Ведьма

Красивы донские хутора. Так могут быть прекрасны только девушки, в чудесную пору зрелой юности, когда солнце играясь в их волосах, забывает там крупинки счастья, а глаза уже дышат неспешной силой жизни.
Особенно завораживает позднее лето: из выжженных степей разгульный ветер доносит горьковатый запах полыни, а деревянные, промазанные глиной хаты с распахнутыми ресницами ставень светло и печально смотрят на увядающую красу природы. Под вечер они оживают, загораются огнями и начинают переговариваться друг с другом отрывками застольных бесед, старыми казачьими песнями и рассказами о старине.
В один из таких  летних дней, под сенью вечерней зари, у Федота, хуторского кузнеца, собрались местные мужики. Говорили о разном. Но чем темнее становилось за окном, тем быстрее пустела бутыль, охотнее поедалась снедь, а разговоры становились задушевнее.
Когда серебристая подкова месяца уже хозяйничала на небосводе, начали о страшном. Много баек ходит по свету, чего-только не расскажут знающие люди. Да только ни у кого не получалось лучше, чем у Степан Макарыча. Вот и сейчас, чуть пошла такая пьянка, все повернули голову к седоголовому старику.
Закурив, покряхтев для приличия, как и подобает хорошему рассказчику, он начал:
«Давно, лет пятьдесят назад, была в нашем селе девка. И пригожая, и додельница, а только не было ей счастья. Не сватались женихи к ней.  Уж и из возраста выходить стала, а всё то же. Больно крутого нрава батька её был. Чуть что не по нём — хватит, чем под руку попадётся, потом костей не соберешь. Вот и не совались ребята...
Раз под Масленицу, решил один попытать счастья. Собрался, да и прямёхонько к отцу. Так и так, мол, дозволь Иван Тимофеич с дочкой твоей обвенчаться, люба она мне, дай своё благословение. Долго молчал старый отец, а как поднял глаза на парня, так у того и сердце в пятки. Очи — что огонь дьявольский, лицо перекошенное.... На беду дочурка как раз в хату зашла. Что дальше было — жуть! В тот же вечер убежала она из дому, и сказывают, будто тогда же и прокляла отца и весь род его.
Да только не было и тогда ей жизни. Батька то помер через полгода, родичей у них не осталось.... А проклятье, видать, всё на неё и пошло. Потому как на похороны родителя своего пришла она неведомо откуда. Как за порог ступила, так и ахнули все: изменилась, посуровела, но и похорошела. Чудно это было, ей Богу!
Только вот прошёл шепоток среди старых людей: «Ведьма!». Сторониться  её стали молодые девчушки, а ребята так и вовсе глаза отворачивали. Озлобилась девица, стала что ни день, то беду на соседей накликать. А потом начали бабы замечать, что с ночи коровы то в селе сдоены. Месяц прошёл, а ни крынки молока по всей улице. Заподозрили они тогда, что то молодая ведьма. Ночное молоко, до первой зорьки, в ведьмовском деле нужная вещь. Потому собрались на сходе, битый час толковали, но порешили молодицу прогнать.
Пошли к её дому, а она уж тут как тут. Волосы растрепались, глаза горят. Закричала ведьма, и будто сотни зверей выли в её голосе. Страшна стала девица, точно сам чёрт в неё вселился. Прорычала, что ещё не раз узнают хуторяне, как с ней воевать. Тут бабе одной дурно и сделалось. Пока хватились, пока воды принесли, ведьмы и след простыл.
И долго не было о ней вестей. Только стали с год назад люди поговаривать, что вернулась она. Опять коровы по утрам сдоены, а кто вроде и ходил к ней. Мол есть одна балка, кому что сильно нужно, тот не крестясь, да молитву не читая, идёт туда, лишь первая вечерняя зорька опустится...».
Замолчал старик и долго ещё курил, смотря на охваченный сонной негой горизонт.
А товарищи его тем временем заспорили: быль то, или сказка? Жарче всех  усердствовал хозяин: какие ведьмы, да быть того не может...
Долго ещё шумела честная компания, не хотела расходиться. Но вот уже и последние гуляки отправились по домам. Вышел тогда Федот на крыльцо подышать.
По пустой улице гулял ветер, бодрящая прохлада обдавала распалённое дневным жаром и долгими посиделками лицо. От того ли, что кровь молодая горяча, или поддавшись очарованию южной ночи, но решил он не спать сегодня, а дознаться истины. По правде говоря, в ведьму Федот не верил, но больно хотелось посрамить товарищей, что байки принимали за чистую монету.
Рассудив так, он начал готовить засаду. По словам Макарыча (тот ещё плут) колдунья за ночь успевала весь посёлок обойти. А иначе как тогда у всех, кто скотину держал, молока не было? Потому и прокрался Федот тихонько к соседнему коровнику. Сам то он живность не держал: холостой, работа трудная, а животные уход любят. К тому же, кузнец — работник нужный, ему всегда добрые люди помогут.
Скрипнула старыми петлями дверь сарая, и дохнуло на молодца теплом, запахами сена. Стараясь не шуметь, он залёг в темном углу, забросал себя соломой и стал ждать.
Тишина стояла кругом. Только Луна серебристой крынкой разливала по дремлющей земле свой трепещущий свет. Казалось, он был осязаем, невесомыми молочными реками растекался по хутору, заливался во все щели, беззвучно капал с дырявой крыши сарая.
Федот ждал. Сердце билось ровно, эка невидаль, детские сказки! Кто ж это может по ночам коров сдаивать? Тут что-то хрустнуло за околицей. Он напрягся. Минута, две, три, ничего не происходило. Вот и четверть часа прошло.
А может правда? Может не врёт Макарыч? С чего бы ему? Червячок сомнения начал глодать заскучавшего кузнеца. Не так уже весела была ему хмельная затея. Обострившимся слухом он ловил каждый шорох, каждое дуновение ветра. Вот тот прошелся по рассохшимся стенам сарая. Теперь уткнулся в ворота, заворчал, замычал утробным гласом, жалуясь на тесноту крестьянского двора.
Парень продолжал лежать. Уж и рад был бы он уйти, да храбрости то как не бывало. Тот, кто не видел донской ночи в её самую страшную, предрассветную пору, никогда не поймёт его. Когда кажется, что вся чернота неба опустилась на тебя тёмным чугунком, и сделай ты хоть шаг, загудит всё кругом, заволнуется, а звёзды словно болотные огоньки заманивают нерадивого человека к молчаливым холмам курганов, где глубоко, под толщей вековой земли ждут своего часа скифские клады. Но лишь ступишь вон из дома, как налетит, завертит тебя жуткая сила.... В такие ночи даже разбойники не выходят на большую дорогу... .
Вдруг рядом, будто из пустоты зазвучали тихие шаги. Сердце Федота в страхе замерло, не смея даже своим стуком выдать кузнеца. Медленно отворилась скрипучая дверь. Во мраке ночи он увидел лишь глаза. Горящие, как уголья печи, они неотрывно смотрели лишь на стог соломы, в котором спрятался Федот. Шаг, и он увидел её.
Страшна была ведьма. Старухой, с тлевшими очами уперлась она взглядом в убежище кузнеца.
- Лежишь? Ну лежи, лежи, милый! - сказала гостья и захохотала диким воплем. Словно сотня молотов гремело в этом смехе.
Парень не мог пошевелиться. Будто тысяча чертей вдруг разом запрыгнули на его спину, не подняться, не вздохнуть...
На следующее утро весь хутор был разбужен воплем Дарьюшки, соседки Федота. Она нашла кузнеца у себя в сарае, забросанным соломой, с совсем седою головой. Только губы что-то бессвязно шептали пришедшим на подмогу мужикам.
Долго ещё не мог прийти в себя молодец. Но любимое дело — лучшее лекарство, и потихоньку он начал снова работать, опять зашумели в кузнице меха, только вот о том, что же произошло с Федотом лунной ночью, никто так и не узнал...