Ива. На камбузе

Рассказ написан в рамках игры ЧЕЛОВЕК В ГРИМЕ http://www.proza.ru/2014/01/19/27

В авторстве подозреваются:

Анн Диа
Ива
Лазарь
Удав Юзик
Федор Кузьминский
Черная Палочка
Юрий Камалетдинов



Но кто ИСТИННЫЙ АВТОР???

Угадки пишите в виде рецензий под рассказом.

И будьте бдительны – в комментариях вас могут водить за нос. Ориентируйтесь только на свой здравый смысл, анализируйте авторский стиль, характерные словечки и т.д.

Каждому угадавшему – 100 баллов.

Ответы принимаются до 24.00 по московскому времени 8 марта.

Успехов всем!



***

В этом году командование субмарины решило совместить воедино празднование 83-й годовщины предпоследней революции, Юбилей будущего урожая и День памяти героя-гидромелиоратора, проложившего первую очередь Суэцко-Балтийского канала. На повестке дня стояли следующие пункты:
1. Торжественная часть с непременными прениями, устраиваемые администрацией субмарины;
2. Праздничный концерт, устраиваемый подшефной Усть-Быкмарлыкской филармонией;
3. Обед, устраиваемый силами команды, и
4. Танцы, в которых будут задействованы все присутствующие.

Праздник обещал удаться на славу, поэтому с самого раннего утра женская четверть команды в лице Хильды Стерн и Люси Ёлкиной приступила к подготовке застолья.

В качестве ударного блюда были выдвинуты пеленгасы, приготовленные по-прикаспийски.
Процесс приготовления  шел полным ходом. Девушкам мешал только боцман Кацавейко. Он ежечасно возникал на камбузе и отдавал указания, выслушивать которые приходилось по стойке «Смирно», из-за чего редкая рыба пригорала.

Когда боцман Кацавейко скрылся с глаз в очередной раз, Люся в изнеможении упала на табурет.
- Нет, - сказала она вдруг, - мужчина, которого я полюблю, будет другим!
- Каким же? – спросила Хильда без всякого, впрочем, интереса, поскольку она в отличие от юной Ёлкиной уже пожила и знала разницу между желаемым и действительным.
- Он будет трепетным и робким.
- Каким?! – слова подруги удивили даже видавшую виды Хильду.
Люся сконфузилась.
- Нежным. Добрым и милым, - тихо сказала она.
- А на фига?
- Романтики хочется, - так же тихо, но твердо заявила Люся.
- Романтики? – протянула Стерн, судорожно вспоминая, что это.
- Хильдочка, душенька, а у тебя были трепетные мужчины?
Хильда Стерн перебрала в памяти список любимых мужчин и задумчиво протянула:
- Трепетный, говоришь? А, пожалуй, что и был…
- Добрый и милый?
- И крайне робкий.
- Лапочка, расскажи!
- Ну, слушай!
Хильда Стерн решительно высыпала в кастрюлю оставшиеся полпачки соли, закрыла кастрюлю крышкой и приступила к рассказу.

Было это в тысяча девятьсот.. ну, неважно в каком году. Работала я тогда на Московском Заводе Измерения Высоких Температур, а жила в чудном местечке недалеко от Москвы. Назывался наш поселок «Платформа 88-й км».

Работа на заводе наладчицей жаропрочных термометров приносила мне неизъяснимое удовлетворение. Коллектив был дружный и спаянный многими совместными испытаниями. План мы всегда переполняли с большим отрывом от основной массы трудящихся, за что неоднократно награждались вымпелами и грамотами от заводоуправления. И вот однажды..

Однажды наша бригада получила в качестве новогодней премии билеты в Большой театр, где как раз давали премьеру оперы великого композитора Генделя в исполнении украинского хора и замечательнейшей итальянской певицы Джулии Разини.

Ах, Люся! Знала бы ты, какая прелесть этот Большой театр! Особенно, когда он полон, и ложи, понимаешь, блещут!
Представь себе, по беломраморной лестнице снуют толпы зрителей. Кругом позолоченные канделябры и хрустальные люстры. А какой буфет мы обнаружили вблизи нашей ложи! Ложа, кстати, тоже оказалась неплоха. Креслица, банкетки – все обито малиновым бархатом. И даже есть шторка, чтобы зрелище партера не мешало внимать творению композитора Глюка. То есть Гайдна. Ну, неважно…

Однако уже в середине первого акта наша бригада стала испытывать дискомфорт, связанный с недостаточным знанием украинского языка, отчего хоровое пение возбудило нас не в той степени, на которую мы рассчитывали.
Положение вызвался поправить начальник ОТК Серосевич Викентий Игнатьевич.
В ближайшем к нашей ложе буфете он закупил дюжину шампанского, после чего второй акт мы встретили массовым прилеганием на банкетках, и даже рулады солистки не вывели нас из себя.

Хильда Стерн замолчала, и по мечтательному лицу ее пробегали тени воспоминаний.
- А когда же будет про мужчину? – спросила Ёлкина.
Хильда очнулась и машинально открыла новую пачку соли.
- Скоро. Но сначала я расскажу тебе про театр. Ах, Люся! Как же мне понравился театральный разъезд! Представь себе полуночную предновогоднюю Москву. Сверкающие фонари, меж колоннами вальсируют тысячи снежинок, и в каждой горит огонек – красный, зеленый, фиолетовый. Легкость в теле необыкновенная! И шум в голове замечательный. Наверное, это пенилось выпитое шампанское. Да, как я была молода тогда! – вздохнула Хильда, высыпая соль в кипящий суп.

- А он? Когда же появится он? – не отставала Ёлкина.
- Скоро, - пообещала Хильда. – Итак, я распростилась со своими боевыми товарищами и поехала на Казанский вокзал. Там после непродолжительных поисков я отыскала свою электричку, но, увы! По техническим причинам ее отправление отложилось на полтора часа, которые я и провела в нетопленом тамбуре. Шум в голове сменился ударами в сердце. Я-то подумала сначала, что это наступает похмелье, а оно, как известно, после шампанского протекает особенно тяжело. Но это было не похмелье, а предчувствие нашей встречи!
Скоро электричка тронулась, унося меня навстречу судьбе и платформе 88-й км.

- А в чем ты была одета? – спросила любопытная Ёлкина.
- О! На мне был строгий английский костюм и пальто фабрики Большевичка. Такое, знаешь, драповое, длинное, очень по тем временам модное. Такое, знаешь, с мехом до пупа. И шапка! Шапка на мне была просто замечательная – меховая, типа казачок. И все это надето на 170 см и 100 кг живого веса. Я была тогда статной блондинкой, - похвасталась Хильда, кокетливо поправляя завиток над ухом, не потерявший еще былой упругости.
- Да ты и сейчас хоть куда, - сказала Люся.
- Эх, - Хильда махнула рукой, - а видела бы ты меня в ту ночь, когда я высадилась на своей платформе 88-й км! Дивная ночь! За городом мороз минус 27, сугробы – выше человеческого роста, месяц, совершенно серебряный,  висит над головой. Короче, природа! И время полвторого ночи.
Электричка, свистнув, уехала, и только где-то далеко в морозном воздухе зазвенели провода.
Тишина вокруг совершенно патриархальная, аж слезы наворачиваются. И тут же замерзают, потому как холодно.

А платформа наша отличалась от прочих еще и тем, что не имела билетной кассы. Так что моим глазам открылся абсолютно голый перрон и темная дорожка, протоптанная к поселку. Для того, чтоб обрисовать всю картину целиком, во всех деталях, упомяну, что эта дорожка длиною в два с половиной километра и пролегает сначала меж сугробов, под которыми скрываются какие-то железнодорожные цистерны, потом вдоль парка, потом вдоль заколоченных на зиму дач, а только потом уж упирается в поселок. Мда..
Стою я эдак на перроне, любуюсь бескрайним звездным небом и думаю.
И вдруг!

Вдруг вижу, как с другого конца перрона спускается темная человеческая фигура и направляется к нашему же поселку.
О, счастье! Думаю, повезло тебе, Хильда. Сейчас ты прибавишь ходу, догонишь этого чудного мужчину, и пойдете вы рядышком в полном согласии. И безопасности.
У меня, Люся, слова никогда не расходились с делом, поэтому я тут же подбираю полы своего драпового пальто и устремляюсь по перрону.

А мужчина уже идет по дорожке, бодро поскрипывая декабрьским снежком.
Я шагаю следом, стремясь сократить расстояние до максимально безопасного. Этому ужасно мешает моя меховая шапка типа казачок. Я сдвигаю ее на затылок и продолжаю целенаправленно месить ногами снег.
А снежок так поскрипывает славно – скрип-скрип. Чвак-чвак.

Впереди маячит заветная спина. Мужчина шагает резво, споро, в отличие от меня, в чьей голове еще звучат обрывки мелодий, а в нос шибает углекислым газом. Но я не сдаюсь, и расстояние между нами начинает уменьшаться.
Скрип-скрип. Чвак-чвак.

Окрестность залита пронзительным лунным светом. Мое прерывистое дыхание тут же превращается в сосульки, которые прилипают к шарфу, к воротнику. Я решительным жестом расстегиваю воротник и разматываю шарф. Этого мгновения достаточно для того, чтобы мужская спина снова вырвалась вперед.
Где-то далеко  побрехивают собаки, сверху смотрит равнодушный месяц, и мне вновь становится страшно.
Скрип-скрип. Чвак-чвак.

Я перехожу на дробную рысь.
Скрип-скрип-скрип. Чвак-чвак-чвак.
И что я замечаю? Мужчина тоже прибавляет газу!

Я сдвигаю шапку еще дальше и начинаю прямо-таки бежать. Мне уже так жарко, что пар валит от меня, как от четверки коней. Сосульки тают и капают за пазуху.
А места вокруг дачные, красивые, глухие…

Мы уже домчались до парка. Изумительное место, кстати, замечу в скобках.
Как жаль, Люся, что ты никогда не увидишь подобной картины! Мужчина вдруг дико взвизгнул, бросил свой «дипломат» на тропинку и буквально в два прыжка скрылся за деревьями. Его сопровождал треск, который напомнил мне бессмертные строки Маршака «Пробирается медведь сквозь густой валежник..».
И все стихло. И тишина. И я осталась одна…

Совсем одна-одинешенька в два часа ночи около платформы 88-й километр.
А мороз меж тем крепчал. Деревья в парке тянули мне навстречу свои заиндевелые ветви и отбрасывали какие-то совершенно неприличные тени.
Я с опаской приблизилась к «дипломату», сиротливо лежащему на дорожке. Он, кстати, показался мне дорогим, из настоящей кожи. Лунный отблеск дрожал в его металлических застежках.
Я вгляделась в чащу. Кругом белый снег, перечеркнутый черными тенями. И никого.
Я вслушалась. Только потрескивал замороженный кустарник. Даже собаки, и те не выли. А мужчина? Он-то где? Что с ним?

Я тупо смотрела на «дипломат» как на единственное свидетельство его мужской реальности. Потом также тупо смотрела в лес.
- А куда ж делся мужчина? – спросила Ёлкина, которая слушала историю, затаив дыхание.
- Я так думаю, он натуральным образом рухнул в снег и там окопался. Это был первый трепетный мужчина, встретившийся мне в жизни, поэтому я слегка растерялась.
- И что же ты сделала, Хильдочка?
- Я выудила «дипломат» из снега, отряхнула и аккуратно поставила его. Не пропадать же такой дорогой вещи! Потом я крикнула в тишину:
- Эй! Мужик! Выходи – не трону!

Эхо отразилось от голых деревьев и вернулось ко мне ледяным порывом ветра. Я догадалась, что моя шапка типа казачок все еще болтается за спиной на манер панамы, и поспешила нахлобучить ее обратно. Потом, не торопясь, замотала шарф и застегнулась. В парке не раздавалось ни звука, ни дыхания. И мне ничего не оставалось, как пойти дальше, благо до поселка было уже рукой подать.

- Все-таки трепетные и нежные мужчины играют огромную роль в нашей жизни! – с убеждением заключила Хильда Стерн. – Никогда я так не была уверена в себе, как после той дивной ночи! Во-первых, я поняла, что слухи о моей неповоротливости сильно преувеличены. Расстояние в два с половиной километра я миновала за 13 минут, честное слово! Во-вторых, как приятно было потом идти вразвалочку и глазеть на это черное бездонное небо и заметенные поля! И знать, что теперь сам черт мне не брат! Эх, хорошо!
- Хорошо! – откликнулась Люся. – Я же говорю, в трепетных мужчинах что-то есть.
- Но, согласись, роль женщины тоже значительна. Если бы на моем месте оказалась бы менее порядочная, лишился бы мужик своего дипломата. А там, небось, важные вещи лежали.
- Хильдочка! Да ты – просто чудо! – Ёлкина пылко обняла подругу.

Стерн хотела что-то возразить, но дверь камбуза отворилась, и на пороге в который раз возник боцман Кацавейко.
- Готово? – вопросил он.
- Допревает. Сейчас только посолим, - сказала Хильда Стерн как начальник вахты, и процесс готовки праздничного стола  пошел своим чередом.

Рецензии и комментарии здесь  http://www.proza.ru/comments.html?2014/03/05/2319