Гордиев узел

     Стучу по «клаве» под диктовку шефа:
     — По вопросам закупок обращаться, двоеточие, Россия, запятая, 119334, запятая, гэ, точка, пробел, Москва… Надеюсь, ты «гэ» написал с маленькой буквы, а Москву с большой?
     — Обижаешь, гражданин начальник! Слушай, а, может, обойдемся без «гэ»? Итак всем понятно, что Москва — это «гэ», а не какая-нибудь там большая «дэ».
     — Хм, а почему это Волжский должен оставаться «гэ», а Москва — уже нет?!
     — Потому что Волжский — город твоей судьбы!
     — «Моей»…
     — Так я и говорю «твоей».
     — Правильно говорится и пишется «моей»…
     — Совершенно с вами согласен, не моей же! Моя-то судьба сейчас, небось, мечется по узким улочкам Парижа да все меня разыскивает. Страдает, бедняга, сохнет… Но это — ничего, я худеньких люблю.
     — Ты же женат! Отец семейства, прости господи.
     — Так она-то этого не знает! И потом…
     — Ага, любовь — зла…
     — То, что твоя жена до сих пор тебя не бросила, лишний раз говорит о неизбывной справедливости сего наблюдения.
     — И твоя женитьба…
     — А вот моя женитьба, как всякое исключение из правила, только подтверждает само правило.
     — Пиши уже, судьбоносец ты наш.
     — Сам ты волжанин!
     — Такой же, как и ты.
     — Как знать, как знать… А может, моя парижанка как раз именно сейчас, окончательно потеряв всякую надежду, летит в Токио на конференцию одиноких сердец, а тут — трах-бах! — самолет терпит аварию, она прыгает с парашютом…
     — Где это ты видел парашюты на пассажирских рейсах?
     — Так она ведь не простой пассажир, а дочь хозяина этого лайнера! И папа у неё — миллионер, внук гражданина Корейко.
     — А… ну, тогда все понятно. И приземлится она, само собой, прямо на крышу нашего здания.
     — Нет, не совсем. Она только парашютом зацепится за крышу. А так как сегодня воскресение, и в здании кроме нас с тобой да вахтерши никого нет, то мне и придется…
     — Почему же это непременно тебе?!
     — Ну, не тобой же рисковать! Ты ж у нас особо ценный сотрудник, как ни как глава фирмы.
     — Вот на правах главы фирмы я и заявляю: хватит болтать, давай работать.
     — Уж и помечтать нельзя.
     — Мечтать будешь в нерабочее время.
     — Осмелюсь напомнить, сегодня воскресение и уже восемнадцать тридцать семь, если мои бортовые часы не брешут.
     — Сам виноват.
     — Ну как — сам?! Как — сам? Ты же видел, что там их дизайнер понаворотил — сразу видно, что никогда с сайтами, тем более с их версткой дела не имел. И по штату я, между прочим, верстальщик...
     — Редактор.
     — Ну редактор, но уж никак не программист.
     — Чего ж тогда брался?
     — Но ведь сделал же!
     — Ну, сам и виноват.
     — То есть кто везет — того и бьют?
     — А ты как думал!? Зачем же нам кормить того, кто не везет?
     Я вздохнул:
     — Что ж, вернемся к нашим баранам. Кстати, а с чего это они вдруг? Компашка-то волжская — даже не волгоградская — а по вопросам закупки отсылают в Москву?
     — Да потому, что у нас все делается через…
     — Москву… Логично. Всё — работаем, работаем!..
     — Москва — написал?
     — Написал.
     — Запятая…
     — Да хватит тебе! Ну, подумаешь, одну опечатку допустил — с кем не бывает.
     — Пять.
     — Так тексту-то сколько! Поимей совесть.
     — Поимею, поимею, когда они нам заплатят. Улица... улица Советская…
     — Скажите-ка на милость! Неужели в Москве еще осталась улица Советская?!
     — Стало быть — осталась.
     — И как это Лужков не доглядел!?..
     — Ну, может, это не совсем Москва, а какой-нибудь бывший дачный поселок…
     — Рублевка, например.
     — Заткни фонтан. Я тебя умоляю. У меня и так голова — что тот полковой котел...
     — Извини, у меня это тоже от переутомления. Дом?
     — Там не только дом, а еще и корпус, и строение…
     — А «строение» как пишется? В смысле — сокращенно…Стр?
     
     
     Жанка на меня обиделась. На выходные нас приглашали на шашлыки. Конечно, если бы это были друзья с её стороны, Жанку бы ничего не остановило. А тут в пятницу в ответ на сообщение, что мне придется поработать в субботу и, вероятно, воскресенье, поскольку надо успеть сдать сайт еще этим месяцем, она немедленно заявила, что Сашка мой — урод редкостный, жена его — лохудра пучеглазая, а дети их — дебилы чеканутые, и никуда она с ними не поедет. И вообще, когда нам выдадут зарплату? Между прочим, в понедельник уже первое августа. А там и за квартиру надо будет платить, и за детский садик опять же, и вообще ребенка надо бы хоть в цирк сводить… Нет, я могу топать хоть на работу к дружкам своим собутыльникам, хоть на дальний хутор бабочек ловить, хоть к Таньке из второго подъезда — а Танька эта точно когда-нибудь дождется, она ей все космы её крашеные повыдирает! — а она не намерена всю жизнь торчать у плиты и ждать, когда моё величество соизволит заявиться. И вообще, только такой лох вислоухий, как я, может сидеть на этой мизерной зарплате, которую к тому же еще и выдают неизвестно когда. И хлопнула дверью спальни.
     Светик мой шепнула на ухо, когда я укладывал её спать:
     — Папа, я никуда не поеду! Я буду тебя ждать.
     В субботу утром Жанка притворилась спящей. А вечером, едва я хлопнул входной дверью, крикнула из спальни:
     — Светка спит. Ешь — что найдешь. А мы обе сыты по горло!
     — Мы в ресторане были! — радостно сообщила дочурка, прижимаясь подбородком к моему животу и охватывая его рученками.
     Жанка вылетела из комнаты.
     — Так. Ты что здесь торчишь? Спать немедленно! Да. Да, мы были в Гаштете. А на твою долю — уж извините! — шашлыков не хватило. Так что иди, иди — жри, что заработал!.. Нечего, нечего тут своими лапами грязными лезть. Шляется до полуночи черт знает где, а потом еще туда же!.. Да отвяжись ты в самом деле! Меня уже тошнит от тебя. Все! Не хватало еще что б весь дом услышал, когда мой муж домой изволит возвращаться. И вообще… Я тебе у Светки на полу постелила — бездомному кобелю и место собачье!
     И хлопнула дверью спальни.
     Дочка тут же вынырнула из-за двери детской.
     — Папка, ты правда у меня спать будешь?
     Я развел руками — а куда, мол, денешься. Светка, зажмурившись, чтоб сдержать радостный визг, влепилась мне в пупок.
     В холодильнике было не густо: шматок колбасы с палец толщиной, картонная коробка для яиц… Благо помидоров родители с дачи навезли несколько ведер да огурчиков малосольных целый жбан.
     — Яйца бери битые, — раздался жанкин глас за спиной. — Так. А ты что тут делаешь? Я кому сказала спать?! — Светка мышкой юркнула к себе. Жена обернулась было ко мне всем телом, набрала воздуху, да махнула рукой: — А иди ты!.. Лыбится еще здесь… — и удалилась в брачные чертоги.
     Из пяти яиц битых оказалось только три. Жена из экономии покупает битые яйца. А целые мы храним на всякий пожарный.
     — Пап, — прошептала Светка выныривая из-под моего локтя, — давай я лук порежу.
     Я дунул ей на лобик, взвихряя челку и тоже перешел на шепот:
     — Ты что пугаешь!
     — Не, я не пугаю — я сплю.
     — Ладно, порежу сам. А ты — на вот — потри пару огурцов и штук пять помидоров. В лапшу. На крупной терке. Только огурцы три не плашмя, а вертикально — чтобы лапша была коротенькой.
     Я нарезал лук тонкими полукольцами, припустил его на сковороде, добавил огуречно-томатнуюлапшу, потомил немного и засыпал кубики колбасы с хлебом, подождал, пока хлеб пропитается соком и залил привзбитыми яйцами.
     — Пап! — от неожиданности Светик чуть не сбилась с шепота. — А разве можно яйца и — с солёными огурцами?
     — Ничего, ничего. Все будет на ять.
     И… яичница? омлет?.. одним словом, месиво удалось на славу. Лук был мягким и нежным. Колбаса только-только припустилась. Хлеб истекал соком. А огурчики придавали всему блюду неожиданную пикантность и, как ни странно, казались газированными.
     — М-м-м!.. — я наигранно зажмурился от удовольствия после первого куска — мы ели ложками прямо со сковороды. — Сма-ачно!
     Светка колупнула в том же месте, где брал и я, подула и отважно набила рот. И тоже зажмурилась:
     — М-м-м!.. Вкусноти-и-ища! — и вдруг нырнула под стол.
     — Что это ты там наварганил? — Жанка взяла у меня ложку, попробовала. — И как ты только ешь эту гадость?!
     — Ты можешь предложить другое?
     — А что заработал — вот то и лопай! — И уже из коридора: — Всё. Я сплю.
     Светка снова уселась на стул, зачерпнула побольше:
     — М-м-м!.. Просто объедение какое-то.
     
     
     Пристроившись ко мне под бок, Светка спросила:
     — Пап, а ты какую сказку мне расскажешь?
     — Ну… про чудо-юдо трехголовое и Микитку — крестьянского сына.
     — Па-ап!..
     — Что-о?..
     — Я её уже наизусть знаю. И вообще… Я ведь девочка у тебя!
     — Что вы говорите?! Ни за что б не догадался. Ну, хорошо. Тогда — про Золушку.
     — Да ну её! Она противная.
     — Ну, сударыня, на вас не угодишь. Ладно. Тогда так: жила-была…
     — Ложка!
     — Ложка… Да не простая, а… обувная! И считала она себя лучше всех на свете. А как же?! Ведь только у неё есть дырочка, чтоб на гвоздик вешать. И вообще она вся такая ровная, стройная. Не то, что другие, у которых где-то кругло, а где-то тонко. И обиделась она на весь честной люд. Да, говорит,  вот вами, например, супчик гороховый хлебают. Да с грудиночкой копченою! Окрошки там разные… А вот вами мороженое кушают, клубнику со сливками. А мне достаются только жесткие пятки да грязные носки. Злые вы. Уйду я от вас! И пошла по белу свету себя показывать да людей поглядывать. Вышла из подъезда, туда-сюда посмотрела… Налево пойдешь — коня потеряешь. А у неё и нету никакого коня. Направо пойдешь — жену потеряешь. Вот еще! Больно надо было… жену заводить. Пойду-ка я прямо, решила она. И совсем уж было с духом собралась, да тут бомж на лимузине катит. Увидел нашу ложку и — по тормозам. Вывалился из двери и на коленки перед нею— бух! Бомж, он и есть бомж — ноги плохо держат. «Ах, сударыня, — говорит, — вы, верно, согласитесь, что погода хороша, как никогда?» Наша ложка жвачку со спины соскребла, дырочку поправила да и отвечает: «Право, сударь, я скажу, я и вправду нахожу, что погода не такая, как всегда,» — и прыг в лимузин. А бомж отвез её в металлолом, накупил спирта паленого да и напился. А что с него взять?! Бомж — он и лимузине бомж. Вот и сказочке конец, а кто слушал, тем по во-от такому носовому платочку, чтоб было чем слезы горючие утирать, разнесчастную судьбу-злодейку нашей горемычной ложки обувной вспоминаючи.
     — Фу! Плохая у тебя сказочка получилась.
     — Да уж, ничего не попишешь, не сказочные они какие-то бомжи эти. Куда ни придут — непременно воздух испортят. Совсем не похожи на принцев на белых конях. Хотя кони, они тоже, извините, навоз делают. Ладно, иди спать. А я тебе как-нибудь потом другую сказку расскажу. Про то, кого встретила ложка в металлоломе, про суженного её да про ряженого… Ведь бомж её не на пункт приёма вторсырья отвез — вторсырьё!.. фи, какая вульгарность! — а совсем в другое место, непохожее. Ты только вслушайся, сколько поэзии в этом! Пункт приема металлолома!.. Просто песня какая-то.
     А утром я, конечно, обнаружил Светку у себя под боком.
     
     
     — А твоя Верка как, ничего?
     — Говорит, что разведется.
     — Серьёзно?
     — Говорит, что серьёзно. Да куда она денется… Ладно, давай перекурим. Тут совсем немного осталось.
     Да… Жанка, точно, и сегодня ничего не приготовит. С гарантией. Эх, завалиться бы сегодня в ресторан да нажраться до потери сознательности… О! точно! В гаражах-то наверняка кто-нибудь еще кругостолится, так что, так что…
     — Чему смеёшься?
     — Что?
     — Тебя начальник спрашивает, чему смеёшься?
     — И каждый человек, собаки, кошки, тараканы неповторимы. Даже мой начальник.
     — А все-таки?..
     — А ты знаешь, как Михайло Илларионович глаз потерял?
     — Который? Кутузов, что ли?
     — Да нет. Другой. Совсем другой. Пупкин. Пупкин Михайло Илларионович.
     — Ну и как?
     — Сидели они как-то с царем с нашим с батюшкой.  Все выходные напролет сидели новые ментики к шароварам придумывали. Ну а что, типа, у всех уже есть, а мы все в галифе да в галифе… Совсем головы изломали, но к ночи воскресенья все-таки придумали. Вот тут Пупкин на радостях и предложил напиться. А царю-то в понедельник на работу. Государственный совет у него, послы разные — никак не отмазаться. И Пупкин знал об этом. Вот царь и осерчал. Так и ходил наш бедный Илларионович с того памятного вечера одноглазым.
     — Ладно. Намек понял. Завтра можешь не спешить на работу. До обеда как-нибудь и без тебя управимся.
     — А может — заодно уж — и вторую половину дня прихватите?
     — Нет, не получится: нам же сайт сдавать. Запустим-то сегодня. А завтра надо сдать окончательно. На кого же я собак вешать буду?
     — Нечего себе — радужная перспективка!..
     — А куда денешься?!..
     — Ну и хватит тогда отдыхать, давай заканчивать.
     — Давай… Так. Тепер на украинском.
     — Здрасти — приехали!.. Это еще за каким лядом? А где я тебе буду их буквы брать? У меня на клаве их нету.
     — А — ничего… Тихо-скромно возмешь в спецсимволах.
     — А казахского им не надо? Сейчас, куда ни глянь, всюду пишут на трех языках: на русском, украинском и казахском.
     — Нет, казахского им не надо.
     — А жаль! Там у них в казахском таки чудовы буковки имеются…
     — Давай пиши!
     — Даю пишу…
     — За запытаннямы…
     — От ты ж ё-моё!..
     — Ничего, ничего… Запытання — это только поначалу пытка. Да! Там где я говорю «ы», ты пишешь наше «и». За запытаннямы закупок звертатыся… Так что, как видишь, ничего страшного пока…
     — Дай бог, дай бог…
     — Россия. С одним эс.
     — Логично.
     — Что логично то?
     — Экономно. Итак всем все понятно. Слушай, а СССР они тоже с одним эс писали? Вот это было бы правильно. И тогда бы всем все было ясно, а то теперь-то, конечно,  теперь-то все горазды долдонить, что СССР — тюрьма народов.
     — Сам ты… пыточных дел мастер. Гэ по-украински эм.
     — М-м-м?! Не, не поеду я на Украину: у них гэ — м-м-м!
     — В… теперь надо говорить и писать «в» — в Украину…
     — Тем более.
     — Вул.
     — Что?
     — Ну, улица по-украински — вулыця.
     — Нелогично.
     — Фу, ты, господи! Что? Что нелогично то?
     — Неэкономно.
     — Вул!!!.. Вул — Радянська.
     — Привет!
     — Что еще?
     — Ну не переводится! Названия городов, улиц, рек — что там еще? — не переводятся.
     — Но у меня так написано.
     — Да все равно. Не переводятся. У нас вон один мой знакомый сделал себе визитку на двух языках. И написал «пис стрит» — улица мира, значит. Так его до сих пор у нас писстритом дразнят.
     — Ну, хозяин — барин. Так что пиши «радянська», и дело с концом.
     — Тогда давай уж и Москву переводить! Нет, ты только представь себе: приедет человек в Москву и начнет там Радянську улицу шукать.
     — А может, там и есть такая? Давай по карте Москвы поищем. Нет. Давай сначала по украинским сайтам посмотрим, может и правильно все, может действительно переводится?
     — Да говорю ж тебе, не переводится.
     —  Ты давай ищи на яндексе-уа, а я — на рамблер-уа.
     —  Уа… уа... Забавные все-таки люди: сами всё уа-уа, а на малороссов обижаются.
     — Тю, черт!
     — Что такое?
     — А и-нета-то и нету. Отключили.
     — Здра-асти, приехали! А как же мы выкладывать будем?
     — Да я дома через модем выйду.
     — А может и поищешь дома? Через модем?
     — С его-то скоростью? Да и когда я еще домой попаду…
     — Ну? Что делать будем?
     — А… переводить — так переводить! Пиши, Кыйив…
     — Ты это — серьезно?
     — А то як же ж?!


Patriot Хренов © 29.07 — 08.08.2007