Пером по воздуху

Главное в ремесле писателя начать писать. Нет, то о чём писать это совсем другое, оно никак не зависит от твоего гения или твоего вдохновения, оно само выльется, всё, что ты думаешь, всё, что ты хочешь видеть, всё, что ты желаешь, как явное, так и далеко неочевидное. Писатель сам может удивиться тому, что выйдет из-под его руки, а может глубоко разочароваться. Письмо - поток мыслей, ты можешь писать, когда тебе есть что писать, талант не причём. Ты можешь учиться этому, пытаться это осознать, пытаться придумать, сделать шедевр, но оно никогда так не выйдет, если тебе не о чём писать, нечего сказать, нечего показать этому миру.
 Льюис лениво смотрел в пустой экран, моргая в те моменты, когда осознавал, что от экрана исходит свет. По большей степени он пытался увидеть своё отражение в этом экране, но у него этого не получалось, почему он не понимал, да и не хотел понимать. Ему не о чём было писать, он был пуст. Карманы его были пусты, желудок тоже. Зато он чувствовал невероятное удовольствие и наслаждение от каждого вздоха, от каждого движения тела, от каждого нового луча света, появившегося на улице и пробившегося в спальню. Голова приятно тяготела назад, в висках висела тяжесть, на глазах дремота.
 Мысли о том, что нужно подняться со стула периодически мелькали в его томной голове, но не задерживались, всё же он поднялся. Медленно, далеко не уверенно, облокачиваясь на стол, он махнул в сторону экрана, тот свернулся в стол и его словно бы и не бывало. Свет погас. Выпрямившись, он направился к окну. Как и полагается апартаментам класса люкс, окно было раза в два больше его постояльца, открывало вид на город. Сложно назвать улей городом, но так оно и было. Городом уже являлся целый континент, огромные небоскрёбы, море света, огней, миллиарды жизней. Миллиарды. Миллионы умирающих, миллиарды появляющихся. Планета угасала, как редкие огоньки в этом огромном городе.
 Худое лицо Льюиса наконец-то нашло своё отражение в окне. Серые глаза, короткие грязные волосы, синяки по всему лицу, втянутые щёки, всё это он видел, но он не видел там себя. Положив тяжёлую руку на стекло, он попытался стереть это лицо. Ничего не выходило. Ещё и ещё, всё безуспешно. Лицо, не выражавшее ничего, смотрело на такого же, как и он. Черты лица стали меняться. Ярость, злость, всё вливалось в каждую его попытку избавиться от этого безумного парня в окне. Обессилев,  он упал на колени, не убирая руку от окна. Он пытался услышать биение своего сердца, но ничего не выходило: он прекрасно слышал весь этот шум с улицы, слышал как соседи четвёртый день подряд творили что-то невероятное в постели, слышал выстрелы, крики, визги. Всё слышал, ничего не мог поделать. Ничего не хотел поделать.
 Он поднялся, халат упал с его тела, оставив его обнажённым. Лицо в окне не исчезло. Парень был ещё там, правда его ехидная улыбка говорила о многом. Через секунду его не стало. Огромные осколки стекла полетели вниз с тысячного этажа вместе с железным стулом.
 Льюис вдохнул воздух. Сердце забилось сильнее. Забилось, и он не только чувствовал его, но и слышал. Он быстрым шагом, спотыкаясь, падая и стирая слёзы с лица, двинулся к столу, достал из него пистолет. Встав напротив окна, он посмотрел в ту пучину, куда полетело стекло вместе с ехидной ухмылкой мёртвого человека. Разум возвращался, его голову начали наполнять мысли. Теперь он знал, что сказать людям, даже пусть его никто и не услышит. Тихим слабым голосом он начал говорить:
 - Покуда жизнь во мне кипит, покуда я могу жить здесь, смотря на смерть и боль царящие везде, не быть живым мне в голове, которая дана мне, не с тем чтоб жить, а с тем чтоб думать, постичь те звёзды, те глубины, куда стремился я всю жизнь, а не нырять в пучину смерти, водя пером по воздуху пустому, кидая взоры на людей, считающих, что то заря их рода, их мечты, их жизни .
 Порыв ветра унёс брызги крови и остатки счастливой улыбки, оставшиеся после выстрела.