо бережно вывел меня из зала и всю дорогу аккуратно поддерживал. На лестнице он шепнул мне:
– Я тебе верю. Ты не такая, как мы.
В подземелье он сдал меня надзирателю, и я вновь очутилась в грязной, густо населенной насекомыми, вонючей клетке, тщательно прикованная к стене. Когда надзиратель оставил меня, камера погрузилась во мрак. Однако он казался ослепительно ярким светом по сравнению с мраком, в который низверглась моя душа.


                Глава тридцать первая
                В ПРЕДДВЕРИИ ВЕЧНОСТИ

                И брезжит надежда, да время не ждет:
                Добро за горами, а смерть – у ворот…
                Луис де Гонгора(1561-1627)
                /испанский поэт/

Не прошло и суток с начала моего заточения, а я уже понимала всех узников, известных мне из мировой истории и литературы. За несколько часов я столько раз испытала смену настроения, словно провела здесь, по меньшей мере, месяц. Я брала себя в руки и, деловито начертив на стене две палочки, считая и вчерашний вечер за день, – ведь в тюрьме день  идет за два, – представляла, как я годами, не теряя надежды, подобно графу Монте-Кристо, разрабатываю и готовлю свой побег. Вопрос только, куда бежать? Тогда я в отчаянии стала думать, что необходимо изыскать способ покончить с собой. Но, честно говоря, себя было жаль, да и недостойно как-то. И, наконец, я твердо осознала, что долго я не протяну, потому как очень скоро сойду с ума.

Однако, немного успокоившись, я вдруг ощутила склонность к философствованию и самозабвенно предалась этому занятию. Теперь я знала, почему именно в казематах многие великие писатели и мыслители рождали свои самые значительные произведения. Мне пришла мысль о сочинении трактата по психологии средневекового человека, о влиянии уровня жизни и цивилизации на психологию людей и так далее и тому подобное. Но я, наверное, могла бы остаться верна и исторической науке и сочинить какой-нибудь научно-исторический труд вроде – «Одиннадцатый век: взгляд изнутри». Да, многое мне было бы под силу, если бы я располагала большим временем, и мое пребывание в темнице не ограничивалось угрозой завтрашней гибели. Тут уж не до философской или исторической науки. Пора подумать о душе, подготовиться к переходу в иной мир.

Но душа моя с нетерпением ждала появления доктора и надеялась на чудесное избавление: «Где ты, Святогор?» Постепенно он заполонил все мои мысли. Я вспоминала первые минуты знакомства, мои попытки побега, мое пребывание рядом с ним, наши беседы. Да, он понравился мне сразу, этот обворожительный «араб».
Размышления мои прервал звук отпираемой двери, и в камеру шагнула Беренгария.
– Я пришла навестить узников и угостить их фруктами, – решительно заявила она, вероятно, опасаясь, что я неправильно истолкую ее приход.

Я вежливо поздоровалась. Я не собиралась ни упрекать ее, ни обвинять, чего она, по-видимому, ожидала. Я не испытывала ни обиды, ни злости по отношению к ней, понимая, что она, как умела, защищала свое чувство и своего любимого. И я решила вести себя в соответствии со своим положением и, не кривляясь, со словами благодарности приняла протянутый мне апельсин. Беренгария уже собралась покинуть мой мрачный приют, но вдруг резко обернулась.
– Элена! То, что ты говорила сегодня утром, правда? Ты действительно из будущего? – не смогла совладать с любопытством девушка.
– Да.
– А какое оно? – оживилась девушка.
– Что? – не поняла я.
– Будущее. Как вы там живете?
– Так сразу не ответишь. У нас вся жизнь устроена по-другому. Но вряд ли я сумею это тебе объяснить, – сказала я. – Впрочем, например, то, что вы называете колдовскими предметами, мы используем в повседневной жизни.
– А где лучше: здесь или у вас? – задала она наивнейший вопрос.
Я даже улыбнулась и попыталась пошутить:
– Там хорошо, где нас нет.
– И все же?
– Это ты спрашиваешь меня? – удивилась я. – Там я не сидела в грязной темной каморке. Там меня не били, не пытали, там мне верили. Там моя жизнь: дом, родители, друзья, работа. А здесь…, – и я горестно усмехнулась.
– Тебе у нас не нравится? – еще более наивно спросила девушка.
Этакая непосредственность начинала раздражать.
– Здесь? – и я окинула взором камеру. – Здесь – нет!

Она смутилась. Повисла пауза. Но девушка не уходила. Казалось, ее что-то мучило, может быть, даже раскаяние в содеянном. Она долго боролась с собой, а потом выпалила, сжигая мосты:
– Если даже отец не казнит тебя, я не отдам тебе Сакромонта. Так и знай. – Она помолчала. – Но мне жаль тебя. И я помню, как хорошо нам было вместе.
Я не нашлась, что ответить, лишь пожала плечами.
– Мне пора, – буркнула она и оставила меня одну.

Я вновь погрузилась в воспоминания и размышления. Посещение девушки, наивной и примитивной в своих желаниях, лишь подбросило материал для мыслительной деятельности. Через некоторое время на меня навалилась страшная усталость, видимо, сказывались побои, и я погрузилась в сон, зажав в руке апельсин, будто в нем одном заключалась моя надежда на спасение.
Легкое, осторожное прикосновение вырвало меня из забытья. Кто-то склонялся надо мной, и хотя темнота позволяла различить лишь силуэт, я точно знала, что дождалась, наконец, Святогора. Запах благовоний, исходивший от него, придал мне мужества, и безудержная, необъяснимая радость заполнила все мое существо.

– Святогор! – невольно воскликнула я, забыв об осторожности.
– Тише, родная моя, здесь стены очень чуткие, слышат лучше людей, видят лучше кошек в ночи, – чуть слышно прошептал он. – Я же здесь в качестве врача.
Он поставил подсвечник на пол и, прежде всего, дал мне выпить какую-то горькую жидкость, сказав, что она придаст мне сил. Он бережно смазал мои ссадины и кровоподтеки. Прикосновения его даже в самых болезненных местах, казалось, сами по себе обладали целительными свойствами. И я почувствовала себя гораздо менее разбитой. Он тихим шепотом произнес:
– Я не уеду, пока не отправлю вас с Николасом домой. Верь мне, я предприму все возможное и невозможное, но вызволю тебя отсюда.

Я благодарно сжала его руку, но одна моя рука все еще держала апельсин и, резко отбросив его на солому, я вцепилась в Святогора обеими руками не то выражая признательность, не то не желая отпускать его от себя. Он наклонился и поцеловал меня в губы.
– Если бы хоть одна живая душа могла мне помочь, все могло бы быть намного проще, – задумчиво проговорил он. – Но ничего. Я справлюсь.
– Альфонсо, – неожиданно для себя прошептала я. – Я думаю, ему можно довериться.
– Пожалуй. Мне пора. Не грусти. – Святогор поднялся, крепко сжал мою руку и добавил: – Я люблю тебя, Елена.

Когда он ушел, я поняла, что положение мое стало еще невыносимее. Безысходность притупляла чувства, лишала надежды и настраивала на философский лад. Ожидание же сделало меня беспокойной. Я не находила себе места, и ужасно страдала от того, что ничего не знаю. Когда я жила в замке, даже придирки падре Эстебана не мешали мне быть активным участником событий. Я могла действовать, пусть в ограниченных пределах, но все же что-то предпринимать или, по крайней мере, наблюдать, как что-то предпринимается. Теперь я пребывала в полной неизвестности и имела право лишь на ожидание, могла только гадать, что происходит за пределами моего мерзкого приюта, что предпринимается моими друзьями, а что недругами, и кто все же является моим настоящим другом, а кто недругом. Я уже не могла даже спать и нервно топталась у стены, бренча цепью, то вставая, то присаживаясь, то передвигаясь, то останавливаясь. Это утомляло, но я ничего не могла с собой поделать. Сердце трепыхалось, а дыхание сбивалось, – так я всегда чувствовала себя перед экзаменами или перед каким-либо важным событием. Но экзамены в силах были лишь отразиться на настроении, слегка подпортить или изменить жизнь, однако, они не ставили ребром вопрос о жизни или смерти. Сейчас же моя нервозность была вызвана именно этим остро стоящим вопросом.

Так я металась по своей клетке довольно долго. Пыталась даже читать молитвы, как на русском, так и на латинском. Видимо, тем самым я и накликала визит совершенно неожиданного и нежелательного посетителя. Это был падре Эстебан. Он сказал, что по просьбе падре Ансельмо пришел осведомиться о моем самочувствии. Я поблагодарила его и, в свою очередь, поинтересовалась здоровьем старика.
– Он все также, не лучше и не хуже, – ответил священник. – Сакромонт ухаживает за ним, хотя скоро должен ехать. По словам врачевателя, раны святого старца почти затянулись, но большая потеря крови и старческий возраст не позволяют организму сопротивляться в должной мере. Он очень слаб. И теперь все в руках Божиих. Сакромонт хотел бы остаться, но старец настаивает на его немедленном отъезде. К счастью, Габриэлю уже намного лучше, и его выздоровление ни у кого не вызывает сомнений. Да, что-то я заговорился. Я ведь пришел сообщить тебе самое главное.

Я насторожилась. Действительно, падре Эстебан был сегодня необычайно разговорчив, но ничего хорошего это не сулило. Я уже изучила его вкрадчивую, почти ласковую манеру обращения со мной. Но искренен он бывал только тогда, когда, поучая и выражая недовольство, сердился и ругал меня. Затаив дыхание, я ожидала, когда грянет гром. И гром грянул:
– Дон Ордоньо, господин над всеми в этом замке, посовещался со своими вассалами и принял, наконец, решение. Его симпатия по отношению к тебе заставляет его глубоко переживать то, к чему он пришел, но спокойствие всех его домочадцев требует от него исполнения долга. Он прислал меня передать тебе, что завтра вы, ты и твой брат, предстанете перед судом Всевышнего. Мне поручено подготовить душу твою к этому событию.

В горле у меня пересохло. Так вежливо и обстоятельно мне сообщали о предстоящей моей смерти, более того – проявляли заботу и о моей душе.
– Спасибо, – просипела я.
– К какой же вере ты все-таки принадлежишь? – поинтересовался падре.
– Я же говорила вам. И говорила правду, – упрекнула я. – Я восточная христианка.
Он кивнул, осенил меня крестным знамением и сказал:
– Пойдем со мной.
– Куда? – удивилась я.
– Здесь есть подземная часовня, где я обычно помогаю узникам спокойно воспринять предстоящее, – и падре позвал надзирателя.
Тот не замедлил явиться и отцепил мои кандалы от стены.
– Нет-нет, – возразил падре Эстебан, – сеньор приказал снять с нее кандалы. Она не опасна.

Надзиратель беспрекословно повиновался. И священник повел меня по коридору подземной тюрьмы. Мы вышли на лестницу, поднялись два пролета, прошли каким-то мрачным коридором, где святой отец остановился возле глухой стены. Проведя по ней рукой, падре открыл потайной вход в подземелье. Туда мы и шагнули.
Складывалось впечатление, что разветвленный и запутанный лабиринт подземных коридоров составлял целый подземный город, окружавший замок. Едва переставляя ноги, я следовала за священником, бойко шагавшим вперед, словно цель, к которой он двигался, несказанно манила его. Ну, конечно, сбывалась его мечта. Я чем-то сразу не понравилась этому служителю божьему. Наверное, мои религиозные искания и отсутствие слепой веры не укрылись от глаз опытного чтеца душ верующих, и это сказывалось на его отношении ко мне. Я всегда знала, что приговор мне объявит именно падре Эстебан, давно он ждал этого момента. Что ж, завтра его вера восторжествует, и он отправит двоих еретиков или безбожников, в общем, вероотступников, на эшафот.

Вскоре мы достигли цели. Падре ввел меня в маленькую подземную часовенку, где на стене висело лишь небольшое деревянное распятие. Он велел мне встать перед Христом на колени и молиться, а сам внимательно слушал, как я произносила заученный текст. Удовлетворенно кивнув, он неожиданно прервал меня и пригласил сесть рядом с ним на скамейку, огибавшую часовенку по периметру стены. Я послушалась. Священник приступил к допросу, сначала задавая ничего не значащие вопросы, он, наконец, вовлек меня в откровенный разговор. И я, сама не заметив как, начала рассказывать ему о себе: о том, что привело меня в Испанию, как я попала в замок, о Коле, о его поисках Тартесса. В какой-то момент я, было, раскаялась в своей откровенности, но, во-первых, падре Эстебан очевидно обладал превосходными психологическими способностями и не одну душу подготовил ко встрече с Господом, а во-вторых, делать из этого тайну уже не имело смысла: это не могло уже ничего изменить.

Через некоторое время дверь часовни открылась. Вошли дон Альфонсо и Коля. Оба они одновременно бросились ко мне, но наследник замка в последнее мгновение слегка отстал, уступив дорогу брату. Какие чувства испытывал Николай, глядя на меня, я догадывалась: я очень хорошо помнила тот ужас, в который меня поверг вид моего брата после тюремного заключения и пыток. Однако, падре Эстебан прервал наше приветствие и приказал Коле встать на колени перед распятием.
Тем временем падре шептался о чем-то с доном Альфонсо, и мне стало до слез обидно, что все же добрые побуждения, вызванные его чувством ко мне, не одержали верх, и молодой хозяин пошел на поводу у тех, кто желал нашей смерти, более того он становился активным участником событий.

Дикой болью внезапно пронзила меня мысль, что теперь я уже точно никогда не увижу Святогора. Он вряд ли знает, где нас найти. Если даже он придумал, что предпринять, он не сможет привести это в исполнение. С другой стороны, это к лучшему. Ни к чему заставлять его страдать еще сильнее. И какое счастье, что его не будет здесь во время нашей казни!


                Глава тридцать вторая
                ЗАБЛУЖДЕНИЯ

                Извечное Время – пророк, и мудрец,
                И лучший наставник заблудших сердец.
                Абу-ль-Атахия

Дон Альфонсо и падре Эстебан совещались довольно долго, казалось, они в чем-то убеждали друг друга. В конце концов, священник в сердцах воскликнул:
– Ну, будь по-вашему! Я попробую! Но я не отвечаю за последствия!
И он решительно направился к двери.
– Я с вами, святой отец! – ринулся молодой хозяин вдогонку.
И они плотно закрыли за собой дверь, ничего нам не объяснив.
– Аленушка, как ты? – бросился ко мне брат.
– Ничего, Коленька, жива, – улыбнулась я. – Вкусила прелести тюремной жизни. Не понимаю, как ты выдержал там больше двух недель?
– Ко всему привыкаешь. Ну, да бог с ним! Давай лучше обсудим наше будущее, – перевел разговор Николай.
– Наше будущее – в прошлом, наше прошлое – в будущем! – грустно пошутила я. – А есть ли у нас будущее?
– Пока мы еще живы, а значит, способны размышлять и действовать.
– Ты – оптимист!
– И не скрываю этого, – заявил Коля.

– Хорошо. Давай размышлять, – согласилась я. – Во-первых, приговор известен и завтра будет приведен в исполнение. Во-вторых, на помощь нам рассчитывать не приходится. Сюда нас привели позаботиться о спасении души. Святогор не имеет понятия, где нас искать. Отсюда нас вернут в казематы вместе. К этому времени наш единственный друг уже уедет. Недаром падре Эстебан так поддержал святого старца и торопил Святогора с отъездом. Теперь у него развязаны руки. Он давно до нас добирался.

Николай задумался.
– Так, значит, дела обстоят таким образом, – медленно начал он рассуждать. – Я же все это время находился возле доброго старика Ансельмо, посветлел душой рядом с ним и совсем упустил из виду, что бывают и люди, совсем по-другому настроенные. – Он помолчал. – Погоди, разве этот молодой хозяин не питает к тебе нежные чувства?
– Не знаю, – пожала я плечами. – Ведет он себя странно. То мне кажется, что я могу на него положиться, а то он оказывается заодно с моим заклятым врагом. Скажи, например, куда они пошли? Почему оставили нас здесь? Я никак не нахожу логики в их поведении.
– Да уж, – подтвердил Коля. – Если падре Эстебан против нас, то уж дон Альфонсо, или как его там…, должен был бы, по крайней мере, бездействовать…
– Он мне кандалы вчера ослабил, – вставила я не к месту.

Мы оба умолкли и погрузились в раздумья. Николай расхаживал по часовне и, наконец, решительно шагнул к двери и попробовал ее открыть.
– Нам надо попытаться бежать, – сказал он, продолжая поиски секрета потайной двери. – Я сначала еще надеялся, что сам здесь все же приму участие в поисках тайны Тартесса. Это же обо мне говорил старец Ансельмо, как о человеке из страны снегов, из грядущего. Он сам мне объяснил, что ему ведомо, кто я и зачем я здесь.
– Коленька! – воскликнула я. – Но ведь из рукописи мы знаем, что святыня хранится в замке. Значит, Святогор все-таки найдет ее. Конечно, неплохо было бы выяснить, где ее спрячут. Но я думаю, что если мы сумеем вернуться обратно, то святыню мы отыщем обязательно.

– Ты права, Аленушка. Я уже тоже осознал, что нам пора уходить, и из манускрипта мы точно знаем, что дома у нас есть дела поважней: нас ждет поиск и расшифровка загадочной святыни. Надо бежать. Сколько сейчас времени?
Каким-то чудом на мне уцелели мои наручные часы. Я приблизилась к источнику света, яркому факелу, горевшему на стене:
– Полпятого.
– Самое время! Ого! Бежим! – вскричал брат, потому что дверь подалась.
Я собрала все свои силы и кинулась за Колей. В дверях мы столкнулись с падре Эстебаном и доном Альфонсо.
– Куда вы? – испугался наследник. – Ну, куда вы?!
– Все правильно, Альфонсо, – засмеялся священник ехидно. – Как раз вовремя. Нам пора. Пойдемте.

Мы обреченно побрели за падре, а молодой хозяин замыкал наше маленькое шествие. Мне показалось, что идем мы не в ту сторону: мы почему-то удалялись от подземных казематов. Впрочем, в этом подземном лабиринте, наверняка, имеется какое-нибудь помещение пострашнее, вроде карцера или камеры пыток, где содержат приговоренных к смерти.
Вскоре мы подошли к развилке – и это оказалась та самая, уже давно знакомая мне развилка! – и свернули в сторону покоев Святогора. А вот и он, собственной персоной!
Я оглянулась и пристально посмотрела на дона Альфонсо. Он улыбался. Но верить я боялась, ведь впереди шел падре Эстебан. Как среди друзей наших мог оказаться этот непримиримый священник?

– Сакромонт! – воскликнул падре. – Я предпринял последнюю попытку убедить дона Ордоньо. Он непреклонен. К тому же он заявил, что, посылая тебя в Кордову, он уже пошел на поводу у полоумного, больного старика. Элена чем-то очень насолила Беренгарии, и отец исполняет прихоть дочери. Я рассчитывал на донью Эрменехильду, но она не вмешивалась, а лишь ответила, что я как святой отец должен хорошо знать, что на все воля Божья. Да, это мне ведомо. Вот Божью волю я и выполняю сейчас.
– Тьфу! – ругнулся дон Альфонсо. – Сестрица влюбилась в тебя, Сакромонт, без памяти и ревнует. Черт ее дери! Столько лет знакомы: с детства ты ее учил, и вроде не замечала тебя, а тут – как с цепи сорвалась. И теперь топает ногами и требует казнить Элену.
– Не злись, Альфонсо, я знаю, – улыбнулся Святогор. – Я сам этим несказанно удивлен. Видит Аллах, с моей стороны не…
– Да никто тебя и не обвиняет, – перебил его падре.

Мы с Николаем недоуменно переглядывались, пока наши «похитители» вели этот странный диалог.
– Простите, святой отец, – хриплым от волнения голосом обратилась я, – как? Вы?
– Старец падре Ансельмо разъяснил мне кто вы. Мне известно теперь, зачем вы здесь, пожалуй, лучше, чем вам самим. Но сейчас надо спешить, чтобы наша общая миссия достигла цели.
– Да, оставаться здесь долее вам нельзя, – поддержал дон Альфонсо, – это крайне опасно. Давайте прощаться. А Сакромонт поведает Николасу, где будет храниться святыня.

Святогор подозвал Колю, и они о чем-то шептались. А тем временем молодой хозяин продолжал:
– Элена, мне жаль расставаться с тобой. Но я рад, что судьба свела нас. Я  счастлив, что сумел быть тебе полезным и доказать, что ни одного мгновения я не сомневался в твоей невиновности. И я очень надеюсь, что теперь ты поверишь мне и снимешь с меня свои подозрения.
Краска стыда залила мое лицо. Я протянула ему руку, он радостно схватил ее и крепко сжал.
– Простите, дон Альфонсо, за мою слепоту, – промолвила я. – И спасибо вам за все. Вы благородный человек и настоящий друг!
И я поцеловала его в щеку.

За нашими спинами внезапно вспыхнула стрелка, она указывала в сторону выхода из подземного хода на холм.
– Боже всемогущий! Так вот как это выглядит! – изумился падре. – А я все еще сомневался. Пора, дети мои, прощайте. – И он перекрестил нас.
Впервые испытала я к этому человеку теплые чувства.
– А вдруг она не сработает? – резко спросил Коля.
– Все может быть, – спокойно ответил Святогор. – Попробуйте.
Я на мгновение забыла обо всех присутствующих и, не обращая ни на кого внимания, повисла у него на шее. Он крепко обнял меня, и долгий, мучительный поцелуй не позволял нам оторваться друг от друга. Но Святогор опять обладал большим мужеством, чем я, и тихонько оттолкнул меня.

Мы с братом шагнули на стрелку и прошли по ней. Но ничего не изменилось. Стрелка не действовала.
– Все! Приплыли, черт возьми! – выругался Коля.
– В чем же все-таки дело? – недоумевал Святогор. – Ведь кубок исчез вчера. Однако падре Ансельмо оказался прав, не так ли, святой отец?
– Да, пожалуй, – откликнулся священник. – Что ж, действуем по плану?
– И немедленно, – согласился дон Альфонсо. – Сакромонт, ты уже должен быть в дороге.
Святогор всем поклонился, а мне шепнул:
– Я не прощаюсь, мы скоро увидимся. Ничего не бойся.

И он ушел в свои покои. Дон Альфонсо стал деловито разъяснять нам наши дальнейшие действия:
– Вы выходите отсюда через подземелье на холм и осторожно спускаетесь вниз, стараясь оставаться незамеченными. Под холмом, с южной стороны, мы с падре будем ждать вас с лошадьми. Да, кстати, возьмите обратно ваши приборы: вот – для определения сторон света, вот – часы, а вот – загадочный светильник. Думаю, все это вам может пригодиться.

И он передал нам все «колдовские предметы», включая диктофон.
– Одежда для вас – у Сакромонта, – добавил он. – С ним вы встретитесь позже.
– А теперь ступайте, – поторопил падре Эстебан. – Здесь вам оставаться не стоит.
Стрелка все еще отражалась на полу, однако, очертания ее стали блекнуть. А мы покидали подземелье, покидали замок Аструм Санктум, – мы удалялись от того единственного места, которое связывало нас с нашим временем и, возможно, все же могло вернуть нас туда, так или иначе. Мы вынуждены бежать из замка, уехать подальше от его хозяев, отправиться на арабскую территорию, углубиться в одиннадцатый век. Это означало конец надежд. Это было равносильно казни.

Николай, похоже, придерживался другой точки зрения. Он бодро шагал по коридору, поддерживая меня, и весело рассуждал:
– Что же, Аленка, как видишь, Богу все же угодно, чтобы я лично доставил святыню в замок. Все к лучшему. Мы живы. Мы обрели двух новых союзников. И мы направляемся за святыней, а значит – приближаемся к тайне Тартесса.
– Но мы отдаляемся от своего времени, – уныло возразила я.
– Мы же вернемся в замок! – ободряюще воскликнул Коля.
– Может быть, а может быть, и нет. Мы можем погибнуть, кто-то из нас может погибнуть, – настаивала я на своем унынии.
– Да, я полагаю, путешествие будет опасным, но я почему-то уверен в его благополучном исходе.
– Блажен, кто верует, тепло ему на свете, – обреченно съязвила я.

Брат приобнял меня за плечи и слегка встряхнул. Мы как раз подходили к выходу, и следовало быть осторожнее.
– Аленка, не вешай нос! – уговаривал Коля. – Есть ведь хорошее и для тебя в этой ситуации. Во время путешествия ты будешь рядом с любимым человеком. И надо определенно сказать – с замечательным человеком!
– Святогор – необычный человек, – согласилась я, – очень цельный, настоящий, если так можно сказать. Но находиться рядом с ним – для меня одновременно и счастье и погибель. Я все глубже погружаюсь в это чувство, которое заранее обречено. Мне необходимо забыть его, выкинуть из головы, а я…я, наоборот, все больше растворяюсь в нем. Это ужасно!
– Почему обреченное чувство? Возьмет Святогор тебя в жены, положишь начало его гарему, – шутил он.
Я капризно застучала кулаками по его груди:
– Не смей насмехаться надо мной, дурак!
– Насмехаться? Я серьезен, как никогда. Святогор может вернуться когда-нибудь в Россию, тьфу, в Древнюю Русь. И ты станешь русской боярыней, – продолжал дурачиться Николай, пытаясь развеселить меня.

Я замотала головой и все-таки улыбнулась:
– Я и так русская. К тому же, не дай бог, оказаться на Руси в начале одиннадцатого века!
– Ах, ну, да, братоубийственная война за престол. Святополк Окаянный versus Ярослав Мудрый.
– До нее еще несколько лет, – поправила я брата.
– Учителка, – огрызнулся он. – Пойдем, Аленка, надо выбираться отсюда.
И мы вылезли из подземелья на залитую вечерним солнцем поверхность холма. Стояла осень, и дневное тепло быстро сменялось вечерней прохладой. Скрываясь в желтеющем кустарнике, перебегая от одного валуна к другому, мы, сориен-тировавшись по компасу, спустились с холма строго на юг.

– Слава богу! – вскричал дон Альфонсо, ожидавший нас в компании падре Эстебана. – Мы уже волновались, не схватили ли вас. – Пора. Нам необходимо вернуться в замок, а вам – догонять араба. Двигайтесь строго на юг до горной гряды. Это недалеко. Сакромонт будет ожидать вас.
– А как же вы без лошадей? – забеспокоилась я.
– Мы возвратимся через подземный ход. А в замке будем держать ответ перед отцом.
– Вам грозит немилость?
– Ни в коем случае! – гордо заявил падре. – На все воля Божья, считают они. Так вот Господу угодно было, чтобы мы спасли вас.
– А как обрадуется глупая девочка, что избавилась от тебя, Элена, не проливая крови! – добавил дон Альфонсо. – Я рад, что вы сопровождаете Сакромонта. Одному в наше время небезопасно. А он отказался от помощи Сулеймана, приказав слуге ухаживать за оставленными им пациентами. Так что он поможет вам, а вы – ему.
– Отправляйтесь в путь. И да благословит вас Господь! – подхватил падре Эстебан
– С богом! – кивнул наследник.

Святой отец осенил нас крестом. И мы с трудом вскарабкались в седло. Прямо скажем, опыта верховой езды никто из нас практически не имел. Я когда-то в студенческие годы, выступая с агитбригадой в конном полку, принадлежавшем Мосфильму, каталась верхом. Но при этом инструктор водил коня за уздечку. Коле довелось ездить верхом в археологической экспедиции. Но все это были лишь эпизоды. С тревогой взирали наши новоявленные друзья на наши неумелые действия. Но тактично промолчали, только падре шевелил губами, наверное, нашептывая молитву.

Мы медленно ехали по пыльно-каменистой пустынной местности, пока не достигли горной гряды. Без препятствий мы подъехали к подножию горы. Двигались мы по компасу на юг, но мы знали, что у Святогора такого прибора нет, и, вероятно, ехал он, ориентируясь по солнцу. Не обнаружив его в том месте, где мы подобрались к подножию гряды, мы тронулись вдоль горного хребта, выполняя указания дона Альфонсо. Вскоре мы заприметили одинокого вороного коня, мирно пасущегося у горного склона. Перед нами, откуда ни возьмись, возникла фигура Святогора.
– Слава Аллаху! Вы спасены! – обрадовался он. – Переоденьтесь, и мы тронемся в путь. Мы фактически за горным кряжем окажемся на арабской территории, где женщинам не принято разъезжать верхом. Поэтому я предлагаю вам обоим одеться в мужские одежды.
Переодевшись, мы стали походить на Святогора, но его одежда была из более тонких и богатых тканей. Мы же получили одеяния простолюдинов. Я начала возиться со стременами, чтобы мы могли тронуться в путь, как вдруг, издав возглас восхищения, застыла на месте, привлекая внимание спутников. Проследив направление моего взгляда, они тоже замерли в немом изумлении.

Огромный красный шар небесного светила, осенне-холодный, чуть отчужденный, словно выпуклый с резко очерченными краями, начисто вымытый, навис над западным горным хребтом, придавая нереальность и сказочность всему окружающему, позолотив и чуть смазав очертания горных вершин. Мягкими, золотисто-серебристыми фалдами ниспадали скалистые отроги, порождая своим скоплением тяжесть темных подножий. Огненный шар начал стыдливо прятаться за пиками гор, все глубже и глубже утопая среди склонов и скрывая от всеобщих глаз свою бесстыдно яркую чистоту. Снизу от подножия поднимался могучий, вязкий мрак, заволакивая и поглощая золотистые складки гор, подчиняя их своей мощи. Солнце скрылось, и тогда на желто-розовом прозрачно-чистом с фиолетовым отливом небосклоне четко прорисовался темный силуэт горного кряжа. И все же оно продолжало просвечивать даже из-за тяжеловесного горного массива, это ослепительно-чистое ярко красное светило.

Ласковые руки Святогора помогли мне вскарабкаться на моего скакуна. В дороге Святогор ехал рядом и внимательно следил за тем, как я держусь в седле. Он выразил беспокойство по поводу общего моего самочувствия. Конечно, мы лишь тормозили его передвижение, но он ни словом не упрекнул нас за медленную езду.
Стало темнеть, и мы приблизились к горным отрогам, а Святогор внимательно вглядывался в склоны гор в поисках удобного места для ночлега. Наконец, приют нашелся. Небольшой грот, очевидно, хорошо известный командиру нашего маленького отряда, примостился за кустарником и вместил всю нашу команду, включая лошадей, которых привязали к кустам. Грот представлял собой маленькую пещерку, в глубине которой блестел небольшой водоемчик, так что помимо крыши над головой, мы оказались обеспечены водой, и жажда нам не грозила.
Святогор расстелил на каменном полу небольшие коврики и предложил нам устраиваться. Предстоящая поездка обещала быть напряженной, и нам требовался хороший отдых. «Доктор» аккуратно обработал мои ссадины и уложил меня первой, заставив закрыть глаза. Этой ночью мой сон оберегали два очень дорогих мне человека. Вот настоящая награда за мытарства и страхи последних дней.

(Продолжение следует)