Что такое экономика? статья 3

Сегодня экономистом может называться только тот, кто понимает, как работает система свободного рынка.   

Проф. Эдвин Долан (в университетском учебнике)

Когда возникла экономическая наука?

Мы знаем, что размышления и рассуждения об экономических вопросах имели место на протяжении тысячелетий.  И что долгое время экономическая мысль была составной частью мысли философской или теологической.  Когда же появилась такая наука – экономика?  Может, когда экономическая мысль отделилась от теологической?  Это примерно соответствует эпохе меркантилизма (XVI – XVIII вв.).  Но можно ли считать экономическую мысль меркантилистов наукой?  На это напрашивается встречный вопрос: что такое – наука?

В русской этимологии, слово наука – одного корня со словом научить.  То есть, прибавить какое-то новое знание.  Я научился чему-то, когда узнал нечто новое, чего не знал до того, - будь то чистое знание (скажем, теорема Виеты), навык (например, гитарный аккорд), технический прием (забивать гвозди одним ударом молотка) и т.д.  Наука – это прибавление знания к тому, которое уже было.

Возьмем меркантилистов.  Как увидим в главе 7, в XVI веке писались трактаты о накоплении золота и серебра, о торговом балансе, о важности роста народонаселения страны.  В XVII веке писались трактаты о накоплении золота и серебра, торговом балансе, важности роста народонаселения.     В XVIII веке... тоже и опять писались трактаты о накоплении золота и серебра, торговом балансе, важности роста народонаселения...  Конечно, подчас не совпадали рассуждения и доводы и даже писали иногда о чем-то новом. Но, в общем и целом, всякий раз, из века в век, наблюдается одна и та же проблематика.  Больше того, авторы XVIII столетия обычно писали так, будто про это никто не писал в XVII или даже еще в XVI столетиях.  Каждый раз выдвигались, в общем, те же идеи, отстаивались те же политические меры...  Даже если кто-то написал что-то новое, это не закреплялось в коллективной памяти писателей-меркантилистов, и позже кто-то мог сказать то же самое, только если сам догадался. 
В последующей экономической литературе, особенно в XIX и даже еще в XX веках, идеи меркантилистов нередко трактовали как продукт неразвитого экономического мышления или даже как род недомыслия.  Это, конечно, неверно.  Тематика тогдашних трактатов была обусловлена потребностями эпохи, и мысль авторов нередко было глубокой.  Однако допустимо сказать, что экономической науки еще не было.  Во всю тогдашнюю эпоху практически не было прибавления нового к сумме знания, имеющегося у предыдущих  поколений мыслителей.  Говоря иначе, знание не накапливалось.

Когда вышла книга «Исследование о природе и причинах богатства народов» Адама Смита,  экономисты следующего поколения - Джеймс Милль, Дэвид Рикардо, Жан Батист Сэй - стали от нее отталкиваться.  Они брали идеи Смита как исходный пункт своих рассуждений.  Что-то у Смита они принимали, а что-то находили недостаточно ясным (или даже неудовлетворительным) и искали свои решения.  Началось прибавление и накопление знания.  Появилась наука!  Начало XIX столетия.

И что изучает наука экономика?

Чтобы быть «наукой», какая-то область знания должна иметь свой особый предмет познания и особый, только ей присущий способ постижения истины.  Этого не достаточно, но это необходимо.  Для начала поговорим о первом. 
Математика, скажем, изучает логику абстрактных структур.  Физика познает законы материального мира.  Биология занимается проблемами живой материи.  А чем занимается экономика?  Каков ее предмет?

В отношении определения своего предмета, экономика выглядит, пожалуй, несколько необычно.  Наша наука моложе химии и биологии, намного моложе  математики, и физики – ей всего лет двести с хвостиком.  Но за этот короткий период своей жизни экономика несколько раз меняла свое представление о том, чем она занимается.
 
Когда-то было принято называть экономику наукой о создании и распределении богатств.  Таково было более или менее общее мнение в период, когда жили и творили те, кого сегодня принято называть классиками политической экономии – от Рикардо до Джона Стюарта Милля включительно.  Поэтому данное определение экономики допустимо назвать классическим.

Примерно с середины XIX века среди экономистов новых поколений стала расти неудовлетворенность классической политической экономией.  Прежде всего, обнаружились неувязки в том, как классики пытались решить проблему ценообразования.  Фактически, в этом вопросе классическая наука зашла в тупик.  Все больше распространялось понимание, что порочен сам подход к проблеме.
 Классики пытались отыскать возможность объективной меры ценности (или стоимости, если кто-то так привык выражаться).  Поиски объективной, единой для всех случаев меры ценности благ не дали научного результата.  В особенности, логическим тупиком закончились попытки найти объективную меру ценности в виде затраченного труда.
 
На рубеже 70-х годов XIX столетия сразу несколько экономистов (не сговариваясь и даже не зная друг о друге) предложили понимать меновую ценность благ как субъективную оценку, неотделимую от самого человека, который участвует или собирается вступить в обмен.  Это были Карл Менгер из Вены (Австрия), Стенли Джевонс из Манчестера (Англия) и Леон Вальрас из Лозанны (Швейцария).

Когда люди договариваются об обмене товарами, они руководствуются своими собственными оценками о том, какую ценность они отдают и какую стремятся получить взамен.  Каждый из них – сам себе лучший судья о том, какую выгоду от обмена он получит.  И никто, никакой сторонний наблюдатель, не может об этом судить лучше, чем он сам.  При таком взгляде, объективная мера ценности, пригодная для разных случаев и разных людей, невозможна.

Казалось бы, такое рассуждение уводит нас из сферы реальности в область психологии, сулит вообще потерять всякую научную объективность и даже самый предмет экономики.  Мы рассуждаем о создании богатства народа, то есть,  всего общества; мы исследуем распределение богатства в обществе.  Экономика – наука общественная, она занимается вещами, которые объективно наблюдаются, а иногда даже могут быть объективно измерены, сосчитаны.  А нам предлагают рассматривать субъективные оценки и предпочтения отдельных людей.

На это сторонники нового подхода отвечают так.  Во-первых, общество состоит из отдельных людей.  Кто производит продукты для общества, если не люди?  Кто совершает обменные операции?  Кто предъявляет спрос на товары?  Кто принимает решения о том, что производить и в каком количестве?  Отдельные люди!  Можем ли мы утверждать, что во всех таких действиях люди не принимают во внимание свои собственные цели, оценки и предпочтения?  Определенно, не можем.

Вот, к примеру, что пишет Адам Смит: «Не от благожелательности мясника, пивовара или булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюдения ими своих собственных интересов.  Мы обращаемся не к гуманности их, а к эгоизму...».   А где собственный интерес, там и собственные оценки выгод и невыгод, - скажем, собственные представления мясника о том, за сколько он согласен продать килограмм своего мяса тому, кто хочет его купить.  И тут же присутствуют собственные оценки покупателя о том, сколько ему не жалко отдать мяснику за кило мяса... а может, пойти к другому мяснику?

Никакая сделка (точнее, как теперь говорят, трансакция) не возможна без подобных оценок.  Их наличие непременно следует принимать во внимание, рассуждая о том, как устанавливаются цены на рынке.  Если встречаются покупатель и продавец – каждый со своими оценками, – их торг завершается, когда они оба соглашаются об обменном соотношении – о цене.  После этого они расходятся, и каждый считает сделку выгодной для себя, да так оно и есть – иначе не состоялась бы трансакция.

Во-вторых, мы не исследуем оценки каждого мясника или пивовара, мистера Джонса или мсье Детруа.   И не исследуем оценки каждого покупателя, Пети или Васи.  Мы имеем дело с типичным человеком, который преследует свою выгоду.  Такой обобщенный тип мы называем экономическим человеком.  Мы считаем, что он способен здраво рассуждать, оценивать свои возможные выгоды и убытки, и за свой труд или свой продукт он хочет выручить максимальную полезность нужных ему благ. Иногда его выбор может показаться кому-то со стороны не лучшим из возможных, но ему виднее.  Подчас он может и вправду ошибаться (от этого никто не застрахован), но узнает он об этом, когда дело сделано, и тогда сам несет ответственность перед самим собой....

В-третьих, все ресурсы, какими может располагать человек для производства или обмена – предметы ли, деньги ли, - имеют одно общее свойство.  Это их общее свойство – редкость.
 
Запасы железа, дерева, камня и других материалов, запасы трудовых способностей и сил рабочего, запасы капитальных благ – не беспредельны.  Они всегда ограничены – точно так же, как не беспредельно содержимое кошелька покупателя. 
Большинство благ, с которыми имеет дело экономика, всегда ограничены в количестве.  Такие блага называются экономическими благами.  Заполучить их всегда стоит чего-то, каких-то затрат.  Атмосферный воздух не относится к экономическим благам – его потребление не требует никакой добычи или обработки.
 
Другое дело – глина.  Кажется, что ее запасы на земле неограниченны. Может, так оно и есть вообще, но от этого мало толку.  Для полезного употребления глины, скажем, для производства фарфора или фаянса, ее нужно добыть из земли, перевезти, очистить и т.д.  Все это требует расхода ограниченных ресурсов – труда, энергии и материалов.  Как экономическое благо, следовательно, глина – такой же ограниченный ресурс, как и все остальные.

Исходя из таких предпосылок, мы можем исследовать, как формируются субъективные оценки у любого типичного Васи.  Потому что у каждого Васи есть только ограниченный запас благ (или денег), которые он может отдать, чтобы получить желаемое.  Он всегда должен выбирать, сколько и на что потратить.  Если у него есть для обмена хлеб и рыба, а он хочет получить пиво, он будет высчитывать, сколько хлеба и сколько рыбы он захочет отдать за бочонок пива.  Он будет учитывать, во что ему самому обходится мера хлеба и мера рыбы.  И решит, что за шестилитровый бочонок пива ему не жалко отдать, скажем, не больше, чем три килограмма хлеба и пять кило рыбы.  Или наоборот, - если кило рыбы ему обходится дороже, чем кило хлеба.  Ему знать лучше других. 
Он стремится всегда к самому эффективному для себя соотношению обмена: получить желаемое, отдав как можно меньше.  Или, наоборот, получить как можно больше в обмен за то, чем он располагает.  Его выбор можно представить двумя способами: (а) получить как можно больше пива за каждую меру его хлеба и каждую меру его рыбы или (б) получить один бочонок пива, отдав как можно меньше хлеба и рыбы.  В общем, он хочет получить максимум полезности на каждую дополнительную единицу своего ресурса, или,  говоря на жаргоне экономистов, на предельную единицу ресурса.  Сказанное верно и тогда, когда цены установлены самим рынком.

Второй период развития экономической науки, который пришел на смену классическому, стали называть неоклассическим.  Однако это не было единой школой, и постепенно неоклассической теорией стали называть одно из направлений новой науки, связанное с понятием равновесия.  Поэтому правильнее было бы называть весь период в целом постклассическим.  «Создание и распределение богатств» - теперь это уже слишком общее представление.  Важно, какими средствами, какими расходами, какой ценой добывается богатство. 
Отсюда последовало новое определение предмета экономики.  Она изучает способы получения максимального результата при данных ограниченных средствах (ресурсах) или получения определенного, наперед заданного, результата при минимальных затратах ограниченных ресурсов.  Такое новое определение экономической науки уместно назвать постклассическим определением.  Оно не отменяет прежнее, классическое определение, оно его уточняет и включает в себя как часть.

Развитие науки никогда не останавливается.  Примерно с 30-х годов ХХ века в экономике стали развиваться совсем новые подходы.  Они связаны с изучением функционирования социально-экономических институтов общества и даже, что еще интереснее, изучением самих институтов методами неоклассической экономики. 
Действительно, всякий общественный или экономический институт – будь то рынок или фирма, семья или домохозяйство, полиция или суд, парламент или министерство - существует и действует, прежде всего, потому, что в его структуре действуют люди.  Нет никаких причин считать, что эти люди, кто бы они ни были, в каких бы условиях они ни  действовали, принципиально отличаются от «экономического человека».  Наоборот, любой из них так же стремится извлечь максимум полезности (как он ее понимает) из тех ресурсов, какими он располагает.

Каждый министр, к примеру, или депутат - тот же наш знакомый Вася.  Естественно, он стремится всегда к своей собственной личной пользе, притом в максимальном объеме.  Самоотверженность и альтруизм – всегда плюс.  Да и без этого политик может проводить (и часто проводит) меры в интересах общества.  Но лишь в той мере, в какой они не вступают в противоречие с его стремлением к максимуму своей полезности. Как правило, последняя цель для него важнее.  Ради ее достижения он точно так же, как и все, использует доступные ему ресурсы.  Его главный ресурс, это власть, – в основном, власть выделять и направлять финансовые средства, часто также – власть назначать или увольнять людей.

Каждый использует для своих целей те ресурсы, какими располагает в соответствии с тем местом, которое он занимает в институциональной структуре общества.  И каждый желает за свои ресурсы получить максимум полезности для себя.

Наемный рабочий располагает временем своего труда, физическими особенностями своего организма, своей квалификацией, а также определенной экономической и политической силой, если он член профсоюза.  А цель его – получить от нанимателя как можно более высокую плату за труд и еще другие блага (оплату отпуска и дней болезни, пенсию и др.).

Чиновник среднего или низшего уровня точно так же ищет максимум своей полезности.  Его желаемая полезность может выражаться, скажем, в продвижении по карьерной лестнице.  Ради этого он должен показать наилучшие результаты своей работы в глазах своего начальства. Ресурсы чиновника - это выделяемые средства для работы его конторы, его рабочее (иногда и нерабочее) время, его знакомства и связи, его личные способности (интриговать, добывать информацию и пр.), его властный ресурс - то есть, право решать вопросы, назначать или снимать других людей, удовлетворять просьбы или отказывать, и т.д.  И он будет использовать все, что может, чтобы выглядеть в глазах начальства наилучшим образом.
 
Во всех подобных ситуациях всякий человек, какое бы место в обществе он ни занимал, выбирает свои расходы, свои стратегии, линию поведения, манеру поведения, людей, с кем налаживать отношения, людей, с кем прервать отношения, он выбирает свои решения о том или сем.  Человек выбирает. 
Ограниченность ресурсов всегда заставляет делать какой-то выбор.  Любую ситуацию выбора можно смоделировать и показать, как и при каких условиях осуществляется выбор, отвечающий максимуму полезности для данного типа человека. 
В общем и целом, можно выделить четыре фундаментальных типа выбора в экономике: Что производить?  Как производить?  Кому какие блага производить?   Для кого производить?
 
В итоге, появилось новейшее определение экономической науки: экономика – это наука о выборе.  Теперь иные экономисты, например, Гэри Беккер, даже предлагают говорить, что наука экономика характерна не предметом изучения, а своим подходом, методом.  Можно изучать методами экономики проблемы выбора в области правовых отношений, проблемы вкусовых предпочтений, проблемы брака, численности семьи, борьбы с преступностью и т.д.
Такое определение экономики можно назвать институциональным.  Нетрудно увидеть, что оно тоже не исключает двух предшествующих, а включает в себя как составные части. 
А что такое – институт?  Есть много определений этого термина.  Самое общее определение: Институты — это “правила игры” в обществе, или, выражаясь более формально, созданные человеком ограничительные рамки, которые организуют взаимоотношения между людьми (Дуглас Норт).  Другое определение, более конкретное, но не менее общее: институт есть общественное установление для предотвращения дурного поведения людей (Дуглас Аллен).
 
Институты общества создаются людьми, но это не значит, что люди непременно их задумывают, проектируют и вводят в жизнь.  Такое тоже бывает, например, суды. Но многие важнейшие институты – семья, аристократия, государство, правовые обычаи, кодексы поведения и многое другое - появились без сознательного проектирования.  Обобщая, можно сказать так: институты – продукт осознанной или неосознанной деятельности людей.  В последнем случае они возникают и эволюционируют спонтанно.

Непохожесть экономической науки

Экономика как способ познания реальности сильно отличается от других наук.  Даже самый тупой человек может определить разницу между дешевыми туфлями и дорогими. Не все так просто в области социальной организации и экономической политики – здесь перед нами сложнейшая система со множеством неизвестных и, что еще хуже, с огромным разнообразием выбора и его последствий.  Однако большинство людей судит об этих вещах, как о туфлях: что вижу, то пою.  В чем же у нас специфика и в чем проблема суждения по вопросам экономики? 
Во-первых, всякое действие в области экономических явлений – трансакция, аренда, заем, закон – влечет не одно следствие, а целый ряд различных последствий.  Даже сам акт выбора предполагает отвержение каких-то других возможностей, с которыми связаны осуществление или не осуществление какого-то производства, занятия других людей, их заработки и т.д.
 
«Давайте примем закон о минимуме зарплаты – жалко бедолаг, работающих за гроши!»  Сказано, сделано.  Приняли.  А нанимателю это безразлично, что ли?  Работают у него 100 человек (принеси – отнеси) за 3 рубля в час, подняли ставку до 4 руб. – а он так и будет теперь платить?  Не будет так платить.  У него ведется постоянный счет доходов и расходов.  Лишние 100 рублей в час обернутся за год приростом расходов под 100 тыс. руб.  Без прироста дохода.  Прямой убыток.  Но закон есть закон.  Он будет платить по 4 руб. в час, но не 100 рабочим, а 70 или 80.  Человек 20 – 30 придется уволить.  Тех самых бедолаг, которых нам стало жалко, когда они получали по 3 руб. за час работы.

Когда такие действия совершаются, люди склонны видеть только ближайший, или непосредственный их результат.  Вот, цены в стране растут (инфляция цен), купить на рубль или фунт можно меньше, чем прежде.  Соответственно, продавать товары становится труднее.  Что это значит?  В былые времена коммерсанты кричали, что в обращении мало денег, и это затрудняет торговлю.  Потом экономисты объяснили, что инфляция имеет место не потому, что денег мало.  Денег кругом не хватает потому, что их слишком много!

Экономисты – это люди, которые стремятся предвидеть такие последствия экономических действий, которые не видны обычным людям, - более глубокие, более отдаленные, не столь очевидные и подчас неожиданные.  Такие выводы называют контр-интуитивными, так как они идут вразрез с тем, что подсказывает интуиция обычного человека.  Контр-интуитивные результаты – характерная черта экономических исследований.  Для этого и нужна наука экономика.  Бывает, впрочем, что ее результаты подтверждают некие интуитивные предположения.  Это тоже может явиться научным достижением – всегда ведь есть несколько разных мнений, и такой научный результат может указать, какое из них верное.

Ради своих исследований, экономисты разрабатывают методы экономического анализа, то есть, способы как можно более строгого рассуждения об экономических явлениях.  Это и есть метод экономической науки – разработка правильных теорий путем рассуждений.  В отличие от физики, например, экономическая теория не может быть проверена экспериментом.  Хороша или ошибочна данная теория, опыт может показать только задним числом, когда эту теорию уже провели в жизнь.  И то всегда есть возможность заявить, что не теория плоха, а просто ее неправильно применяли.  И потому...

...Во-вторых, практическое применение теорий экономической науки предполагает их одобрение большинством общественного мнения.  Самые хорошие теории ничего не могут сделать, если общественное мнение их не разделяет.
 
«В широких массах, - пишет Людвиг Мизес, - в толпе простых людей не рождается никаких идей – ни здравых, ни ложных.  Массы лишь делают выбор между идеологиями, разработанными интеллектуальными лидерами человечества.  Но их выбор окончателен и определяет ход событий.  Если они предпочтут плохую доктрину, ничто не в силах предотвратить катастрофу».
 
Мыслители эпохи Просвещения верили в разум человечества.  Рано или поздно, разумное пробьет себе дорогу, полагали они.  Эту веру унаследовала либеральная мысль следующих поколений.  Казалось, опыт все подтверждал. Свободное развитие капитализма в Европе XIX столетия принесло невиданный рост уровня жизни и прирост населения.  С VI века по XVIII включительно население Европы никогда не превышало 180 млн. чел.  А в период с 1800 по 1914 гг. оно выросло до 460 миллионов.   И при этом, к концу XIX столетия условия жизни рабочего класса и вообще трудящихся масс отличались от условий в начале века как небо от земли.  То есть, производительность и обеспечение благами на душу населения обогнали его невиданный рост.

Однако, те, кто верили в могущество разума, упустили из виду, что самая хорошая система сможет работать, только если ее поддерживает общественное мнение.  И что любой исторический опыт может быть истолкован на основе другой философии.  Они могли замечать, что ведется массированная социалистическая пропаганда в массах, но не считали нужным тратить много времени на разоблачение эфемерности целей социалистов и лживости их аргументации.
   
Казалось, факт бесспорный: капитализм обеспечил постоянный рост уровня жизни для растущего населения.  Но этот факт был оспорен социалистами, а затем – большинством населения.  Серьезное научное обсуждение социализма как экономической системы началось только в 20-е годы прошлого века, когда социал-демократы уже возглавляли правительства в Германии и Австрии, а Россию захватили большевики.  В конце концов, как показал Фридрих Хайек, из учений социализма родились фашистские режимы, поддержанные, заметим, большинством населения своих стран.