Щит И Меч, или последний любовник Клеопатры

                Александр Брызгалов

                ЩИТ И МЕЧ,
                или
                последний любовник Клеопатры
                Повесть.
                Повесть публиковалась в журнале
                Бориса Стругацкого «Полдень 21 век» 2006 №1


Чекист Орлов упал на желтый песок.
Это была арена амфитеатра.
Он поднял голову.
Солнце ударило ему в глаза.
Перед ним стоял высокий гладиатор.
Гладиатор поднял бронзовое забрало шлема и пнул его сандалией.

-Эй, ты, бычий хер, откуда свалился?
Орлов промолчал.
-Новенький что ли? Меч ему!

Подбежали двое. Сунули Орлову короткий меч. На левую руку надели щит.
Распорядитель игр стоял возле сенаторских лож. На Орлова смотрел весь амфитеатр. Сенаторы в тогах, хмурые эдилы, толстые преторы, центурионы со шрамами на лицах, легаты, важные жрецы Юпитера, Марса и Квирина, быстроглазые гадатели по полету птиц, задумчивые гадатели по внутренностям, всадники с кольцами на руках, откупщики, заимодавцы, менялы, краснолицые пекари, торговцы рыбой, чеканщики по серебру, лекари, цирюльники, банщики, массажисты, высокомерные консулы, почтенные педерасты, достойные матроны, уважаемые проститутки, послы Дакии, Сирии, Египта, заложники Парфии, клиенты и патроны.
На Орлова смотрел весь Рим.
Распорядитель игр повернулся к помощникам:
-Стравите его с эфиопом.

Раскрылись ворота. Чудовищно высокий негр с трезубцем  и сетью шел навстречу Орлову. Негр остановился в четырех шагах от Орлова и, повернувшись к сенаторской ложе, приветственно поднял руку.
-Бей рыжих! – Закричали с трибун. – Выпусти ему кишки!
Негр сплюнул, повернулся к Орлову и широко улыбнулся. Тут же он прыгнул влево и, хищно поводя трезубцем, стал обходить Орлова.
-Мама! – Хотел крикнуть чекист Орлов, но сдержался. Он взмахнул мечом, выронил его, прыгнул вбок, и тут же его накрыла сеть.
Орлов рванулся. Но еще больше запутался. Он увидел над собою занесенный трезубец.
-А-а-а! – крикнул Орлов и снизу, как его учили, выстрелил в негра. Тот удивленно посмотрел на Орлова, выронил трезубец и упал.

Амфитеатр ревел.
Орлов выбрался из-под сети.
-Приведите его ко мне, - сказала своему рабу патрицианка в пурпурном платье.


ЛЮБОВЬ ПО-ДРЕВНЕРИМСКИ

-Дорогой, - сказала патрицианка мужу, - посмотри, какого красивого раба я тебе привела.
Орлов огляделся. Потолок из слоновой кости поддерживали золотые колонны. Стены покрыты чеканным серебром, на серебряных чеканках изображения охоты на кабанов, пасущиеся лани, поющие птицы, львиные морды. Пол сделан из мозаик, и Орлов как раз стоял на кубке, который протягивала возлегающему богу неизвестная Орлову женщина.
Комната эта переходила в другую, все вместе они образовывали бесконечную галерею.
Патриций грузно повернулся на своем ложе. Он поставил на стол золотой кубок и почесал переносицу. Двое его гостей тоже внимательно рассматривали Орлова.
-У Клавдия Луция был похож на этого, - сказал лениво один из гостей, задумчиво отпивая вино.
-Не скажи, почтенный Афраний. – Второй гость поправил подушку под локтем. – Обрати внимание на цвет его волос. Золото Аттики, уважаемый. Бессмертные боги Греции – златокудрые боги на белых облаках Олимпа.
-Снимите с него одежды, - разжал губы патриций.
Подбежавшие рабы мгновенно содрали с Орлова френч, галифе, сапоги и портупею. Орлов было дернулся за своим револьвером, но его мягко остановили.
-Зевс передал Диониса на воспитание нисейским нимфам, не так ли, почтенный Афраний?
-Мне он стал ближе после того, как он учредил вакханалии в свою честь. – отозвался Афраний.
-Так приблизимся к богам, почтенный Афраний.
Патриций стянул со своего пальца перстень с хризолитом и бросил к ногам Орлова.
-Введите его ко мне на ложе, - сказал он.
И Орлова ввели на ложе.


                ФАВОРИТ

Через три дня Орлов стал фаворитом в доме патриция. Тот исполнял обязанности претора и славился своей справедливостью и мягкостью.
Так, например, писцу, который напутал в его финансовых отчетах, он приказал только перебить ноги, а с Тарпейской скалы не сбрасывать. Однако же, когда раб стащил серебряную накладку с ложа, он тут же отдал его палачу, приказал отрубить ему руки, повесить их спереди на шею и с надписью, в чем его вина, провести перед всеми пирующими. Другой его раб на вилле, что возле Остийской дороги, уличен был в том, что продавал мурен на сторону. Претор приговорил его к съедению дикими зверями, но потом передумал и просто послал ему отравленное лакомство. Тех матрон, которые объявляли себя проститутками, он вначале пытался отечески увещевать, если же внушения его не помогали, отдавал на суд близким родственникам. Однако, тех юношей из всаднических сословий, которые буквально подвергали себя позорным приговорам с тем, чтобы потом выступать на сцене и арене, и исполнять всяческие непотребные песенки, и выступать в неприличных комедиях, он осуждал на изгнание в провинцию, чтобы те впредь не прибегали к подобным хитростям. К астрологам он относился с двусмысленным недоверием, но тем, кто обещал оставить свое ремесло, он даровал прощение. По кабакам и харчевням сидели его люди-эдилы, и он всегда был в курсе дел в Риме. В частной жизни он был скромен: молодых девушек и юношей добывала ему его жена. Ее же он очень ценил за красоту и древнее происхождение из рода Клавдиев. Во время пиров он показывал ее обнаженной своим друзьям. Недостаток был у него только один: иногда он чрезмерно увлекался игрой в кости. Жил он в центре Рима в Октавиевом переулке.
Орлов благоденствовал. Орлова носили в паланкине. Его несли восемь рабов, а четверо рабов разметали перед ним дорогу и сбрызгивали пыль. Его натирали  каннамоном и бальзамом. Он купался в благовонных маслах. Он пил драгоценные жемчужины, растворенные в уксусе. Под музыку и пение он плавал в усыпанных лепестками роз бассейнах. Он любовался, как переливаются всеми цветами, засыпая на золотых блюдах рыбы-краснобородки. Подарков у него накопилось так много, что он не знал, куда все это девать. Были там греческие плащи, восточные шали, серебряные испанские нагрудники, ливийские украшения, монеты старинной чеканки – среди них была даже четырехугольная неправильной формы монета с изображением Ромула и Рема. Ожерельям с драгоценными камнями и жемчужинами он потерял счет.
Полюбил он ретийнское вино. И все доказывал, что вино это отнюдь не с Рейна, а исконное, италийское, и напрасно его считают простым и дешевым: все слышали, как на вилле Мецената Вергилий отзывался о нем с совершенным восторгом.
Спальня его была отделана мрамором красным, мрамором этрусским и мрамором фасосским. Через неделю же одна из стен напротив ложа была выложена зеркальным лунным камнем, и Орлов с удовольствием поглядывал на свое отражение в ней: в белой тоге с узкой караминной полосой, с виноградным венком на волосах, с жемчужным ожерельем на шее, с кольцами и браслетами на руках – он был определенно хорош.
Он лениво и снисходительно поглядывал из паланкина на таких же прогуливающихся в роще между Флавиевой дорогой и Тибром, и любовался на свои белые ухоженные руки, и обтянутые ремешками пальмовых сандалий стройные ноги. По дороге в рощу, слыша крики мальчишек, он бросал им динарий, и рабы подавали ему «Ведомости», - он читал их тут же в носилках.
-Так-так, - бормотал он. – Значит, Цезарь переехал в казенную квартиру на Священной дороге… Ну, ну… Курс золота по три тысячи сестерциев за фунт… недорогое золото… Выходят «Записки о Галльской войне». Первая книга – двадцать сестерций… недороги книги. Готовиться к изданию книга о гражданской войне с Помпеем… Эх, пулеметы бы сюда, - задумывался Орлов, но, убаюканный мерным покачиванием носилок, задремывал.
Подремав, он просматривал последнюю страницу о том, что Цезарь предпринял строительство Капитолия и собирает картины древней работы, и кто ввел последнюю моду прислуживать за столами голым девушкам.
С прогулок он обыкновенно отправлялся на зрелища. Ему очень полюбились театральные представления и особенно мерное рукоплескание александрийцев, которых много понаехало из Неаполя. Особенно по сердцу пришлись ему представления «Ослепление Эдипа» и «Безумный Геркулес».  Смотрел он бои кулачных бойцов из Африки и Кампании в амфитеатре Тавра. Понравились ему и скачки на стадионах фессалийских лошадей и галльских жеребцов, крики, падения возниц, ржание коней и вручение венков победителям.
Видел Орлов жертвоприношения павлинов, цесарок, фазанов, для каждого предназначалась своя порода, смотрел на стравливание пантер и медведей. В шумной толпе вечером при факелах с любопытством наблюдал у Коллинских ворот, как заживо погребают согрешивших весталок.
К вечеру Орлов возвращался в дом патриция. Он дремал и улыбался. К утру у него немного побаливала поясница. Но массажисты быстро приводили его в норму. Патрон обещал подарить Орлову двести пятьдесят тысяч сестерций.

                НОВЫЙ ФАВОРИТ

Через три месяца патрицию привели мальчика из Вифинии. Орлова выгнали.

                ЛЮМПЕН

Орлов оказался в рядах многочисленного римского люмпен-пролетариата. Пока у него оставались деньги он ночевал в тавернах у Бычьего Форума, мелкую плохо очищенную рыбешку запивал кислым сицилийским вином и заедал грубым ячменным хлебом или зелеными финиками второго сбора.
На Марсовом поле вместе с люмпенами он кричал:
-Хле-ба! Зре-лищ!
Однажды, когда он проходил мимо училища гладиаторов, к нему подошли раб из Сирии и фессалиец из Мавритании. Фессалиец осмотрел его со всех сторон и тихонько свистнул.
-Что? Корму пробило? На мель сел? Иди к нам. У нас о тебе вспоминают. Как ты это ловко… того… может нас научишь? А? Мы за тебя словечко кому надо скажем. Тебе самому выступать не придется, слушай, ты нам только тот свой приемчик, как с эфиопом, покажешь, ну, там еще кому… ты чем его так, а?
-Спешу, - сказал Орлов. –Мне воду продавать надо.
-С уксусом, что ли? – спросил сириец. –Еще встретимся.
Они пошли в кабак, распевая песню:
-Шел Онисим из деревни,
Нес три фиги и леща…
У Орлова оставался еще перстень с хризолитом. Меняла с Селедочной улицы повертел его в руках и спросил:
-Где украл?
-Подарок, - сказал Орлов.
-В тюрьму хочешь? – спросил меняла.
-Нет, - сказал Орлов. –Не хочу.
-Тогда бери двадцать сестерциев и поблагодари своих богов.
-Он же двести стоит, - сказал Орлов.
Меняла поднял тяжелые веки и сказал:
-Юноша, двести сестерциев ровно на сто восемьдесят ударов больше двадцати сестерциев. Так говорил мой прапрадедушка Исаак из Берита. А мой предок Исаак был введен в храм самим равви Шумилем в то время, пока еще соха не прошла по улице Карфагена, а Цезарь, да даруют ему боги консульство на все времена, еще не распугивал лягушек в дедовском саду. Идите, юноша, и преумножьте то, что вам дается праведно, а не то что дается вам смущающим наш дух…
Орлов вышел от менялы, в задумчивости зашел в кабак и бросил кости. У него выпала «Венера». Он выиграл. Он бросил кости второй раз. У него выпала «Собака». Все кости показали единицу. У Орлова не осталось даже одного медного обола.
Все же Орлов выглядел вполне еще прилично. Когда он вышел из кабака и проходил мимо лавки менялы тот высунулся из двери и сказал:
-Пст, молодой человек. Если вам так не везет в праведном преумножении вашего богатства и вы хотите познать жизнь во всех ее многообразных проявлениях, как говорил мой прапрадедушка Исаак, я могу порекомендовать вас одному очень приличному человеку, и вы сможете в этом безумном городе иметь постоянный кусок хлеба, а временами даже обмакивать его в оливковое масло.
Так Орлов стал работать у цирюльника с Большого рынка. Орлов делал маникюр проституткам. За каждую проститутку цирюльник платил ему двадцать сестерциев. Временами Орлов зарабатывал в день по пятьсот, а то и по шестьсот сестерциев.
Так Орлов сам испытал, как тяжело живется люмпен-пролетариату в Древнем Риме.
Но через две недели Орлова выгнали. Проститутки пожаловались хозяину, что
Орлов призывает их объединиться и совместно отстаивать свои попранные права в борьбе с угнетателями.


                ПРОКЛЯТЬЕМ ЗАКЛЕЙМЕННЫЙ

После того, как Орлов оказался на улице, он сменил много профессий и окончательно понял, что такое невиданное обнищание масс.
Последней его работой была чистка выгребных ям в термах у Тибурийской дороги. Он совсем запаршивел, от него дурно пахло. Вдобавок ко всему этому на него уронили тяжелый черпак, и он две недели провалялся полуживой в заброшенных Сулловых казармах.
Когда он вышел на улицы Вечного города, то был настолько оборванным и грязным, что его никто не хотел брать в наложники, на что у Орлова была последняя надежда. И даже самой грязной работы ему уже никто не предлагал. Орлову оставалось только стать государственным нищим.
Он шел к храму Юпитера Капитолийского, бежал вместе с толпой за колесницей Цезаря и кричал вместе с ними и центурионами:
-Лы-сый пи-дор!!!
На последнем триумфе, когда Цезарь вступил на Капитолий при свете факелов, и когда его сопровождали сорок тяжело нагруженных драгоценностями и золотом слонов. Орлову досталось триста сестерциев.
Орлов пошел в кабачок, взял кувшин вина и белую лепешку, сел в дальний угол и там молча напился. Он встал, швырнул недоеденную лепешку на пол и крикнул:
 -Эй, там! Всем слушать меня!
После этого он вышел на середину, оттеснив оттуда моряков и мелочных торговцев, и запел:
Раз пошли на дело,
Выпить захотелось,
И зашли в шикарный ресторан.
Там сидела Мурка,
В кожаной тужурке
У нее за пойсом был наган…

Чтобы не накрыться,
Мы решили смыться,
Но решили Мурке отомстить.
В узком переулке,
В черном закоулке
Мы решили Мурочку убить.

Здравствуй, моя Мурка,
Здравствуй, дорогая,
Здравствуй, моя Мурка и прощай!
Ты зашухерила
Всю нашу малину,
А теперь за это отвечай!

Орлову зааплодировали, его хлопнул по плечу матрос с кипийской триеры и закричал ему:
-Друг, полжизни отдам, спой еще! Век моря не видать, а! Садись, налью!
Орлов спел еще «Кирпичики» и «Таганку». Заночевал он тут же, в кабаке. На другой день он пошел с кипийским матросом в другой кабак и там тоже пел «Мурку» и другие песни, которые знал. Его кормили и поили вином.
«Мурку» после всего этого очень полюбили в Древнем Риме. Ее распевали в харчевнях, кабачках, в публичных домах и на Палантине.


                БЕСПРЕДЕЛ

Кипийский моряк ушел в Азию вместе со своей триерой. Орлов снова оказался один. Темной дождливой ночью он шел из кабачка, где заработал на ужин. В кармане его оставалось еще двенадцать сестерциев, и он думал переночевать в портовой таверне, самой дешевой таверне Рима.
-Эй ты, быстро, - услышал он. У Орлова мгновенно сорвали с пояса кошелек, с портупеи под тогой – револьвер, и грабители мгновенно скрылись. Работали профессионалы.
Орлов потерянно обшарил себя, сел у подножия статуи Юноны. Сквозь дождь он смотрел на огни Вечного города, слышал шум драки в дальнем кабаке… он закрыл глаза руками и заплакал. Ему хотелось умереть.
Дождь утихал. Орлов вздохнул, размазал по щекам слезы и вытащил тщательно запрятанную в разрез подошвы сандалии сложенную в несколько раз бумагу. Орлов развернул бумагу и при свете масляной коптилки, стоящей в ногах Юноны, стал читать вслух:
МАНДАТ. ПРЕДЪЯВИТЕЛЬ СЕГО ОРЛОВ Ю.К., СОТРУДНИК ВЧК, НАПРАВЛЯЕТСЯ В ДРЕВНИЙ МИР, А ИМЕННО В ДРЕВНИЙ ЕГИПЕТ С ЦЕЛЬЮ КОНФИСКАЦИИ ДИАДЕМЫ ЦАРИЦЫ ДРЕВНЕГО ЕГИПТА КЛЕОПАТРЫ ДЛЯ НЕОТЛОЖНЫХ НУЖД СОВЕТСКОЙ РЕСПУБЛИКИ. ПРОСЬБА К НАРОДАМ ВСЕГО ДРЕВНЕГО МИРА ОКАЗАТЬ ПРЕДЪЯВИТЕЛЮ СЕГО ВСЯЧЕСКУЮ ПОМОЩЬ И СОДЕЙСТВИЕ. В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ ОНИ БУДУТ ПОДВЕРГНУТЫ НЕМЕДЛЕННОМУ АРЕСТУ С ПОСЛЕДУЮЩЕЙ КОНФИСКАЦИЕЙ ВСЕГО НЕТРУДОВОГО ИМУЩЕСТВА, В ЧЕМ И ОБЯЗУЮТСЯ.
Подпись на бумаге была размазана, а печать превратилась в грязное пятно.


В ЕГИПЕТ!

Ранним утром Орлов пришел в порт. Он хотел наняться на галеры Цезаря простым солдатом. Повернув к складам Кампании, он увидел, как трое быстро сдирают с толстого купца перстни и срывают с его рук браслеты. Его поломанные носилки валялись тут же. Возле них лежали двое рабов с проломанными черепами. Рука Орлова дернулась к портупее, но там ничего не было. Низенький разбойник быстро оглянулся на Орлова и весело засмеялся. Они бросили купца, тут только тот поднял крик – к купцу со стороны залива уже бежали портовые эдилы, размахивая мечами.
Купец закричал и стал показывать пальцем на Орлова. Орлов глянул на купца и подбегающих эдилов, и бросился вслед за разбойниками в сторону Авентина.


                В ШАЙКЕ

У разбойников, в шайке которых оказался Орлов, было несколько квартир. Основная из них – база, как называл ее Орлов, - находилась за Целием, к востоку от Рима.
Место это находилось в пещере на склоне высокой, поросшей лесными чащами горы.
Пещера была окружена скалами, и прорезало их несколько глубоких ущелий с провалами, провалы эти сплошь заросли кустарником. Вверху бил ключ, вниз он стекал многочисленными ручейками, так что недостатка в свежей воде у разбойников не было. Перед пещерой, в полусотне шагов от нее, была спрятанная за скалами хижина: здесь дозорные караулили по ночам.
Орлов несколько дней присматривался к шайке, потом организовал их повзводно и научил тактике ближнего боя. За этим сразу же последовали крупные и удачные операции по экспроприации экспроприируемого.
Через два месяца Орлову донесли о том, что по Соляной дороге должны подвозить товары откупщика Маллия. Орлов установил, что откупщик Маллий имеет дела в Кирене, в провинции Африке, в Киликии, Сирии и Мезии. Был также неподтвержденный слух, что торгует он и с сарматами.
-Главное, - поучал разбойников Орлов, - знать силы противника и знать, в какой момент они будут наименее сильны, и выбрать время, потому что сегодня рано, а послезавтра будет поздно.
-Завтра, значит, - выдохнул один из разбойников.
-Стратегия нас учит думать, а тактика – побеждать, друзья мои, - сказал он. – Наши дозорные посты уже выставлены у развилки на Соляной дороге, а связные только и дожидаются известий.
-Виват, - сказал чернобородый разбойник. – С нами боги.
-С нами правильная тактика, - поправил его разбойник с пересеченным шрамом наискосок лицом. – А с правильной тактикой мы непобедимы, правильно я говорю, главарь?
-Главарь! – закричали разбойники. – Быть ему нашим предводителем! Выпьем за это!
Из глубины пещеры выкатили бочки с вином, на вертелах стали поджаривать целых телят. Орлов пил, обнимался со всеми и спел им «Мурку» и другие песни, какие знал.
Разбойники пили и ели, а потом стали поворачивать головы к щуплому разбойнику, который точно ненароком сел уже поближе к костру и тыкал в него палкой.
-Ну, чего там у тебя сегодня? – закричали все. – Давай, рассказывай. Выпей еще вина, если в мозгах темно!
Щуплый разбойник обвел всех глазами и заговорил:
-Мне рассказывали, что за Парфией и Вавилоном и серебряными рудниками происходит много разных чудес. И вот у тех жителей есть сады, и они должны их сторожить. Однажды в таком саду сидит один и видит: из-под дерева вылезает чудовище, человек с растрепанными волосами, и висят они космами. Сторож задрожал от страха, закричал и стал звать сыновей. Он уже старый был, сторож тот. Тут сыновья его прибежали и стали ловить чудовище. И поймали  чудовище. А только его поймали, оно превратилось тут же в молодую такую совсем женщину. И одета она была в красное роскошное платье, а на ногах у нее золотые сандалии. И она тут же вырвалась. Отец упал на землю, а сыновья бросились в дом. Женщина закричала и побежала за ними, а сама зубами скрипит.
И вот она бежит, сад пробежала. А у дома ворота. Она остановилась в этих воротах: одна нога по ту сторону, а другая – уже во дворе. Тут все из дома прибежали: кто с ножом, кто с палкой, а к ней подойти нельзя – таким холодом дышит, никак близко нельзя! Все и боятся к ней подойти. Тут она посмотрела на всех красными глазами и пошла в дом. Вошла в него и залезла под лежанку.
Тут прибежали соседи. Они стали разрывать землю под лежанкой, а там красный гроб. И в гробу лежит в красном платье та же женщина. Она шевельнулась и открыла глаза. Все закричали и разбежались от страха.
Стоят у окон и заглянуть боятся. А потом один в окно посмотрел и видит: лежит в постели труп голой женщины, она смотрит на людей и руки к ним тянет, а гроб стоит рядом с ней.
Все закричали и побежали по своим домам, а труп поднялся с постели и пошел в соседний дом. Дошел до того дома, зашел туда, увидел младенца и сожрал его, а потом шасть в другой дом, а там старуха лежит, труп и ее обглодал. Обглодал старуху, пошел по другим домам, а там уже все разбежались. Труп поискал-поискал, никого не нашел, пришел обратно и лег в гроб. И закрылся крышкой.
Утром жители думают, чего делать? Один и говорит:
-Надо собрать деньги для мага, есть такие маги, они умеют как избавиться от ходячих трупов.
Они послали за магом. Тот выслушал и сказал, ладно, я избавлю вас от этого живого трупа.
И вот он пришел в деревню и сказал жителям:
-Мертвый лишится своего зла, если у него взять и унести крышку от его гроба.
Тут все стали думать, кому из них украсть у трупа крышку от гроба. А все боятся. И никто не идет. Тут один выходит, говорит, мне все равно, потому что я родился в пятницу и ничего не боюсь и могу ту крышку от гроба украсть, и спрятать где надо.
И вот он дождался ночи и видит: труп встает из гроба, крышку рядом поставил, походил-походил по комнате, в окно посмотрел, принюхался так: -Фры-фры, - и пошел в деревню.
А тот, который смелый, вошел в комнату, схватил крышку от гроба того трупа и побежал. И прибежал к роще. Она там недалеко была. И залез на дерево. И крышку от гроба с собой взял. Сидит там на дереве с крышкой и ждет.
А труп по деревне ходит, в дома заглядывает, а в домах никого нет. Все от него спрятались. Он походил-походил, видит – делать нечего, и пришел к себе обратно в гроб ложиться. Хотел только в гроб ложиться, а видит – крышки и нет! Он стал искать эту крышку, думает, может, засунул куда да забыл – нигде нет! И тут труп разволновался весь, как же так, думает, вот попал, и выйти нельзя никуда, тут же крышку от гроба утащат! И так он ищет ее и принюхивается и почуял где человеком пахнет! Он учуял того и побежал по той дороге, а сам все нюхает, бежит и нюхает! 
И вот прибежал он к той роще. Увидел человека пятничного, а тот сидит на дереве и крышку от его гроба держит.
И тут труп стал прыгать под деревом и кричать:
-Отдай крышку моего гроба, отдай крышку моего гроба!
А в деревне все жители, как научил их маг, стали звонить в колокольчики и бить в гонг. Труп завертелся, закружился, зубами заскрежетал, а деваться ему некуда – надо бежать, где колокольчики. Он и пустился в деревню.
И вот он прибежал в деревню, а там стоят жители, и все звенят в колокольчики, а маг бьет в гонг. А стоят они у вырытой могилы, и труп стал бегать вокруг нее, а в могилу один заходить боится, и вот он руки протягивает и схватить кого-нибудь хочет, а те от него бегают и бьют труп кольями и в могилу его спихивают, а тот из могилы выбирается и снова к тем жителям, – и тут солнце взошло, труп и упал на землю, тогда люди развели костер, а труп сожгли.
А тот, который утащил крышку гроба, все время размахивал руками, и так он размахивал руками до самой смерти.


                ПРЕДВОДИТЕЛЬ ШАЙКИ

После удачного ограбления откупщика на Соляной дороге, авторитет Орлова в шайке чрезвычайно укрепился. Орлов сказал шайке, что они не просто грабят квесторов, откупщиков, плебеев и патрициев, а ведут классовую борьбу с угнетателями. А преступление – это как раз наоборот, когда эксплуататоры пьют кровь трудового народа и присваивают себе добавочную стоимость.
-Мы мирные люди, - говорил Орлов. – Но наш бронепоезд стоит тем не менее на запасном пути! Будущее принадлежит нам!
-Мы, - учил Орлов, - должны низвергнуть государственную власть, а потом ту власть использовать как орудие своего класса и приобрести сочувствие большинства трудящихся!
-Наша деятельность, - говорил Орлов, - не только законна как средство свержения эксплуататоров, но и единственно необходима для всей массы трудящихся, как единственная защита против диктатуры буржуазии!
-«Вихри враждебные веют над нами…», - пели разбойники и обнимали Орлова.
Они назвали свою шайку «Союз борьбы за освобождение трудящихся Рима» и совещались о том, чтобы продать драгоценности, выручить за них миллион сестерциев, чтобы набрался необходимый могущественный ценз и выдвинуть Орлова консулом.
Когда к Орлову пришли с таким предложением, он усмехнулся и сказал:
-Голосование в преступном обществе – преступно! Власть путем голосования нам никто не даст. Только насильственный путь – истинный путь. Боритесь с предрассудками о том, что мы не можем управлять государством! Я могу взять любую кухарку и заменить ею вашего хваленого Гая Юлия Цезаря, и история нас поймет! Потому что свобода и равенство без диктатуры пролетариата – пустой звук!
Орлов и его штаб той же ночью наметили план Больших Ограблений. Нужно было найти опору в римском люмпен-пролетариате, и после Больших Ограблений намечено было ликвидировать эксплуататоров и захватить власть в свои руки.
Но в тот вечер в небе встала хвостатая звезда, утром в канун мартовских ид на камень возле пещеры сел ворон и каркнул три раза, а вечером луна зашла за Юпитер, а по дороге в курорт Байи преторианская полиция устроила засаду и штурм пещеры разбойников.
А вечером в Риме зарезали Гая Юлия Цезаря.
СМУТНОЕ ВРЕМЯ

На Марсовом поле близ гробницы Юлия сложили костер для сожжения -вызолоченную постройку, внутри стоял столб с одеждой, в которой был убит Цезарь.
Толпы народа повалили на Марсово поле. Консул Антоний встал перед народом и произнес короткую речь о величии цезарей и их связи с божественными промыслами.
Сказав это, он взял в руки факел и швырнул его в погребальный костер. В толпе закричали, многие рыдали, в костер бросали сухой хворост, скамейки, судейские кресла. Старые легионеры подходили к костру, говорили:
-Аве, Цезарь, - и бросали в огонь специально для этого принесенное оружие.
Ложе с телом Цезаря сгорело. Флейтисты и актеры пошвыряли туда свои триумфальные одежды. Взвинченная толпа ринулась к домам Брута и Кассия.
-Смерть убийцам! – кричали в толпе.
В одном из переулков зеленщик с Гончарного переулка, увидел Цинну.
-Держите его! – закричал он. – Это от три дня назад обливал грязью в Сенате нашего Цезаря!
Цинна при виде толпы попытался бежать, но его догнали и растерзали. Когда Цинна лежал уже мертвый, сквозь толпу пробился грамматист из начальной школы и закричал:
-Что вы наделали! Это не тот Цинна, которого надо было убить! Тот высокий и лысый, и зовут его Корнелий Цинна, а этот совсем маленький и толстенький, и этот Гельвий Цинна, и он наоборот, очень любил Цезаря!
После этого актеры стали выступать в театрах с пантомимой «Цинна в мартовском году».
Брут бежал. Началась гражданская война. В ходе ее Цицерону отрезали голову, и жена Антония проткнула ему язык.
Орлова и его шайку судили. Всех приговорили к распятию.


                КАЗНЬ

Шайку с Орловым в открытой повозке везли к Аппиевой дороге. Разбойники были скованы длинной цепью. Толпа, стоящая по сторонам, швыряла в них навозом и грязью.
Разбойников провезли мимо Пантеона, цирка Фламания, храма Юпитера, мимо строящегося Капитолия, мимо белого Бычьего форума, мимо дома Октавиана, заслоненного деревьями. Проехав Большой цирк, выехали на Аппиеву дорогу.
Орлов поднял голову и увидел длинную, мощенную дорогу, уходящую за холмы, и стоящие по обочинам ее кресты.
Помощник префекта остановил лошадь возле сооруженного возле кустарника помоста.
-Приступайте, - сказал он начальнику стражи.
Кузнецы тут же на привезенной с собой наковальне стали расклепывать цепи. Стражники по одному хватали разбойников и затаскивали их на помост. Палач с плетью стоял на помосте, широко расставив ноги. Отсчитав пятьдесят ударов, разбойника стаскивали с помоста, тащили к кресту и приколачивали к перекладине.
Орлов был прикован последним. Он с ужасом смотрел на то, как чернобородый разбойник пытался вырваться из рук стражников, как он кричал, пока его не уложили на помост, и плеть не загуляла по его телу:
-Все равно наша возьмет! Будет и на нашей улице праздник!
-Наше дело правое, - кричал другой, когда его тащили к кресту.- Стражники пнули его, и он замолчал, и только страшно кричал, когда приколачивали к перекладине его ладони.
Десять разбойников уже висели на крестах, трое из них хрипели и проклинали день, когда родились, семь человек обвисли на крестах, а один пытался петь, и сквозь хрипение можно было разобрать: «Наш паровоз, вперед лети!..»
Разбойника перед Орловым тоже расковали, тот быстро глянул, усмехнулся и сказал:
-Пожили хорошо, поживем и плохо, а вожак?
Его ударили рукояткой меча, пнули, затащили на помост. Орлов, закрыв глаза, считал удары. Разбойника стащили с помоста, поволокли к кресту, тот снова повернулся к Орлову и крикнул:
-Да здравствует интернационал!
…Орлов царапал ногтями дощатый помост и протяжно кричал. По его телу гуляла плеть. Его подняли. Он уцепился за ногу палача, закричал. Его потащили к кресту. Приподняли. Посадили на выступ. Стали развязывать руки. Подошел другой палач с длинными ржавыми гвоздями.
-А-а-а, - прохрипел Орлов.
Тут он услышал стук колес по мощеной дороге.
-Стойте, - услышал он голос.
-Именем Сената, - сказал помощник префекта и вздыбил коня.
-Продайте мне того раба, - услышал Орлов и открыл глаза.
Толстый человек в чалме с любопытством разглядывал привязанного к кресту Орлова. Он приподнял палец. На его руке блеснули перстни.
Сзади подъехали еще две повозки, запряженные мулами.
-Приговор Сената, - сказал помощник префекта.
Человек в чалме протянул руку назад и бросил к ногам помощника префекта коня туго набитый мешочек. Тот глухо звякнул. Конь вздыбился. Начальник с сомнением посмотрел на Орлова.
Человек в чалме снова протянул руку назад и бросил к ногам стражи такой же мешочек. Те молча переглянулись.
-Хочешь, чтобы мы сами на этих вешалках оказались?
Начальник конвоя подошел к человеку в чалме.
-Бумагу надо. А тебе ее никто не даст.
-Оплатить за него убытки и штраф? Не знаю… - сказал помощник префекта. –Если тебя там будут слушать. А этого мы пока приколачивать не будем. Он сам к вечеру сдохнет. Привезешь бумагу до вечера, бери, что останется.
И тут справа от Орлова на кресте захрипел распятый. Он повернул голову к
Орлову и все услышали:
-Прибейте эту суку… самым большим гвоздем… В лоб ему вгоните… - и сплюнул.
-Так, - сказал человек в чалме. –Будет бумага
Повозки умчались в сторону Рима.
Привязанный Орлов висел на кресте. Солнце поднялось в зенит и палило нещадно. Мухи и оводы ползали по всему обнаженному телу. Невыносимо болели запястья рук, ноги, все тело, бешено стучало сердце, останавливалось, проваливалось куда-то. Кожа страшно зудела, в глазах вспыхивал радужный свет, кровь стучала в висках. Голова Орлова упала набок. Он потерял сознание.


                НОВЫЙ ХОЗЯИН

Орлов стал Богом. На пирах он изображал бога виноделия Вакха. В левой руке он держал золотую виноградную кисть, усыпанную драгоценными камнями, в правой – хрустальный кубок с вином. На ногах его были золотые сандалии. Он был в легчайшей, вытканной золотом и серебром, тунике.
На обычных обедах восточного владыки было до 24 перемен блюд, а вин до двадцати. На пирах это количество удваивалось.
На обедах обычных подавались: пряная печень рыбы скара, фазаньи и павлиньи мозги, розовые язычки фламинго, пресные абиссонские устрицы, которые очень хороши были вместе с каплунами, а отнюдь не со спаржей, приносили налимов клипейских, молодых кабанов, лесбосских морских гребешков, уток, запеченных в зайцах, лангустов, лещей брундизийских, стерляди суррентской – она превосходила всех остальных своей удивительной нежностью, мидий, ежей морских, медовое печенье и множество фруктов.
По сравнению с обедами восточного владыки, пиры римской знати выглядели обедами жалких провинциалов.
Многочисленные резальщики, роскошно одетые по-восточному, накладывали порции на драгоценные блюда, завитые мальчики, сопровождающие Бога виноделия, вакханалий и веселья, подносили гостям старые вина в искусно граненых хрустальных бокалах, светилось сияющее золото, мерцал таинственный янтарь и вспыхивали повсюду драгоценные камни.
Гости возлежали на ложах, покрытых тканями, переговаривались, и под звуки тимпана и кимвалов вереницами проходят перед ними танцовщицы, и на возвышении стоит Орлов с золотыми волосами и кубком вина в руке.
Комната Орлова было обставлена довольно просто: особых излишеств не было, только в атриуме стояли колонные украшения с богиней Никой, а посередине комнаты стояла Диана из паросского камня – на Диане развевались одежды, грудь ее была выставлена вперед, с обеих сторон – лающие собаки, тоже из камня, позади богини – грот, увитый листьями плюща и растущим кустарником, а из-за ветвей выглядывает несчастный Актеон, уже наполовину превращенный в оленя, и смотрит на собирающуюся купаться Диану.
Иногда Орлов останавливался перед Дианой и Актеоном, смотрел на них внимательно и говорил непонятную никому фразу: предреволюционная ситуация. После чего долго плавал в бассейне.
В саду, где гуляли павлины, в бассейнах плавали всевозможные рыбы, а в клетке сидел и смотрел на всех желтыми глазами африканский лев. Орлов любил бывать здесь потому, что стояла там привезенная из Александрии паровая машина.
Он смотрел, как подкладывают под ее котел сухие дрова, как поджигают их, как медленно начинал закипать пар и вырываться из узкого бронзового горлышка. Струя этого пара попадала на лопасти легкой серебряной вертушки, и та под крики зрителей вращалась все быстрее и быстрее. Часами все смотрели на это чудо, а когда машину выключали, Орлов подходил к ее бронзовому постаменту и протирал тряпочкой выпуклые изображения Нептуна и нереид.
Так прожил Орлов на вилле безмятежно в счастье и удовольствии полгода.


                ЛЮБОВЬ ПО-ВОСТОЧНОМУ

Хозяин Орлова отплыл на корабле в Мавританию. Через несколько дней восточная дочка хозяина вечером послала к нему свою рабыню. Та привела Орлова в спальню своей госпожи. И та возвела его на свое ложе. И Орлов взошел на ее ложе.
Любовь по-восточному очень сильно отличалась от любви по-древнеримски.
Орлов узнал, что любить можно по-разному и настолько по-разному, что не переставал этому удивляться. Вначале его это чрезвычайно увлекало, и он с усердием изучал древневосточные уроки, даваемые ему красавицей.
После первого месяца любви он задумался.
После второго месяца любви он задумался еще глубже.
После третьего месяца любви Орлов вспомнил  диалектический материализм.
Он вдруг понял и сразу то, как идея превращается в свою противоположность под действием материальных сил, он задумчиво смотрел на танцовщиц, исполняющих танец живота, и перебирал лепестки роз, которыми было усыпано ложе.
Из золотых чеканных курильниц струился голубоватый одурманивающий опиум для народа, красавица обращала на Орлова мерцающие глаза и так утонченно ласкала его утомленное тело, что он забывал обо всем на свете, даже о диктатуре пролетариата.


                ПОБЕГ

Любви было так много, что она превратилась в свою противоположность. Орлов задумал бежать.
Красавица любила его ночью.
Днем она тоже его любила.
Она любила Орлова уже три месяца и три дня.
Орлов бежал темной ночью. Вместе с ним бежала одна из танцовщиц. Кроме танцовщицы Орлов экспроприировал два золотых коринфских кубка. За один из этих кубков капитан торговой шхуны подрядился переправить их до Египта.


                ПИРАТЫ

Торговая триера плыла по древнему средиземному морю. Помощник капитана посматривал на Орлова и пел:
У прибоя, где растет тамариск,
В алой туфельке пришла ты ко мне…
Но танцовщица искоса смотрела на помощника капитана и уводила Орлова в каюту. Орлов шел в каюту с большой неохотой. Он оглядывался на помощника капитана, а тот сплевывал на палубу и пел:
Здравствуй, моя Мурка,
Здравствуй, дорогая,
Здравствуй, моя Мурка, и прощай!
Ты зашухерила всю нашу малину,
И теперь за это получай!
На шестой день плавания ветер ослабел, паруса повисли. Слышно было только, как скрипят тяжелые весла в уключинах. Вдруг рулевой крикнул:
-Капитан! К нам кто-то приближается!
Капитан подошел к рулевому. Он внимательно всматривался в темное пятно, оно превратилось в три легких судна, которые стремительно приближались к кораблю.
-Пираты, - сказал капитан.
Пиратские суда росли на глазах. Легкие суда без мачт и парусов словно летели по воде. На каждом суденышке взлетало и опускалось по десять пар весел.
-Спустить паруса, - сказал капитану –Не сопротивляться. Их слишком много.
Крюки вонзились в фальшборты судна. По легкому мостику на палубу перебежали с десяток пиратов с кривыми кинжалами на поясе. Они молча обходили пассажиров, и все протягивали им кошельки. Пират с мешком складывал награбленное.
Главарь пиратов подошел к Орлову и его наложнице. Тот протянул ему коринфский кубок. Кубок бросили в мешок.
-Этих двоих возьмем с собой, - сказал пират с красной повязкой на голове. – Я давно обещал в Милет такую парочку.
Орлов и его наложница оказались у пиратов. Наложницу отдали капитану пиратов, а Орлова – команде.


                МОРСКОЙ ЗМЕЙ

Орлов лежал на корме либурны. Он жевал сушеные финики, сплевывал косточки в море и прихлебывал хиосское вино. Сколько времени он пробудет с пиратами и когда попадет в Египет для исполнения порученной ему миссии, он не имел сейчас ни малейшего представления.
Он смотрел на заходящее солнце, и ему начинало казаться, что нет на этом свете никакой России, и никогда не было в ней никакой пролетарской революции, и сам родился он не на Пречистенке, а в предместьях Рима, и учился он не в 7-й гимназии, а в греческой школе…
Орлов задремал.
И он уже не на пиратском судне, а сидит в кабинете, и на нем белая тога с широкой пурпурной полосой, он сидит в кабинете и заполняет проскрипционный список.
Солнце всходит за зубчатой башней Кремля, и на башне тяжело полощется белый флаг с римским хищным императорским орлом. Орлов откладывает в сторону гусиное перо, подходит к окну и видит: центурии идут по Красной площади, чеканя шаг, идет восьмой прославленный в боях в Британии легион, идет семнадцатый непобедимый легион. Все они, завидя в окне Орлова, поднимают правую руку и кричат:
-Аве, цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя!
На площадь вывозят тяжелые осадные башни, они медленно двигаются по брусчатке мостовой, лучники с верхних площадок также поднимают вверх правую руку и размахивают горящими факелами:
-Аве, цезарь!
Медленная, скупая слеза скатывается у Орлова по щеке. Вперед, дети мои, вперед, на смерть, во имя великой Римской империи!
Позади Орлова медленно и беззвучно открывается дверь. У двери останавливается высокий и тощий человек в белой тоге с узкой красной полосой и буденовке на голове. Под мышкой он держит белого петуха и загадочно смотрит на Орлова. Холодом веет от того человека.
Орлов осторожно обходит его и спрашивает:
-Чего тебе?
В руке человека появляется свиток, и он протягивает его Орлову.
-Чего тебе? – спросил снова Орлов.
-Читай, - сказал ему человек.
Орлов посмотрел на список – там было его имя.
-Пора, - сказал человек. –Тебя там ждут.
Орлов вскинул руки и побежал по крытым коврами лестницам. Но тут же на площадке он увидел белого человека, тот дожидался Орлова. Орлов снова бросился по лестницам, и его хватали за одежду какие-то маленькие люди. «Мертвые бегают быстрее людей», - подумал Орлов. Нужно найти пролетку. И тут же он оказался в пролетке и, размахивая вожжами, гнал коней в черную ночь. Но человечки и тут от него не отставали: они вились вокруг него, заглядывали в лицо, забирались под одежду и щекотали ледяными пальцами.
-Не могу больше! – закричал Орлов. – Остановите меня! Кто-нибудь, остановите меня!
И тут же он оказался сидящим на полу в канцелярии с зелеными стенами. На столе стояла чернильница, и он был залит чернилами.
Сидящий за столом обмакнул стальное перо в чернильницу и спросил:
-Какой давности вы труп?
-А? – спросил Орлов. – И тут он ощупал себя и понял, что он труп.
Он посмотрел и увидел, что сидящий за столом тоже труп. Лицо сидящего трупа быстро зарастало белыми волосами. Из ящиков стола стали выскакивать большие черные крысы. Они подбегали к Орлову, нюхали его и быстро забирались к нему под одежду.
-Не надо, - закричал Орлов, извиваясь на полу. –Отпустите меня!
Труп из-за стола встал и пошел на Орлова. Он схватил его за портупею, поднял и вонзил зубы в кобуру. Послышался страшный треск. Орлов извивался в руках у трупа. И тут труп ударил его по спине и закричал:
-Вставай! Еще можно спастись! Если ты спрячешься за моей спиной, я укрою тебя от всех!
Орлов вздрогнул во сне, вскрикнул и открыл глаза.
Слева за кормой вздувался чудовищных размеров пузырь, и поднимался высокий фонтан. Из воды стал подниматься черный пар, и запахло серой гнилью. Вода взметнулась, и из-под воды стала подниматься пятнистая голова морского змея. С нее свисали зеленые водоросли, из пасти шел дым. Пасть раскрылась, и Орлов услышал ужасающий рев: огромная голова поднималась над кораблем пиратов, хвост звероящера взметнулся вдалеке кольцами и вдребезги разбил одно из судов пиратов.
Пираты закричали от ужаса и стали прыгать в воду.
Яркая красная пасть приблизилась к Орлову.
-Конец, - подумал он и потерял сознание.
Когда Орлов очнулся, его перекатывало от одного борта к другому. Черные валы с ревом вздымались над кораблем. В ногах Орлова перекатывались остатки деревянного такелажа. На корабле никого не было видно. Он был один. Корабль несло по волнам бушующего моря. Огромный вал подхватил Орлова, приподнял его и смыл в море.
-Конец, - успел подумать Орлов и потерял сознание.


                АФРИКАНСКИЕ ФИЛОСОФЫ

Вечером Орлов сидел у костра под черным африканским небом. Орлов попал в племя африканских философов. Африканские философы придумали диалектику, французский материализм, теоретический разум и потусторонний мир.
У африканских философов были две основные школы и множество учений и лжеучений.
Одна из школ у африканских философов утверждала, что все действительно разумно, а вторая школа их яростных противников утверждала совершенно обратное, что все, что разумно, то и действительно.
У философов начались дебаты. Чтобы обосновать свой основной постулат, разумные философы поймали людоеда из соседнего племени и стали поджаривать его на медленном огне, при этом они записывали абсолютно все, что он кричал, и написали большой труд «Философия Права».
-Бытие, - утверждали они, - есть предикат и субъект. Посмотрите, что от него осталось, от вашего бытия!
От людоеда и правда осталась только одна обугленная косточка.
-Шиш вам, - сказали противники, -нужно рассматривать идеи в их происхождении, вы же взяли объект в форме созерцания, а где была его чувственная деятельность? Идея определяет бытие и лишь после этого бытие определяет идею.
И они поймали двух людоедов из соседнего племени, перебили им кости и три дня вымачивали в ледяном ручье. При этом они тоже записывали все, что те при этом говорили, и написали труды в 54 томах с примечаниями. Там были работы «Что делать с людоедами», «Как лучше, поджарить или вымочить», «Как реорганизовать Рабкрин», «Государство и революция», «Три шага назад и два вперед», «Материализм и эмпириокритицизм», «Доклад о продналоге», «О голоде», «Как организовать соревнование», «От разрушения векового уклада к творчеству нового» и многие другие.
Орлов тут же стал преподавать африканским философам теорию прибавочной стоимости и классовой борьбы.
--Мораль, - учил Орлов, - это вам не хухры-мухры, а понятие классовое. Возьмите, например, кошку, - учил он. –Не кормите ее три дня. А потом дайте ей мышку. Имеет ли право в данном конкретном случае со всеми вытекающими отсюда выводами данная кошка съесть данную мышку?
Да, имеет, но только в том случае, если мышка принадлежит к классу угнетателей, к классу паразитов, к классу, который веками наживался на кошкиных слезах! Лишь тогда факт ее съедения будет предикатом перед субъектом, а  сама мышка должна благодарить за то, что ее съели!
Возьмем же теперь миллион кошек и миллион мышек! Все их мечты будут пустопорожними мечтаниями, пока их устремления не свяжутся с борьбой определенного класса. Вне классовой борьбы ваша жизнь будет розовым сном, или пустым мечтанием!
Орлова в первый день его проповеднической деятельности выслушали очень внимательно и дали ему на ночь юную африканскую последовательницу гедонизма.
Под черным звездным абиссинским небом Орлов рассказывал своей наложнице о белой пролетарской женщине Кларе Цеткин. Глаза наложницы становились туманными и загадочными, и она беззаветно отдавалась Орлову.
На второй вечер у костра Орлов рассказывал негритянским философам о пролетарской революции и несгибаемом Железном Чекисте.
Его выслушали задумчиво, и на ночь ему никого не дали.
На третий день Орлов рассказал о диктатуре пролетариата.
-Диктатура пролетариата, - сказал Орлов, - это классовая борьба плюс фитиль в задницу! Без этого массы не пойдут вперед! Ибо в древнем мире очень много мелкого производства, а мелкое производство рождает капитализм стихийно и повсеместно.
Нас всех ждет борьба! Нас ждет война, требующая выдержки, воли, дисциплины, непреклонности и единства цели! В единстве сила!
Орлов стоял в свете костра, простирая руку  к хлебному Египту и вечно мятежному Иерусалиму, Каппадокии и победительнице Спартака Красса Парфии, к  Виффинии и Понту, к Сирии и Килликии, к древней Армении, скифским аланам и сарматам, к умудренному всеми тайнами серебряному Гангу и желтой реке Хуанхэ.
-Да здравствует всемирная пролетарская революция во всем древнем мире! – воскликнул он – Долой…
…И тут его стукнули сзади по голове припасенным специально для этого большим пыльным мешком, и Орлов упал возле потухающего костра всемирной революции.


                АМНЕЗИЯ

Никто и никогда не узнает, как чекист Орлов добрался до древнего Египта.
Потом, уже много позже, когда его пытались расспросить об этом, он молчал, потом закрывал лицо руками и начинал рыдать. При этом он произносил только одно слово: юмба, юмба…
На Орлова смотрели сочувственно, давали ему выпить стакан воды и оставляли в покое.


                ЕГИПЕТ


Сколько времени добирался Орлов до Египта неизвестно.
За это время в древнем мире произошло чрезвычайно много событий.
Мальчишка Октавиан с ясными глазами и холодным сердцем рвался к единоличной власти. Для начала ему было нужно обвинить Брута и Кассия в убийстве Юлия Цезаря.
Но консул Марк Антоний раскусил Октавиана и сказал прямо по-солдатски: -Мои легионы, твои деньги.
Октавиан деньги пообещал. И тут же подослал к Антонио наемных убийц. Весь древний мир говорил об этом целых две недели.
Но Антоний был тоже не дурак. Его контрразведка перекупила наемников, узнала от них, что надо, и уже после того им переломали ноги и сбросили в море с грузом на шее.
В Таренте Октавиан встретился с Антонием.
-Ладно, - сказал Октавиан. –Получи деньги у моего казначея.
-Плевал я на твои деньги, легат вонючий, -сказал Антоний, уехал в Египет, завел там курортный роман и стал таскаться за Клеопатрой. Само-собой Клеопатра женила Антония на себе.
Октавиан пришел в сенат, стал рвать на себе тогу и кричать, что республике грозит опасность, что Антоний и Клеопатра разрабатывают план нападения на Рим.
-Если так, - сказали ему в Сенате, - собирай флот.
В первом сражении Октавиану пришлось так туго, что он бежал и появился только через день без плаща, чем опозорил свое имя.
-Посмотрим, - сказал он.
Но на второй день ему пришлось еще хуже: центурионы противника прорвались сквозь преторианцев, и ему пришлось биться, как солдату, что при его тщедушном сложении было весьма нелегко. Те преторианцы, которые сражались с ним рядом, слышали, как он честил как мог Антония, его бабушку и всех родственников. Когда же рядом с ним ранили знаменосца его легиона, он сорвал с древка герб, прикрепил к себе на плечо, погрозил кулаком в сторону Египта и сказал:
-Я тебе покажу, как там трахаться!
Однако и эту победу Октавиана омрачили сплетни. Во всех харчевнях и кабаках болтали, что когда ранили консула Гирция, он, прикрывая его своим плащом, пронзил его кинжалом. Со вторым его консулом тоже было не все чисто: его лечащего врача взяли под стражу, обвинив в том, что он вложил яд в раны раненого консула.
-На войне не выбирают, - сказал Октавиан, и тут же вступил в союз с Антонием и Лепидом против Брута.
Успех сражения он присвоил себе, голову же Брута отправил с ближайшей почтой в Рим с тем, чтобы бросить ее к ногам статуи Цезаря. Пленников он приказал перерезать всех до одного.
-Ты должен умереть, - говорил он.
Вдобавок, триста человек пленных он перебил в мартовские иды у алтаря божественного Цезаря, как жертвенный скот.
После этого он разбил поднявшего мятеж брата Антония, отстроил свой флот, посадил на весла двадцать тысяч отпущенных на волю рабов и разбил в морском бою Помпея.
По древнему миру ходил тогда анекдот о том, что когда Октавиан шел мимо Локров и увидел биремы Помпея, он приветственно замахал им рукой и спустился к морю, приняв за свои корабли. Выйдя на песчаную косу, он увидел на борту корабля значки семнадцатого легиона и бросился бежать вверх по узкой тропинке. Когда он поднялся на вершину и проходил мимо пропасти, его раб хотел столкнуть его вниз, но не решился; через два дня он пьяный рассказал об этом в портовой таверне и плакал, что его отец был зарезан во время проскрипций. На раба донесли стукачи Октавиана, и он приказал того распять, но перед этим убить.
После этого он пришел к своему товарищу по триумвирату Лепиду и отнял у него войско.
-Слушай, старик, - сказал он Лепиду. –Зачем тебе центурии? Столько забот! Хочешь, я дам тебе яду, а? Не хочешь? Ну тогда возьми хоть бритву. Посмотри, какая хорошая бритва, ей уже трое сенаторов зарезались, Бери, чего там!
-Ладно,- сказал Октавиан. –Не плачь. Только в память о твоем дедушке. Поезжай в Цирцеи и сиди там. В Риме чтобы тебя не видели.
На пути к Риму оставался только Марк Антоний.
У Антония триста судов. Из них триста галер Клеопатры.
У Октавиана двести пятьдесят кораблей.
Но Антоний устал.
Октавиан холоден, спокоен и расчетлив.
Октавиан объявляет войну царице Египта. Клеопатра против битвы на суше. В этом случае слава достанется Антонию.
-Нет, - сказал Антоний. –В Рим войду я.
-Один? – спросила Клеопатра, и это слово на две тысячи лет определило ход всемирной истории.
Битва при мысе Акций началась.
Мощные суда Антония снимаются с якорей и выходят из залива. Галеры Клеопатры движутся следом.
Октавиан отводит свои легкие либурны все дальше в море. Они подпускают к себе мастодонтов Антония и швыряют в них горящие стрелы и горшки с огнем.
На кораблях Антония – нанятые в солдаты греческие пастухи и погонщики мулов. У Октавиана – железные легионеры.
Пастухи бросаются в море. Римские суда теснят триеры Антония.
Но у Антония есть еще шанс. У Антония больше судов. Многочисленные и тяжелые галеры Антония нависают над атакующими либурнами, и с их тяжелых машин на палубу врага летят огромные камни и льется горящая смола. Лучники с башен поражают легионеров.
Но тут… все галеры Клеопатры поднимают паруса и, прорвав боевую линию, уходят в открытое море.
Антоний бежал с поля боя вместе с царицей Египта Клеопатрой. Сухопутная армия шесть дней ждала своего вождя. Потом сдалась.
Антоний и Клеопатра в Египте. Октавиан в Сирии. Он готовит последний поход на Египет. Придворные исчезают один за другим. Антоний сверх меры ест и пьет. Октавиан на подступах к Александрии.


                В ЕГИПТЕ

После удара пыльным мешком по голове и странствий по Африке у Орлова получилось помрачнение сознания.
Поздним вечером он лежал на скале у залива, смотрел на феллахов, идущих с полей, на мычащих волов и думал о том, что ему зачем-то надо быть в Египте… Что именно ему нужно в Египте, он никак не мог вспомнить.
Тогда он отодрал подошву своей изношенной сандалии и вытащил оттуда полуистлевшую бумажку: «Мандат», прочитал он в свете уходящего за море светила. Он еще раз прочитал это слово, но так и не понял, что оно означает. Какие-то смутные воспоминания пробудились в нем: он вспомнил толпу на Капитолии и себя, бегущим вместе с ней, он вспомнил ночи под мостами Тибра, смутно он припомнил своего первого хозяина… восточную любовницу, но где все то было и как? Все расплывалось во тьме помрачненного сознания…
Слова на бумажке почти все стерлись. Он присмотрелся и с трудом разобрал: КОНФИСКАЦИЯ… КЛЕОПАТРА…
Орлов долго и тупо смотрел на эти странные слова…
-Не понимаю… - бормотал он, - не понимаю…
И тут его озарило. Он ясно услышал в вышине голос:
-Грабь награбленное, и ты завоюешь свою государственную власть и найдешь сочувствие всех трудящихся!
В ночи вспыхнул ослепительный свет Александрийского маяка. По заливу проплыли огоньки торговых судов.
Орлов рассмеялся тихим счастливым смехом, уронил голову на скалу и заснул.


                АЛЕКСАНДРИЯ

Утром Орлов уже шел по пустынным улицам Александрии.
В его мозгу была одна, но верная мысль: конфисковать Клеопатру для диктатуры пролетариата.
Орлов был готов для свершения революции.
Орлов подошел к мраморному дворцу. У его ворот стояла стража. Орлов остановился перед воротами и поднял вверх правую руку.
-Чего стоишь, ослиная кишка? – спросили его стражники.
-Юмба, - сказал Орлов, не опуская руки.
Стражники переглянулись.
-Может, проткнуть его на всякий случай? – спросил один.
-Успеем. Это, наверное, из каких-нибудь послов. Эй ты, приезжий, что ли?
-Юмба! – сказал Орлов. –Клеопатра. Конфискация.
-Он из Сидона, кажется. Скажи, пусть там позовут начальника. - Вышел начальник.
-Посол, что ли? Почему один? Где дары?
-Призрак бродит по Европе! – крикнул Орлов.
-А, так он оттуда. Там у них все с заскоками. А ты не от троглодитов случайно? Оттуда? С верховьев? А?
-Клеопатра, - повторил тупо Орлов. – Клеопатра. Конфискация.
-Ладно. Пойдем. Там разберемся, - сказал ему начальник стражи. – Ты понимаешь, с Антонием она. Если у тебя к ней какое государственное дело, подождать надо. Тут у нас Октавиан скоро будет. Чем все кончится, один Амон знает. Наверное, казнят всех. И Клеопатру  твою тоже. Она думает, ей Октавиан Египет оставит. Если она ему Антония отдаст. Прошлогодние фиги он ей оставит. Слушай, а у тебя какие выходы есть, а? Ты знаешь, уж очень этот Октавиан зол на Антония. Антоний себя сейчас, наверное, резать будет. За мечом послал. Хочешь, посмотреть можно.
Но Орлов молчал.
-Ладно, сказал начальник стражи. –Потом поговорим.


                КЛЕОПАТРА И ЧК

Клеопатра и Антоний смотрели с верхнего этажа дворца на центурии Октавиана. Длинные связанные лестницы приставлялись к стенам. Легионы выстраивались внизу «черепахой», на их щиты становилась четверка других легионеров, на них карабкались с мечами еще двое. Трубили рожки.
Антоний последний раз поцеловал Клеопатру и проткнул себя мечом. Клеопатра накрыла его тело вышитым эдесским покрывалом, приказала подать ей песчаную кобру.
Открылась потайная дверь, и Клеопатре внесли корзину с самой ядовитой песчаной змеей.
-Подай ее мне, - сказала Клеопатра и протянула руку.
Но тут распахнулась дверь, и вошел чекист Орлов.
-Ты конфискована, - сказал Орлов.
-Я занята, - сказала Клеопатра.
-Социалистическая революция неизбежна! - крикнул Орлов.
Клеопатра задумалась и подошла к окну.
На стены лезли центурионы Октавиана.
Клеопатра посмотрела на Орлова и сказала:
-Хорошо. Я согласна.
Когда центурионы ворвались в спальные покои царицы, она даже не взглянула на них.
Орлов приподнялся с ложа и показал им свой мандат.
Центурионы в ужасе бросились бежать.
Через три дня Орлов и Клеопатра были в Петрограде.
Примечание

Через три дня Орлов и Клеопатра были в Петрограде. Диадема, которую совершенно случайно захватил с собой Орлов, оказалась фальшивой. Как выяснили в ЧК, ее подменили еще во времена Древних царств при строительстве пирамиды Хеопса.
Тем не менее, Орлову вручили именной перочинный ножик с надписью «ЗА ХРАБРОСТЬ».
Клеопатра ценности для диктатуры пролетариата не представила, потому ее устроили работать машинисткой в ЧК, но в 1937 году расстреляли, как классово-чуждый элемент.

Послесловие

По данным R Гай Юлий Цезарь не был зарезан сенаторами. Его последние слова были совсем не «И ты Брут!» на самом деле его слова были: «Брось револьвер, дурак». Отсюда совершенно очевидно, что Гая Юлия Цезаря пристрелили из револьвера, а именно из револьвера системы «Наган» №7955, который числился за чекистом Орловым.  Спустя год, чекист Орлов получил новое задание.


                Александр Брызгалов