Горький аромат фиалок Ч 3 Гл 18

                18

      Анара не верила своим глазам – командир заставы в своем письме утверждал, что Шокан – преступник. Что он покинул пост, оглушив и связав своего напарника, ворвался в казарму и угрожал автоматом своим сослуживцам. Что он открыл в спальном помещении огонь из автомата и только по чистой случайности ни в кого не попал. И что теперь он арестован и его будет судить военный трибунал.
     Прочитанное не укладывалось в голове. Шокан преступник? Как он мог оставить пост? Как мог открыть в казарме стрельбу? Командир утверждал в своем письме, что Шокан был пьян. Но ведь он не пил даже пива!
     Анара не знала что делать. Как показать письмо маме? А родителям Шокана? Может быть, и они получили такое письмо? Анара позвонила им, и поинтересовалась, как у них идут дела. Мама Шокана отвечала бодрым голосом, что все хорошо. Значит, они еще ничего не знают.
      Анара задумалась. Что делать? Кому поведать о свалившемся горе? Ведь его груз так неподъемен. Ее язык не повернулся рассказать маме Шокана о случившемся. Мама? Но ее нет. Она только утром вернется со смены. Неужели придется провести с этим всю долгую ночь? Нет, она не переживет ее!
     Анара вздохнула и начала одеваться. Она поняла, куда отправится. С кем поделится грузом, навалившимся на ее хрупкие плечи, кто возьмет их часть на себя. Да, Заманжол Ахметович…
     Но его не оказалось дома. В этот поздний час к пакгаузу подогнали   очередной вагон с цементом – железная дорога не знает простоя, ни днем, ни ночью. Балжан поняла по виду Анары, что случилось что-то нехорошее. Она помогла раздеться, пригласила к чаю.
      - Что-то случилось, Анара? – спросила она, заботливо набрасывая на ее плечи  свою пуховую шаль.
      - Шокан арестован, - отвечала та, подрагивая губами, - Вот получила письмо.
      Балжан вчитывалась в скупые строки командирского письма, и ее лицо мрачнело по мере чтения. Она подняла глаза к Анаре и сказала:
     - Ты веришь в это?
     Анара растерянно пожала плечами.
     - Я хотела посоветоваться с Заманжолом Ахметовичем. Я не знаю, что и думать. Это так не похоже на Шокана. И он никогда не пил даже пива. Я только недавно получила от него письмо – оно было таким радостным и светлым.
     - Ты правильно сделала, что пришла к нам. Заманжол скоро придет. 
     Потом добавила:
     - Ты пей чай, пока он горячий – согреешься. И не волнуйся – это просто недоразумение. Что-то напутали там. Возможно, на той заставе есть не один Шокан – имя-то распространенное.
      Но Анара лишь пригубила пиалу, обхватив ее своими худыми ладонями. Она сидела, понуро глядя на поверхность остывающего напитка, и думала, что нет никакой ошибки. Просто подтвердились ее тревоги; она чувствовала, что Шокану там плохо, что его бодрые, радостные письма только для того, чтобы не волновать ее.
      Балжан не выдержала молчания и заговорила вновь.
      - А родители его что говорят?
      - Они еще ничего не знают. Возможно, и им придет такое же письмо. Просто до меня оно добралось раньше. Я позвонила его маме и не смогла ей ничего сказать. Вот, решила посоветоваться с Заманжолом Ахметовичем.
      Балжан прислушалась – ей показалось, что Толеген захныкал. Дети уже спали.
      - Тебе нужно поехать к нему, - сказала она понизив голос,  - Возможно, это недоразумение, а возможно, его просто оговорили. Мало ли что…   

      Заманжол Ахметович сразу сказал:
      - Я сам поеду к нему.
      Он не стал успокаивать Анару – он знал, что командир заставы ничего не напутал, и что нет никакого недоразумения. Он служил в армии и не понаслышке знал о дедовщине. И понимал, что за кажущимися чудовищными действиями Шокана стоит простое отчаяние молодого солдата. А бодрые письма… естественно, ни один нормальный парень не станет жаловаться домашним на тяготы службы, тем более, беременной жене.
      - Я сам поеду к нему, - повторил Заманжол, хотя ему сейчас очень нужно быть дома. Балжан вновь собиралась в столицу – отвезти собранные документы в комиссию. Но как он может думать о себе, когда его ученик в беде?
     Поехали втроем – Заманжол, папа Шокана и Анара. Анару уговаривали остаться обе мамы – ее и Шокана, но она была непреклонна. И Заманжол поддержал ее – жена должна быть рядом с мужем, тем более в такой час.
     В поезде мужчины разговорились; Анара же больше молчала. Случившееся очень плохо повлияло на нее – улыбки больше не озаряли ее осунувшегося лица, на концах губ появились две скорбные складки.
     - Но что могло там случиться? – недоумевал папа Шокана. Он не мог поверить, что его сын, довольно спокойный и покладистый прежде, мог открыть огонь в казарме из автомата.
     - Это дедовщина, - объяснял Заманжол, - Иногда молодому солдату ничего не остается, кроме как применить оружие, чтобы не быть уничтоженным. И морально, и физически. Я вот тоже рос рассудительным и спокойным парнишкой, но когда деды доставали, и во мне поднималось желание взять автомат и перестрелять их. И пережить это помогли мои друзья – мы были очень дружны и сумели нейтрализовать давление дедов.
      Папа Шокана вздохнул.
      - У вас были замечательные друзья, - сказал он и Заманжол кивнул, не сумев скрыть грусти. «Вот именно – были», - подумал он.
      - Очевидно, у моего Шокана таковых не оказалось рядом.

      По прибытии в штаб отряда, Заманжол добился от командования свидания с Шоканом. Его не хотели слушать, но он поговорил с командиром отряда.
      - Мы не даем никому свиданий с подследственными, - сказал командир, - Даже родителям.
      - Но я его учитель! – воскликнул Заманжол, - Вы понимаете, я в первую очередь отвечаю за его воспитание. И не спешите обвинять меня – еще неизвестно, насколько виноват Шокан. Я не имею юридического образования, но ведь известно, что вину должен доказать суд. Трибунал, то есть. Я отвечаю за его воспитание, и я должен поговорить с ним. Мне нужно узнать от него, что произошло на самом деле – я, в отличие от вас, верю в него. И очень хорошо его знаю.
     Командир молчал. Он раздумывал. Ему импонировало то, что этот учитель приехал сюда, и что он взял ответственность за действия своего бывшего ученика, хотя никому не пришло бы в голову предъявлять ему какие-либо претензии.
      - Хорошо, мы подумаем, - сказал он, - Я, как вы, наверное, догадываетесь, не решаю такие вопросы единолично.
     - Да, конечно. Но прошу вас, помогите мне. Поймите, я учил своих учеников стоять за свое человеческое достоинство, бороться за свою честь больше, чем за свою жизнь. Я служил в свое время, это было давно, но боюсь, - порядки в армии с тех пор не изменились. Вы можете говорить что угодно, ваша должность обязывает, но мы с вами отлично понимаем, что такое дедовщина. И что она способна довести человека до белого каления. Будьте человеком, признайте, что дедовщина имеет место и на ваших заставах. И помогите солдату, бывшему ученику, который, возможно, лишь следовал наставлениям своего учителя.
      Пожилой офицер поднял на Заманжола тяжелый взгляд. Да, он нашел в себе смелость признать, что учитель прав. И дал разрешение на свидание.

      Шокан встретил Заманжола, как самого близкого человека.
      - Заманжол Ахметович! – с этим возгласом он обнял учителя. Заманжол стиснул  его в объятиях и похлопал по плечу, призывая к стойкости. Когда они сели, и он рассмотрел Шокана, то с удовлетворением отметил, что держится его ученик хорошо. Нет, Шокан не был сломлен. Хотя чувствовалось, что он многое пережил и многое передумал за время своего заточения.
     - Как там  папа с мамой? – расспрашивал он Заманжола, - Как там Анара?
     - Твой отец и Анара приехали со мной. Только им не дали свидания. Мне удалось упросить командира отряда – уж не знаю, как только это мне удалось. Очевидно, он хороший человек. И это вселяет надежду.
     Шокан кивнул.
     - Не переживай за Анару, - сказал Заманжол, - Она держится молодцом. Да ты и сам ее увидишь на заседании трибунала. Твои одноклассники передают тебе привет. Они очень переживают за тебя. А теперь расскажи обо всем, что случилось. У нас мало времени.
      Шокан рассказывал, а Заманжол понимающе кивал. Он помнил, что значили для солдата, особенно молодого, письма родных. И лишить их – это была, пожалуй, самая жестокая пытка.

     Заманжол занимался защитой своего ученика, а его ученики бились за него самого. Замминистра вновь приехал в Н-ск. И вновь он встретился вначале с Тирановой.
     - Ну и ученики у вас! – воскликнул он.
     - Что опять случилось? – насторожилась Дарья Захаровна.
     - Они написали письмо самому президенту!
     Она побледнела. Замминистра позлорадствовал внутренне, хотя и он сам был в незавидном положении.
     - И… и что президент? – голос у матерой директрисы дрогнул.
     - Что президент! Приказал немедленно разобраться и доложить. Сания Калиевна недовольна – она потребовала от вас письменного разъяснения ситуации. Но прежде нужно встретиться с этими выпускниками.
      - Хорошо - хорошо! Я напишу объяснительную, - согласилась Дарья Захаровна.
      Замминистра вновь оглядел ее недовольным взглядом.
      - Как мне разыскать этих ваших учеников?
      - Они уже не ученики мои, - Тиранова попыталась взять ситуацию под контроль, но замминистра не позволил ей этого сделать.
      - Чьи же они? Мои, что ли?!
      Дарья Захаровна сбавила обороты.
      - Ну, я хотела сказать – что они уже не ученики.
      - Это ничего не меняет!
      И замминистра засобирался.
      - Давайте покончим с разговорами и постараемся разобраться с этим делом. С президентом шутки плохи, вы, наверное, понимаете, чем это всем нам грозит.
      Тиранова засуетилась. Бледность держала ее лицо в своих цепких пальцах, и замминистра заметил, как подрагивают ее руки, бесцельно передвигающие бумаги на письменном столе.

      Ученики Заманжола Ахметовича были собраны в актовом зале школы. В президиуме сидели: замминистра, Дарья Тиранова и человек из гороно, который держался так, словно происходящее не касается его.
      - Ребята, к нам приехал заместитель министра образования, - немного заискивающе начала Дарья Захаровна, - Вениамин Алексеевич хочет поговорить с вами о вашем бывшем учителе Заманжоле Ахметовиче Енсееве. Вы написали письмо президенту, не зная ничего о том, что вынудило Енсеева уволиться. Я не могла вам ничего объяснить по веским причинам. Вениамин Алексеевич скажет сейчас, по каким.
      Бывшие ученики слушали молча, с некоторым напряжением. Азамат смотрел на президиум с полупрезрительной улыбкой, мол, что еще придумала Дарья Захаровна? Оля опустила глаза – ей показалось, что директриса взглянула на нее по-особому при своих последних словах.
     Замминистра встал и оглядел сидящих в актовом зале. Он вздохнул и начал свою заготовленную речь.
     - Вы считаете, что Енсеев уволился, потому что ему не давали работать. Он кажется вам олицетворением настоящего учителя, но это не так. Оказалось, что его моральный облик не соответствует званию педагога. Вы уже взрослые, самостоятельные люди, и мне незачем более скрывать то, что рассказала мне Дарья Захаровна в прошлый мой приезд. Тогда я не встретился с вами по той простой причине, что решил пощадить ваши светлые чувства. Но теперь придется открыть ваши глаза на некоторые неприглядные вещи.
     Замминистра еще раз оглядел зал и прокашлялся. Все сидящие ждали с напряжением во взглядах, и только у Оли лицо побледнело еще сильнее.
     - Так вот, - продолжал замминистра, - Оказалось, что ваш  учитель Енсеев был далек от идеала. Дело в том, что он снимал проституток. Вот так, ребята!
     Эти слова вызвали в зале всплеск. Ребята зашумели, задвигались.
     - Да! Я понимаю – вам трудно поверить в это, но Енсеева задержали полицейские, когда проводили рейд. И в тот самый момент, когда он уже усадил проститутку в свою машину.
      - Этого не может быть! – зазвучали голоса из зала, - Мы вам не верим!
      А Азамат вскочил с места и возмущенно выкрикнул:
      - Это все выдумки Дарьи Захаровны! Дарья Захаровна, придумайте что-нибудь более правдоподобное!
      Тиранова застучала по столу ручкой, призывая к порядку.
      - Тихо! – воскликнул и замминистра, - Выслушайте меня до конца! Мы с Дарьей Захаровной щадили ваши чувства, но теперь не обессудьте – я вынужден раскрыть и имя той проститутки. Она здесь, в этом зале, среди вас.
      При этих словах зал притих. Ребята переглядывались, - мол, кто это? Оля подняла к выступающему умоляющие глаза. Тот заметил этот взгляд, но только  развел руками.
      - Это ваша бывшая одноклассница. Ее зовут…
      Оля вскочила со своего места и бросила быстрый взгляд на своих одноклассников. Ее лицо было бледным до крайности, и, когда она заговорила, по нему пошли красные пятна.
      - Да, это я! Я - та проститутка! Но Заманжол Ахметович не снимал меня. Наоборот, он не хотел, чтобы я выходила на панель. И посадил он меня в свою машину для того, чтобы отвезти домой. А полицейские… они схватили его. Я хотела им объяснить, просила их отпустить Заманжола Ахметовича, но они не стали даже слушать меня. Вот и все.
      Оля осталась стоять. Наступила тишина. Ребята смотрели на Олю с недоумением. «Что она сказала? – словно говорили их взгляды, - Оля проститутка? Как же так?»
      - Я ничего не понял! – выдохнул, наконец, Азамат, - Что ты сказала, Оля?
      Оля повернула к нему свое лицо, и он не узнал ее. От простой девчушки, привычной одноклассницы Оли не осталось ничего. На него смотрела удрученная жизнью женщина. Все в этом взгляде говорило о пережитых и переживаемых сейчас страданиях. Азамат осекся.
      - Да, Азамат, - сказала Оля севшим голосом, - Я выходила на панель. И делала это не от хорошей жизни, поверь мне. Вы ничего не знаете, но Заманжол Ахметович знал обо всем. Мой отец потерялся, когда возвращался из заработков. Мама переживала, и ее парализовало. Нам, мне, моему братику и моей сестренке нечего было есть. Вот и… вот я и пошла… на эту проклятую панель.
     Оля не смогла сдержать слез – они беспрестанно текли по ее щекам, и она тихо утирала их пальцами. Оля заново переживала тогдашние страдания. И конечно, перед ее мысленным взором стоял образ Заманжола Ахметовича, пришедшего на помощь в самый трудный час.
     Зал молчал.
     - А Заманжол Ахметович… он помог мне… помог нам. И деньгами, а главное, участием. Он добился, чтобы нам платили пособия. И чтобы маму определили в санаторий, где ее вылечили. Поэтому я и смогла продолжить учебу, и пошла к вам, в вашу школу, чтобы быть его ученицей.
     Оля постепенно успокаивалась. Ее голос  обретал уверенность. Да, может быть, она не сможет оправдаться. Кто не пережил того, что пережила она, может осуждать ее. Но дело не в ней. Речь идет о ее учителе, и она должна сделать все, чтобы отвести от него грязные обвинения.
      - Заманжол Ахметович просил меня не выходить на панель, и я перестала – уже не было нужды. Пособий нам хватало, да и мама смогла выйти на работу. Но потом к нам пришел один человек, - он сказал, что мы можем выкупить нашего отца. И потребовал крупную сумму. Он сказал, что бесполезно обращаться в полицию – мы можем только потерять папу. Что было делать мне? Я даже не рискнула рассказать об этом Заманжолу Ахметовичу – боялась, что он сообщит в полицию. Вот и пришлось вновь выйти на панель. И однажды Заманжол Ахметович заметил меня там. Он посадил меня в машину, может быть, хотел поговорить со мной. Возможно, он думал, что я… что мне…
     Оля замялась. Она вновь оглядела одноклассников и уловила в их глазах сочувствие. Она подняла глаза к президиуму и встретилась с холодным, презрительным взглядом директрисы. Она продолжала:
      - Может быть, он подумал, что мне нравится заниматься этим, может быть, он подумал тогда, что я испорченная, что я порочная… не знаю, что он подумал тогда, но он рассердился. И, когда я не захотела сесть в его машину, а я боялась, что он отвезет меня домой и все расскажет моей маме, так вот, когда я отказалась, он еще сильнее рассердился и силой усадил меня в машину. Вот полицейские и подумали, что он хочет… что Заманжол Ахметович – мой клиент.
      Оля вздохнула и продолжала:
      - Не знаю, что произошло потом в полиции. Только туда приехала Дарья Захаровна и потом Заманжола Ахметовича отпустили. А потом и меня. А назавтра Заманжол Ахметович написал заявление об уходе из школы. Думаю, что Дарья Захаровна как-то надавила на него. Я не удивлюсь, если полицейские схватили нас по ее указке. Но пусть она сама расскажет обо всем.
     Оля села и подняв глаза к президиуму, встретила смело враждебный взгляд директрисы. И она не спасовала, не отвела глаз.
     - Ольга Придько хочет оправдать Енсеева, - сказала Тиранова, - Она хотела бы и себя оправдать. Но понимает, что это невозможно. Вся эта история с пропавшим отцом – я не верю ни одному ее слову. Ясно, что она давит на жалость. Почему она поспешила на панель, вместо того, чтобы обратиться в райсобес? А что касается меня, то сам Енсеев попросил меня вытащить его – он мог сесть в тюрьму лет на десять. Ну и, конечно, я потребовала, чтобы он покинул нас – как же я могла допустить такого аморального учителя к…
      Она не договорила – ребята зашумели.
      - Не надо врать, Дарья Захаровна! – выкрикивали они, - Мы не верим вам! Мы верим Заманжолу Ахметовичу!
      Тщетно директриса и замминистра стучали по столу президиума, призывая к порядку – ребята никак не могли успокоиться. И сидящим в президиуме пришлось ждать, пока они утихомирятся.
      Наконец, это произошло. Но тут встал Азамат. Он сказал, глядя на замминистра:
      - Вениамин Алексеевич! Я очень хорошо знаю Дарью Захаровну и поэтому прямо скажу – она лжет! Заманжол Ахметович не способен на такое. И я сомневаюсь, чтобы он мог просить Дарью Захаровну о чем бы то ни было. Он бы предпочел отсидеть эти десять лет. И я предупреждаю вас – мы не остановимся, пока Заманжол Ахметович не вернется в школу. И пока Дарья Захаровна не будет изгнана оттуда. Да, имейте это в виду. Мы поедем к президенту. Мы встретимся с ним и все ему расскажем.
     И он повторил:
     - Имейте это в виду!
      Он оглядел своих одноклассников и те поддержали его:
      - Да, мы так и сделаем! Мы поедем к президенту!
      Замминистра переглянулся с Дарьей Тирановой. Потом повернулся к человеку из гороно, мол, что же вы молчите? Тот улыбнулся, натянуто и не к месту, встал и поднял обе руки. Ребята притихли, ожидая, что он скажет что-нибудь дельное. Но чиновник не придумал ничего, кроме того, что начал увещевать и призывать к совести.
      - Как вы разговариваете с заместителем министра образования! – сказал он, и в глазах ребят появилось разочарование, - Ведь вы показали свою невоспитанность! Я представляю состояние Дарьи Захаровны – она, наверное, сейчас сгорает со стыда за своих выпускников. Я заявляю от имени гороно…
      В этом месте  Азамат встал и бросил своим одноклассникам:
      - Пошли, ребята! Делать нам тут нечего. Поедем к президенту, и все дела!
      Чиновник осекся. Он смотрел пораженными глазами на вчерашних учеников, покидающих зал. Потом он перевел растерянные глаза свои на замминистра и тот ответил ему неприязненным взглядом. Замминистра думал, что следовало бы остановить ребят. Но он не хотел говорить с ними в просительном тоне, а он понимал, что именно так можно заставить их вернуться на свои места. Он взглянул на Тиранову, но та лишь пожала плечами.
      Когда за ребятами закрылась дверь, он сказал:
      - Теперь ждите беды, Дарья Захаровна – эти ваши выпускники дойдут до президента. 
      Дарья Захаровна передернула плечами. Она не преминула вставить шпильку, хотя понимала всю серьезность ситуации. Если президент примет этих выпускников, то ей не поздоровится.
      - Нам всем нужно ждать беды, Вениамин Алексеевич, - сказала она, - И вам, и Сание Калиевне. И вы это хорошо знаете. Достанется всем, и гороно  тоже.
      В этом месте она удостоила взглядом человека из вышестоящей инстанции.
      - Что вы предлагаете? – спросил замминистра.
      - А что я могу предложить? Думайте вы, как поступить. А я сумею ответить президенту. Я – простой директор школы. Может быть, я и ошибаюсь иногда, что с меня взять – я маленький человек. А вот вам… а вот с вас спрос другой. Вот и придумайте что-нибудь.
      Замминистра еще раз подивился непробиваемости этой матерой директрисы. И он понимал, что она права. Что она теряет? В худшем случае ее отправят на «заслуженный отдых», тем более, что она уже дошла до пенсионного возраста. Но вряд ли это случится. Если она позволяет так разговаривать с самим замминистра, то у нее могущественные покровители. И, очевидно, эти покровители сидят выше самого министра образования. А вот замминистра… он может загреметь. Ему есть откуда падать.
     Но что придумать? Замминистра морщил лоб, но ничего путного в его голову не приходило. Он встал, так и не сказав ничего присутствующим, и, собрав бумаги в свою  папку из коричневой кожи, покинул актовый зал. Дарья Тиранова и чиновник из гороно проследили за ним, и когда дверь в очередной раз закрылась, они переглянулись.
      - Не очень-то вежливо вы с ним обошлись, - заметил чиновник.
      - А чего с ним, сюсюкать что ли! – отвечала раздраженно Тиранова, - Ездит взад-вперед, как дурак! Не может придумать, как замять это дело. Какой из него после этого замминистра?