Что такое литература? Эссе

ЧТО ТАКОЕ ЛИТЕРАТУРА?
     «Мир  вполне может  существовать  без  литературы.  Но  еще  лучше может существовать и без человека».
Жан-Поль Сартр

В 1964 году французский философ и писатель Жан-Поль Сартр (1905-1980) получил Нобелевскую премию по литературе, от которой он, впрочем, отказался, заподозрив, что она ему была дана по политическим мотивам (в конце 50- начале 60-х годов он позволил себе критику советской внешней политики). После этого в «узких литературных кругах» Советского Союза  (где тогда его произведения не издавались) появился «самиздатовский» текст его трактата «Что такое литература?». Интерес к нему объяснялся тем, что, «неомарксист» Ж.- П. Сартр излагал в нем «странные» (для того времени) идеи по поводу литературы, которые разрушали ее классический имидж. С тех пор не было написано ничего, более вразумительного  на эту тему. Между тем сегодня, в начале XXI  века,  когда литература в «цивилизованном мире» оказалась в глубоком социальном кризисе, эти идеи французского писателя приобретают все большую актуальность.
     В своем трактате  Ж.-П. Сатр рассматривал три конкретных вопроса: «что означает писать?», «для чего писатель пишет?» и «для кого писатель пишет?». Казалось бы, ответы на эти тривиальные вопросы общеизвестны отечественному читателю «со школьной скамьи». И французский писатель (кстати, Сартр себя «писателем» не считал) начинал разговор вроде бы с хорошо знакомой  темы об «ангажированности» литературы. «Конечно,  в основе всякого художественного  призвания можно найти некий единый, не сформулированный отчетливо выбор. Он уточнится только позднее под воздействием  обстоятельств,  полученного  образования  и  взаимодействия  с внешним миром».
И все-таки, «что означает писать», кто такой «писатель» и что он «пишет»?
В данной статье речь идет только о «прозе», которая, как считал Сартр, «по  своей натуре  утилитарна». «Я  бы  назвал прозаиком  человека, который  пользуется словами». Он указывал на то, что искусство прозы реализуется через «речь», что его «материал» обладает «значением». «Поэтому  часто  получается,  что мы  понимаем  идею,  которую  нам объяснили словами, но совершенно не  помним,  в каких именно словах она была дана». Но что это такое: придавать словам «значение»? Ведь смысл литературного слова заключен не в самом слове (которым повседневно пользовался «мещанин» Мольера), а в том, какую «ценность» вкладывает в него прозаик. Ведь в прозе нет тех специальных художественных приёмов, которые, например, позволяют отличить поэзию от стихосложения. Грамотный писатель пользуется нормальным общепринятым языком (лингвистические «изыски» выводят литературу уже в область филологии), и поэтому любое произведение можно рассказать доступным слушателю языком (что, собственно, и делают школьные учителя литературы).
Но именно поэтому и возникает вопрос к писателю: "Для чего ты пишешь?  Что  ты хочешь и  почему тебе приходится писать?" Особенно этот вопрос уместен в адрес «молодых писателей»: "А  вам есть  что сказать?". У вас есть что-то достойное того, чтобы быть сказанным?
По поводу этих вопросов у Сартра была своя, неординарная, точка зрения. Сейчас на газетной странице неуместно излагать экзистенциалистскую концепцию французского философа, но достаточно сказать, что она оказала огромное влияние не только на французскую литературу середины XX  века, но и не только на литературу, и не только на французскую…
В своем трактате на вопрос: «какая  может быть у литературы цель», он писал следующее: «…Писатель готов  обнажить  мир,  а главное - человека - ради  других людей.  Чтобы эти последние, перед лицом обнаженного  объекта, стали полностью ответственными за него. …Задача писателя - сделать все для  того, чтобы никто не мог  отговориться незнанием мира  и не мог бы думать, что он непричастен к нему».
«Красота в этом случае  здесь лишь мягкая  и незаметная сила». Это значит, что «форма» и «стиль» вторичны, производны по отношению к сюжету, хотя они и должны соответствовать определенным «литературным нормам». «Часто  оба выбора происходят  одновременно,  но  хороший писатель никогда не решит второго, без решения первого». И главное: «решить, о чем ты будешь писать», а после этого: «как ты это сделаешь».
В связи с этим Сартр дал убийственную характеристику «литературным критикам», которые, по его наблюдению, - «не очень  удачливые  люди, которые  от отчаяния  нашли себе тихое местечко кладбищенского сторожа». Под «кладбищами» он понимал библиотеки, где покоятся книги умерших авторов. «В действительности, книга не объект, не действие и даже не мысль: созданная умершим человеком о мертвых вещах, она не имеет места на этой  земле,  не  рассказывает  о наших  сегодняшних проблемах».  Критик, как раз и занимается тем, что «реанимирует» книгу (а заодно и ее автора) применительно к современности. Сам же французский писатель считал  это занятие никчемным, так как книга и автор принадлежат своему времени, в контексте которого  они  и должны восприниматься.
По этому поводу он остроумно посоветовал писателям, «которые  из упрямства  продолжают  жить»: они «должны  не  слишком суетиться и стараться уже  сейчас  напоминать мертвецов, которыми они будут».
«Когда  же литературное  произведение для нас - некое предприятие, если писатель,  прежде  чем  скончаться,  живет,  когда   мы  думаем,  что  нужно постараться сказать в своих  книгах правду,  пусть со временем задним числом докажут, что мы ошибались, - все  равно  это еще не причина, чтобы заведомо считать  нас  неправыми.  Когда  мы  полагаем,  что  писатель  должен  стать полностью  ангажированным в  своих  произведениях, и делать это не пассивно, выставляя  на первый  план  свои пороки,  несчастья  и слабости,  а проявляя настойчивость и решительность, приняв решение, взяв на себя задачу жить, как это делает каждый из нас, - вот тогда надо опять вернуться к  этой проблеме и задаться вопросом: для чего писатель пишет?»
Таким образом, на вопрос: кто такой писатель?  - у Сартра был вполне определенный ответ. Писатель – это тот человек, которому есть, что сказать о мире, за который он признает свою личную ответственность, и он может (владея «искусством слов») передать эту ответственность своему читателю. В этом, кстати, писатель-прозаик отличается от публициста-очеркиста.
…Современные отечественные литераторы, осознающие свою социальную невостребованность, находятся на грани истерики, обвиняя в этом читателей, издателей, СМИ, государство и, конечно, своих конкурентов – «китч-литераторов». При этом литературные «кассандры» ностальгируют по советскому «золотому веку» литературы и, одновременно (не замечая парадокса!) апеллируют к западному «литературному раю», демонстрируя свой очевидный дилетантизм в понимании того, о какой собственно «литературе» идет речь.
Прежде всего, что касается «литературной жизни» в Советском Союзе, то, на самом деле, она была отнюдь не однозначной. Здесь, как и во многом, мифы подменили реалии. С одной стороны, советское государство («партия и правительство»), действительно, последовательно проводило патерналистскую политику по отношению к литературе, как эффективному средству массовой «пропаганды и агитации», руководствуясь «литературным кодексом» - «Партийная организация и партийная литература» В.И. Ленина. С этой целью создавалась широкая сеть библиотек, книжных магазинов и издательств. Литературные журналы и сочинения «народных» писателей издавались массовыми тиражами, которые с лихвой окупали правительственные  затраты. Так что, это был вполне рентабельный «менеджерский проект», гарантированный «массовым рынком», который  обеспечивался высоким рейтингом литературы (прежде всего, в системе «народного образования»), и который приносил государству стабильную материальную и идеологическую прибыль. Как следствие этого «писательство» стало весьма востребованной и неплохо оплачиваемой профессией. Так «советские» писатели стали «пророками» и «властителями душ».
Однако все это имело весьма опосредованное отношение к собственно литературе. Литературное качество издаваемых произведений было вопросом второстепенным, даже, подчас, «чуждым». «Идейное содержание» вполне заменяло литературную «форму». Уместно напомнить  современным «литературным знатокам» о том, что даже в 60-70-е годы обвинение писателя в «формализме» («литературщина») означало для него творческий приговор. В советское время многие писатели приобретали «народное признание» (и соответствующие «Госпремии») за, в общем-то, заурядные «литературные агитки», написанные «на злобу дня». Такую «литературу» Михаил Булгаков в свое время очень точно назвал «фельетонной». Но именно эти «произведения», главным образом,  и сформировали «литературный вкус» советского читателя.
В связи с этим очень характерен один пример. В августе 1973 года миллионы советских телезрителей с замиранием сердца следили за перипетиями Ото фон Штирлица в замечательном телесериале «Семнадцать мгновений весны», однако никому в голову не пришло зайти в ближайшую библиотеку и прочитать небольшую одноименную книжицу Юлиана Семенова. И это не случайно, потому что эта книга – одно из самых посредственных его произведений, в котором, кстати, нет ни  слова «правды», (за исключением банальных фактов). Но после триумфа талантливого фильма Татьяны Лиозновой писатель приобрел «всесоюзное признание» (как талантливый композитор делает известным заурядного поэта).
Как заметил в статье «Зачем Вы мастера культуры?» современный публицист Юрий Поляков: «Власть, увы, чаще всего любит тех, кого разлюбила Муза». («Россия в откате», М.-К. 2011)
Те же, действительно, талантливые произведения того времени, значительно позже ставшие очень «популярными», вряд ли вообще можно отнести к «советской литературе», хотя бы уже по той причине, что «Советская власть» подвергала их авторов жесткому  остракизму. Теперь же,  апологеты «советского прошлого» гордятся именно ими! Ко времени краха СССР сонм Союза советских  писателей насчитывал свыше 10 тысяч «живых классиков». Куда они все делись после госпереворота 1991 гола?! Многие из них просто «канули в лета», потеряв своего «заказчика». Даже самые «народные» до сих пор не написали ничего, что бы соответствовало их былому рейтингу. Их прежние, востребованные в свое время произведения, потеряли свою актуальность в новых социальных реалиях.  Но именно эти литературные «ветераны» сегодня не могут понять того, что, как говорил древнегреческий мудрец, «нельзя войти дважды в одну и ту же реку».
«Время сломов и кризисов всегда связано с трудностями в жизни творческой интеллигенции, за исключением той ее части, которая активно занята идеологической поддержкой новой власти», -  отмечает Юрий Поляков.
Так что в современной литературной жизни актуален вопрос не о том, кто считает себя «писателем» и о его претензиях к «новой власти», а о том, является ли, действительно, литературным творчеством то, что выдается сегодня за «литературу». Зачем сейчас нужна обществу эта «современная литература»?
…«Для чего писатель пишет»? – спрашивал Ж.-П. Сартр.
Признавая, что у каждого писателя на то, конечно, есть свои мотивы и цели, тем не менее, он считает, что «за разными целями авторов есть более глубокий и более близкий выбор, один для всех». Исходя из того, что «посредством человека выражается бытие вещей», он обращает внимание на то, что именно в литературном творчестве проявляется диалектика субъекта и объекта. «Литературный объект - некий волчок, существующий, лишь пока вертится. Чтобы он появился, необходим конкретный акт, называемый чтением, и волчок вертится до тех пор, пока  длится чтение». 
Писатель пишет не для самого себя.  «Творческий акт  - только один из моментов  в  ходе  создания  произведения. Процесс  писания подразумевает  и процесс   чтения,   они   образуют    диалектическое   единство.   Эти   два взаимосвязанных акта требуют наличия, как  автора, так и  читателя. Только их совместное  усилие   заставит   возникнуть   тот   предельно  конкретный   и одновременно воображаемый  объект,  каким  является  творение  человеческого духа. Искусство может существовать только для других и посредством других».
Чтение это синтез  восприятия и творчества. «Чтение можно  назвать  творчеством под  руководством  автора».  В то самое время «книга существует на уровне читательских способностей: пока  человек читает,  он творит, ему кажется,  что  он мог бы последовать дальше, создать нечто   более   глубокое». Каждая книга становится «призывом» к читателю, если писатель «вынужден передоверить» окончание своего произведения «читательскому сознанию». «Писатель  обращается к свободе читателя, которая должна  стать  соавтором  его  произведения».
В своем автобиографическом эссе «Слова» (1964 г.) Жан-Поль Сартр вспоминал, как чтение сформировало его как человека и как писателя.
Между тем Сартр рассматривал произведение как некий «ультимативный императив». Автор, доверяя «свободе» читателя, в то же время требует, чтобы читатель признавал и  его творческую свободу. Здесь главную роль играет опыт самого читателя. «Словом,  чтение есть некое  соглашение о великодушии  между  автором  и читателем.  Оба  доверяют  друг другу,  оба  рассчитывают  друг на  друга, и предъявляют друг к другу те же требования, что и  к себе». Писатель стремится передать читателю определенное эстетическое наслаждение, «эстетическую радость», которая свидетельствует о завершении произведения. «Это говорит о том,  что,  с  любой  точки  зрения, произведение  искусства -  в сущности, акт  доверия в сфере человеческой  свободы.  И  читатель, и  автор признают друг за другом эту свободу, только чтобы потребовать ее проявления. Значит,  произведение искусства можно определить как мысленное представление мира в степени, требуемой человеческой свободой».
Поэтому, как он считает, нет «черной литературы», а есть «плохой» и «хороший» роман.  «Плохой роман - тот, который льстит, чтобы понравиться, а хороший - требование и  акт доверия». Отсюда: «Любая  попытка поработить читателей ставит  под угрозу  саму суть искусства».
Итак, писатель пишет для своего читателя. При этом существуют два «императива»: этот читатель должен быть в наличии (он не может быть воображаемым приложением к книге) и автор должен уважать своего читателя (прежде всего, его свободу выбора).
…Имеет ли это место в современной «литературной жизни»?
Каждый верит в то, во что он верит. И современный «литератор» такой же человек, как и любой смертный. Однако, если простому человеку нужно верить в кого-то Другого (Бога, Вождя или Президента), то литератор верит только в самого себя, в им же созданный миф о своем Великом предназначении. Надо признать, что этот миф существовал  с тех древних времен, когда первый «писатель» начертал свое сказание на скрижалях. Но  с тех пор он никогда не соответствовал действительности. Литература в истории не играла той роли, которую ей приписывали сами литераторы. Поэтому общество (государство), за известными исключениями, не «патронировало» развитие литературы. Отдельные правители и «меценаты» могли «спонсировать» некоторых литераторов (преимущественно, поэтов), руководствуясь лишь своим личным вкусом. Жан-Поль Сартр называл это «недоразумением» («перевоплощением писателя и его нечистой совести»), заключающимся в том, что именно представители «элиты», «избавленные от материальных забот»,  оплачивают  литературу и определяют положение писателя в обществе.
Так что литература была искусством для «избранных» читателей  вплоть до XVIII в. («Век Просвещения»). Тогда произошла первая литературная революция, радикально изменившая социальный статус и характер литературы. С этого времени литература стала «массовым» искусством потому что появился «книжный рынок».   «Литературное дело» стало профессией, а книга – товаром.
Это относится и к русской литературе конца XVIII-XIX вв. В России с появлением частных «издательских домов» литература была «отделена от государства». Правительство не имело специальной статьи бюджета на «поддержку литературы». Поэтому у него и не было рычагов влияния на «литературную жизнь», кроме «цензуры» (кстати, введенной впервые Наполеоном во Франции).  Однако, не смотря на эту «жесткую» цензуру,  русские литераторы писали  и издавали все, что хотели.  «Цензорами» были, как правило, бывшие военные или жандармские чины, отслеживавшие только «политическую благонадежность» автора и не «совавших свой нос» (в отличие от их преемников – советских «редакторов») непосредственно в литературный процесс. Реальным цензором русских писателей в то время был русский читатель, покупавший их книги и подписывавшийся на литературные журналы. Так что, в России социальный статус (рейтинг) литературы не определялся ролью государства (литература всегда была «частным делом»). И те, кто сегодня пытаются возложить ответственность за «литературный кризис» на министерство финансов, ностальгируя о советском литературном «общепите», мягко выражаясь, лукавят.
Так, Юрий Поляков считает, что «кризис нашей культуры заключается не столько в ее материальной скудности и соответственно снижении социального статуса творческого работника, сколько в оторванности от исторических смыслов существования народа и государства».
Это совершенно верно: если в обществе отсутствуют «исторические смыслы», то, о какой литературе в серьез может идти речь?!
Читатель, также как и писатель, принадлежит своей эпохе. Литературный вкус современных читателей старшего поколения (а их большинство среди всё ещё читающей публики) сформировался на хрестоматийных образцах «классиков» русской и советской литературы. И им «современная» литература просто не интересна. Читатели «среднего поколения» (получившие «советское» образование, но вступившие в жизнь уже в «новые времена») не успели сформировать своего литературного опыта и поэтому составляют, главным образом, читательскую аудиторию «рыночной литературы». Наконец, так называемое «молодое поколение»  вообще не имеет никаких литературных ориентиров и устойчивой потребности к чтению. Оно, в большинстве своем, либо ничего не читает (предпочитая интернет), либо читает то, что «подвернется под руку».
…Тогда же, для кого современный писатель пишет?
Жан-Поль Сартр предполагал, что, не зная заранее своего читателя, писатель обращается ко всем своим современникам и соотечественникам, а иногда даже и к своим потомкам. Но, на самом деле, читатель относится к тому же самому поколению, что и писатель, к тому же  жизненному и чувственному опыту. Поэтому не надо считать читателя за «Простака», но он – и не «Господь Бог-отец». Читатель находится где-то между «Абсолютным знанием» и своим жизненным «багажом». Писатель должен «почувствовать историю» своего читателя. «Мы видим: все литературные произведения несут образ читателя, для  которого  они созданы».
При этом Сартр скептически относился к утверждению, что писателя формирует «социальная среда». «Писателя формируют читатели». И писатель уже обязан «ответить на конкретный запрос» и «играть определенную социальную роль», соответствуя тем представлениям, которые сложились о нем у его читателей. Публика предъявляет свои требования к литературе, и писатель вынужден с ними считаться.
«Писатель  по природе потребитель, а не производитель.  Это  верно  даже тогда, когда он отдает свое перо интересам общества.  Его продукция остается бесполезной,   а   значит,  не   имеющей   цены.   Ее   рыночная   стоимость устанавливается  произвольно. Иногда писатель  состоит на содержании, иногда получает процент от продажной стоимости  своих  книг. Все зависит  от эпохи, когда  он  живет.  …По сути, писателю  не платят,  его  кормят.  Насколько хорошо  -  зависит  от эпохи. По-другому не  может и быть, потому  что его деятельность бесполезна».
Полвека тому назад он с тревогой писал: «Сегодня читатели пассивны по отношению к писателю. …Мы не можем сказать, что они высказывают свое мнение - они просто покупают или не  покупают книгу. Отношения автора и читателя сейчас аналогичны отношениям между мужчиной и  женщиной. Чтение  превратилось в  средство  информации,  а письмо стало довольно распространенным средством связи».
Французский писатель, сделав экскурс в историю Франции, приходит к выводу: «Писатель задумывается  о  своей миссии только в  такие эпохи, когда эта миссия туманна,  и  он вынужден придумать ее или переделать заново. А это происходит тогда, когда за кругом избранных читателей он видит аморфную  массу читателей  потенциальных и  может позволить  себе  выбирать, нужно ли их завоевывать или нет».
В такие времена литература поглощена «открытием  своей независимости», сама становится «своим объектом». И писатель не хочет знать, «для кого он творит», и «всласть рассуждает о своем одиночестве». Но, как считал Сартр: «Одиночество  художника - тоже уловка. Оно скрывает не только настоящие отношения  с широкой  публикой,  но  и восстановление читательской аудитории специалистов».
«Чем больше искусство  отворачивается от жизни,  тем все более  священным оно становится.  Устанавливается  даже  некая  общность святых.  …И вся эта комедия -  только для того,  чтобы  войти  в  символическое общество,  напоминающее  старорежимную аристократию».
Так литература становится  «антилитературой».
Далее Ж.- П. Сартр провиденчески описывает  причину «литературного кризиса».
 «Писать  без  публики  и  без  мифа   невозможно.  Публику  создают исторические обстоятельства, а  миф  о  литературе  зависит, в основном,  от запросов этой публики. Просто автор  зависит от обстоятельств,  как  и любой другой  человек».
В середине XX века он писал о том, что «литература  разорвала практически  все нити, связывающие ее  с обществом, у нее просто не осталось читателей». Он согласен был с теми, кто считал, что в то время уже были «две  литературы»: «плохая,  которую  нельзя назвать читабельной (тем не менее, ее много читают), и  хорошая,  которую совершенно не читают". И делал вывод: «высокомерный изоляционизм» писателей,  «пренебрежение реальностью» приводят к «разрушению литературы изнутри».
 «Всегда человек в мире  был основной темой литературы. Пока потенциальная публика остается для писателя неисследованным океаном вокруг небольшого островка  настоящей публики, писатель вполне может спутать интересы и  заботы человека с интересами и заботами только небольшой избранной им  группы». Между тем «литература   всегда   стремится   к противопоставлению однородным массам - профессиональной публики или  хотя   бы   просвещенных   дилетантов».
 В связи с этим он считал, что требование «литературного творчества  как конкретно-исторического  явления» можно определить как  «особый и датированный  данным временем  призыв», который писатель, «согласный  отнести себя с  данной исторической  эпохой, бросает всем своим современникам по поводу человека как такового».
Свое эссе «Слова» Жан-Поль Сартр заключил так: «Культура не  спасает  ничего  и  никого, и не оправдывает.  Но  она  - творение человека: он себя обращает в нее, видит в ней себя;  только в  этом критическом зеркале  может увидеть он свой  облик».
…Итак, мы видим, что в вожделенном для некоторых отечественных литераторов «западном раю» литературный кризис начался еще в середине XX века (и продолжается до сих пор). Причины этого кризиса заключаются отнюдь не в том, «кто кому сколько платит».  Ни в одной «западной» стране литераторы не находятся на содержании государства. И те писатели, которые оказались не востребованными на «книжной ярмарке», просто не издаются (широкими тиражами), а значит и не читаются, несмотря на различные «буккеры».  В результате популярна только та литература, которая «окупается» (например, «детективы»). И это естественно, потому что книга – это такой же продукт рук человеческих, как и любой другой, предназначенный на продажу. А относительно ее «духовной ценности»,  так она меркантильной стоимости не имеет. Поэтому и печатают тех «литераторов», книги которых покупают, а покупают, потому что читают. Вот такой круговорот в литературном «новом мире»!
И в отечественной «писательской среде»  сегодня, как отмечает, например, Юрий Поляков,  сложилась «новая номенклатура», появились «литературные проходимцы», представляющие «тревожную примету художественной жизни страны»: «ошеломляющая необязательность таланта, который перестал быть необходимым условием творческой деятельности». Как следствие, «современная литература» представлена в двух видах: произведения, которые хвалят, но не читают, и та «литературная продукция», которую критика ругает, но все читают.
Причину этого «раскола» Поляков, (в другой своей статье «Писатели и ПИПы»), видит в появлении в начале 90-х годов феномена «ПИПов» - «персонифицированных издательских проектов», которые создают и рекламно-маркетинговыми средствами раскручивают «бредновую литературу», агрессивно вытесняющую с книжного рынка «настоящих» писателей и лишая их, тем самым, «мотивации литературного труда». В результате: «Традиционная литературо- центричность русского общества разрушена. Писатель из властителя дум превратился в полумаргинального, плохо обеспеченного чудака…»
В итоге он задает сакральный вопрос: «почему ПИПы вытеснили писателей?»
Думается, что одним из ответов на этот вопрос мог бы быть: потому что писатели потеряли своих читателей. А вот почему это произошло,  – уже вопрос уже не литературный, а социально-политический. И ответ на него прост, как древняя мудрость – “Cui prodest?”*
________________________________________________________
* Кому выгодно

Михаил Колесов, доктор философских наук, член Союза писателей России.