Записки северного топа. Первый опыт

Окончив топографический техникум, в 19 лет я должен был принять самостоятельное решение- куда ехать работать. Распределялись выпускники по желанию в зависимости от оценок. Право быть первыми у отличников, конечно. Так как я оказался в рядах хорошистов, то у меня был приличный выбор. Но повлияли на моё решение, в частности, прочитанные книги. В детстве зачитывался подвигами пограничника Карацупы, а потому рвался в Уссурийскую тайгу. Потом пришёл черёд Джека Лондона, и я мечтал о белом безмолвии Крайнего Севера, но окончательно добили меня книги Григория Федосеева- писателя и геодезиста, который работал в тайге и горах Восточной Сибири, Якутии.
Самым восточным городом в распределении для нас оказался Иркутск. Туда я и отправился осенью 1979 года.

По закону молодым специалистам предoставлялась жилплощадь. Закон был соблюдён: меня и моего однокашника Андрея поселили в частном домике в маленькой комнатушке за занавеской. Хозяйка- старушка, у которой на попечении находились внуки: мальчик-семиклассник и девочка лет шестнадцати. Бабушка постоянно почему-то подглядывала из-за занавески, чем мы заняты, что-то бурча при этом. Неудобство было в посещении туалета- сортира типа "МЭЖО". Нужно было пройти мимо собаки, которая нас пока не признавала. Всякий раз обращались за помощью к внуку или несли угощение псу- в двух экземплярах: для прохода туда и потом обратно. Такая своеобразная таможня, которая брала мзду. Ну, к счастью, долго нам нежиться не дали, снарядили спец.одеждой и отправили на север.
Прилетаю в Енисейск, добираюсь до гостиницы- двухэтажного деревянного здания, которое помнило ещё царские времена. Поднялся по скрипучей узкой лестнице на второй этаж, ищу нужную дверь, слышу за ней громкие голоса, стучу. В ответ вежливо рявкнули:
- Какого х... надо???
- Здравствуйте, наверное, вас.

Моим глазам открылась живописная картина: номер на четыре кровати, за столом сидят двое- один довольно пожилой мужчина (оказался радист на базе партии- бывший фронтовик) и мужик лет 40 с полностью загипсованной ногой (рабочий Саня, который упал со строящегося сигнала, метров с 10, сломал ногу). Сигнал- это такая высокая деревянная пирамида, на верхней площадке которой сооружён столик, на нём устанавливается геодезический прибор. Строятся сигналы обычно на вершинах размерами в зависимости от условий местности с учётом высоты леса, чтобы можно было делать измерения без препятствий.
Стол был завален объедками и пустыми бутылками. Похоже, пировали давно, судя по количеству бычков в томате- окурков в открытых консервных банках "Килька в томатном соусе"- постоянной и дешёвой закуске на всех гулянках.
Собутыльники тупо смотрели на моё появление: в дверях стоял парень в телогрейке с рюкзаком за плечом и спальным мешком в руке.
- Ты кто, бля...? ... твою мать?
Я понял,что на маты обижаться не стоило, у них они заменяли нормальную речь.
Представился, поискал, куда пристроить свои вещи. Пока я решал бытовые проблемы, за мной напряжённо следили две пары глаз. Молчание затягивалось, и я решил расспросить их о моей дальнейшей судьбе. Но им было не до этого, похоже.

- Молодой специалист, значит?
- Да, вот приехал в вашу партию, наверное,должен в тайгу теперь попасть, вы не знаете, как?
- Забудь! Ты ещё никто! Какой ты, нахрен, молодой специалист, если ещё не проставился даже... Деньги есть с собой?

После моего подтверждения мужики заметно оживились, задвигались, взор их потеплел, разговаривать стали со мной нежно и заботливо. Так как рабочий был ограничен в движениях, то радист засуетился, помог мне устроить в углу мои вещи, показал свободную койку, рассказал, что начальник завтра подъедет и займётся мной, а пока я должен быстренько бежать в магазин, купить вина и закуски. И ждёт меня важное событие в моей жизни- посвящение в Топографы.
- Тебя же ещё не посвящали? У-у, брат, это самое главное, без этого работать-то нельзя, счастья не будет, удачи.

Я скоро вернулся из магазина, принёс пару "огнетушителей"- бутылки ёмкостью 0,7 литра с портвейном и колбаску, хлеб. Решил немного навести порядок на столе, чтобы более менее культурно посидеть, но на меня прикрикнули:
- Не порти натюрморт!
Разливают в два стакана, а на мой недоумевающий взгляд поясняют:
- А тебе не нальём, молод ещё. Закусывай, чай пей.

Так что, пока они пили-гуляли, я получил возможнoсть впервые в жизни посмотреть бесплатный спектакль, как гуляют полевики. Бурно произносились тосты, не забывали и обо мне, желая успехов, рассказывались всевозможные истории из их жизни и из жизни коллег. Потом запели...
Какой там слух или голос - лишь одно воодушевление и желание пошуметь. Орали они одновременно две разные песни, не обращая внимания на такую мелочь. Главное-душе нужен был выплеск эмоций. Но и этого оказалось недостаточно: радист взмахнул руками и бросился вприсядку по комнате, молодецки свистя, взвизгивая и приохивая. Заметьте: всё происходило без какого либо музыкального сопровождения- ни магнитофона, ни радиоприёмника, только собственное пыхтение-сопение. Пляска напоминала что-то среднее между Барыня, Гопак и Матросский танец. Рабочий Саня с восторгом и завистью следил за телодвижениями товарища и притоптывал по полу здоровой ногой.
Этого ему показалось мало, решил присоединиться к танцору. Держась за стул, прокондылял на центр комнаты, потом рубанул по воздуху залихватски рукой и стал зверски лупить загипсованной ногой в пол. Грохот раздавался ужасный: было ощущение, что старое здание тряслось и качалось. Неизвестно, как реагировали остальные жильцы, а время было уже довольно позднее, но дежурная прибегала много раз, пытаясь переорать молодцов, грозя милицией. Но почему-то так и не позвонила. Я думаю, что это был уже не первый концерт тут.

Потом Сане приспичило в туалет.
Пришлось его сопровождать на улицу, так как удобства находились снаружи. Самое сложное было спустить его по крутой лестнице: я придерживал Саню снизу, сверху страховал пьянющий радист. Иногда спуск приостанавливался, им нужно было срочно обсудить какую-то проблему, что-то вспомнить, беседа затягивалась, я потел от напряжения, удерживая своим телом совсем даже нелёгкий вес Сашки. В конце концов мы рухнули всем коллективом, скатившись кубарем по лестнице прямо к окошку дежурной по гостинице, вызвав у неё этим акробатическим номером новый взрыв негодования. Я, в последней попытке остановить падение загипсованного беспомощного страдальца, ободрал свою руку, оставив страшный кровавый след на стене в память об этих событиях и шрам на руке. Саня поохал, постонал, но нужду свою всё же справил, дотерпел до сортира.
Кое как они утихомирились, улеглись спать, но сон наш долгим не был. Разбудили ещё до рассвета вскрики и завывания рабочего. Нога у него разболелась, не было сил терпеть, а алкогольный наркоз ослабел. Пришлось вызывать скорую и сопровождать его в травпункт.
Через некоторое время в приёмный покой вышла мед.сестра и, глядя с брезгливостью на меня, процедила:
- Алкаши несчастные. Когда вы уже нажрётесь-то? Вчера ему гипс наложили, а сегодня новая трещина в ноге и гипс переломанный.
Ну, не буду же я ей объяснять, что это произошло от любви к танцам у пострадавшего.
Раздолбили ему гипс и по новой обработали ногу, пригрозив, что перечеркнут больничный, если ещё раз заявится к ним.
Ближе к обеду появился, наконец, Палыч. Оказалoсь, он не начальник, а просто отвечает за обеспечение продуктами бригад, за вертолёты. До этого он работал начальником партии, но однажды, крепко выпив, умудрился забыть портфель с секретными документами- картами, аэроснимками в такси. Документы не нашлись, а ему грозил суд. В то время действовал ещё закон, кажется , от 1947 года, который гласил, что утеря секретных материалов приравнивается к государственной измене и карается сроком до 25 лет. Как-то обошлось, но с руководства его сняли.

Очень суетливый деловой мужик, он сразу повёз меня на аэродром, где я и проторчал до вечера в ожидании полёта. Ничего не получилось, пришлось вернуться в гостиницу. На другой день с утра вторая попытка. Палыч куда-то сбежал, оставив меня на лётном поле, наказав никуда не отлучаться. Дул такой пронизывающий ледяной ветерок, я в своей телогреечке на рыбьем меху заледенел совсем. Неподалёку прогуливался мужик лет сорока в куртке нараспашку, оголив волосатую грудь почти до пупа, без шапки. Почему-то ему было совсем не холодно, и это меня интриговало. Я думал: вот он- настоящий сибиряк, закалённый. Он тоже косился на меня, ухмыляясь, видя, как я дрожу и синею. Наконец, подошёл ко мне, спросил, кто я и куда лечу. Оказалось, что он охотник, имеет свою пасеку, и его этим же бортом забрасывают в тайгу.
В руке он держал трёхлитровый бидон. Я несколько раз уже замечал, как он прикладывался к нему время от времени. Спрашивает меня:
- Согреться хочешь?
- Угу...
- На-ка, вот выпей.
В бидоне плескалась золотистая тягучая жидкость. Я глотнул раз, другой. По телу разлилось долгожданное тепло. Впервые в жизни я пил медовуху. Так вот почему он не мёрз, расхаживая по аэродрому в мороз, словно на дворе стояло лето.
И ещё часа полтора мы с ним бродили по лётному полю, попивая божественный напиток, а он меня посвящал в жизнь таёжную. Говорит:
- Вот прилетишь, а никого у палатки не будет, первым делом костёр разведи, чай вскипяти. Если не будет еды, то кашу свари какую-нибудь.
У меня, как на грех, не оказалось спичек, и он, усмехнувшись, выговорил:
- Эх, ты, таёжник... Кто же в лес без спичек идёт?
И подарил мне свой коробок со спичками.
Прибежал Палыч, позвал грузиться на вертолёт МИ-2. Маленькая юркая машина вызывала ассоциацию с такси, только небесным.
Летели мы куда-то в район между реками Кеть и Чулым. Я с любопытством разглядывал в иллюминатор заснеженную тайгу, пытаясь высмотреть какого-нибудь зверя.
И вот, начали снижаться, внизу мелькнула зелёная палатка. Попрощавшись с охотником и Палычем, я, пригнувшись, отбежал от вертушки и скоро остался один. Стало сразу так тихо после шума вертолётного. Костёр возле палатки давно потух. Быстренько наколол дровишек, стало уютнее от огня, подвесил чайник, нашёл в палатке крупу гречневую, тушёнку.Скоро уже готовая каша прела в котелке, укутанном в спальный мешок, и расплывался аромат свежего чая. Немного погодя из леса выбежал пёс, с интересом принюхиваясь, помахивая приветственно хвостом, подошёл ко мне. Лайки очень доброжелательные собаки, самая любимая моя порода- трудяги и умницы. Пока я здоровался с псом, сзади захрустел снег, и появились два человека.
Я попал в бригаду наблюдателей триангуляции. Исполнитель- Рубцов Николай Сергеевич- высокий мужчина лет 45 в очках, слегка заикающийся, и его помощник Володя Ефимов, на год раньше меня окончивший техникум. Они были на пункте триангуляции, работали, когда услышали вертолёт. Пока закончили, спустились с сигнала, пока дошли до палатки, прошло прилично времени. Обрадовались горячему обеду, похвалили, что не сидел без дела. Они выполнили работу на этом пункте, ждали переброску на следующий и недоумевали, зачем меня к ним прислали.

После обеда Володя предложил сходить на охоту, и я, конечно, с радостью согласился. Ведь я ни разу в жизни не был до этого на охоте. Он взял двустволку, и мы ушли вдвоём, выслушав перед этим наказ Сергеича вернуться засветло. Пёс- его звали Байкал, с нами не пошёл, остался у костра. Тогда я узнал, что не все лайки, несмотря на экстерьер, являются охотниками. Среди них также встречаются и лодыри, которым больше по душе облизывать конервные банки у палатки, чем мотаться с высунутым языком по тайге, выискивая дичь, пушнину либо зверя. Таким оказался этот Байкал- хитрый и ленивый воришка.
Дичи в тех местах очень много, населённых пунктов нет, стрелять некому, кроме редких экспедишников. Рябчики и косачи попадались часто. Володя подкрадывался на выстрел, я следовал за ним, а после выстрела бросался вперёд, как верный спаниель, искал в снегу подстреленную птицу, приносил, и Вовка важно и слегка высокомерно объянял мне, как надо правильно охотиться. Я внимательно слушал и с готовностью кивал, стараясь угодить ему во всём, лишь бы дал хоть разок стрельнуть по дичи. Наконец, он смилостивился и протянул мне ружьё. К косачу, сидящему высоко на дереве, я подкрадывался, не дыша, чувствуя, как сердце с каждым ударом норовит вырваться из груди. Приложился, прицелился, нажал спуск, отдача. И подбитый тетерев, сложив крылья, летит головой вниз. Это был мой первый в жизни охотничий выстрел.
Увлекшись, мы не заметили, как стемнело. Ничего страшного, можно вернуться по своим следам в снегу. Но мы так напетляли, охотившись, что распутать лабиринт было довольно сложно. В конце концов вышли на прямой след и побрели, ускоряясь по нему. Постепенно стали замечать, что скатываемся в какой-то глубокий лог, где мы точно не были. Стали щупать отпечатки в снегу, подсветили спичками и поняли, что мы уже долгое время топаем по следам парочки лосей. Куда идти дальше, было совсем неизвестно. Решили не паниковать, а развести костёр и просидеть до утра.
Но тут в паре километров от нас над лесом взмыла ракета, потом другая.
Сергеич, потеряв нас и забеспокоившись, пулял в небо раз за разом. Мы бросились на выстрелы и, спустя какое-то время, взмыленные и запыхавшиеся, выбежали к палатке. Нас встретил разъярённый Рубцов. От волнения заикаясь ещё сильнее, он пытался материться, но слова растягивались и эффекта не получилось.
Утром я ощипал дичь, пока мужики сидели над вычислениями. Опалил на костре и распотрошил, уложил рядком на чистое брёвнышко и отошёл куда-то. Из палатки вышел Сергеич и спросил меня, что я буду делать с парой рябчиков и косачём.
- Почему парой?- удивился я.
Смотрю на тушки, а там, действительно,исчезло пять рябчиков и косач.
В сторонке облизывался потостевший Байкал.
Это невероятно, но, похоже, он, не глотая, слопал несколько птиц в один присест, пока меня не было каких-то пару минут. Или успел припрятать недоеденных.
Пса подвергли обструкции, отматерив и пытаясь огреть палкой, но он, зная свой грех, улизнул подальше и наблюдал за нами из-за дерева.

На другой день, с утра сложив палатку и упаковавшись, мы ждали вертолёт. Должен был прилететь МИ-8, перебросить их на другой пункт, а меня ждал на борту ещё один коллега- Сергей Семёнов- наполовину бурят лет тридцати, сильнопьющий, по его словам. Мы с ним должны были на несколько дней высадиться на одном пункте, установить отражатель, чтобы с другого пункта триангуляции светодальномером Кварц промерили линию длиной 25 километров между нашими точками.
Прибыл борт, грузимся, а Байкала нет. Кричали, звали, но времени ждать у пилотов не было, надо лететь. И остался бедный воришка в тайге один.
Через месяц понадобилось снять редукцию на этом пункте. Когда Рубцов вылез из вертолёта, то навстречу ему из леса бросился исхудавший пёс. Чем он питался целый месяц в зимней тайге и как не попал на зуб хищникам... Позднее его доставили в Енисейск, и он прижился у каких-то людей, вспоминая о тайге, наверное, лишь в кошмарных снах.

А нас с Семёновым высадили на новом месте. При посадке увидели четырёх красавцев лосей. Они стояли на том месте, где мы потом свою палатку установили. Огромный рогач, рядом лосиха, а два годовалых лосёнка жались к ним, задрав головы и следя за нашей железной птицей. Потом неспеша и величаво всей семьёй пошли в глубь леса.
Вертолёт улетел, и я понял, что имел в виду Сергей при знакомстве, представляясь пьяницей. Грузил снаряжение и продукты он сам в сильном подпитие. Что он взял с собой? Легче написать, что он забыл взять: палатку большую (взял одноместную ,в которой мы еле помещались, причём ноги в спальнике торчали на улицу), печку железную (хотя, при отсутствии большой палатки проблема с печкой становилась не актуальной), хлеб, ружьё (взял карабин и девять патронов. Карабин стрелял как попало, а пуля летела почему-то плашмя). Надо отдать ему должное, продуктов он набрал с запасом небольшим. Хоть и сказали, что мы тут на 3-4 дня, он взял на дней десять.
Но мы прожили там три недели...

То не было видимости из-за снега, то ветерок качал сигнал, то туманы- все эти обстоятельства не давали возможности промерить линию с соблюдениями положенных допусков. Каждую ночь мы лезли на сигнал высотой сорок пять метров, скрутив из бересты факелы, , махали ими, как потерпевшие кораблекрушение, чтобы ребята за 25 км от нас могли навести светодальномер по этим огням на отражатель. Ночью обычно меньше всяких помех, поэтому в это время лучше делать измерения. Начинали отсчёты, мы периодически передавали по рации данные температуры, давления. А потом получали один и тот же ответ:
- Отбой, сегодня снова ничего не получилось.
Днём таскали огромные брёвна и грелись у пионерского костра. Так как заняться путём было нечем, то съели мы наши продукты довольно быстро. Идея экономить пришла в голову слишком поздно.
А тайга вокруг кишела дичью. Когда-то в этих местах, видно, гарь прошла, понаросло осинника, березняка. Для глухарей, тетеревов корма хватало, их было так много, что по утрам просыпались мы под звуки кудахтанья:
- Кох-кох-кох...
Палатка была привязана к берёзе, на которой рассаживались компаниями косачи и просто осыпали нас бессовестно помётом.
Частенько мимо пробегали лоси, не принимая нас всерьёз.
Не выдержав, взял карабин и пошёл на охоту. Седьмым выстрелом умудрился попасть в тетёрку. Иногда я думаю, что она умерла просто от смеха, глядя на мои охотничьи потуги. И осталось у нас всего лишь два патрона. Позднее мы пробовали пристрелять этот карабин. Ствол оказался настолько изношенным, разбитым, что пули летели, куда им самим хотелось, а прицельная рамка и мушка служили лишь для украшения оружия.
Вечерами, нагревшись у костра и прокалив спальные мешки, мы бежали в палатку, забирались в спальники, поджав ноги, и пытались заснуть. Но не тут-то было. Сергей нe давал мне покоя:
- Давай, рассказывай что-нибудь.
- Что рассказывать?
- Ну, книги какие читал, фильмы. Я же после сезона до следующего пью всё время, в кино не хожу, газеты не читаю.
И я, как Шахерезада, ночи напролёт рассказывал ему, как мог, содержание книг Александра Дюма, Джека Лондона, Григория Федосеева и т.п. Но он больше любил про кино послушать.

Однажды на связи мы услышали, что в бригаде километрах в сорока от нас увидели медведя, мимо прошёл в нашем направлении. А время такое было, что всем добропорядочным мишкам полагалось уже в берлоге лапу сосать. Сон наш стал тревожным с этих пор. Карабин лежал между нами, а ракетница в изголовье. И вот, просыпаюсь ночью от того, что кто-то палатку трогает. По коже мороз прошёл. Лежу, а в пяти сантиметрах от лица полотнище прогибается, и я прямо явственно ощущаю, что это медведь носом тычется, меня вынюхивает. Рука медленно тянется к карабину и натыкается на пальцы Сергея- он тоже услышал. Тогда я судорожно хватаю ракетницу, взвожу курок. Оба затаились, направив стволы на крышу палатки..
И тут услышали цоконье коготков по промёрзшему брезенту и мышиное тоненькое:
- Пи-пи-пи...
Сердце забилось снова, вместо мишки оказалась, к счастью, мышка.

Продукты совсем закончились, на радиосвязи много раз о ситуации нашей говорили, но в ответ- вертолёт прислать не можем, нет погоды. Когда начало покачивать от голода даже лёжа, решили мы идти пешком в другую бригаду, которая от нас за 25 км была. Но это напрямую, а так только сороки летают. Рано утром вышли, Сергей впереди налегке, как и положено при дедовщине. А я с рюкзаком, в котором всё ценное, включая теодолит, рацию, бинокль, ракетницу. Он, естественно, постепенно оторвался от меня.
Километров через десять-пятнадцать я услышал выстрел из карабина. Конечно, сначала подумал, что Сергей нарвался на медведя, а так как второго выстрела нет, то мишка терзает сейчас несчастного коллегу. Выхватил ракетницу и бегу туда. Но тут, буквально передо мной, выскакивает из кустов лосиха и проносится мимо. Я успокоился, посмотрел на след- крови нет, значит, промахнулся. Подхожу неспеша, а он психует:
- Где ты ходишь? Пошли, надо сохатого догнать, подранил я его.
- Успокойся, ты промахнулся, только что видел.
- Их двое было, бык раненый уходит, я под лопатку метров с пятидесяти бил, а ногу заднюю, практически, перебил ему.
И побежали мы в погоню по окровавленному снегу, как два голодных волка, задыхаясь и проваливаясь в снегу.
Бедный лось уходил, теряя кровь и силы. Через ручей он прошёл, проломив лёд, испытывая, должно быть, адскую боль.
Наконец, километра черeз полтора мы его догнали. Он стоял на открытом месте, на бывшей гари, где ещё только начали пробиваться редкие кусты, опустив голову, и смотрел на нас, качаясь. Сергей поднял карабин, прицелился, выстрел, зверь тяжело падает на снег.

Больше патронов нет, а лось дышит, шевелится в пятидесяти метрах от нас. Сергей суёт мне нож:
- Иди, перережь ему горло.
- Ты что, охренел, Серёга? Сам иди.
Поспорив немножко и обвинив друг друга в трусости, сели на валежины вылить воду из сапог, выжать портянки, носки.
В этот момент зверь резко вскидывается и вскакивает на ноги.
Как мы бежали!!! Бросив сапоги, неслись босиком по снегу неизвестно куда, боясь, что сейчас нас подденут рогами за нежные части тела. Но это была агония, лось лежал, не шевелясь, и мы, поджимая замёрзшие ноги, стали потихоньку возвращаться к нему. Натянув мокрые сапоги, подошли ещё ближе и стали кидать в него снежки. Никакой реакции!
Разделав сохатого, вышли на связь с бригадой, к которой шли, сказали, где, примерно, находимся, и чтобы они к нам завтра с рюкзаками пришли, выносить мясо. Всю ночь мы пекли на костре печёнку, ели без соли, иногда, сидя, засыпая. К обеду следующего дня к нам пришли ребята- два геодезиста и молодой рабочий Толя. Ребята захватили с собой сгущёнку, чай, крупу гречневую с тушёнкой. Видно, оттого, что мы наголодались, я бессознательно поставил варить кашу, пока остальные обрезали лучшее мясо, и забросил в неё тушёнку. Мужики смотрели на меня, как на дурачка: рядом гора свежего мяса, а я тушёнку использовал. Никто даже есть эту кашу не стал.
Что интересно: они почему-то принесли лишь пару рюкзаков. Почему- я осознал позже.

Самое хорошее мясо срезали и уложили аккуратно в эти рюкзаки. Мой рюкзачок они забрали, а с мясом заботливо надели на меня и на Толю. Вес в каждом был за 40 килограммов. Кровь из свежего мяса сочилась сквозь ткань и стекала по спине ниже. После сезона я принёс в химчистку свой окровавленный свитер. Приёмщица смотрела на меня, как на убийцу, который снимает вещи со своих жертв.
И потащились мы к ним в лагерь. Эти трое беззаботно разговаривали между собой, постепенно удаляясь от нас, иногда недоумённо оглядываясь, мол, что вы там плетётесь.
А мы с Толей, сжав зубы, согнувшись, а в горку и на четвереньках, несли свои тяжеленные рюкзаки. Не знаю, о чём думал Толик, но я ругал себя за то, что выучился на эту профессию, что приехал сюда, что лося мы убили, а под конец и за то, что на свет появился.
Но ни Толя ни я ни разу не попросили нас подменить, из молодого упрямства тащили до конца свой груз.

Ну, а потом неделю мы отъедались в ожидании вертолёта. Хотел было написать-ничего не делали. Но, увы... Ребята играли чуть ли не сутками в преферанс или в Кинга, а я не умел. Тем более, что играть впятером в эти игры нельзя. Учить меня они не стали из практических соображений: тот, кто не играл, волей-неволей становился кашеваром.
Вот я и готовил целыми днями из мяса всякие вкусности. Один из ребят постарше был почти без зубов, приходилось мясо тушить до мягкости. Не знаю, сколько мы съели за неделю, но знаю с точностью до килограмма, сколько осталось.
Когда вертолёт приземлился в Енисейске, нас встретили товарищи в гражданских полушубках, но из под них выглядывали милицейские брюки. Весь наш багаж был просмотрен, ножи, ружья изъяты, мясо взвешено (33 килограмма), и готовились завести дело. Насколько я знаю, кончилось тем, что милиционерам были предьявлены наши радиограммы, что продуктов больше нет, и, значит, сохатый был застрелен по необходимости. Ножи и ружья ментам предложили забрать без актов, а для успокоения совести милицейской сверху поставили два ящика коньяка, счёт за который расписали на всех.

Ну, а мой приятель Андрей, с которым мы делили кров у бабули подозрительной, попал в другую ситуацию. Его с коллегой забросили, вообще, на один день в горы на пункт снять редукцию. На следующее утро должен был прилететь вертолёт за ними. Но затуманило, занепогодило, продукты закончились, идти, как нам, было некуда. У них была старая истёртая замусоленная оленья шкура, которую подстилали под спальники. Они её резали на кусочки, предварительно ножом удаляя волос, вываривали, а потом жевали.
Первые слова, которые мне сказал Андрей, когда мы встретились:
- Я теперь знаю, как нужно замшу выделывать правильно. Зубами...

Продолжение.http://www.proza.ru/2014/03/11/114