Цари и атаманы - герои и злодеи-1

    



                ГЕРОИ И ЗЛОДЕИ

Изображенная выше картина казачьего восстания писалась мною в основном широкими мазками для показа событий в обобщенном виде. Между тем, история совершается не только  массами, но и «героями» - личностями. Конечно, кое-какие характеристики отдельных личностей  были даны и в вышеприведенном описании. Но мне представляется, что этого недостаточно для понимания истинных причин тех или иных  исторических событий. Тем более, что в предшествующих нашему исторических исследованиях этой донской смуты главные участники  событий, как правило, охарактеризованы или крайне недостаточно, или неверно. Обычно авторы  таких исследований исходили не из конкретных деяний личностей, а из тенденциозной оценки самих событий по схеме (уже упоминал об этом!): положительное событие – хороший его участник, поганое – плохой. При этом сами события оценивались с позиций господствующей государственной идеологии.
Ниже я попытаюсь показать  лицо некоторых участников и творцов донской и российской истроии на рубеже XVII – XVIII веков, запечатленное только в их конкретных деяниях и только с позиции нравственных  «общечеловеческих» и религиозных  критериев.
Рассмотрение этого вопроса хотел было начать с Кондратия Афанасьевича Булавина как человека, имя которого было присвоено восстанию и который всеми безоговорочно действительно признается вождем этого восстания. Но сообразил, что весь некогда свободный Дон обратился к этому времени, то есть к концу XVII века в колонию, оказавшись под колпаком российской государственности, представленной ярко выраженной монархией. А конкретным носителем этой монархии  оказался  московский царь

                Петр Алексеевич Романов

Вот с него-то и следует начинать настоящую персоналию. Но о нем так много написано и сказано, что ничего нового добавить к его портрету почти не представляется возможным! И все же для полноты картины краткую выжимку из всем известного облика царя представить все же необходимо. Чтобы не повторять своими словами сказанного другими, дам слово самим  авторам  характеристик Петра. Начну с  этого (цитирую по http://www.russia-talk.com,):
: «В природе Петра, богатой и страстной, события детства развили долю зла и жестокости. Воспитание не могло сдержать эти темные стороны характера, потому что воспитания у Петра не было» (.С.Платонов)
«Петр в жестокости превзошел  даже Иоанна Грозного. Иоанн Грозный убил своего сына в припадке гнева, но Петр убил хладнокровно, вынуждая Церковь и государство осудить  его за вины, частью выдуманные, частью изображенные искусственно, как самые вероломные» ( М.Зызыкин).
«Мстительность Петра не знала пределов…другая отличительная черта нравственной личности Петра, это его самодурство…и в глумлении над церковью, над прадедовскими традициями, над живыми людьми, ни в чем Петр не знает удержу…Петр охотно принимал участие в розыске, пытках, казнях» (О.Ключевский) .               
Словом, это был несомненный нравственный урод, которому судьба  назначила безнаказанно управлять целым народом и чинить над ним свое безрассудство, руководствуясь лишь своими дремучими инстинктами  и извращенным сознанием, чуть ли ни главным содержанием которого было копирование с обезьяним пониманием и упорством всего западноевропейского.
Мог ли народ со своими вековыми традициями, нравственными устоями и христианским мировосприятием безропотно принять такого государя?  Разве что  только  как антихриста!
Лучше других об этом сказал Б.П.Башилов:«Петр так презирал все национальные обычаи, так дерзко и нагло попирал все, чем века держалась Русь, так оскорблял национальное чувство народа, был таким слепым ревнителем чужих западных порядков, что вооружил своими действиями не только слепых, но и сознательных сторонников национальной старины и врагов скороспелой революции, устроенной Петром. Петр так не любил и так издевался над всем, чем народ жил столетия, что народные массы имели законное основание ненавидеть его и считать его насильником и даже Антихристом» (цитирую по
http://www.rus-sky.com/history/library/petr#IX).
Ну, что же еще к этому можно добавить!? Разве что напомнить и его полезные для России дела: «окно в Европу», переустройство госструктуры и армии, победа над шведами, окончательное присоединение к России донского казачества, создание морского флота, строительство Петербурга,  издание газеты… и что там еще? Впрочем,  все эти и другие так называемые Петровские завоевания и успехи на пути реформации России многие иссследователи подвергают не столько сомнениям, сколько уничтожающей критике. Ниже приводятся цитаты из сочинений ряда крупных ученых и писателей, извлеченных мною из работы Б.П.Башилова «Робеспьер на троне» (http://www.rus-sky.com/history/library/petr#IX): 
Л.Тихомиров: «Петр стремился организовать самоуправление на шведский лад и с полнейшим презрением к своему родному, не воспользовался общинным бытом, представлявшим все данные к самоуправлению. Исключительный бюрократизм разных видов и полное отстранение нации от всякого присутствия в государственных делах, делают из якобы «совершенных» петровских учреждений нечто в высшей степени регрессивное, стоящее по идее и вредным последствиям бесконечно ниже московских управительных учреждений».               
В. Мавродин: «Механическое перенесение на русскую почву иноземных учреждений без учета русской действительности, приводило к тому, что неудовлетворенный деятельностью этих учреждений Петр их совершенствовал, вводил новые, нагромождал одну канцелярию на другую, удорожая и без того дорого стоивший государственный аппарат, создавал сложную бюрократическую машину, носился с разнообразными «прожектами».               
В.Ключевский:  «Созданные из другого склада понятия и нравов, новые учреждения не находили себе родной почвы в атмосфере произвола и насилия. Разбоями низ отвечал на произвол верха: это была молчаливая круговая порука беззакония и неспособности здесь и безрасчетного отчаяния там. Внушительным законодательным фасадом прикрывалось общее безнародье».
Д. Мережковский: «Отношение к Петру служит как бы водораздельною чертою двух великих течений русского исторического понимания за последние два века, хотя в действительности раньше Петра и глубже в истории начинается. борьба этих двух течений, столь поверхностно и несовершенно обозначаемых словами «западничество» и «славянофильство». Отрицание западниками самобытной идеи в русской культуре, желание видеть в ней только продолжение или даже подражание европейской, утверждение славянофилами этой самобытной идеи и противоположение русской культуры западной».               
Н. Карамзин:  «Петровский Парадиз основан в северном крае, среди зыбей болотных, в местах вынужденных на бесплодье и недостаток». А сам Б.Башилов продолжает фразу: «…построенный на тысячах русских трупов, стал только могилой национальной России. Петербургским генерал-губернатором был еврей Девьер — беглый юнга с португальского корабля….Очень символичным было и то, что Петропавловская крепость, которая по замыслу Петра должна была бы «грозить шведу», стала не крепостью, а тюрьмой. И первым заключённым этой тюрьмы был родной сын Петра, несчастный Царевич Алексей, принесенный Петром в жертву своим революционным замыслам».
Б.Башилов: «Война Петра I с Швецией была самой бездарной войной в русской истории. Петр совершенно не обладал талантом полководца. Если в Смутное время, не имея правительства, Русь выгнала поляков за 6 лет, то Петр I, имея огромное превосходство в силах, воевал с Швецией 21 год. Войны Петра — это образец его бездарности как полководца. О начале Северной войны историк Ключевский пишет следующее: «Редкая война даже Россию заставала так врасплох и была так плохо обдумана и подготовлена»…О конце Северной войны Ключевский делает следующий вывод: «Упадок платежных и нравственных сил народа едва ли окупился бы, если бы Петр завоевал не только Ингрию с Ливонией, но и всю Швецию и даже пять Швеций». Извлечь политические выгоды из победы над шведами под Полтавой Петр не сумел, война после Полтавы длилась еще 12 лет. Кончилась она по оценке Ключевского «тем, что Петру пришлось согласиться на мир с Карлом XII»…Политический же итог войн Петра I следующий: война с турками кончилась поражением. Туркам пришлось отдать Азов, завоевания которого стоило таких колоссальных жертв, выдать туркам половину имевшегося на Азовском море флота, для построения которого были вырублены все воронежские леса и загублены во время дикой спешки с постройкой кораблей тысячи человеческих жизней…А. Ключевский заявляет, что после смерти Петра «немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, забирались во все доходные места в управлении. Вся эта стая кормилась досыта и веселилась до упаду на доимочные деньги, выколачиваемые из народа». Возникают вопросы: каким образом Курляндско-Брауншвейгский табор, смог собраться на берегах Невы вокруг русского престола? Раз это было так, то можно, не боясь ошибки, утверждать, что кровавая петровская революция кончилась ничем. Все реформы производились, по объяснению историков-западников, с целью спасти Россию от участи быть покоренной немцами. А на самом деле, сразу после смерти Петра, Россия стала добычей немцев, а русские верхи пошли в духовную кабалу к Западу. То есть, свершилось то, чего больше всего боялся Александр Невский. Русь попала в духовное рабство к Западу»  (Б.П.Башилов - из http://www.rus-sky.com/history/library/petr#IV).
Ко всему сказанному следует добавить, что, помимо петровских непосредственных деяний, принесших столько непоправимого зла России, следут помнить и о глубокой нравственной пагубе, исходившей от его абсолютно безнравственного дьявольского образа. Это ведь тоже привнесенное им и насильственно насаждаемое западное новшество. Оно пропитывало все его дела, даже те, которые по форме и содержанию могли казаться положительными. Оно исподволь отравляло общую нравственную атмосферу традиционной Руси и души ее насельников - неискушенных русских ( и не только русских!) людей.Ее ядовитые метастазы проникли в первую очередь в высшие слои общества, и от них вглубь народных масс. Их последствия мы пытаемся преодолеть до сего времени, но, увы, пока безуспешно. Это беспредел наркотиков, педофилии и иных половых  извращений, беспредел насилия, злобы, антигуманности, беспредел некомпетентности, алчности и вседозволенности. Это отсутствие грани между добром и злом и повсеместое победное торжество зла.            
Полагаю, что приведенного вполне достаточно, чтобы напомнить читателю о том, чем судьба наградила Россию в лице третьего царственного Романова - худшего и представить себе трудно! И вот в лице и деяниях этого царя-самодура, царя-параноика, царя-зверя, царя-антихриста Московская Русь овладевала Доном, не только выворачивая ему руки, но и рубя его головы, сажая на кол и пуская повешенных на плавучих виселицах по Дону.  Не вмещается в сознании психология и нравственное содержание людей, видящих в этом  выродке героя, якобы облагородившего  и возвеличевшего Россию. Только помраченное уродливой идеологией сознание способно породить подобное извращение человеческих норм.
. Наиболее полную при своей краткости и достоверную, как мне представляется,  характеристику  дал ему Лев Николаевич Толстой:
                «С Петра І начинаются особенно поразительные и особенно близкие и понятные нам ужасы русской иcтории… Беснующийся, пьяный, сгнивший от сифилиса зверь четверть столетия губит людей, казнит, жжет, закапывает живьем в землю, заточает жену, распутничает, мужеложествует… Сам, забавляясь, рубит головы, кощунствует, ездит с подобием креста из чубуков в виде детородных органов и подобием Евангелий — ящиком с водкой… Коронует ****ь свою и своего любовника, разоряет Россию и казнит сына… И не только не понимают его злодейств, но до сих пор не перестают восхваления доблестей этого чудовища, и нет конца всякого рода памятников ему» (Толстой, ПСС.  М., 1936.  Т. 26,  стр. 568)
      Весь этот букет своих «человеческих» качеств он привнес на русскую почву не без помощи и влияния милого ему запада. И до сих пор нам отрыгиваются его западные новации, которые порой никак нам не удается отделить от сопутствующего им маразма.
 
                Кондратий Афанасьевич Булавин

В исторических документах это имя  впервые появляется в связи с конфликтными событиями вокруг Бахмутских солеварен и угодий по речкам Бахмут, Жеребец и Красная, впадающих в Северский Донец. Права на  них оспаривались малоросскими казаками Изюмского слободского полка и донскими казаками. В 1705 году  в городке Бахмут на должности атамана был К.А.Булавин. Проблема времени назначения или избрания его на эту должность вызвала у историков большой интерес. Вопрос этот подробно рассмотрен О.Г. Усенко (вместо номеров источников из списка литературы в приводимой цитате мной вставлены имена авторов и наименования приводимых источников):
. «Е. П. Подъяпольская считает, что атаманство Булавина относится к 1704–1706 гг., правда, ничем не подкрепляет своё мнение ( Подъяпольская Восстание Булавина. М., 1962. стр. 8). Другие авторы не дают столь чётких датировок, полагая, судя по всему, что атаманом Бахмутского городка Булавин был с момента его основания (в 1701 или 1703 г.) и до начала восстания (октябрь 1707 г.) (Соловьёв,  История России., 1962. Кн. 7. стр. 178; Краснов. Исторические очерки… // Русская речь. 1882. № 3. стр. 120; Лебедев. Булавинское восстание., 1934. стр. 31.). Наконец, кое-кто молчаливо относит сей факт биографии Булавина к 1705–1707 гг., очевидно, принимая во внимание датировку первых известий о нём к (Савельев.  Крестьянский вопрос , 1917. стр. 20; Сватиков . Россия и Дон. стр. 137–138; Мининков, Булавин. стр. 64–65; Буганов . Очерки истории…., 1986. стр. 192; Буганов. Булавин. , 1988. стр. 41–42)…
Источники однозначно свидетельствуют, что он был именно атаманом Бахмутского городка ( Подъяпольская Новое о восстании. стр. 119–124). Вряд ли Булавин стал им в 1702 г., сразу после строительства городка, поскольку в качестве первых тамошних жителей упоминаются казаки Сухаревской станицы (Булавинское восстание. стр. 99), а Кондрат был из Трёхизбянского городка. Трёхизбянские же казаки, наряду с краснянскими, сухаревскими и боровскими, упоминаются среди жителей Бахмута под 1704 г.( Там же. Стр. 105) Однако есть основания полагать, что К. Булавин возглавил местных казаков годом ранее: в «Донских делах» есть упоминание, что в 1703 г. в Бахмутском городке уже пребывали «старожилые» казаки разных станиц» (РГАДА. Ф. 111. Оп. 1. 1706 г. Д. 19. Л. 32 об). (Усенко.2002, стр. 97-101).
В приведенной цитате булавинское атаманство в Бахмуте относится к 1703 или даже к 1704 г. на том основании, что в эти годы среди жителей Бахмута появились казаки из Трехизбянской станицы. Мне представляется, что это предположение хоть и не исключает возможности такого факта, но вовсе не доказывает его, так как, во-первых, в источниках не называется имя Булавина среди трехизбянских жителей Бахмута , во-вторых, назначение его атаманом могло произойти в любое время независимо от наличия или отсутствия трехизбянцев в Бахмуте и в  том числе самого Булавина, как это произошло по воле Л.Максимова со следующим атаманом Бахмута -  черкасским старшиной Кульбакой, несмотря на отсутствие в Бахмуте черкасских казаков и даже его самого.
Словом, версия о занятии Булавиным атаманской должности в Бахмуте в 1705 г., как это посчитали многие историки, нисколько не поколеблена. Более того, она кажется предпочтительней  других версий еще и по  следующим обстоятельствам.
Имя  К.А.Булавина, несомненно, было хорошо известно и до 1705 г не только в Черкасске, но по всему Дону, так как в донской столице постоянно проживал его родной брат Антип Афанасьевич, который был даже избираем атаманом одной из Рыковских станиц в Черкасске Известно также, что близких родственников у Кондратия было довольно много (еще один брат Иван Афанасьевич, взрослый сын  Никита и племянники, и все они были не последними людьми в казачестве (Пронштейн, Мининков. Кондратий Афанасьевич Булавин, 1988, стр.31 – 34). Среди видных казаков были  и близкие идейные соратники Булавина (Голый, Драный, Некрасов, Хохлач и др), как покажут события, грянувшие в 1707 – 1708 гг.,  то есть через пару лет. А Бахмутская тяжба с изюмцами стала для черкасских старшин к 1705 г. делом очень важным, так как здесь решался принципиальный спор о защите, как они считали, исконно казачьих земель. Поддержка изюмцев  со стороны  Москвы при одновременно усиливающемся давлении государства на донское казачество обостряло проблему до предела. Черкассая власть, крайне заинтересованная в этих землях, искала способ удержать их за собой. Для этого ей нужен был человек, способный проводить активную политику сопротивления на месте. Здесь и всплыло имя К.А.Булавина как человека, способного противостоять натиску малоросских слободчан и  царских  посланников. Кто-то из высших лиц донской власти, Аким Филипьев или Лукьян Максимов, бывшие в 1705 г. войсковыми атаманами,  и отправил в Бахмут атаманом Кондратия Афанасьевича,  полностью оправдавшего этот выбор. Скорее всего, это был выбор именно Максимова, так как Филипьев в то время был по горло занят разборками с Астраханским восстанием., и именно с Максимовым впоследствие были столь  «тесными» отношения у Булавина – сначала чуть ли ни дружественные (полная поддержка), а потом убийственно враждебные.
Быстро разделавшись с изюмцами, К.А.Булавин этим не ограничился: в следующем году он арестовал российского дьяка, прибывшего описывать бахмутские земли, и отправил его обратно ни с чем. Вот как это описывает О.Г.Усенко:   
«Арест дьяка А. Горчакова, приехавшего 3 июня 1706 г. на Бахмут по указу «адмиралтейца» Ф. Апраксина, чтобы сделать опись «разорений», учинённых донцами, и оставить отряд солдат, был произведён Булавиным в соответствии с предписаниями войскового права. Бахмутские казаки потребовали предъявить им царский указ, а когда узнали, что у дьяка его нет, заявили, «что они без ведома ис Черкаского на Бахмуте описывать и осматривать и ничего делать не дадут, и писали о том в Черкаское. И около постоялова двора поставили караул многолюдством с ружьем... А ево, Алексея, и с солдаты с постоялова двора не выпустили восмь дней и велели дожидатца против своего письма из Войска ведомости…11 июня в городок прибыли трое черкасских старшин с войсковой отпиской. Они публично одобрили действия К. Булавина и заявили дьяку, «что де им войсковой атаман Лукьян Максимов со всем Войском приказывали словесно, чтоб тех соляных заводов описывать и осматривать они не давали…из Черкасска на Северский Донец были посланы письма, чтобы казаки «выбивали» изюмцев из бахмутских угодий. Дело в том, что в Черкасске ждали «настоящего» царского указа (грамоту из Посольского приказа)…гда такой указ на Дон пришёл (сентябрь 1706 г.), казаки ему подчинились – даже несмотря на то, что их ожидания не сбылись. В указе сообщалось, что все спорные земли переходят во владение изюмцев, «чинить обиды» которым строжайше запрещалось. Что интересно, донцы беспрекословно исполнили и повеление, содержавшееся в другой грамоте из Посольского приказа, – о том, что угодья и селитренные заводы, принадлежавшие некогда полковнику И. Перекрестову, отписываются на государя и переходят под управление Ф. Шидловского. Хотя селитренные заводы находились на землях Войска Донского, тем не менее изюмцы доступ к ним получили… В конце 1706 г. в Черкасске было принято решение снять Булавина с поста бахмутского атамана. Причиной этому стал уже упоминавшийся царский указ, полученный в сентябре того же года, из которого следовало, что государь очень недоволен разгромом солеварен, совершённым бахмутскими казаками в октябре 1705 и январе 1706 гг. Указом повелевалось вернуть изюмцам награбленное и провести «розыск» для определения и наказания виновных…. Войсковая администрация, пытаясь оправдаться перед царём, всю вину переложила на К. Булавина, который оказался, таким образом, козлом отпущения…    Итак, с февраля 1707 г. К. Булавин имел все основания считать себя оскорблённым. В первую очередь его возмущение обращалось, как это логично предположить, на войскового атамана Лукьяна Максимова и верных тому войсковых старшин, которые всем заправляли «в Войске»(Усенко, 2002, стр.101 – 102).
Вся фактическая сторона дела, как мне представляется, дает возможность и иной трактовки взаимоотношений между Войсковой администрацией и бахмутским атаманом. Реагируя на царские угрозы снятием с должности Булавина, она, то есть администрация, с одной стороны, как бы выполняла указание царя о  наказании Булавина, с другой – уводила его от возможного настоящего царского наказания.  У администрации были все основания предполагать, что царь не ограничится  велением  казакам разобраться с этим делом  самим, а  за этим непременно последуют  репрессивные акции. И действительно, Войсковой атаман Л.Максимов просто увел от возмездия Булавина и дал ему возможность скрыться от вероятного наказания, чтобы в дальнейшем использовать его в новом подобном деле. Не мог же он оставить Булавина на должности, демонстрируя полное неповиновение царю. И Булавин не мог не понимать этого. Потому и кажется сомнительным его предполагаемое оскорбление и возмущение Войсковым атаманом. Если, конечно, он не был человеком слишком  уж глупым или слишком уж прозорливым. Этому, впрочем,  противоречат, как ниже будет показано,  и дальнейшие отношения К.Булавина и Л.Максимова.
А что касается страха от возможного и ожидаемого расследования со стороны государства и вероятности возникновения на этой почве злости против московских властей, то это, похоже, вполне могло присутствовать в душе и сознании отстраненного бахмутского атамана. И этим  его состоянием не мог не воспользоваться тот же Лукьян Максимов и его ближайшее старшинское окружение. Из приведенных выше материалов видно, что обстановка на Дону к 1707 г. уже вполне созрела для более активного сопротивления казаков московской экспансии. Это, собственно, уже проявилось и в назначении Булавина на атаманскую должность в Бахмуте. То есть сопротивление началось акциями, предпринятыми  им против изюмцев и дьяка Горчакова: и та, и другая акция по существу и были подготовлены и осуществлены Булавиным при подаче и содействии Черкасской администрации, как это следует из вышеприведенного материала в цитате из работы О.Г.Усенко.
Следующий более серьезный шаг должен был быть сделан Черкасской администрацией в ответ на ожидаемый ход Петра. Он, этот ход, состоялся в виде карательной экспедиции князя Юрия Васильевича Долгорукого. Экспедиция выполняла указ царя по выявлению и наказанию на Дону беглецов из России и потворствующих им казаков, а также для расследования Бахмутског дела и наказания виновных (надо читать – К.Булавина и поощрявшую его Черкасскую администрацию, то есть прежде всего Войскового атамана Л.Максимова). Цели и задачи экспедиции, разумеется, были доведены до Черкасской власти. И она хорошо к этому подготовилась.
Показания свидетелей (Л.Карташ, А.Семерников, Н.Романов, Н.Ремез и др.- см. выше)  признания  самого Булавина казачьему кругу в Черкасске и последующий ход событий вскрывают суть этой подготовки: ликвидация карательной экспедиции во глове с ее начальником – первый этап, обвинение и ликвидация исполнителя этой акции как главного и единственного виновного в ней и в Бахмутском деле – второй и заключительный этап. Назначенный исполнитель, естественно, был посвящен только в дело первого этапа.
Должен возникнуть вопрос: почему именно Булавин был выбран для этой многоходовой операции? А потому, что он обладал для этого самыми подходящими качествами, что и проявилось сразу же в Бахмутском деле: спонтанно  решительный  до дерзости, если не  харизматичный, то обладающий выраженными качествами лидера, но не слишком большого ума, не способный оценить даже близкую перспективу своих  экстремальных действий. Это как раз то, что нужно и для более радикальных и опасных предприятий, задуманных Л.Максимовым и преданными ему старшинами.
Обстоятельства убийства князя Юрия Долгорукого изложены выше в приведенных цитатах из первичных исторических документов. Это было ночное внезапное нападение на спящих людей, которые, судя по беспечности, с которой они в своем малолюдстве совершали расследования и наказания  виновных (кстати – среди бела дня, прилюдно и в форме суда!),  не очень-то побеспокоились и о тщательности своей охраны. Их было немного, всего человек 40 – 50,   в том числе охранников 20 человек. Нападающих – побольше: человек  200.  И руководили ими, помимо К.Булавина, будущие вожди и руководители восстания С.Драный, Н.Голый, Ф.Беспалый, И.Лоскут, Г.Банников. Они были преисполнены жаждой мести. Сопротивления  оказано не было, постреляли и порубили  17 спящих людей  (по другим данным – 21). Потерь у нападавших, конечно, не было.
Как можно классифицировать с военной точки зрения эту акцию! Сражение? Битва? Схватка? Нет, конечно, это просто бандитский налет, гадкий по своей подлой сути. И его совершившие вовсе не какие-нибудь народные герои-мстители, а обыкновенные ночные убийцы. А главарь нападавшей шайки попросту бандит без чести и без совести Таковым мы и должны признать нашего «народного героя» в этой очередной его акции. И героизировать его за это значит не понимать сути происходящего, напрочь забыв о человеческой морали. Но непредвзятый взгляд на это убийство не может не видеть его грязной и бесчестной сути.
А народ не увидел. Наоборот, счел это справедливым актом мщения и  сам схватился за орудия убийства, примыкая  к шайке бандитов, приняв их за истинных борцов  против поработителей и за народную свободу. Так, по сути от подлого акта началось в чем-то справедливое народное восстание. Впрочем, удивляться этому не приходится – народ частенько совершает то, что ему не подобало бы. Выбирает во власть фашистов и в упоении рукоплещет им за все их злодеяния, совершает неадекватные бунты и революции, распевает песни о чудовищных поступках своих героев («и за борт ее бросает в набежавшую волну»), голосует за идолов, издевающихся над этим народом и еще много чего подобного. Даже приходит кощунственная мысль: а не будь у народа время от времени праведных вождей, смог ли бы он сделать что-либо путевое самостоятельно!
В общем, не надо уповать на народную мудрость и справедливость, как и бездумно верить в лапидарно сформулированную народом  мысль о том, что «устами младенца глаголет истина» -  что только ни глаголится  этими милыми устами! Как, впрочем, и народными.
Так и народ, бурно и безоглядно поддержавший жуткое убийство царских посланников в ночь на 9 октября 1707 г. в казачьем городке Шульгинском едва ли был прав. Но ведь не весь народ! Он тотчас разделился на поддержавших и осудивших. По-видимому, разными мотивами руководствовались и те, и другие. И эти мотивы для них были столь значительными, что уже
18 октября  у городка Закотный случилось то, что должно было случиться – военное столкновение между противоборствующими сторонами, где победа досталась противникам восстания -  казакам, руководимым Войсковым атаманом  Лукьяном Максимовым. Это началась реализация второй части  заговора, теперь уже направленной против убийц Ю.В.Долгорукого и зачинателей восстания – примкнувших к убийцам казаков. А в ночь перед самим сражением  в лагере воставших, как писали потом победители,  начался мятеж и «Кондрашка Булавин тайно от них из осады в лес ушел, также и  иные ево советники един по единому тайно ж из осады в лес разбежались» (Б.В., док. 16, стр.133).
Этот  эпизод характеризует еще одну сторону личности Булавина, никак не соответствующую  его литературному облику народного героя – некую смесь трусости с предательством, проявившимися в критический момент. Вождь, поднявший народ на восстание, в ответственную минуту бросает своих соратников, чтобы спасти свою шкуру, иной оценки и не заслуживает. Так же поступают и все его ближайшие соратники, кроме Григория Банникова, который попадает в плен и в конце-концов на плаху.
А  наш «герой» оказывается в далеком Запорожье, где всю зиму проводит сравнительно комфортную жизнь проповедника и прельстителя запорожских казаков, призывая их к борьбе против России и соблазняя сладкой жизнью и непременными успехами. При этом беспардонно врет о своем могуществе и поддержке со стороны не только донских казаков, но и чуть ли ни всех окружающих Донщину народов.
И в этот период его деятельности в нем  открываются  таланты публичного деятеля, оратора, краснобая, проявляется безграничная его вера в собственное предназначение, страстное и последовательное служение избранному делу,  способность пренебречь  нравственными принципами ради него и, увы,  лживость его натуры. Но все эти качества не привели их обладателя к успеху в Запорожье – там у казаков были свои проблемы и они не из тех, кого легко обмануть.
Соратники, оставшиеся  на Дону, между тем продолжали  начатое дело, и в марте Дон уже заволновался основательно. Там в Пристанском городке и объявился снова  наш герой, Кондратий Афанасьевич Булавин. Вокруг него быстро сконцентрировалось и бывшее его ближайшее окружение, и примкнувшие самостоятельно,  и насильственно привлеченные казаки. Восставшее войско двинулось к Черкасску.   Главных своих  противникаов и врагов видел  вождь восставших в  бывших своих соучастниках по антимосковскому заговору атамане Лукьяне Максимове и черкасских старшинах . Встретились с ними на речке Лисковатке на полпути к Черкасску.
Но вот ведь – парадокс! Сражения не произошло. Какая-то хитрость, какой-то тайный сговор, в результате чего воинство Максимова рассыпается, а сам он с остатками своего войска бежит в Черкасск. И в этой акции проявляется еще одно качество вождя восстания: он умеет организовать дело так, что выигрывает его самой малой ценой. В обстановке всеобщей эйфории,  с примкнувшими новыми сторонниками и с трофейным обозом все восставшее войско неуклонно движется к Черкасску. И в конце апреля достигает его.
Но как, однако, не хочется сражения и длительной осады! Сторонники и родной брат К.Булавина в Черкасске фактически принуждают сопротивляющихся черкассцев к сдаче столицы. Это и происходит 1-го  мая 1708 г. И от всего этого возникает подозрение: а может быть, эти бескровные успехи  Булавина обусловлены и совершены вовсе не им, а его повсеместно возникающими  сторонниками, и никакого такого таланта у него вовсе нет! Печальным подтверждением этой догадки является  первая же булавинская кровавая акция после его появления в Черкасске – казнь Войскового атамана и старшин – его заклятых друзей-заговорщиков  и  врагов-предателей: «И мая в 6-й день был круг в Черкаском и в том кругу он Кондрашка был сам, и в то число тех старшин привели в тот круг и ис того круга повели их на Черкаские бугры и на тех буграх по веленью того вора тех старшин казнили смертью, отсекли головы» (Б.В., док.66. – доношение Азовского губернатора И.А.Толстого, стр.238 – 239). А перед там Булавин не применул посчитаться со своими лютыми врагами еще и иным способом: «…тех старшин тот вор бил плетьми и пожитки их все побрал к себе» (там же, стр.238)
На казачьем кругу К.А.Булавин и рассказывает всему обществу об этом своем сговоре с предателями об убийстве князя Долгорукого. И круг избирает его Войсковым атаманом на место казненного – вот еще  одна народная акция, достойная сожаления не проявил он мудрости и прозорливости, из-за чего всего через пару месяцев пришлось ему исправлять свою ошибку..
Что из всего этого следует? Это подтверждает присущую Булавину не просто мстительность, а мстительность беспощадную,  жестокую и кровавую.И еще – он тщеславен, и ради занятия высшей казачьей должности готов терпеть чуть ли ни своим заместителем человека, который его не только не поддерживал, а был просто против него (письмо Зерщикова запорожцам),  выступал даже с военной силой против восставших в марте 1708 г. и, проигнорировав,  не поддержал его просьбу об аресте Максимова (письмо Булавина Зерщикову перед взятием Чекасска). Речь идет о назначении войсковым кругом  И.Г.Зерщикова  наказным атаманом при Войсковом – Булавина. А вот в избрании Зерщикова как бы проявилась все же инстиктивное предощущение будущего, как бы  некая  для казаков спасительная лазейка в ухоронку от возможного наказания за нетрезвую эйфорию булавинских грешных успехов. И ведь угадали, как покажут скоротечные события.
А что же дальше с нашим народным «героем»? А дальше как будто поломался стержень, обмякла фигура, утратилась цель. Двухмесячное пустопорожнее сидение в Черкасске и дерганное противоречивое  правление–не правление,  действие–бездействие, политес или полная несобранность. Сначала пишет письма царю, объясняет причины содеянного, каясь. В письмах азовскому губернатору. (см. выше, док. 83) грозит захватом Азова и Троицкого. Параллельно – «прелестные» воззвания казакам и предательские послания кубанским староверам и турецкому султану. Отправляет почти  все свое  наличное  войско и  основных своих соратников навстречу войскам государевым, готовится к штурму Азова так, что обрекает штурм на неудачу.
Объясняющие и по сути покаянные письма Петру были и проявлением хитрости и коварства, и надеждой на призрачное примирение. Страх и ожидание неизбежного и зловещего для него будущего – письма кубанцам и турецкому султану о бегстве от русского царя и просьба о приеме беглецов под иное крыло. Отправка соратников с войском против государевых полков – призрачная надежда защититься от них и полное непонимание того, что расчленение военных сил своих это точная и неизбежная погибель. Отчаянный штурм Азова в обстановке распада сил и единства (он даже перед этим отпускает казаков на сенокос!) – просто безумная акция потерявшего разум и смысл жизни запутавшегося и ничего уже не соображающего человека. Все эти неблаговидные черты  характера и ограниченность ума проявились в нем вдруг с сокрушающей силой.
Словом,  все действия и бездействие – образец бездарности и растерянности. И в результате дело восстания и правления нового Войскового атамана в Черкасске полностью разваливается. Помогают этому развалу силы сопротивления бессмысленному, бездарному и вредному для судьбы казачества восстанию. Итог – гибель вождя-неудачника и фактический провал его дела. Как народный вождь, герой, как воплотитель народных мечтаний он не состоялся.
 И каков же конец неудачника – убийство или самоубийство? На мой взгляд, скорее все-таки убийство. Во-первых, потому что  живой Булавин в руках московских карателей – крайне нежелателен как для его близких соратников,  так и для    перебежчиков в лагерь сопротивляющихся восстанию. Последние, вероятно,   и были при нем в момент его смерти. Это  С.Ананьев,  Т.Соколов и, быть может, кто-то другой . Во-вторых, сам психологический облик Булавина, полностью проявившийся в ходе последнего акта трагедии, свидетельствуя о его неустойчивой , нестабильной нервной системе, обнаружил в нем способность  к слабости и малодушию. При отмеченной ранее спонтанно возникающей трусости,  это сочетание ее с  малодушием и слабостью  представляло крайне ненадежную платформу для совершения акта самоубийства. Разумеется, это только предположение, не более. Но оно логично вписывается в трагический и противоречивый облик, несомненно, в чем-то талантливого человека, оставившего такой мощный след в донской и российской истории. Его, вероятнее всего,  убили  приближенные, либо находившиеся вместе с ним в осажденном доме,  либо штурмующие этот дом.  И  именно они преподнесли версию самоубийства для отвода от себя обвинений в том, что они из личных опасений за свои преступные деяния  лишили Москву самого важного свидетеля  разыгравшихся событий.
Много раньше меня к такому же выводу (убийство!) пришла и Е.П.Подъяпольская (1962), основываясь, правда, на совершенно иных мотивах. А ранее, изначально, господствовало другое представление о кончине К.А.Булавина, введенное в исторический обиход И.Г.Зерщиковым в его послании Петру I и его приближенным – самоубийство. Впрочем, со слов Некрасова и его приспешников, в войсковой грамоте из Черкасска после гибели Булавина, надо полагать подписанной самим Зершиковым, было якобы написано иное: «…убили де мы Войским всею рекою  Кондратья Булавина…» (Б.В., док.249, стр.467). Это признание в убийстве, ряд подобных высказываний других современников и некоторые другие соображения (Подъяпольская, 1962, стр.170 -177; Пронштейн и Мининков, 1988, стр. 114) послужило  основанием для другой версии гибели вождя восстания: не самоубийство, а убийство. После обнародования этой работы Подъяпольской версия об убийстве стала очень популярной.
Записки В.И.Лесина о Булавине, претендующие на историчность многочисленными ссылками на первоисточники, вопреки последним изобилуют удивительными фантазиями на «заданную тему». Например, неопределенное высказывание В.Долгорукого о «радении» есаула  С.Аненьинна в убийстве Булавина преподносится как  «он назвал царю  и имя убийцы – есаула мятежного атамана Степана  Ананьина» (Лесин, Силуэты русского бунта, 2007, стр.70). Несколько выше и далее: «В этой истории проворнее всех оказался Зерщиков. В тот же день…казачий круг избрал его войсковым атаманом. Он-то и дал жизнь версии о самоубийстве Булавина…Впрочем Зерщиков не настаивал на версии о самоубийстве предводителя восстания. Уже в конце июля он разослал по донским городкам грамоту…с известием об убийстве Булавина.. И все-таки официальной стала версия о самоубийстве Булавина. Почему правительство предпочло заведомую ложь правде? Думаю, чтобы опорочить вождя в глазах казаков как человека, не заслуживающего даже христианского погребения с отпеванием.» (там же, стр.70-71).
 В таком изложении все становится фарсом: чтобы стать атаманом надо быть проворным; ставши атаманом. «проворный» легко и быстро меняет свое мнение о способе устранения Булавина; однозначно и бездоказательно одно называется правдой, другое ложью; утверждается нелепое мнение о том, что в глазах казаков самоубийство воина из-за перспективы плена способно  его опорочить – поразительная легковесность суждений!
В другом художественном произведении (В. А.Лебедев, Обреченная воля, 1976) автор договаривается даже до того, что непосредственным убийцей Булавина называет Зерщикова! (привожу по Пронштейн и Мининков, 1988, стр. 141). По этому поводу   авторы цитируемого высказывания заявляют о своем сомнении в следующей не менее одиозной форме: «Трудно сказать, насколько правомерен такой вымысел. С одной стороны, именно И.Зерщиков был душой заговора изменников в Черкасске. Но, с друго, осторожность и трусость этого старшины слишком хорошо известны (выделено мной –Ю.М.), и читателю нелегко  поверить в то, что он мог так рисковать собой» (там же, стр. 1141-142).
Выделенная мною фраза об известности ( кому, где, когда?)  мифических отрицательных качествах Зерщикова без каких-либо мало-мальских доказательств стала литературным и историческим шаблоном в советских писаниях на тему булавинщины: «Двуличностьи лживость Зерщикова достаточно известны»  (выделено мной –Ю.М.). А это высказывание по тому же самому поводу об убийстве-самоубийстве Булавина принадлежит уже не литератору, а известному историку – Е.П.Подъяпольской (1962, стр. 176).
Итак, версия об убийстве  Булавина использовалось не  ради верности истине,  ведь как и другая версия достоверной фактической основы она не имела, так как  вынужденное навязанное обстоятельствами и противниками самоубийство тоже ведь убийство!  Использовалось и продолжает использоваться она только для назначения и очернения виновников убийства, на роль главного из которых был выбран И.Г.Зерщиков. И в глазах советских и современных исторических и художественных писателей это главная,  единственная и ничем не подтвержденная его вина, потому что доказательств иных его тоже вин никем и нигде не приводится. Их просто нет. А что касается якобы перемены им мнения о том произошло убийство, а не  самоубийство, то, полагаю, он достаточно хорошо владел русским языком, чтобы понимать: никакого отличия убийства  от самоубийства нет, если последнее совершается  вынужденно как выход из перспективы пленения врагами. Раз мы кого-то вынудили пойти на самоубийство, значит мы совершили его убийство – и никакого тут разночтения нет
И все-таки, почему И.Г.Зерщиков  в послании российским властям факт устранения  К.А.Булавина  назвал самоубийством? Если это было все же непосредственное убийство его С.Ананьиным или кем-то другим , то своим заявлением о самоубийстве Булавина И.Г.Зерщиков спасает от пыток и казни виновников этого убийства и невольно героизирует кончину вождя восстания в глазах казачества. Ведь убийцы лишили власть самого важного преступника и свидетеля, лишили ее возможности торжественно и зловеще произвести расправу над покусителем на царскую власть. Вспомните судьбу подобных злодеев С.Разина и Е.Пугачева! Власти, как воздух, необходима такая жертва. И она в досаде, что с живым Булавиным это не произошло, проделала эту акцию с булавинским трупом и с живым человеком И.Г.Зерщиковым сменившим Булавина в должности Войскового атамана.
   А что касается  того широко распространенного мнения, что версия о самоубийстве  «…делала народную память о К.Булавине поистине беззащитной перед лицом всевластных клеветников. Самоубийце легче было предъявить тяжкие обвинения в трусости и предательстве…Она бросала тень на К.Булавина как на труса, недостойного не только быть атаманом  войска Донского, но и не заслужившего христианского погребения».(Пронштейн и Мининков, 1988, стр.113), то этому можно возразить следующим.
   Как народы, так и почти каждый нормальный человек с детства впитывают в себя формулы: «живым меня не взять», « последний патрон – для себя» - это формулы героизма в борьбе за свободу, за Родину, за справедливость. И это  не только отвлеченные лозунги, лишь запечатленные в сердцах людей. Это реальные факты подвигов. Вспомните процарапанное на камнях Брестской крепости: «Осталась одна граната, но живым не дамся», «Умираю, но не сдаюсь!»
Эти слова  предполагают добровольную смерть вместо сдачи в плен и тем самым предательство того, за что боролся. И трусость проявляется не в том, чтобы следовать этим формулам, а в том, чтобы от них отказаться. Вот что такое самоубийство в проигранном бою – это последний акт личной победы над врагами. Так что приведенные посылы о провозглашенном Зерщиковым самоубийстве Булавина ошибочны  по определению. Именно героизация Зерщиковым смерти Булавина сделала народную память о нем не «беззащитной», а героической, что скорее всего и не справедливой, и не заслуженной.
   И еще о некоторых  чертах личности К.Булавина, обсуждаемых в литературе. Все «прелестные письма, кроме адресованного запорожским казакам, написаны К.Булавиным староверам. Это основное и почти единственное население Дона. Он знал, кому адресовать свои послания и чем их соблазнить на восстание – борьбой за старую веру.  Но сам-то он, сам,  был старовером?  Об этом история пока молчит. Похоже, ей нечего сказать – сама не знает. Мне думается, что никонианином он точно не был, иначе его посланиям народ не поверил бы. Ведь кто-кто, а его народ и современник точно знал ответ на вопрос о том, какую веру исповедовал его  вождь. И, следовательно, ответ на интересующий нас вопрос может быть только один: конечно, Булавин был старовером. Но, вероятно,   не истовым, а умеренным или даже не слишком-то и религиозным. Это была не его сфера, не его главный интерес. Но все же, быть может, что, впрочем, очень мало вероятно, осознанная под влиянием религии греховность самоубийства тоже препятствовала сделать ему шаг в этом направлении.
   Староверами были и все его ближайшие сподвижники, без которых восстание и не состоялось бы. Это   Никита Голый, Семен Драный, Игнатий Некрасов и Лука Хохлач. Если  Кондратий Булавин сыграл в этом деле преимущественно роль сначала «запала», а затем  –«знамени», то вся тяжесть непосредственной борьбы легла на плечи этих выдающихся  донских атаманов. Именно они организовывали войсковые соединения и руководили их боевыми действиями против царского воинства. Сам же Булавин в военных действиях во время восстания фактически участия не принимал и потому сыграл в нем лишь роль «агитатора, горлана, главаря». Да и то лишь на начальном его этапе.