Поездка на фронт. Глава 7

                Глава  седьмая
                Славная дыра

     Весной 1935 года Сидонин написал жене из Хабаровска, что часто общается с Янсеном. Бывший латышский стрелок соблазняет участвовать в проекте, который сулит значительные преимущества. Валентин Александрович сообщал, что после реализации плана они перебираются на восток по Амуру в надежде, как было сказано, «на приключения и скорый успех».
     Письмо Верочке показалось странным. Она сидела с маленьким Лекой в Ленинграде без денег, работы и иллюзий. Ей подумалось, что муж находился в веселом  подпитии, когда сочинял свою очередную фантазию.
     Янсен и Сидонин познакомились в гражданскую войну под Архангельском, который оккупировали англичане и американцы. (Что сближало 20-летнего паренька и мужчину старше минимум лет на десять, осталось загадкой). Это был незначительный и краткий эпизод, но дружба между ними сохранилась (возможно, и не дружба, а взаимная симпатия, необходимость друг в друге).
     Ян Степанович позднее несколько раз бывал у них в гостях. Он произвел на Веру Николаевну сильное впечатление. Она ни до, ни после не видела, по собственному признанию, «человека такого масштаба, который имел несомненную власть над другими людьми, который ничего и никого не боялся в отличие от большинства».
     Послание Валентина, к удивлению, стало походить на правду. Через несколько месяцев с места стали приходить денежные переводы. Сидонин сопровождал их короткими однотипными записками: «Перебирайся поскорее ко мне с Лекой. Обустраиваемся и преображаемся на глазах. Все складывается превосходно, как я и надеялся».
     Вера Николаевна поверила, загорелась идеей переезда. Однако не могла она скрыть и того, что ее смущало: как же без театра – ведь ее жизнь лишена смысла без сцены. Вскоре последовал ответ, что поблизости, в Комсомольске-на-Амуре, о строительстве которого не уставали торжественно рапортовать газеты и радио, создается гарнизонный театр. Еще через некоторое время Сидонин написал, что театр уже создан. И, наконец, не без гордости поведал: Ян Степанович усиливает труппу и репертуар, приглашает известных актеров и режиссеров.
     Верочка вновь заколебалась и поставила резонный вопрос, какое отношение имеет Янсен к театру и способен ли он вообще разбираться в подобных тонкостях? Выяснилось, что способен. Он направил докладную Сталину о необходимости развития театрального искусства в «комсомольском городе будущего». Тема вождя интересовала, и он поддержал, а больше ничего не требовалось.
     Янсен и не пытался соблазнять столичных знаменитостей высокими окладами, да и, наверное, не соблазнил бы. Он не хотел лишних разговоров и процедурных сложностей при  переводе в секретную Тмутаракань. Тем самым Верочке подыграл безусловно. Формировать костяк коллектива решили из местных дарований. Брали актеров Хабаровска, Благовещенска, Владивостока и городов Сибири. Между прочим, заведующим литературной частью (на тогдашнем сленге – завлитрой) стал будущий классик советской литературы Николай Задорнов. В общем, людей подбирали тщательно.
     Летом 1936 года Вера Сидонина с шестилетним Лекой приехала в означенный пункт, которому не хватало вывески «У черта на рогах». Военный городок примыкал к Комсомольску, а впоследствии слился с ним. Валя только что получил майора, хитроумный латыш – комбрига (по определенному ведомству это значило больше).
     Встречать Веру Николаевну на провинциальный, но новехонький вокзал явился сам знаменитый красный командир с приближенными. Среди них присутствовал Сидонин, смущенный праздничностью и масштабом. Комбриг поцеловал руку прехорошенькой Верочке и поинтересовался:
     – Ну, как вам здесь у нас?
     Она задумалась, возникла довольно-таки неловкая пауза.
     – Славная дыра…– она озвучила первое, что пришло в голову.
     Вера Николаевна умела придавать голосу необычайную теплоту. В ее устах всякая банальность приобретала смысл. Присутствующие заулыбались, захохотали, зааплодировали, сами не ведая почему, им понравилось.
     – Спасибо за аплодисменты на краю света, товарищи,– совсем приободрилась она и взяла под руку Янсена как первого попавшегося кавалера.
     Случайно брошенная фраза получила довольно удивительное продолжение. Сама того не желая, Вера Николаевна дала название целому городу. Пусть оно и не было официальным. С тех пор наш новый форпост на Дальнем Востоке именовался в частных беседах не иначе как «Славной дырой». Янсен умудрился использовать это обозначение даже в своих зашифрованных депешах. Многим словосочетание пришлось по душе как некое внутреннее противостояние официозу.   
     Николай Задорнов в одном письме сообщал: «Служу по-прежнему в Милом театре Славной дыры».
     Уверяют, что «переименование дальневосточного объекта» понравилось Сталину. Но он почему-то решил, что название двусмысленно и скрывает в себе неприличный подтекст, и пользовался им только в разговорах с ближайшим окружением.
     Судя по рабочим кабинетам Янсена и Сидонина (они не уступали министерским), комбриг и майор занимались в Славной дыре вопросами наипервейшей важности. Какова их суть, не ведали ни Вера Николаевна, ни Лека, ни жена комбрига Августина, ни даже 27-летний Николай Павлович Задорнов.
    
     Как-то в воскресенье перед спектаклем Верочка зашла в клуб красных командиров. Яна Степановича и Валентина Александровича она застала в бильярдной. Они склонились над зеленым столом под розовым абажуром и ничего не замечали вокруг. Комбриг метил в лузу, майор следил за игрой, положив руки на борт. Янсен, оторвавшись от «поляны», тихо сказал:
     – Человек должен жить постоянно в стесненных обстоятельствах, он должен ежеминутно ощущать напряжение всех сил, он должен постоянно преодолевать себя. Это и есть перманентная революция. Ленин осудил идею Троцкого, Сталин тоже, но потом осознал, что без нее невозможно идти к обществу всеобщего равенства. Конечно, организаторам данного процесса должны быть послабления за особую ответственность. Очень немногим несменяемым настоящим организаторам. Заметь это!.. Сведениями о получаемых нами взносах мы никого не сдаем. Они, Валя, сами себя сдают, и тут мы с тобой ничего не поправим. У Николая Васильевича много своих каналов, он и без нас в курсе. Нам надо не искать себе замены, а менять время от времени направление деятельности.
     Ян Степанович, еще немного помедлив, с треском загнал шар в лузу и обернулся.
     – Верочка, что вы тут делаете?– хладнокровно спросил он.
     – Я зашла попрощаться перед спектаклем,– растерялась она.
     – Зачем же прощаться? Мы никуда не уезжаем и вы тоже…
     Дома поздним вечером Сидонин устроил ей разнос, когда она полюбопытствовала о взносах и Николае Васильевиче.
     – Не суйся никуда, не суйся!– закричал неожиданно он; однако, отдышавшись, взял себя в руки:– Ну, чего тут непонятного, Вева? Мы сдаем партийные взносы. Николаев Васильевичей в СССР десять тысяч, а может, сто. Тут, повторяю, полная ясность: я секретарь парторганизации, и каждый месяц сдаю партийные взносы в банк по платежной ведомости…

     Театр оказался самым заурядным, но не хуже большинства, а главное, это было на руку Верочке –  среди серости она блистала. Репетиции завершались прогонами, а прогоны – премьерами. Ставили «Егора Булычева» Горького, «Слугу двух господ» Гольдони, «Одураченного мужа» Мольера и, конечно, «Человека с ружьем» Погодина. Последняя пьеса считалась обязательной к постановке для солидных и профессиональных театров (в ней одних персонажей насчитывалось свыше пятидесяти, Шекспир отдыхал).
     После премьеры «Человека с ружьем» устроили вечеринку в клубе красных командиров с шампанским, буфетом и танцами. Вера Николаевна танцевала с Янсеном.
     – Что  это  у  вас  на объекте за Гоголь появился?– с наигранной веселостью полюбопытствовала она.
     – Николай Васильевич?
     – Ну, да.
     – Отвечать честно?– он неожиданно стал серьезным.
     – Как на духу.
     – А что бывает за выдачу государственной тайны?
     – Арест,– Верочка на мгновение огорчилась.
     – В лучшем случае,– уточнил комбриг.
     – Выкладывайте,  выкладывайте,  Ян  Степанович. Все останется здесь,– она остановилась и приложила изящную ладошку к сердцу.
     Янсен поглядел на нее своим загадочным взглядом и тоном заговорщика прошептал:
     – Николай Васильевич означает второй.
     – А что означает второй?– в тон ему спросила Сидонина.
     – Второй – это человек с усами.
     – А первый?
     – Первый – это человек с бородкой. Он уже не работает.
     – Но кто же тогда третий?– упорствовала она.
     – Человек с ружьем.
     Комбриг так прижал ее к себе, что, казалось, не вырваться… Не было у него ни усов, ни бородки, ни ружья. Но обольститель он был ловкий и упорный…

     Валентин Александрович в военном городке располагал служебной квартирой. Верочке давно уже было известно о ее существовании. В разговорах с мужем она несколько раз поднимала эту тему. Сидонин твердо отвечал, что квартира ему полагается для деловых встреч и переговоров. Каких и с кем, не объяснял. На просьбу поглазеть, что за роскошь он скрывает, Валентин Александрович отвечал отказом: мол, вход на территорию военного объекта гражданским лицам запрещен. А ты выпиши пропуск, настаивала она. Не могу, утверждал он.
     По праздникам командный состав напивался самым свинским образом, будто того требовал устав. Некоторые лейтенанты, капитаны, майоры и полковники (подполковников еще не было) лежали как дрова в различных общественных местах Славной дыры. На Первомай 1937 года в ведомстве Янсена намечалась рыбалка для комсостава на дальних амурских заводях возле тайги.
     Вера Николаевна попросила Яна Степановича выписать ей разрешение для осмотра таинственного военного заповедника.
     – А что мне за это будет?– пошутил он.
     – То,– одарила  она  его  обнадеживающей улыбкой, полагая, что почти ничего не обещает.
     Комбриг выписал разрешение на посещение территории объекта без всяких опасений, поскольку на вход в помещения требовался отдельный пропуск, к тому же они запирались…

     В пропускном пункте Верочка обнаружила только одного вменяемого младшего комвзвода охраны. Она спросила, где служебная квартира майора Сидонина. Тот распахнул внутреннюю дверь сторожки, ведущую на запретный участок, и указал пальцем:
     – Да, вон в том корпусе. Но вас, дамочка, туда не пустят.
     – Это не главное,– заметила она, победно улыбаясь.
     – Обратитесь к дежурному старшине. Может, разрешит под свою ответственность.
     – Обязательно…
     Подъезд был нараспашку. На полу лестничной площадки второго этажа спал красноармеец, положив под голову приклад. Откуда-то доносились пьяные крики. Она достала из сумочки ключ, с которым Валентин не расставался до определенного момента. Когда же определенный момент наступал, с мужа можно было снять и нижнее белье. На алюминиевой бирке, прикрепленной к ключу, был указан номер квартиры.
     Она открыла дверь, за которой ее взору предстали три изолированные комнаты и кухня. На кухню она не стала заходить. Маленькая комната оказалась полупустой: два кожаных кресла, низкий столик посредине и книжный шкаф у стены. Средняя комната напоминала гостиную, судя по обеденному столу, с которого не успели убрать часть посуды и бутылок после неслабой пирушки. Сейф с человеческий рост, правда, делал предположение о гостиной сомнительным. Сейф был закрыт наглухо. У широкого окна находилась софа, обшитая атласной малиновой материей. На ней лежал раскрытый чемодан, доверху набитый долларами, а также валялись пятнадцать-двадцать пачек сигарет с изображением одногорбого верблюда на фоне пирамиды и пальм. Таких она еще нигде не видела. Впрочем, Сидонин пользовался портсигаром.
     Верочка вернулась к столу и исследовала две пепельницы с окурками. На них следов губной помады не наблюдалось. Конечно, профессионалы следов не оставляют, подумала она, и картина развратного разгула предстала перед ее мысленным взором.
     Третья, самая большая комната в два окна, изобиловала мебелью. В ней стояли четыре рабочих стола, три из них были укомплектованы приемниками, записывающими устройствами и пишущими машинками, на четвертом расположился телеграфный  или телетайпный аппарат (точно такой же или похожий показывали в кинохронике). Дверь в эту комнату была дубовой и очень толстой, из трех замков торчали ключи.
     Верочку охватил ужас. Она почувствовала себя ребенком, покинутым всеми в зловещем замкнутом пространстве. Вера Николаевна сто раз пожалела о своей глупой затее. У нее не хватало фантазии понять, чем здесь занимаются. Она заглянула в первый попавшийся верхний ящик и извлекла два конверта в формате стандартного листа. На одном черным жирным типографским шрифтом было написано «тов. Ворошилову К.Е.», на другом ярко-красным – «тов. Каблучкову В.Э. (для Н.В. лично)».
     Верочка бросилась прочь, едва сообразив, что надобно запереть квартиру...

     Через несколько дней после Первомая Вера Николаевна не выдержала и призналась:
     – Вава, я была на твоей служебной квартире.
     – Как же ты туда попала?– удивился он, ничем не выказывая раздражения.
     – Дежурный  красноармеец  спал в подъезде мертвецки пьяный,– жалобным голосом проговорила она.
     – Первого мая?
     – Ну, да.
     – А как же двери?
     – Распахнуты, ключи в замках.
     – Безобразие,– нахмурился он.– И какие выводы ты сделала?
     Ответ Верочка заготовила заранее:
     – Я подумала, что ты стал работать телеграфистом и получать за это доллары.
     – Совсем не смешно, Вева. Пьянствовать плохо. Обещаю,  не повторится. Остальное выдумки – выкинь из головы.
     – Ты знаешь какого-то Каблучкова?– осторожно спросила она.
     – За Каблучкова тебя просто убьют!– неожиданно взорвался он.– Не произноси вслух – убьют!
     Его затрясло. Он долго не мог придти в себя, потом произнес незнакомым глухим голосом:
     – Ты  знакома  с начальником НКВД Комсомольска: у него пятикомнатная квартира; мебель, одежду и даже еду ему привозят в спецвагоне из Москвы. Янсен может подойти к этому начальнику и плюнуть ему в рожу. По сравнению с тем деятелем, фамилию которого я запрещаю тебе произносить, комбриг – пешка. Тот человек отвечает за безопасность страны. Не за личную охрану (понимаешь разницу), а за безопасность в международном масштабе!Так устроен мир, Вевочка. Мы не располагаем собой полностью…
     Больше они не возвращались к этой теме. Для Валентина Александровича было абсолютно ясно, кто дал разрешение…

     Комбрига арестовали в начале апреля 1938 года. 8 марта он объявил Верочке благодарность за творческие достижения в общем приказе по особой строительной бригаде. Что они строили, она так и не узнала никогда.
     Жена Янсена Августина сообщила Вере Николаевне об аресте мужа в промтоварном магазине напротив дома, где жили Задорновы. Потом забрали Августину, но вскоре выпустили.
     Она бродила по улицам как Офелия, не замечая никого, и разговаривала сама с собой:
     – Ужасный Каблучков, гений зла…
     Не понимали, о ком говорит Августина. Решили, что просто сошла с ума и бредит.
     В процессе над Янсеном Сидонин проходил как свидетель. Вел себя достойно, несмотря на грязные намеки о взаимоотношениях Верочки с подсудимым. Обвинение в том, что комбриг – японский шпион (Квантунская армия дислоцировалась за Амуром), Валентин Александрович отрицал. Полагали, что ему повезло: в отношении него  ограничились лишь ведомственным расследованием.   
     Каблучков Викентий Эдуардович присутствовал на судебных заседаниях инкогнито. Об этом некоторые участники нашего повествования узнали много позже.
     Лека при всей своей наблюдательности был слишком мал, чтобы правильно оценить происходящее. Правда, он отлично помнил, что за неполных пять лет пребывания в Славной дыре к ним ни разу не приходили гости. Про наличие другой квартиры ему выведать ничего не удалось.