Белая колокольня

Вчера Глафира Петровна приходила к Марье Гавриловне помогать мыть окна. Вдвоем за день потихоньку и вымыли. Студень Марья Гавриловна сварила еще позавчера; стоит в холодильнике. Сегодня с утра — в новом халате и новом фартуке. Встала рано; да и ночью не знает спала или нет. Все вспоминалась Танюшка маленькая. То, как она радостно кричала: «Мама, смотри, у котяток хвостики елочкой!» То, как горько плакала, когда разбилась любимая розово-сахарная елочная макушка. Или как болела и все просила читать любимую «Русалочку». И у Марьи Гавриловны болело сердце оттого, что все это прошло. Она выпила корвалолу и пошла на кухню. Заглянула в стол, в холодильник — все уже куплено, все сварено. Что-то переставила, что-то протерла еще раз. Посуетилась и снова легла. Но опять не спалось. Дети приезжают. Дочка Танюшка с внучкой Сонечкой. Дети у нее хорошие. Почти каждый год в отпуск приезжают. Звонят каждый месяц. Глафира Петровна так и говорит: «С такими детьми что и не стариться». Танюшка всегда послушная была и училась хорошо; в Ленинград в институт поступила. Там замуж вышла. Только вот быстро они с Пашей разошлись — Марья Гавриловна так и не поняла почему. Она полежала немного, снова встала. Фотографии поправила, еще раз пыль с серванта вытерла. Снова на кухню сходила — повесила ли полотенца чистые. Вот и звонок.

    – Мамулечка!

    – Здравствуй, бабулечка!

    – Ой, худые-то какие! А чемодан-то какой огромный, как только дотащили!

    – А он, бабулечка, на колесиках, мы его катили — не тяжело.А у тебя, мама, все по-прежнему, – Татьяна, сняв туфли, с удовольствием ходила босиком, – наши фотографии, Сонины рисунки. Мама, ну зачем ты все  эти коробки из-под конфет хранишь. Кстати, смотри, что мы тебе привезли.

Татьяна достала маленькую, красивую коробочку, какую по телевизору показывают в рекламе — «Комильфо».

    – А вот еще. Это средство для мытья посуды. Американская фирма. Совершенно безвредное. Эта фирма вообще все средства для дома из естественных материалов делает; без всякой химии; очень экологично. У нас все этим пользуются. И флакон с дозатором — удобно. Вот здесь нажимаешь, и через эту трубочку поступает. И вот еще. Это трансферфакторы. Очень дорогие. Будем пока вместе пользоваться, потом я тебе пришлю. У нас на работе у одной женщины знакомая очень серьезно болела, никакое лечение не помогало — только вот от этого улучшение наступило. Но надо долго принимать. У нас многие этим начали пользоваться.

Показали подарки. Развесили на плечики платья. Сели обедать. Студень как-то плохо ели, а раньше вроде любили. Марья Гавриловна потихоньку понюхала студень — ничем не пахнет, хороший. И когда банку с кофе достала, тоже как-то переглянулись. Сама-то Марья Гавриловна кофе не пьет, но к приезду детей купила «Нескафе». Может, надо было другое купить? Да как угадать какое?

День пролетел в суматохе разговоров, звонков, примерке нарядов. Ужинать сели поздно. Марья Гавриловна выставила на стол заранее заготовленные салаты, котлеты. Долго думала, печь ли пироги — уставала уже с пирогами; но все-таки напекла — маленькая Сонечка всегда по телефону просила, чтоб бабуля испекла пирогов. Но нынче Соня и вовсе не села к столу:

    – Я, бабуля, после шести не ем.

    – Она худеет, — объяснила Татьяна.

    – Да, уж куда худеть-то?

Сонечка ушла на улицу — рисовать. Она с детства любила рисовать, закончила художественную школу. Когда была помладше часто присылала бабушке свои рисунки. Сейчас она училась в институте. После ужина Марья Гавриловна шутливо поспорила с Татьяной, кому мыть посуду:

    – Ты отдыхай. У тебя отпуск короткий.

Прибравшись на кухне, Марья Гавриловна разобрала для девочек старую диван-кровать, себе — раскладушку. Прибежала Соня:

    – Мама, а у нас рулет с маком еще остался? А салаты вы все съели?

    – Рулет остался. В холодильнике салаты и котлеты.

Марья Гавриловна легла. Дети не ложились. Сначала долго смотрели телевизор, разговаривая шепотом. Потом Татьяна легла, а Сонечка все сидела со своим ноутбуком. Марья Гавриловна устала лежать без сна и думала, что если бы погасить свет, она может быть уснула бы. Но сказать не решалась, только спросила:

    – А что же вы все не спите?

    – Да мы всегда так. А ты не обращай на нас внимания. Ты спи.

Утром вставали поздно, и Марья Гавриловна все никак не могла приспособиться, когда же варить кашу, чтоб она не остыла и не разогревать...

    – Ой, мамулечка, ничего не вари! Отдыхай. Мы, когда проснемся, сами сварим. Ты не беспокойся.

Но утром, впрочем, просыпались дети обычно в середине дня, оказывалось, что уже надо было куда-то идти, и они на ходу пили кофе с бутербродами. На следующий день Марья Гавриловна снова пыталась угадать, когда поставить кашу, чтоб дети поели по-человечески. Кашу варила пшенную. Пшенную кашу они всегда любили. Молоко у Марьи Гавриловны  хорошее. К ним из совхоза в бочке привозят. Сначала в детский садик везут, а что останется — уже всем желающим распродают. Молоко не то, что магазинное — хоть в кашу, хоть так пить. Прежде, чем выключить, в кашу еще кусочек маслица бросила.

    – А мы, мама, кашу на воде варим. В нашем возрасте молоко уже вредно пить.

Татьяна сказала так, а кашу-то все-таки всю съели. И на завтра опять такую же заказали. Поели и разбежались. Татьяна на встречу с давними подругами, а Соня — искать wi-fi. Марья Гавриловна варила обед и думала, что надо расспросить, как же они живут там в своей коммуналке; и сколько стоит, если бы купить ту комнату, которую соседи сдают. И помогает ли бывший муж Паша деньгами. Ей очень хотелось с ними поговорить, но все время было некогда. Приготовив обед, Марья Гавриловна села смотреть свой любимый сериал про гимназисток. Вернулась Сонечка.

    – Фу, бабуля! Ну, как ты можешь смотреть сериалы! Это же такой примитив! Можно я переключу?

Марья Гавриловна застеснялась и больше при них сериалы не смотрела. Проходя мимо стола, увидела Сонины рисунки. Красивые, но что нарисовано, она не поняла, кажется, на лошадь похоже. Спросила, что это.

    – А, так. Неважно. Некоторые ассоциации.

 И Соня быстро убрала рисунки в чемодан. Марье Гавриловне стало немножко обидно, что Соня спрятала рисунки. Маленькая-то все-все рассказывала. И рисунки ее детские Марья Гавриловна все хранит.

На следующий день Татьяна ходила по магазинам, Сонечка бегала на этюды и сидела в кафе, где есть интернет. Приходили в гости школьные подруги. Дети готовили для гостей сами. Какие-то необыкновенные салаты из креветок; а селедку под шубой делали со взбитыми сливками. Сказали, что это называется «импортная шуба». Марья Гавриловна старалась не путаться под ногами. То посидит на кухне, то выйдет посидит во дворе.

    – Мамулечка! Ты где? Мы тебя потеряли! Иди, посиди с нами!

Но Марья Гавриловна плоховато слышала, поэтому не все улавливала из их разговоров, а переспрашивать стеснялась. Да и уставала как-то от этого кружения и очень хотелось прилечь. Кто-то из гостей оставался допоздна, они перебирались на кухню, а Марья Гавриловна, наконец, ложилась, сунув под подушку нитроглицерин.

В воскресенье дети собрались в церковь. Церкви у них в городе были две. Обе в тридцатые годы закрыли, порушили. Танюшку с соседской девочкой священник и крестил-то дома. А недавно Ильинскую церковь восстановили. Ее, когда закрывали, полностью не разрушили, а только купола сняли и колокольню разобрали. В самой церкви кинотеатр сделали, назывался «Безбожник». Марья Гавриловна помнит, как колокола сбрасывали, как валялись они потом на склоне — церковь-то на высоком берегу стояла. Помнит, как отец брал ее с собой очищать  помещение. Она с детьми стояла на улице, а отец и другие взрослые выбрасывали прямо на грязь церковные книги. А вечером в тот же день уже мама снова взяла маленькую Машу в церковь. Там они вместе с другими женщинами снимали иконы — спрятать их, чтоб не выбросили. Одну икону, со Спасителем, мама завернула в полотенце и спрятала в погреб. Уже после смерти мамы Марья Григорьевна ее достала, серебряный оклад почистила и поставила на сервант. Икона потемнела, а все равно хорошая. Лик у Спасителя строгий. Марья Гавриловна каждый день с ним разговаривает, просит о детях. А в церковь не часто ходит — ноги болят, а Ильинская далеко. Другая церковь совсем рядом — из окна видна — но она не восстановлена. Собираются, но никак пока. Здесь окраина, поэтому церковь особо-то не крушили, колокольня цела. Кресты только с куполов поснимали. В церкви склад потребкооперации был. Сейчас пустая, заколочена. А белая колокольня — кирпич к кирпичу — нисколько не выкрошен, хоть и в 19 веке построена. И крест на колокольне цел, только погнут. Колокольня высокая, поэтому сбить не получилось. Марья Гавриловна обрадовалась, что дети в церковь собрались. Деньги стала давать, чтоб свечки на канун поставили.

    – Мамочка, в нашей церкви никаких свечей нет. И икон, кстати, тоже нет. Ты почитай библию, ведь там сказано, что нельзя поклоняться изображениям. Я тебе потом точно найду эту цитату. Ну, мы побежали.

Марья Гавриловна, и без того какая-то рассеянная от всей суеты последних дней,вконец растерялась. И, когда дети вернулись, приступила с расспросами, в какую же они церковь ходили, уж не в секту ли какую попали.

    – Ну, что ты, мамочка! Мы христиане. Видишь, мы читаем Евангелие. А для общей молитвы мы собираемся у кого-нибудь дома, церковь нам не нужна. Ну, не волнуйся, мы тебя любим. У тебя уже обед готов? Напрасно ты так хлопочешь. Давайте все перед обедом выпьем трансферфакторы.

    – А сколько они все-таки стоят-то?

    – Ой, мама дорого очень. Эта баночка 4 тысячи, а принимать надо не меньше полугода.

    – Батюшки! — выдохнула Марья Григорьевна и незаметно вытерла внезапно выступившие слезы. Вечером она потихоньку достала из серванта спрятанные там в пакетик 10 тысяч. Она всегда за год детям к отпуску прикапливала. Добавила в пакетик еще 5 тысяч — «как-нибудь поужмусь».

Неделя пролетела незаметно, и вот дети уже собирают чемодан. Марья Григорьевна достала заветный пакетик.

    – Ну, что ты, мамочка, не нужно так много.

    – Да что за много. Вон у вас лекарства какие дорогие.

    – Ну, спасибо, мамулечка!

    – А это тебе мой рисунок, — сказала Сонечка.

На альбомном листе была нарисована старая белая колокольня с погнутым крестом. Как настоящая. Она, как корабль с высокой мачтой, плыла в ярком синем небе. Марья Гавриловна повесила колокольню рядом с другими Сониными рисунками. И еще они подарили открыточку: среди цветущих кустов стоит Христос. Кусты каким-то блестком посыпаны, красиво переливаются. И Христос красивый, с длинными волосами, весь в белом. Написано «Иисус тебя любит». Марья Гавриловна поставила открытку в сервант.

 

 

 

На другой день Марья Гавриловна позвала Глафиру Петровну чай пить — давно уж не виделись. Глафира Петровна рассказала, что было в сериалах про гимназисток, которые Марья Гавриловна пропустила. А Марья Гавриловна показала Сонин рисунок, блестящую открытку и полезное средство для посуды. Правда длинная трубочка-хоботок от бутылочки сразу отвалилась, но Марья Гавриловна ее не выбросила, а, помыв посуду, каждый раз прилаживала на место — для красоты. К чаю Марья Гавриловна достала конфеты «Комильфо». Долго разглядывали и удивлялись, что как в телевизоре. А открыть Глафира Петровна не дала:

    – Зачем такую красоту нарушать. Она ведь маленькая — сразу и нет. Пусть еще постоит, полюбуемся.

И не стали открывать. Чай пили, как всегда, с овсяным печеньем. Они его очень любили. Марья Гавриловна рассказывала, как хорошо учится Сонечка; какие дорогие лекарства в Питере. Показывала фотографии, которые дети привезли, потом достали старые фотографии, где Танюшка была маленькая. И Марья Гавриловна помнила все то очень хорошо. И они удивлялись, как быстро прошло время; как другой стала жизнь. Марья Гавриловна думала, может Глафира Петровна знает про лекарства «факторы» и про новую церковь без икон. Но Глафира Петровна тоже не знала. Все изменилось.

Когда Глафира Петровна ушла, и Марья Гавриловна стала ложиться спать, она отодвинула занавеску на окне и там, за окном, была старая белая колокольня с погнутым крестом — как была она там всегда, и луна — как была всегда. И как всегда перед сном, Марья Гавриловна стала молиться о детях, обращаясь к старой, строгой иконе.