ЛоГГ. 17 мгновений лета. 12. Позови её к себе

- Я понятия не имею, Гюнтер, что там случилось, - с грустным вздохом вещал Оберштайн. – Эффект налицо, но лично мне совершенно непонятен. Второй день до темноты шатается в этом бору, обнимается в кедрами и валяется в кустах рододендронов. Часами сидит на камнях, подставив лицо солнцу, и молчит. Конечно, это намного лучше, чем послушное безжизненное тело, которым он был три дня до того, как я тебя вызвал к нему, но мне ничуть не менее тревожно, - он по привычке говорил, заложив руки за спину, но стороннему наблюдателю, кабы такой сыскался, было бы очень хорошо видно, что он постоянно сжимает и разжимает кулаки.

Собеседник, будучи министру едва до локтя, и ярко контрастируя на фоне его чёрного мундира и фиолетового плаща в своём старомодном камзоле цвета бордо, вынужден был смотреть снизу вверх, однако нужно ли ему было на деле древнее золотое пенсне, или это была эпатажная бутафория, сказать было очень трудно. Его чёрные очень живые глазки то блестели вожделённым интересом, то подёргивались искренней грустью, он то и дело с достоинством качал головой, иногда тихо вздыхая – тогда его скромные габариты казались вообще тщедушными. Тем не менее, было заметно, что это разговаривают равные друг другу люди если не по статусу, то по духу.

- Думаю, тебе ещё рано всерьёз волноваться в таком случае. Налицо не эффект, а бешеный прогресс. По большому счёту, причина тут интересна только ради статистики. Он сразу отстранился, как только почувствовал себя лучше?

- Фактически да, и я не знаю, радоваться ли этому. Раньше он напоминал перепуганного насмерть ребёнка, который согласен на всё, что с ним делают, лишь бы не оставляли в одиночестве, а теперь спокойно бродит среди деревьев один, будто это доставляет ему удовольствие.

- Молчит? – с истинным профессиональным интересом осведомился доктор.

- Обычно да, но порой произносит какие-то фразы себе под нос, не особо удаётся услышать, что именно. - Иногда даже улыбается – у него это хорошо получается, сразу начинаешь верить, что всё будет блестяще, - Оберштайн сокрушённо покачал головой. – Я думал, что понимаю, что он чувствует. Кажется, ошибся.

- А что дамочка? – с деланным безразличием продолжал вещать эскулап, сам непроизвольно сложив ладони за спиной. – Так и не позволяет ни о чём себя расспросить?

- Да, там ещё меньше определённости. Как будто из ада вылезла, знаешь ли. Спит, как убитая, с тех пор, встаёт и ест с закрытыми глазами. Фернер сунулся было к ней вчера с расспросами, получил в ответ злобное шипение и единственную фразу: «Довели и проворонили, команда лоботрясов!» - Оберштайн с явным неудовольствием пожал плечами. – Единственная зацепка – они оба порознь обронили одинаковые слова, и не раз. Я не знаю, что это значит, а спросить отчего-то боюсь.

- И как они звучат? – встрепенулся доктор с особым воодушевлением.

- «Чёртова омела», - полностью недоумённым тоном обронил собеседник.

- Во имя вечного космоса и пылающих звёзд! – охнул пожилой эскулап, хлопнув себя по лбу ладонью. – Думал ли я, что доживу до того, что поправлять меня станут такие юнцы! Эх, хорошо, что я это услышал, очень хорошо, теперь понятно, что происходит. Терпение, Пауль, кажется, дело пошло, пошло, как надо.
Говоришь, ест он за троих, да? – с лёгкой хитринкой произнёс он, подняв кверху указательный палец. – А вот это он давно делает или впервые за приезд сюда? – и указал вдаль на обсуждаемый объект.

   В нескольких десятков метров от собеседников, на пустынном скалистой террасе, густо засыпанной хвоёй от росших на склоне вековых сосен, спиной к говорившим стоял молодой император Галактики, сложив руки на груди и подняв голову вверх. Пользуясь тем, что горный курорт после войны был ещё необитаем, а личная охрана его почти никому не попадалась на глаза, он разгуливал по лесу, сняв верх мундира, и довольно долго стоял неподвижно, пока его главный советник совещался с врачом. Но в указанный момент он плавно тронулся всем корпусом чуть вперёд, и хотя внешне неторопливо, но быстрыми отточенными движениями выдал сорокасекундный комплекс-разминку для опытного фехтовальщика, выполняемый без предметов, а затем украсил это пусть не быстрой, но уверенной стойкой на руках.

- Гром и молния, однако! – оторопело прошипел Оберштайн, тем не менее, с удовольствием наблюдая происходящее. – Впервые это, Гюнтер, и даже не скажешь, что он не видит, верно?

- Какой толковый пациент, даже страшновато, - задумчиво пробормотал себе под нос тот, озадаченно потирая руки. – Если он снова выиграет у смерти, старушке придётся взять отпуск, ведь никто вообще умирать не захочет в ближайшее время, хе-хе!

   Райнхард чётким движением вернулся в исходное положение и застыл с лёгкой полуулыбкой, подставив закрытые глаза солнечным лучам. На миг собеседникам показалось, что с его губ сорвалось несколько слов, но услышать их не представлялось возможным. Словно в ответ на них, лёгкий порыв ветра осторожно коснулся длинной золотой гривы молодого императора, вежливо пошевелив несколько прядей густых волос.

- Ничего забавного, Гюнтер, я сам видел, как он вытащил из преисподней своего погибшего друга, - холодно проронил Оберштайн. – Того самого, что успешно изображал мятежника, рехнувшись на Хайнессене. И отдал другому, тому, что спас его ещё до коронации и похода на Феззан – оба ушли в свет, если что, а мы вот вернулись сюда.

- Знаешь, Пауль, а я нисколько не удивлён этому сообщению, - покачал головой доктор. – Вот только масштаб противодействия ему в этом случае тоже громаден и с трудом поддаётся оценке. Будь я помоложе, я бы боялся. А сейчас не хочу, уже устал.

   Тем временем Райнхард неспешным шагом двинулся к беседующим, ступая столь плавно, что только это обстоятельство могло указать на то, что с ним что-то, возможно, не так. Оберштайн действительно нервничал – и лишь этим объяснялось то, что он поспешил навстречу сюзерену, оставив собеседника. Он не очень-то доверял новой способности подопечного чувствовать людей на расстоянии и, хотя терраса в этом месте была совершенно ровной, чего не скажешь о горных тропах, боялся в глубине души возможности подвернуть на ней ногу, например, для незрячего. Но едва расстояние между императором и его главным советником сократилось почти до пары метров, как молодой венценосец сам протянул руку вассалу, указывая, что желает опереться на его предплечье.

- Оберштайн, мне показалось или водопад тут действительно недалеко? – ровным великосветским тоном поинтересовался он, инстинктивно поднимая голову повыше под солнечными лучами, сиявшими на высоте в километр над уровнем моря гораздо сильнее, чем над городскими кварталами.

- Да, тут серия водопадов, - совершенно серьёзным, ничего, правда, не выражающим тоном ответил тот, мигом успокоившись, лишь только почувствовал, что император всерьёз опирается на его руку. – Но они не очень-то близко, четверть часа идти по тропе.

- Отведи меня туда, пожалуйста, - спокойно произнёс Райнхард. – Мне нужно… - тут он осёкся и с некоторым усилием добавил, - то есть, я хочу туда дойти сейчас.

- Хорошо, - тем же тоном отозвался советник и, выразительно кивнув доктору, двинулся вместе с императором прочь, к краю террасы, поросшему густым кустарником. Тот шёл каким-то плавным, почти плывущим шагом, по-прежнему держа голову высоко и стараясь дышать поглубже. Так он ходил по дворцу в Сан-Суси, вспомнил вдруг Оберштайн. Вот, стало быть, в чём дело – парню там было настолько же некомфортно, насколько он страдает от потери зрения сейчас. Ну, тогда неудивительно, что он сжёг все свои силы уже к двадцати пяти – с таким-то напряжением… Тогда Катерозе фон Кройцер полностью права: проворонили. Знал бы заранее, что имею дело с настолько ранимым юношей – вообще бы ничего не сообщил бы ему про Вестерленд вовсе, пусть бы ссорились со своим другом из-за чего другого после, долго ждать бы этого не пришлось в любом случае. А вот ждать неизвестно когда наступающего чуда нынче – то ещё мучение.

   Оберштайн прекрасно помнил момент, когда пришёл в себя после смерти и увидел своего Императора рядом, как всегда, сияющего величием и даже чуть надменного, явившегося выбранить его за излишнюю ревность к служению. До чего же нужно крепко держаться, чтоб, встав со смертного одра слепым, даже не вызвать подозрения у кого-либо из окружающих вовсе – а потом ещё отправиться фехтовать с реальным зрячим противником, через пяток дней после медленной мучительной смерти. Гюнтер совершенно справедливо беспокоится: это заметное улучшение, не стало бы оно причиной нового страшного срыва потом?  Ведь счастье ещё, что отчего-то прибластилось притащиться на приём именно в нужное время – а ну как челядь бы так и ждала бы неизвестно чего, боясь зайти в закрытый кабинет, и дождалась бы чего-то очень страшного, факт. Как в августе прошлого года, когда пришлось вежливо намекнуть Хильде, что неплохо бы зайти к Его Величеству повечерять… Но тогда было всё ясно и понятно – а что у него произошло с этой юной валькирией фон Кройцер, а? Без бутылки не разобраться, что называется. Так, стоп, судя по всему, эта ветка должна была задеть его хоть краешком, но он устранился вовремя – случайное ли совпадение, а? Или всё же показалось?

   Как назло, тропа была столь хорошо натоптана ещё в довоенную пору, что места для двух пешеходов хватало вполне. Райнхард шёл хоть и не спеша, но столь уверенно, что было заметно, что держится он за руку сопровождающего больше для порядка, чем всерьёз нуждается в опоре. Однако привычная ранее его облику мрачная сосредоточенность нынче не проявлялась вовсе – как будто всё, о чём он мог думать, была лишь радость от прогулки погожим днём. Даже когда тропа начала вилять в каменном лабиринте у кромки воды, бурно несущейся по ущелью, он двигался по ней едва ли не с явным удовольствием, не убавляя прежний темп. И только когда под сапогами вместо хрустящего галечника пополам с мраморно-базальтовым песком наконец оказались только пачки верхушек огромных валунов, зализанных водой и ногами гулявших тут не одно столетие отдыхающих, молодой император, помедлив, взялся осторожно вытачивать каждый шаг по каменной гуще, и его рука держалась уже очень твёрдо за руку сопровождающего. Тем не менее, не то молодому человеку бесшабашно везло при каждом шаге вперёд, не то он неизвестно каким чувством умел угадывать, как и куда поставить ногу – двигался он по-прежнему плавно и без заметного напряжения, и только слишком приподнятый подбородок – для того, чтоб солнечный свет не покидал лицо вовсе – подсказывал, что на самом деле человек вовсе не смотрит себе под ноги. «Не видит, - угрюмо констатировал про себя Оберштайн. – Но очень хочет прозреть, оттого и подставляется всякий раз под яркий свет. Но, чёрт возьми, как же он тогда умудряется не путаться при ходьбе? Никаких нервов на это не хватит, он что, разучился бояться после визита нашей огненной фройляйн?». Со стороны могло показаться, будто ведёт в паре как раз Райнхард, отлично знающий, куда идти – и именно так и думали, возможно, люди Кисслинга, вежливо скрывшись на местности по ходу движения сюзерена и вассала. «А, так он хочет, чтоб и охрана ни о чём не догадалась! – сообразил вдруг Оберштайн, когда они перебирались через ещё один каменный завал на пути. – Всё верно, если даже Императрица не знает о беде, приключившейся с мужем, если не в курсе даже молодой камердинер, то этих он тоже учёл, мастер стратегии. Но такое напряжение добром не кончится – как не кончилось уже нынче, когда он один закрылся в кабинете…»

    Первый столп каскада Жемчужного Веера вырос сразу перед путниками, как только тропа сделала резкий поворот под прямым углом – и только тогда Оберштайну пришлось чуть сильнее потянуть руку на себя, подсказывая, куда следует сместиться корпусом, чтоб не рухнуть с тропы на каменные завалы. Райнхард почуял это движение легко и снова плавно двинулся в нужном направлении, будто был зрячим. Даже сам остановился на миг прежде, чем подсказал рукой напарник, и величественно кивнул ему, благодаря за помощь. Они остановились на площадке, образованной плоской скалой, когда-то упавшей здесь с немалой высоты, а сейчас служившей желающим подойти вплотную в падающей воде очень удобным плацдармом для любования роскошной картиной. Во второй половине августа река уже набрала всю силу горных дождей, и Жемчужный Веер представал перед кем угодно во всём своём суровом великолепии, гремя с высоты около пятнадцати метров столь низким рёвом, что у сентиментальных натур мог вызвать не только раздражение, но и дурноту. Райнхард протянул в его сторону свободную руку столь детским движением, когда ребёнок не хочет знать об опасностях окружающего мира и всё полагает добрым и радушным, что Оберштайн резко поторопился, ухватив сюзерена другой рукой за плечо:

- Осторожно, Ваше Величество, здесь опасно, можно упасть под водяной ствол. Не торопитесь, я просто подстрахую Вас аккуратно, и сможете трогать что захотите, хоть плескаться под потоком.

   Райнхард покорно кивнул, но с явным сожалением на лице:

- Ах да, я опять забыл… Ладно, действуй, - тихо вздохнул он. – Видишь ли, дело в том, что мне показалось, что очертания воды видны в синем цвете среди черноты…

- Не показалось, - сурово проворчал советник, быстро и аккуратно застёгивая поверх корпуса подопечного каркас из крепких цепочек. – У Вас, сир, прорезается альтернативное зрение, вот что это такое. Лучше, чем ничего, но очень тяжёлое приобретение, потому что подчиняется иным закономерностям.

- Я это понял, - бесцветным голосом ответил молодой император. – Если начать им пользоваться активно, голова сильно болеть начинает, и во всём теле усталость страшная. Но я не знаю, что ещё делать, - добавил он с горьким вздохом.

   Оберштайн крепко ухватил его ладонь своей, плотно зафиксировав пальцы, чтоб использовать себя страхующим, по возможности не прибегая к помощи каркаса, и спросил серьёзным тихим голосом:

- Ваше Величество?

- Да? – с интересом разрешил говорить Райнхард.

- Вам действительно лучше, или просто дополнительные силы откуда-то взялись? – негромко спросил советник тихим заботливым тоном.

   Молодой император замолчал на краткий, но заметный миг, затем тихо вздохнул и ровно произнёс:

- Я сам хотел бы это знать, право. Эта беспомощность меня страшно угнетает. Но надо же делать хоть что-нибудь, вот я и пытаюсь.

- Вы бы не стеснялись сообщать мне о своих желаниях, - вежливо попросил собеседник.
   
   Райнхард вдруг ослепительно улыбнулся.

- Так я и правду чёрствый и неприхотливый чурбан, доктор прав, - сказал он с искренним добродушием. – Не волнуйся, когда я снова захочу напиться в хлам, скажу сразу и без увёрток. А пока я должен кое-что понять, не торопи меня.

- Действуйте, сир, теперь можно, - с инстинктивным поклоном отстранился Оберштайн.

- Спасибо, - тихо кивнул император.
 
   Райнхард плавно сделал головой такое движение, что со стороны никто бы не усомнился в том, что он зрячий и оглядывает столб падающей воды с эстетическим интересом. Затем подставил ладонь под поток, не то изучая его, не то пытаясь получить удовольствие от прикосновения к стихии. Простояв так с полминуты, он немного помялся, переступая с каблуков на носки и обратно, пока не нашёл более удобное положение, чтобы, стоя ещё увереннее, приблизиться корпусом вплотную к стволу воды, а ладонь крепко упереть в выступ скалы. Потом протянул другую руку почти сквозь поток, будто искал в нём что-то, подождал несколько секунд. Провёл мокрой ладонью по скале, ища и для неё опору покрепче, ухватился пальцами за понравившееся место. Оберштайн, наблюдавший за этим не столько с интересом, сколько на деле со смутной тревогой внутри, инстинктивно покрепче взялся правой половиной корпуса за скалистый утёс, возле которого располагалась площадка, где стояли оба человека. И вовремя – Райнхард сделал глубокий вдох, какие под стать разве что опытным пловцам, и нырнул головой под водяной ствол, замерев так на неизвестное толком количество секунд, которые показались сопровождавшему в три раза длиннее, чем были на деле.

   Движения молодого императора, соизволившего, наконец, выбраться из бешеного потока, напоминали плавные движения породистого пса – этак, глядишь, ещё вытряхиваться начнёт полностью по-собачьи, подумалось отчего-то Оберштайну. Возможно, просто в последний момент отказавшись от этого намерения, Райнхард преспокойно взялся отжимать ладонями свою длинную – почти до пояса – золотую гриву, блеск которой даже в потоке рокочущей воды ничуть не ослаб, да и сейчас, в виде примятых водой прядей, сиял по-прежнему роскошно. Он был недоволен собой – бесшабашного мальчишеского веселья достичь так и не удалось, и даже радостно смеяться вовсе не хотелось, несмотря на полученное-таки солнечное настроение.

- Экие мы нынче стали задумчивые, Кирхайс, - с  грустью проронил он едва слышно, только для самого себя. – Даже обрадоваться толком не умеем…

   Оберштайн же услышал только имя погибшего друга Императора, и с сильной горечью вздохнул. Обычно поминание этого имени ничего особо хорошего не означало – разумеется, с точки зрения самого министра – и могло разве что указывать на сильный сплин молодого венценосца. А тот тем временем слегка всё же помотал мокрой головой и заметно воспрянул, поймав какую-то новую мысль, даже сподобился потереть тыльной стороной ладони лоб. После чего резко обернулся к сопровождающему:

- Вот что, Оберштайн, вызови-ка мне сюда в гости Миттенмайера с женой, - деловито проронил он достаточно громким голосом, чтоб его не заглушал рёв водопада. – И пусть она прихватит с собой свою книжечку, по которой молится. Пойдём теперь посидим где-нибудь на камнях, где много солнца, а то тут слишком сыро.

   Оберштайн вежливо кивнул головой, будто давая понять, что указание будет выполнено, и аккуратно взялся за руку подопечного, приглашая двигаться прочь. Он заметил, что Райнхард сосредоточенно думает о чём-то, а когда они вышли из зоны каменной тропы, даже услышал некоторые фразы, которые ронял вслух Император. Что они значили, он сейчас понять не мог, но с интересом прислушался.

- «Вначале было Слово, и слово было у Бога, и слово было Бог», - серьёзно проговаривал будто только для одного себя Райнхард, так он делал, когда колдовал над картами расположений флота противника. – «Оно было вначале у Бога». Хм, чётче и яснее некуда, Кирхайс. Итак… - на этом месте он замолчал надолго, и даже примчавшийся после к гуляющим пёс не смог растормошить его на большее.
 
*     *     *

- Йозеф, поточнее, пожалуйста, это точно идейный наследник твоего учителя, получается? Несмотря на то, что феззанец? – ворковала в блок связи Катерозе со странной смесью удивления, добродушия и деловитости. – И он не откажется играть для меня, если я, всего лишь, скажу эти кодовые слова? А, феззанец по несчастью, понятно… Эх, нечем мне пока тебя радовать, только смешить – что Юлиан, пьёт Юлиан, как забулдыга кабачный, обиделся на Императора, ага… Ну так то ж день Ильи-пророка был, вообще-то, день космодесантника, наш с тобой тоже. Ну да, кликуши так и бают – «промыслительно», ага… Ха-ха! Ну да есть ещё три дня форы до Преображения, я и хочу успеть со скрипачом поэтому, ты меня опять спас. Ага, ага, слово и дело, держись, братик! – она аккуратным движением отключила связь и улыбнулась, прикрыв веки, как довольная кошка.

   Карие глаза Катерозе сейчас были изумрудно-зелёными, что приводило в мистический восторг хозяина сада – капитан космофлота Империи не мог удержаться от рефлекса замереть и послушать, о чём его дама болтает по связи, особенно заинтригованный фразой «наша надежда», произнесённой с особым пиететом, но едва дама закончила, как он тут же вынырнул из буйной зелени кустов с бокалами и бутылкой, улыбаясь так бесшабашно, как будто и не слышал ничего. Вот всё идёт к тому, что голова-то кружится уже совсем серьёзно, с грустью констатировал про себя офицер. Рассказать отцу, что втрескался в чужую невесту – хохотать будет с час, наверное. Ему-то что? –  не понимает он этих тонкостей, слишком брутален, оттого и сидел всю жизнь в пехоте, как собака в конуре. Впрочем, кое-что забавное и дельное он бы изрёк, конечно – что-то про то, что наставить рога республиканцу ещё до свадьбы – святое дело, да-де плевать на всё, если девушка довольна, и прочие будь молодцом четыре вагона. От которых, правда, ничуть не легче – ощущение, что женишок у этой невесты такая тряпка, что она сама с тоски кинулась на первую подвернувшуюся под руку шею. А отступать некуда – и даже замуж ей предложить нельзя, что за ужасное положение, а! Ладно, сколько ни есть дней, а все мои, и жизнь ещё не кончена, неизвестно, что ещё будет после этой проклятой свадьбы. Может, Фернер и поймёт, подмахнёт ещё назначеньице по этому же делу…

- Герман, что тебя расстроило? – вот чёртова дикая кошка, мало того, что мигом пришла в себя после стольких часов напряжения, так ещё и командовать научилась не хуже майора – стоило всего-то мундир на неё надеть, причём старый! – Можешь не отвечать, если не хочется.   

- Катерозе, я в порядке и даже доволен, тебе померещилось, - о-хо-хо, моя обычная сиятельная улыбка, кажется, на неё уже не действует, плохо дело. – У нас есть ещё время или опять двигаем куда? – он постарался наиболее беззаботно разлить вино по бокалам, и это удалось вполне.

- Ладно, захочешь сказать – я всегда пойму, - вежливо улыбнувшись, как старый добрый друг, кивнула девушка и взялась за бокал, весело подмигнув. – Время-то есть, но кое-куда нужно двинуть прямо сейчас, и я не думаю, что есть смысл расставаться при этом.

- Уже лучше, - с искренним добродушием отозвался он, лихо плюхнувшись рядом за стол и с вальяжностью чуть притомившегося любовника чокаясь бокалами. – Я ведь… всегда к твоим услугам, любимая.

   Катерозе вздрогнула, и глаза её приобрели синеватый оттенок.

- Мне очень приятно, Герман, - тихо произнесла она почти испуганным тоном. – Но не усложняй, пожалуйста, мне и так очень нелегко, правда. Разве я умудрилась тебя чем-то обидеть, не желая этого?

- Так я и знал, ты слишком необычная леди, - имперский капитан приветливо посмотрел на неё, и его проникновенные глаза остановились, скрестив их взгляды, и так оставались в течение всего последующего разговора. – А если я предложу тебе ещё и руку, ты тоже не возьмёшь из вежливости? 

- Увы, это так, прости, - девушка уронила это таким убитым голосом, что от него повеяло настоящим горем, после чего залпом выпила вино и твёрдым движением поставила бокал на стол перед собой. – Я себе не принадлежу, пойми, пожалуйста.

- Вот оно что, - с грустью вздохнул он и покачал головой. – А я-то считал, что сам пользуюсь своим служебным положением… Но если что, смело рассчитывай на меня.

- Что ж, раз я оказалась столь неосторожна, и случилось тебя поранить, - в тон отозвалась Катерозе, чуть склонив голову, - то могу тебе предложить право быть отцом моего первого ребёнка. Это всё, что у меня есть, но лучше, чем ничего, да и не предлагается, кому попало, - она смотрела при этом столь серьёзно на собеседника, что он понял, насколько важно то, что он только что услышал, и потому не поторопился отвечать.
   
   Повисла некоторая пауза, но она не была тяжёлой. Солнечные лучи триумфально прорвались сквозь зелёную сетку листвы, с гордостью освещая молодых собеседников, и даже лёгкий летний ветерок вежливо коснулся обоих, будто хотел приласкать. Имперский капитан смотрел на подругу, откровенно любуясь её пышными огненными прядями, ярко выделявшимися на фоне чёрного гольденбаумского мундира – только вместо традиционного орла на нём была нашита белая атласная лилия, и с интересом наблюдал, как синие искры бродили по изумрудным глазам – она была чуть грустна, но сильно не волновалась. Он не торопясь придвинулся ближе, чтоб быть почти вплотную, затем с нежностью обнял ладонями её лицо.

- Я понял, Катерозе, - с тихой нежностью произнёс имперский капитан. – Поверь, я понял, хоть многое мне и не известно. Я согласен, но ты уверена, что тот, кого будут считать отцом ребёнка, не причинит ему вреда, увидев в нём однажды меня?

- Люди глупее, чем хотят казаться, - с лёгкой усмешкой ответила девушка. – Они все увидят там не тебя, а деда по матери, вот и всё. А когда он вырастет, то сам всё поймёт, не сомневайся.

- Что ж, дай Бог дожить, - улыбнулся он, не отводя взгляда. – Обычно об этом не думаешь, но когда кто-то не возвращается, так тяжело потом ходить с выдранным из тебя куском.

- Именно поэтому, - задрожав довольно заметно, она продолжила говорить сухо и как будто даже холодно. – Именно поэтому нужно сделать то, за что я взялась. Слишком много не вернулось уже тех, кто должен был остаться с нами и хотел этого. Я не могу позволить допустить, чтоб они погибли напрасно.

- Не будем сейчас об этом, если можно, - тихо попросил офицер. – Мне вообще  слишком тяжело вспоминать это, а тем более сейчас.

   Катерозе лихо хлопнула ресницами, и он осторожно приблизился губами к её лицу. Поцелуй получился сначала лёгким и осторожным, а затем они крепко сцепились в объятиях и продолжили уже жадно и страстно. Убив на это никак не меньше минуты, они одновременно остановились, как бойцы, подозрительно долго не получавшие никаких сигналов о происходящем вокруг и замерли, прислушиваясь к себе и окружающему миру, а слышали каждый только грохот сердца другого.

- Куда мы поедем? – деловым тоном напарника поинтересовался мужчина. – И зачем?

- Я не знаю, где это, Герман, у меня только адрес, - тихо вздохнула девушка. – Ничего не знаю на этом хитром Феззане. Нам нужен один старый музыкант и его согласие играть на наших условиях.

- Я могу сделать предложение, от которого не отказываются, - с лёгкой усмешкой сказал он, полыхнув на миг ярким пламенем в карих глазах, в точности, как это делал когда-то родной отец Катерозе. – Даже без мундира.

- Возможно, это пока совсем не понадобится, - ослепительно улыбнулась она. – Но едем.

*     *     *

- Какого чёрта, какого чёрта, Оберштайн, я узнаю о прибытии оптинских посланцев от Миттенмайера, а не от тебя?! – в глазах Райнхарда полыхали грозовые молнии, отчего они казались серо-стальными, да и жесты отчего-то очень напоминали основателя Рейха – как на Одине, ещё до побега последнего Гольденбаума на Феззан, тем более, что снова укутался в плащ поверх мундира и такой же беспомощный, сколько б не рычал – подумалось вдруг министру. – Ещё раз так обо мне позаботишься – перестану тебе доверять, сразу учти!!!

- В отличие от адмирала Миттенмайера, я не был осведомлён об уровне важности этого известия, - не потеряв ни грана обычной своей убийственной невозмутимости, проговорил главный советник. – Кроме того, я ведь продолжаю выполнять Ваш последний приказ, Ваше Величество. Который Вы отдали ещё у себя в кабинете…

   Райнхард с тихим стоном рухнул снова в кресло, продолжая смотреть на собеседника невидящими глазами, и оттого казалось, что он всего лишь слегка расстроен, как в юности. Закатные лучи солнца, заливавшие комнату из распахнутого окна даже сквозь лёгкие занавеси, снова придавали резкость и темноту его чертам, а ресницы и брови вовсе казались чёрными, в противовес гриве, светившейся алым золотом.

- Верно, я забыл тебе сообщить… Видимо, я уже становлюсь невыносимым.

- Бывает хуже, - бросил Оберштайн с доверительным участием и сразу снова взял официальные ноты. – Как будем организовывать встречу и когда? – он по привычке держал руки за спиной, будто так же опасаясь, что собеседник может заметить, как он то и дело сжимает и разжимает пальцы.
- Ах, тут всё смазано, - подчёркнуто делово проговорил Райнхард, уткнувшись в лоб ладонью и поставив локоть этой руки на стол. – Поначалу мне хотелось принять их немедленно прямо здесь, не выезжая в столицу, но потом я понял, что такая поспешность вредит делу. Да и вообще я ж вроде намерен отдыхать ещё, так что приму решение не раньше завтрашнего дня.

- С ними особо торопиться некуда, статус у них самый простой пока по протоколу, - тихо отозвался советник, чуть склонив голову. – Вы явно озабочены другим вопросом, сир.

- Мне просто тоскливо и муторно, Оберштайн, - с горьким вздохом проронил, не шевелясь, его сюзерен. – Право, раньше я стыдился сознаваться в подобном даже себе, пока не сорвался год назад. Сейчас ничем не лучше – я устал кое-как говорить с женой по связи, делая вид, что я болен сильнее, чем есть.

- Это не навсегда, - холодно заметил собеседник, но поспешность, с которой он произнёс эти слова, уничтожила всё впечатление от вроде бы безликой интонации. – Самая темень перед рассветом постоянно, а Вы потихоньку, но набираетесь сил, и быстрее, чем кто-либо. Мы прорвёмся, - добавил он уже совсем тихо.

- Да, только на это и остаётся надеяться, кабы только я не кончился раньше, чем оно сбудется, - с нервической усмешкой отозвался Райнхард, полностью откидываясь в кресле на спину и с силой сжимая подлокотники ладонями. – Вот что, пока Рекс не пришёл с прогулки, принеси-ка мне бутылочку красного…

- Может, не стоит, курс уколов-то ещё не закончен? – с некоторым холодным сомнением поинтересовался тот в ответ. – Точно дело в этом?

   Райнхард хищно скривился, чтоб скрыть, что губы предательски задрожали, и прошипел:

- Послушай, никто в мире не может сейчас мне дать того, чего у меня нет, так принеси вино и оставь его на столе. Я прошу всего одну бутылку, а не ящик, не волнуйся.

- Я и не склонен подозревать плохое, - очень выдержанно заметил Оберштайн, радуясь, что некому видеть, как его только что передёрнуло, как от сильного электрического разряда. – Но я хочу знать тогда, чего не хватает сейчас настолько, что придётся действовать таким образом.

   Молодой император резко мотнул головой, будто собирался сказать что-нибудь жёсткое, но передумал.

- Что ж, отчего бы просто не сказать вслух, - тихо пробормотал он себе под нос, - да и ты не кто попало, логичный вопрос, - он с силой запрокинул голову вверх и с видимым трудом проговорил остальное, прикрыв веки от напряжения. – Оберштайн, я действительно забитый сопляк с никакими нервами. У меня нет сестры и уже не будет, я боюсь подойти к жене чтоб не огорчить её, и мне нечем забыться, чтоб не впасть в тяжёлую истерику. Это ты хотел узнать, что ли?

- Возможно, - участливо заметил Оберштайн, сжав кулаки до хруста, - но один пункт как минимум неверен полностью, а значит, всё лучше, чем выглядит.

- И где же я ошибся? – рассмеялся Райнхард с явным облегчением, только в этом смехе явно проявились те же нотки, что пришлось услышать под Вермиллионом, когда приказ о прекращении огня уже прозвучал. – Это мне очень интересно, поверь.

- Утверждение «сестры никогда не будет» ничем не обосновано и оттого ложно, - тон был по-прежнему невозмутимым, но голос собеседника  стал чуть заметно, но выше. – Когда теряется что-то важное, взамен появляется нечто важное не меньше, а то и значительно больше, как известно. И необдуманно закрывать путь перемене такими тезисами, лучше приказать позиции быстрее обновиться.

- Та-ак, подловил, - продолжил смеяться император, но уже без аллюзии на кризис, - признаю. Хорошо, тогда я хочу увидеть свою новую, настоящую сестру, и прямо сегодня. Съел? Хоть и звучит верно, но невыполнимо же пока что. А вино я выиграл.

- Вино – да, сейчас принесу. А насчёт остального – подтвердите, что и вправду желаете, Ваше Величество, - Оберштайн по привычке склонился в церемонном поклоне, возможно, оттого, что весёлый азарт собеседника заметно передался и ему. – А то обычно пауза возникает из-за опоздания как раз поэтому – когда сказано слишком поздно и без повторов.

- Да ты нарочно меня дразнишь, похоже! – весело фыркнул Райнхард, улыбаясь. – Ладно, будь по-твоему, я хочу увидеть свою невстреченную ещё сестру, настоящую, которую я жду уже много лет. И побыстрее. Доволен?

- Вполне, - молодцевато щёлкнул каблуками министр. – Сейчас принесу вино, - и двинулся прочь из комнаты.

   Райнхард величаво кивнул, но едва дверь захлопнулась, как на его лицо мгновенно наползла мрачная тень, и он уронил его на ладони, по-детски горько всхлипывая.

- Что ж я наделал? – едва слышно прошептал он с жалящей грустью. – Теперь она точно не придёт, обидится, что я рассказал о ней вслух. А не увидев сестрёнку, я уже ничего не увижу. Как страшно…

   Оберштайн, оказавшись за дверью, автоматическим движением вынул из кармана блок связи и быстро набрал нужный номер. Через положенное количество секунд отозвался бодрый, но слегка озадаченный девичий голос:

- Уже поздно, Пауль, что произошло?

- К чёрту всех, Катрин, бери своего бодигарда и очень резво ко мне, - ледяным тоном вещал серый кардинал Империи, быстро вышагивая по пустым коридорам курортного особнячка к главной лестнице. – Полковнику плохо.

- Та-ак, - деловым тоном полководца, наблюдающего за сражением, произнесли на том конце связи. – Вы ему принесли белых лилий в комнату? – и бросили куда-то рядом, гораздо тише. – Герман, одеваемся, живо!

- Э, - озадаченно проворчал Оберштайн, заметно замявшись. – Нет.

- А почему это – нет до сих пор?! – сурово рявкнули в ответ. – Быстро исправляйте, не то провороните опять!!! Я еду, жди.

- Ладно, до встречи, - холодно лязгнул министр и отключил связь, двинувшись по лестнице прямо к обозначившемуся на ней Кисслингу. – Сударь, мы с Вами совершили одну оплошность, и теперь надо срочно сделать следующее…