Плыла по морю белая яхта. Часть 1

Плыла по морю белая яхта.

Введение.
 
Если бы не Ассоль и Ихтиандр…
Если бы не Ирина Макарова и Артур Соломонов…
А, главное, если бы не стихи Светланы Бондаренко, я никогда бы не решилась рассказать историю о моей единственной любви к ….
Не буду забегать вперёд!

 ЧАСТЬ 1. «Возможно, это был фантом, навеянный волшебным сном…»

                Плыла по морю белая яхта,
                Белая яхта. Бывалая яхта.
                Плыла уверенно и спокойно.
                Её волной покачнуло лодку,
                Простую лодку, рыбачью лодку....
                Покачнулась лодка, поплыла
                За белою яхтой, за гордою яхтой…
                И чайки кричали, как будто смеялись:
                «Куда ты, куда ты, заморыш, помчалась?»

                Светлана Бондаренко. Калининград

Глава 1. «Колыбелька. Коляска. Квартира. Дом» или «Год за годом, за часом час…»

    Как мне хотелось хоть одним глазком, хоть на одну минуточку увидеть плывущую по морю белую яхту! Настоящую яхту по настоящему морю. Мечтать о них я начала в первом классе. Во время зимних каникул по телевизору показали два  фильма, про которые моя мама сказала: «Мы их обожали смотреть. Девчонки все поголовно были влюблены во Владимира Коренева. А о любви грезили такой, как у Ассоль».  Она поцеловала меня и печально добавила: «Я уже догрезилась. Не хотелось, чтобы твои грезы превратились в слезы!» Один из фильмов был «Алые паруса», а другой – «Человек – амфибия». А актёр Владимир Коренев и был человеком – амфибией.  Но мечта никак не хотела сбываться, и я решила отложить её на потом. Вокруг и так было много интересного. Но я о ней не забывала.  Иногда, перед сном, я доставала её из дальнего ящичка памяти, где я хранила свои самые заветные желания, и представляла море и белую яхту с алыми парусами. Свадьбу.  Невестой была  изящная Ассоль, а жених был красив, как человек – амфибия. Что дальше делать с этой мечтой, я не знала, убирала  в ящичек  и спокойно засыпала.  «Какие вам моря!» - говорила соседка баба Люба, когда я ей рассказывала про Ассоль и Ихтиандра. - «Достатку у Вас нету».

   Достаток нашей семьи был невелик.  Да, и семья была невелика: моя мама и я. Мама в нашем дворе была известна своей безграничной любовью к кошкам. «Кошатница», - шептались соседки. Когда я подросла, то поняла, что шептались недобро, шипели, как самые злобные кошки. Но были и другие соседки, ласковые. Они иногда кормили меня разными лакомствами и дарили симпатичные платья, из которых выросли их любимые дочки. А мне  нравились и  кошки, и платья и, уж, конечно, лакомства. В кошках я ценила грациозность, важность походки, в платьях – оборочки, а в лакомствах – их количество.  Особенно,  мне понравились цукаты из банана. (Я иногда сейчас ищу такие в магазинах,  но ни разу не смогла купить).  Но больше всего мне нравились ласковые кошки, умеющие громко мурлыкать. Мурлыкая, они как бы со мной разговаривали, и этим оказывали мне доверие.  Я старалась принести им что-нибудь вкусное, настойчиво созывая их на обед: «Кисы-кисы-кисы!». Вот тогда и прилепилось ко мне прозвище «Киска», которое сопровождало меня все школьные годы. Да и после школы нет-нет да и окликнет ,удивляя прохожих на улице, кто-нибудь из старых знакомых: «Киска!»
 
   Но вернусь в наш двор, наш  «квадрат 2/4», как называл его наш дворник Ван Ваныч, бывший военный.  Это были дома под  №2 (корпуса 1 и 2) и ещё два корпуса  дома №4. Дворник наш не был пьяницей, и поэтому двор наш был чистым и ухоженным.   Ван Ваныча, в отличие от моей мамы, любили и злые, и добрые соседки. Нрава он был строгого, скандалы на скамейках как-то сами собой «усыхали» при его появлении, спины бабулек принимали положение «Смирно!», подстраиваясь под стать  Ван Ваныча. А головы дружно поворачивались «На - ле - во!» или «На – пра - во!» в зависимости от дислокации седовласого дворника. И, независимо от сезона и возраста,  вся женская половина, прочно захватившая лавочки у подъездов всех четырёх «хрущёвок»,  расцветала. Хотя весной и без них во дворе было чему расцветать: двор наш был зелёный, было много деревьев и цветов. Они и смягчали убогость наших домов.  Наши облезлые  «хрущобы», как называл их народ, служили сторонами «квадрата 2/4». Казалось, что даже они слушались нашего дворника.  «Хозяин!», - уважительно говорили соседки и вздыхали. Моя мама  ни в какие «дворовые» разговоры не вступала.

   Она занималась «дворовыми»  кошками,  лечила их, кормила и заступалась за них.  Мне казалось, что к ним она относилась лучше, чем к людям.  Женщин она, за редким исключением, называла «сплетницами», а мужчин – «безрукими бестолочами». Я один раз слышала, как Ван Ваныч говорил  про неё поджавшим губы «лавочницам»: «Она хорошая, да только озлобилась». «Лавочницами» прозвали бабулек молодые парни из дома №4, которым больше всего от них доставалось из-за их мотоциклов. Штиль в этом море неприязни между ними никогда не наступал.

   Я часто задумывалась над подслушанными словами. Мама мне не казалась озлобленной. Она часто была уставшей, измученной после работы, молчаливой, но уж точно не злой. Работа у неё была не из лёгких: она ворочала тяжёлые многокилограммовые  пресс-формы  в цехе пластмассовых изделий, а по вечерам там же мыла полы.   «Кушать-то хочется!»  - говорила её подруга детства тетя Нина, которой по молодости  пресс-формой раздробило  два пальца.  Это была единственная близкая подруга моей мамы. «Весёлая», - думала я. «Безбашенная ты, Нинка! Допрыгаешься!» - говорила моя мама. Но тётя Нина была моей защитницей по иногда плачевным итогам  детских проказ, и я радовалась её приходу. Она даже похвалила мою смекалку, когда я из низа оконной тюли, скроила фату и свадебное платье для куклы. «Красиво», - одобрила она и ловко перекроила остатки тюля.  Она была единственным человеком, кто мог заставить мою маму улыбаться. И, очень редко, они вместе смеялись.  И мама становилась молодой и красивой. И совсем, совсем неугрюмой.

   Ссориться они могли только из-за одного. Из-за моря. Тут я была полностью согласна с Ван Ванычем:  мама озлобилась на море. Как можно  озлобиться на то, чего в нашем южном степном городе нет и не было?  А почему не на горы или на лес, или на белых медведей? На море, о котором я мечтала! Хорошо, что про яхту она ничего плохого не говорила. Мама, наверное, просто не успела полюбить его. Ведь у моря она была один раз, когда была ещё студенткой техникума. Они ездили  в колхоз собирать виноград. Про это она рассказывает неохотно. Она так и не закончила техникум. Говорит, что после наступили трудные времена. Особенно, когда появилась я. И всё из-за этого проклятого достатка. Отец нам не  помогал, так как он «растворился в море». Так говорила о нём тётя Нина.  «Уж, лучше, чем алкаш дома», - добавляла она. А мне всё-таки становилось грустно.  У некоторых моих подруг папы не были алкашами. Но мы дружно жили с моей любимой мамой. И я старалась её не огорчать. Помогала по дому и хорошо училась, чем, особенно, ей доставляла радость.

   Вот так незаметно и с хорошим аттестатом я приплыла к выпускному вечеру. Я все годы с удовольствием ходила в  школу.  Были у меня любимые учителя. И предметы, которые они вели, я тоже любила и старалась задания по этим предметам сделать  получше и в последнюю очередь, «на закуску или на десерт».  Мне, вообще, учёба давалась легко.  И если бы не моё увлечение волейболом и лёгкой атлетикой, я могла бы учиться на пятёрки. Я точно знала, что мама с удовольствием ходила на родительские собрания. Хотя ходила она с трудом, в последнее время стала болеть. Таская тяжёлые пресс-формы, она заработала грыжу позвоночника. Но оперироваться не хотела, хотела сначала поставить меня «на ноги».   После окончания школы состоялось «заседание партячейки», по словам тёти Нины. На него я  была допущена уже в качестве полноправного участника.  Прения были, а вот разногласий не было. Единогласно было решено, что я должна идти в технический колледж, чтобы поскорее начать работать.  Тем более, как спортсменка, я могла выбирать специальность. Получение профессии – это уже, какие – никакие, а «ноги», на которых я скоро смогу стоять.  «Институт нам не по зубам.  И не по мозгам, а по деньгам».

   Видя, с каким трудом  достаются деньги моей маме и тёте Нине(да и какие это были деньги!), я  собиралась начать подрабатывать продавцом уже летом.  Продавцы были нужны всегда. Такое ощущение, что старые продавцы бесследно куда – то исчезают, а на их места приходят армии новых. Чем не сюжет для фильма ужасов.

   В этот  вечер принятия ответственного решения я снова извлекла на свет свою самую заветную мечту и поклялась себе, что обязательно накоплю денег на поездку к морю. Можно и не в пляжный сезон. Главное, в сезон яхт, белых яхт с алыми парусами. Но я выросла, и уже понимала, что все такие яхты собрались в стаю и уплыли в детство. Но море-то осталось!

   Училась я легко, а надо было быстро. Предприятия, особенно крупные, разваливались, как карточные домики. А компании – однодневки старались исчезнуть ещё до того, как работники  начинали  требовать зарплату. И мне уже казалось, что я век буду трудиться продавцом в магазине-гиганте, размещенном как раз в переделанных корпусах бывшей трикотажной фабрики. Причём, как-то так получалось, что в какой бы магазин или закуток, изображающий из себя магазин, ты ни устраиваешься на работу, то хозяином обязательно будет  черноглазый брюнет  с  масленым взглядом.  Взглядом оценивающим и похотливым. Может, это мне так везло. Волосы  у меня светлые. А летом ещё и выгорали на солнце. Глаза голубые. Волейбол и бег сделали меня поджарой и лёгкой. Я старалась волосы на работе заплетать в косу, не пользовалась косметикой, но от всеобщего нагловатого отношения к блондинкам отделаться не могла, приходилось даже менять место работы. Но колесо фортуны, поскрипывая и постанывая, чуть- чуть повернулось. И я перешла работать в одну из служб тепловозоремонтного завода.  И я, и мама, и тётя Нина вздохнули с облегчением.

   На заводе мне понравилось, я быстро привыкла  к отделу, к людям, которые в нём работали. Cамое главное, я получала зарплату, которую мне переводили на карточку, и была избавлена от унизительной процедуры выдачи наличных хозяином, который эти наличные очень неохотно отрывал от себя. Что было удивительно для меня, так это то, что на заводе можно было взять путёвку за небольшие деньги, да ещё тебе потом и проезд по железной дороге оплатят. После таких поездок сотрудники возвращались немного уставшие, но радостные. И я решила, что я собираюсь на море.  Объявила об этом дома. Мама стала сразу грустной, даже меньше ростом,  но пришедшая в гости наша тётя Нина быстро её утешила.  Они с воодушевлением стали решать вопрос о моих нарядах. Энергично обсуждали, что лучше: чемодан на колёсиках или сумка. Нужно ли есть ребёнку в дороге китайскую лапшу? А вдруг она испортит, точнее,"сорвет" себе желудок.   Операция под кодовым названием «Экипировка экспедиции на Чёрное море» началась. И их совсем не смущало, что член экспедиции всего один – это я. Я, которая  не собиралась устраивать модное дефиле на дорожках  пансионата.Но они сами так давно никуда не выезжали, и я не могла лишить их удовольствия под названием "долгожданная поездка в отпуск".

   Но вот собран чемодан на колёсиках, уложена зажаренная курица и, даже, китайская лапша, получены в оба уха наставления: « Поздно не гуляй. Одна не ходи. Деньги прячь. Не отравись. Не обгори. Ворон не считай. В такси не садись».  И ещё много, много разных « не», поцелуи, слёзы….

   Поезд тронулся. Он повёз меня к морю, к моей мечте.

   Конечно, если я скажу, что отдыхать я должна была в мае, то многие сморщат нос и скажут: «Фу, море-то холодное!» Ну и что! Зато всё вокруг в цвету. А купаться я буду в бассейне. И время для прогулок идеальное: нежарко. Поезд мой приходил вечером, я как раз должна была успеть на автобус до моего пансионата. А ехать надо было часа три. И меня очень огорчал тот факт, что в темноте я не увижу захватывающую картину, когда море появится на горизонте. Она для меня захватывающей была уже дома, так сильно меня волновала предстоящая поездка.


Глава 2. «Эй! Ребятки! Поиграем в прятки. Поиграем в прятки.Раз! Два! Три! Прятались девчонки от водилы Ромки. От водилы Ромки. Раз! Два! Три!»

   Поезд подошёл к перрону, но я не сразу смогла пойти на автовокзал. Мне надо было помочь бабе Насте, моей добродушной соседке по поездке. Мы с бабой Настей вместе ехали от начала и до конца маршрута. Остальной народ в нашем плацкартном вагоне, как шарики из разбитого ртутного термометра, то прикатывался, то  плавно исчезал. А мы с бабой Настей дружно ели мою курочку и её вкусные пирожки: сладкие и с капустой. Да ещё вели беседы за чаем. Чай мы пили с лимоном из стаканов с подстаканниками. И  это было настоящее вагонное чаепитие. Ну не могла же я бросить бабу Настю с её сумками! Я помогла ей усесться в такси, помахала рукой и с холодком в душе осознала, что я впервые одна в чужом незнакомом городе. Ощущение мне не понравилось. Так, наверное, чувствует себя брошенный в незнакомом дворе котёнок. Я засуетилась и сначала свернула не в ту сторону.

   Но мир не без добрых людей,  и я быстро добралась до автовокзала. Но автобуса с названием моего пансионата нигде не было видно.  Я потеряно ходила от автобуса к автобусу, но мой автобус не находился. К этому я не была готова. Я с ужасом думала о предстоящей ночёвке в незнакомом городе.  Шофер одного из автобусов подсказал мне, что сейчас должен отправляться рейсовый автобус до городка на побережье, где находился мой пансионат:  «Но ты поспеши, девонька. Беги вон до того красного автобуса!» Когда я подошла к указанному автобусу, увидела табличку с названием нужного мне приморского городка, я облегчённо вздохнула. В кабине водителя никого не было.  В салоне тоже. Но в стороне  курили и смеялись несколько мужчин. От группы отделился высокий грузный парень лет тридцати с одутловатым, блестящим от пота лицом, оценивающе осмотрел меня с ног до головы и развязано спросил: «Чего, красотка, хочешь?» Его нельзя было назвать восточным красавцем, но вот брюнетом с масленым взглядом он, однозначно, был. Да вот только у меня выбора не было. А был чемодан и путёвка, и огромное желание  не искать ночёвку в чужом городе.  «Пожалуйста, подождите меня.  Я сейчас схожу в кассу, куплю билет и быстро вернусь».- «Не, дорогуша, так дело не пойдёт. Автобус у меня рейсовый. Отправляюсь по расписанию. Мне ещё в аэропорт за пассажирами заезжать».  Сказал и полез в кабину.  «Скажите, а  во сколько следующий автобус?» -  «Следующий только завтра. Чего ты мнёшься! Плати наличными и поехали». Я заплатила, не торгуясь, и устроилась на переднем сиденье. Шофер автобуса махнул  рукой, стоявшим в сторонке водителям, и мы тронулись.  Солнце уже запуталось в ветвях деревьев, ему хотелось скрыться за домами и спокойно улечься за горизонт, а я пыталась рассмотреть незнакомые мне улицы. Дорога в аэропорт  пролегла среди деревьев, и запах акации пытался пробраться к нам автобус. Запах моего отпуска. Я радовалась и тому, что успела на автобус, и тому, что скоро буду в пансионате. На стоянке перед аэропортом мы прождали пассажиров минут двадцать. Но никто так и не появился.

   Появились первые звезды. А наш автобус, потихоньку урча, покатил по дороге, взбирающейся в горы.  Я знала, что дорога займёт часа три. За окном уже ничего рассмотреть было нельзя, и я начала дремать. По дороге автобус останавливался в каких-то населённых пунктах, я просыпалась. Водитель то выгружал какие-то коробки, то заносил в салон новые. Потом закончились и огни посёлков. Мы ехали при свете фар по горной дороге, но я заметила, что дорога стала спускаться с гор. Проехали огоньки какого-то городка, остановились на окраине.  Я спросила у водителя: «Скоро  мы приедем?» Он буркнул что-то похожее на «скоро»,  и, хлопнув дверцей, вышел из машины и пропал. Меня это начинало беспокоить. Но он принёс очередной пакет, и мы поехали мимо мелькавших в черноте южной ночи уличных фонарей. И снова непроглядную ночь разрезали только фары  нашего автобуса, даже встречные машины попадались изредка. Дорога опять поползла в горы, и я задремала.

   Проснулась я оттого, что автобус  остановился и затих. Дорога выглядела необычно: асфальт лежал серой лентой, более светлой, чем темная растительность вокруг. Фары были выключены. Как в фильме ужасов, голубая луна делала мертвенно-бледными мои руки. Но додумать эту мысль я не успела, так как одним прыжком водитель переместился в салон и сел на соседнее кресло, ухмыляясь. «Морда, как у мертвеца!» -  подумала я. Причём лунный свет делал эту гримасу страшной.  «Как у оборотня или вампира!» - решила я. Что-то в его ухмылке настораживало и пугало.  «Что это муж такую красотку одну отпустил отдыхать?» -  хрипло спросил он, приблизив ко мне одутловатое,  сильно вспотевшее лицо. И я поняла, что он где-то успел выпить. И тут мне стало не до оборотней с вампирами. Этот здоровый пьяный мужик рывком поднял меня с места и стал теснить к заднему сидению автобуса, легко отрывая мои крепко вцепившиеся пальцы от очередной спинки сиденья. А вокруг только луна и звёзды, чернота да скалы, поросшие деревьями и кустами. Разница была лишь в том, что с одной стороны горные стены круто поднимались вверх, а с другой -  пропастью ухали вниз. Насколько высоко и насколько глубоко я понятия не имела. Я никогда ещё не была в горах. Страх и ужас навалились на меня. Одна только мысль крутилась в голове: «Изнасилует и убьёт или только изнасилует? А как же мама?»  Мы, молча,  сражались за каждый метр, сопротивление ему нравилось, возбуждало его. Я быстро почувствовала, что силы неравны, после того, как он со злостью залепил мне затрещину, так как я начала кусаться и царапаться. Я сразу поняла, что вот так «искры из глаз» и сыпятся. Он уже  дотолкал меня до задней площадки, озверевший от моих укусов и ногтей, как вдруг я перестала сопротивляться  и хрипло выдохнула: «Ладно, твоя взяла». «Ну, и чё, б…, выпендривалась?» - также хрипло сказал он. У меня голос пропал от ужаса, он же весь покрылся испариной и громко сипел от возбуждения.
«Подожди »,  - сказала я. - «Мы уже три часа едем, у меня мочевой пузырь лопнет. Я еле терплю». - «Ладно, зассыха. Иди, сядь за колесо, да  не вздумай дурить.  Догоню – убью!» Я в это сразу поверила. Он открыл заднюю дверь, и я медленно вышла, на ходу решая, что мне делать. Сдаваться даже в такой проигрышной ситуации я не собиралась. «Ты – боец-молодец!» - говорил мой тренер, когда хотел меня поддержать.

   Я решила бежать. На ногах у меня были новые, специально к отпуску купленные сабо на каблуках. Я их осторожно сняла, взяла в руки. «Хоть глаз каблуком выбью!» - подумала я. На моё счастье, автобус стоял носом  к вершине горного хребта, а бежать я, естественно, собралась вниз, с горы. Я понимала, что фора у меня -  длина автобуса и мои тренировки. И я побежала. Нет, я помчалась! До него не сразу дошло, что я всё-таки решилась бежать. И эти секунды тоже были моей форой в этой страшной  гонке. Бежать я могла бы долго, но я не учла одного.

   Покрытие дороги было сделано с добавлением камушков, которые больно, до крови врезались в мои босые ноги. Я поняла, что долго я так не выдержу, хотя его отборный мат и придавал мне силы. Нужно было что-то срочно придумать. «Найду, шалава, придушу! Убью, сука!» - самые ласковые выражения  из его крика. Несясь вниз по дороге, залитой лунным светом, я успела понять, с какой стороны скалы обрываются вниз. Я бросилась в придорожные кусты в противоположную сторону и залегла. Я даже дышать боялась. Хорошо, что хоть тренированное дыхание не подвело. Я замерла. Поняв, что я где-то близко затаилась в зарослях, он стал ломиться через кусты.  Один раз он так близко подобрался ко мне, я даже испугалась, что он на меня наступит. Затем он вышел на дорогу, повернулся в сторону автобуса и крикнул, что при свете фар я никуда не денусь. Действительно, на мне была ярко-розовая кофта. У меня даже мелькнула мысль, что надо раздеться. Но под рубашкой у меня только бюстгальтер, а белое тело среди тёмной листвы сразу станет заметным. Да и не хотелось оказаться перед ним раздетой. От этой мысли даже дрожь пробежала по телу, а, может, от ужаса. Я лежала и жалела свою маму.

   И вдруг вдали, сверху, послышался звук мотора машины. Я выскочила на дорогу, завидев фары. Это была легковая машина, она стала сбавлять скорость. Мой обидчик побежал к автобусу, а я стала размахивать руками. Я никогда ещё не была так рада ни одной машине. Машина аккуратно притормозила около меня…. Объехала меня, набрала скорость и скрылась. Я снова бросилась в заросли, что бы этот взбешенный орангутанг  не успел заметить, где я спряталась. Но и автобус на скорости пронёсся мимо меня и скрылся.

   И наступила тишина. В воздухе резко и сладко пахло акацией. Запах моего долгожданного отпуска у моря. Прошло немало лет, но я до сих пор покрываюсь гусиной кожей, кожей ужаса, если улавливаю запах акации. Когда я болею с высокой температурой,  мне снятся  кусты акации, растущие на краю пропасти.  И, кажется, что здоровый потный мужик пытается столкнуть меня в пропасть, а колючки акации в кровь раздирают мою кожу.  Я кричу и просыпаюсь от этого крика.

   Опасливо выждав некоторое время  на обочине среди диких зарослей кустов  и деревьев, я выбралась на дорогу. Израненные трясущиеся ноги не хотели меня держать. Я опустилась на дорогу, на теплый, ещё днем разогретый солнцем асфальт. С удивлением увидела, что крепко сжимаю в руках купленные в цвет новой сумочки шлёпанцы с закрытым носом. «Мы такие сабо тоже носили. И джинсы. Господи, ведь на толкучке покупали,  у спекулянтов!  А сейчас вон все магазины всяким барахлом забиты. Скоро уж супермаркеты на кладбище начнут строить. Там-то контингент ещё неохваченный», - причитала скороговоркой тётя Нина, рассматривая мои обновки к отпуску. И вот я сижу  на дороге без обновок, чемодана, паспорта, билета, путёвки. С мелочью  в кармане джинсов. Молодец, не высыпалась! Она и шлёпанцы: вот такой багаж остался у меня. Я тупо сижу на дороге, вытянув ноги. И вдруг я начинаю скулить, как щенок. Не могу остановиться. И плакать не могу. И понимаю, что челюсти так свело, будто склеились. Не могу разжать рот и сказать хоть одно слово. Сколько я так скулила, я не знаю. Счастливые часов не наблюдают: где-то в пылу борьбы браслет расстегнулся, и часы решили провести отпуск отдельно от меня. Надо было идти. Вниз. Я так решила. Так легче. И ещё я решила, что не сяду в проезжающую машину, даже если она появиться. И я побрела. Хорошо, что хоть скулёж оборвался, также неожиданно, как и начался. Хотела увидеть бескрайнее море, а еле тащилась среди бесконечных гор. Думать ни о чём не хотела, да и не могла.

   Машина всё-таки появилась сзади меня на дороге. Это была машина «Скорой помощи». Да я уже и не думала прятаться. Я хотела пить, спать. Я перешла на животный уровень.  «Скорая» остановилась. Люди, сидевшие в ней, удивились и  предложили подвезти.  Я, молча, села. Мы поехали. Врач спросил: «Вам не нужна помощь?» Я сидела молча.  Потом они сказали, что у них срочный вызов, и они высадят меня на остановке. «Рейсовые уже не ходят, но скоро пойдёт дежурный автобус  с автобазы. Он развозит водителей». Услышав слова «автобус и  водителей», я медленно сползла на пол, потеряв сознание. Пришла в себя от резкого запаха нашатырного спирта. Наконец-то, в голове просветлело. Разжались челюсти. Я могла говорить, но не хотела. Так, не сказав ни слова, я доехала до остановки. Врач хотел меня отвезти в больницу, но я стала, как заведенная мотать головой, что означало, что я категорически отказываюсь. Врач отступился, сказав: "Хорошо. Пусть будет по-вашему".  Я хотела в пансионат, он мне казался крепостью, в которой я спрячусь. И тогда у меня всё наладиться. Я даже не подумала, что в пансионат меня ночью без путёвки могут не пустить.  Я должна была добраться до него! Люди! Мне очень надо!

   «Скорая» остановилась. На остановке стоял молодой мужчина. Из машины вышли я и врач. Врач поздоровался с обитателем остановки за руку, они стали тихо переговариваться, затем врач, повернувшись ко мне, пожелал удачи. Сказал, что этому парню я могу доверять, что он мне поможет. Я тупо молчала. Челюсти двигаться не хотели, так как болели. А ещё не разжимались пальцы. Даже, чтобы ухватить удачу за хвост. Хоть ухватить одно перышко или ворсинку. Это ведь счастье зовут птицей. А удача, может, меховая или как ящерица. От темы удачи меня отвлек звук отъезжающей машины и резкая боль в ногах. Это я неудачно наступила на израненную ступню. Я оглянулась в поисках скамейки, увидела её и медленно поплелась, чтобы сесть.   

   Молодого мужчины я не увидела. Но отнеслась к этому совершенно равнодушно. Когда сбоку от меня раздался мужской голос, я вздрогнула и съежилась. Я не сразу поняла, что он мне сказал, поэтому ему пришлось повторить всё ещё раз.  Он сказал, что позвонил на автобазу, что последний автобус пришёл давно. Шофёр сдал чемодан и сумку пассажирки, которая отстала от автобуса, что он её долго ждал, но, не дождавшись, уехал.  И уже давно ушёл домой.  Футбольный матч уже закончился, и  сейчас придёт дежурный автобус и привезёт вещи. « Это ведь твои вещи?» «Да», - только и смогла ответить я. Но мужчина не отставал  от меня: «Куда тебе надо ехать?» Я не отвечала.  Он, как ребенку, стал мне объяснять, что не сможет меня проводить, если не будет знать куда, что уже почти три часа ночи, а я с вещами  собираюсь бродить, не зная местности. И такой у него был мягкий,  спокойный голос, даже не удивляла его манера говорить со мной на «ты». А мне так надо было с кого-то снова начать доверять людям, и я назвала пансионат.  «Вот видишь, к проходной, где дежурит охрана пансионата, надо ещё от остановки идти, так как  ночью остальные ворота закрыты.  Я тебя провожу, чтобы никто не пристал».

   Подъехал дежурный автобус с несколькими работниками автобазы. Они бурно обсуждали какой-то футбольный матч.  На меня обратил внимание только один пожилой водитель.  Внимательно оглядев меня, он спросил: «Чем же тебе, девонька, «скорая» понравилась больше автобуса?» Молодого мужчину они приветствовали на Вы: «Здравствуйте, Виктор Петрович! Вам то, что не спиться?» - «Да с друзьями футбол смотрел, вот и припозднился».  И все  опять стали обсуждать  матч. На меня никто не обращал внимания, и меня это очень устраивало. Я понемногу успокоилась.

   Автобус, поплутав по плохо освещенным улицам, остановился. Мой провожатый  попрощался с народом, легко подхватил мой чемодан и вышел.  Я тоже, но молча.  Автобус, фыркнув на нас, скрылся.   Тишина и темнота навалились  как-то разом, и мне стала неуютно и холодно. Я молчала и оглядывалась по сторонам. Виктор Петрович стоял и ждал, когда я успокоюсь. И вдруг я увидела, что серая полоска асфальта неожиданно переходить в лунную дорожку, лежащую на черном бархатном полотне, сливающемся с темным небом, утыканным звёздами.   Это было море…. Море! Ночь и море!

   Сердце моё вздрогнуло, подскочило, заколотилось, и всё плохое разом куда-то унеслось, оно осталось в прошлом. А тишина сразу наполнилась стрекотанием неутомимых насекомых, и темнота уже не была непроглядной. Просто к дороге близко подобрались деревья, но их ажурные ветки можно было рассмотреть на фоне звездного неба. Я стояла и глупо, но счастливо улыбалась.  А высокий плечистый мужчина внимательно смотрел на меня и качал головой. Затем улыбнулся и сказал: «Пойдём, ты ведь устала». И я даже не разозлилась, что он со мной на «ты». Какой у него проникновенный голос!  Да, голос у него был низкий и приятный.  «Завтра насмотришься на море». Мы двинулись вниз, свернув  с шоссе на аллею. Я старалась не отставать, рядом с этим мужчиной мне было спокойно. Он меня довёл до проходной, сдал сонному охраннику и, сказав: «Завтра поговорим», -  растворился в темноте аллеи.


Глава 3. «Ах, Амур! Негодный мальчик! Где ты стрелы наточил? И зачем, скажи, проказник, сердце ты мое пронзил?»

   Начались хлопоты ночного заселения. Удивлённая горничная   только и сказала: «Тю, на чём же ты прикатила?» Мой ответ: «На дежурном автобусе», -  её вполне устроил. Выдав мне ключи от номера  на шестом этаже, она добавила, что я там пока одна, а с  заселением должна буду разобраться завтра в регистратуре. После этого удалилась  дремать на свой диванчик. А я потащилась с чемоданом на шестой этаж по лестницам пешком. Лифт не работал. Даже он  спал.

   И вот я в комнате. Одна. Я обессилено опустилась на кровать. Я сразу себя почувствовала  истерзанной, разлетевшейся на мелкие осколки, обессиленной, растрескавшейся. Саванна перед сезоном дождей.  Перед глазами мелькали засохшие корки хлеба. До меня стало медленно  доходить, что ужас остался на горной дороге, и что я хочу пить. Чистая вода, как символ спасения и очищения? Нет, вода,как обычная вода, как питьё.  Или как средство для промывания мозгов? Нет, я просто очень хотела пить. Я решила встать и набрать воду из-под крана  в стакан, но не тут-то было. В пылу потрясений я не очень обращала внимания на ступни. А вот, когда посидела на кровати и решила подняться, то поняла,ноги потребовали первоочередной заботы. Напилась, отмылась, обработала порезы  синтомициновой мазью, натянула носочки, свежую футболку и легла, Я знала, что уснуть не смогу, что буду остаток до утра  «жевать» ночные события.  Но….

   Меня разбудил требовательный стук в дверь. Просыпаясь на ходу, я пошла открывать дверь. За дверью стояла высокая симпатичная девушка.  Она начала говорить ещё за порогом: «Меня к тебе поселили. Правда, поворчали, что нам не положен номер в этом корпусе. Но, коль ты уже заселилась, то меня, как молодежь, к тебе и добавили. Велели быстро размещаться, чтобы успеть пообедать. А ты всегда просыпаешь обед? Да, меня зовут Ирина. Ну, одевайся. Успеем на обед, а то я умираю с голоду.  На улице такая красота, а ты спишь!»  Она задорно  улыбнулась и затащила сумку в комнату.  И как-то у неё все радостно получалось: и говорить, и мыть руки, и переодеваться, и торопить меня. Казалось, что я её знаю давно, просто она куда-то уезжала, а сейчас вернулась. И платье на ней было голубое с белыми ромашками, у которых серединки были ярко-желтые. И босоножки на высоком каблуке  тоже были ярко-желтые.   А волосы у неё  были кудрявые и… рыжие. Это лето ко мне поселили. Яркое, радостное, счастливое. И я сразу поверила, что отпуск будет замечательным. Так началось моё знакомство с Ириной, моей закадычной подругой. Она уже была замужней дамой. С мужем  Сергеем познакомилась на волейбольном турнире. Оба из Подмосковья. Хотели отдыхать вдвоём, но мужа не отпустили на работе. Она о нём говорила с ласковой улыбкой, и было понятно, что семейная жизнь ей нравится. И, как-то, само собой вышло, что я рассказала о том, что со мной произошло по пути в пансионат.  «Вот, урод! Топить таких надо! Так ты поэтому хромаешь? Слава богу!» - воскликнула Ирина. «А то я подумала: «Такая красивая девушка, и прихрамывает!»  - « Нет, ещё денёк, и мы с тобой пойдём искать волейбольную площадку. Я тоже неплохо играю в волейбол», - ответила я.   Она заулыбалась: «Что её искать! Здесь приличная мужская волейбольная команда. Они к нам приезжали на соревнования. Я многих знаю. Они приходили к нам в гости. Особенно, мне нравятся Серёжка Иришев, Никита Ползунов и братья Гусаки. Нет, не подумай, что это прозвище. Это фамилия. Да я тебя познакомлю со всеми. Кстати,старший Гусак женат, а младший и Никита не пристроены. Никита ещё и прилично на гитаре играет. Вот тебя замуж и выдадим за кого-нибудь из них, чтобы нам с мужем было к кому на лето на юг наших будущих детей возить». Она радостно засмеялась. Так заразительно,что и я к ней присоединилась. И мы, смеясь, пошли обедать. Ведь нужно ещё и распаковать вещи, хотя не хотелось на это тратить время у моря.

   Мне не терпелось осмотреть все окрестности.  Ирина уже не раз была на море, в том числе, и в этом пансионате, Ей было радостно наблюдать за мной. Мне нравилось всё: и ухоженная территория пансионата, и цветущие деревья, и благоухание клумб, и мелкий желтый песок, и горы вдали и, конечно, море вблизи.  Я готова была слушать шум моря, голос моря, бесконечно.  День был солнечный и тёплый. Ветра не было. Море сверкающим стеклом раскинулось у подножья гор.  Лишь небольшие волны лениво и ласково лизали прибрежный песок. Дух захватывало от такой красоты. Но не было видно ни одного паруса. Конечно, я не ожидала увидеть яхту мечтателя Грина: с алыми парусами. Ну, хотя бы, как в стихах: «Белеет парус одинокий».  И одинокого паруса не наблюдалось. А вот море лежало у ног. Очень хотелось помочить ноги, но я побоялась, что «хозяйка морской воды»  соль «покусает»  мои ступни, и их начнёт щипать.   В море я помочила ручки, облизала солёные пальцы. Море манило, но  было ещё холодным.  Для отчаянных. 

   Вдоволь надышавшись морским воздухом, мы пошли смотреть волейбол. Дорожка шла мимо теннисных кортов, на одном из которых  «люди в белом»  красиво отбивали ракетками ярко-желтые мячи. Мы проходили мимо теннисных кортов. Я подумала, что мне тоже бы хотелось научиться этой эффектной игре. Подумала... и забыла, так как уже слышны были крики болельщиков. Среди  деревьев просматривались волейбольные площадки.

   Мы устроились на трибунах и стали осматриваться. На площадке перед трибунами местные играли против отдыхающих. Играли на вылет, так как желающих было много. Играли азартно и шумно.  Стало понятно, что почти все друг с  другом знакомы.  И было видно, что игра доставляла им удовольствие. Причём, уровень игры был достаточно высок, что меня удивило. Ирина мне пояснила, что здесь две и в соседнем санатории четыре  волейбольных площадки, в пансионате и у соседей очень неплохие грунтовые теннисные корты,   несколько удобно расположенных бадминтонных площадок. Поэтому любители  спорта с удовольствием приезжают сюда на отдых. Особенно, поздней весной и ранней осенью. Здесь даже проводят турниры.

   Мы с удовольствием стали наблюдать за игрой. Моя новая подруга потихоньку называла имена тех, кого знала. А игра набирала обороты. Даже те, кто разминался на соседней площадке, стали смотреть игру.

   Стали подходить новые игроки, из местных. Наверное, после работы. Чувствовалось, что волейбол здесь в почёте. И вдруг Ирина сказала: «Пойдём, я тебя познакомлю с Гусаками. Мне им надо привет от мужа передать». Мы спустились и подошли к группе ребят с большими спортивными сумками, которые они расположили на  скамейках на противоположной стороне.  Ирина, улыбаясь, махала рукой. Со стороны скамеек раздались радостные восклицания, и вот уже кто-то целовал Ирину в щёчку. А красивый темноглазый брюнет  под два метра ростом в шутовском поклоне галантно расшаркался и поцеловал ей руку. Радовались искренне и весело. Я тоже улыбалась, захваченная этим вихрем внимания. Ирина потянула меня за руку, подвела к своему поднявшемуся с колена кавалеру и сказала: «А вот и младший Гусак. Наш маленький Юрочка!»  Юрочка очень пристально оглядел меня и густым басом пророкотал: «Как я люблю блондинок. Ирина, я пропал!» И тут же, опустившись на колено, поцеловал руку мне.  Вокруг раздались шутки в адрес новоиспеченного Ромео. Мне было весело.

   И вдруг среди этого веселья я почувствовала, что кто-то очень пристально смотрит на меня сзади. Я уже собралась повернуться, но Ирина опередила и, развернув  меня на 180 градусов, радостно воскликнула: «А вот и наш старший Гусак! Знакомься, это Виктор!» И я почему-то задохнулась, взглянув в глаза старшего Гусака. Время остановилось, шум на мгновенье исчез, затем вновь обрушился на меня . Передо мной стоял мой вчерашний провожатый. Взгляды наши встретились, и сердце моё покатилось куда-то вниз с неимоверной скоростью.  Он уступал в росте своему младшему брату, хотя тоже был высоким. Он не  был так неприлично хорош, как Юрочка. С первого взгляда я бы не назвала его лицо  симпатичным. Он был скуласт, глаза большие и темные, широко расставленные,несколько раскосые. Но слишком резкие черты лица  смягчала ямочка на подбородке. Вчера я его, конечно, не рассмотрела. Точнее, смотрела на него, как на опасную особь противоположного пола. Сегодняшнюю встречу не омрачало ничего. Кроме слов Ирины. Они сами собой вспыхнули в голове: «Старший Гусак женат».  И почему-то это такой болью отозвалось в душе.  Виктор просто улыбнулся и сказал: «А мы уже знакомы!» Улыбка его сразу преобразила, убрала угловатость и суровость, сделала его по-мальчишески задорным, веселым и симпатичным.
 
   Юрочка картинно возмутился  и потребовал, чтобы мы после игры не исчезали, так как «привет от друзей» надо почувствовать в уютном ресторане, тем более он с интересом узнает историю столь быстрого знакомства старшего брата с прекрасной Еленой. «Капитан должен делиться самыми ценными навыками с командой. А что может быть ценнее, чем умение быстро познакомиться с красивой девушкой? С девушкой , которой улыбнулся мой суровый старший брат! Сегодня объявляем сбор в ресторане "Луна". Согласны?» Ребята радостно согласились, заявив, что "привет от друзей" особенно хорош в обществе таких замечательных девушек.  А Виктор всё продолжал пристально смотреть на меня, я начала смущаться. Но тут на выручку пришла Ирина, заявив, что пойдёт в ресторан только с победителями. И пусть постараются, так как прекрасные дамы будут болеть за них.

   Мы вернулись на трибуны.  Волейбольная баталия увлекла, мы с энтузиазмом болели за «наших». Как странно! Уже за «наших». И они нас не подвели, они выиграли подряд три партии, но, правда, в отчаянной борьбе.  Мокрые насквозь от пота футболки, радостные лица, громкое обсуждение игры.  И над всем этим сладкий запах акации. Я сразу вспомнила вчерашний вечер. Невыплаканные слёзы навернулись на глаза. Но вокруг было так много народа, и слезы решили, что  дождутся своего часа. Никуда я от них не денусь. 

   Стало темнеть. Игру завершили. Ирина  договорилась, что за нами через часик заедет младший Гусак. Причём Юрочка предварительно повернулся к Виктору и спросил: «За тобой заехать? Вырвешься?» «Да», - ответил Виктор. Юра хмыкнул: «Что-то ты сегодня удивительно разговорчив, братец. Зато как играл. Может мне прекратить балаболить? Глядишь, и до тебя дорасту или до сборной доберусь!» И, смеясь, они пошли к выходу. А мы пошли собираться. 

   Вечер удался. Всем было уютно в отдельном зале небольшого ресторанчика на берегу моря. Нашлись и две гитары. И оказалось, что репертуар отработан, хор слажен, а Никита хорош не только как нападающий, но и как солист. Нас с Ириной разделили, посадили по разные стороны стола. Рядом со мной оказался Юрий Гусак и Никита. Никита пошутил: «Мы тебя посадили среди красивых, а Ирину  - среди умных». Виктор сидел рядом с Ириной. Про ум его я ничего не могла сказать, но вот красив для меня он был определенно. Может, это мне так казалось?
Вечер был тёплый. Я с удовольствием вышла на веранду, чтобы полюбоваться морем.

   Вечеринка «Передавание привета» подходила к концу, я одна  стояла, облокотившись на перила. Кто-то вышел на веранду и устроился рядом.Я сразу поняла,что рядом стоит Виктор. Я это поняла, не поворачиваясь, и сердце без видимой причины забилось чаще.  Мы, молча, смотрели на лунную дорожку, и мне было хорошо. Нас позвали в зал. Виктор повернулся и сказал:
   - Леночка, мне хотелось бы поговорить с тобой о вчерашнем. Водитель твоего автобуса согласился на двухнедельную командировку, в которую он отказывался ехать.  Даже запросился, и сегодня ночью он уезжает. То он говорил, что он человек семейный, у него двое детей, пусть ездят другие. А то, вдруг, и дети не помеха. А я генеральный директор автобазы. Разговоры про него ходят недобрые. Случай с тобой не первый. Но…  «не пойман – не вор».  Ты не хочешь написать заявление?»

   Бац! Осколки романтической атмосферы, где я пребывала, разлетелись по всему ресторану.  Я даже вздрогнула и побледнела, вспомнив «вампирскую» морду шофёра «моего» автобуса. Виктор это заметил и стал извиняться: «Господи, какой же я дурак. Прости, пожалуйста.  В голове вечно одна работа. С утра до вечера». Я улыбнулась и сказала: «Понимаю. У мужчин работа на первом месте. Поговорим потом».

   Но мне стало грустно. Я поняла, что просто дружеская атмосфера, царившая в команде, увлекла меня. А я случайно нахожусь среди хороших, но чужих людей, у которых много разных, не касающихся меня проблем и интересов. Просто они мне нравились.  Это свежий ветер на берегу южного моря наполнял паруса беззаботности и беспечности. Я впервые вдохнула  пьянящий аромат отпуска на море. Он сумел быстро вскружить  мне голову.  И я почему-то решила, что очень понравилась Виктору. Вчера - немая и хромая, сегодня - смеющаяся и прихрамывающая. Но всегда напоминающая о неприятностях на его автобазе. Я даже рассмеялась, поняв, что я дурёха.  Романтическая дурёха! Взгляды встретились, любовь вспыхнула, подавайте мне яхту с алыми парусами! Всё встало на свои неромантические места, но настроение неожиданно улучшилось. Виктор стоял рядом: чужой генеральный директор автобазы, да к тому же женатый.  Просто «хозяйка морской воды» соль прошлась ладошкой по слегка оцарапанному  моему глупому сердцу. И сердце защипало. И я поумнела. Меня уже можно было пересаживать на край стола, где « умные»,  по классификации Никиты. Всё это произошло очень быстро, но под внимательным взглядом Виктора.  Мне казалось, что он не заметил эту  «бурю» в моём стакане с морской водой.  Просто раньше у двери стояло «Мы», а теперь два «Я». Хотя,кто его знает насколько он глазастый!

   А как мне хотелось думать, что он заметил перемену во мне и огорчился!  Похоже, что дурёха первый раз в жизни влюбилась. Глупо и безнадёжно, в женатого дурацкого директора дурацкой автобазы! Ну, причём здесь автобаза?! Просто влюбилась в ямочку на подбородке,  в низкий мягкий голос, в нападающий удар и сильную подачу, в длинные стройные ноги и широкую спину, в красиво очерченные губы, к которым, как и к ямочке, хотелось прикоснуться моим губам. Хотелось смотреть в глаза и замирать от непонятного щемящего чувства. Дурёха, да ты влюбилась в старшего Гусака!


Глава 4. «День пройдет, и ночь умчится, птичка выпорхнет из сна. Снова песни распевает, для неё опять весна».

   Нет, я не буду о нем думать. Я поступлю, как Скарлетт из «Унесенные ветром»: « Я подумаю об этом завтра». И это завтра наступит, когда я вернусь домой. Иначе, мой первый отпуск у моря, так трудно начавшийся, будет безнадежно испорчен. Я только и буду, что ждать: придет Виктор играть в волейбол вечером или нет. Буду думать: «Хоть бы пришел!» Во время игры вместо мяча буду стараться видеть краем глаза, что он сейчас делает. Или буду днем неожиданно останавливаться посреди аллеи и задумываться над тем, что сейчас делает Капитан. Так часто звали ребята старшего  Гусака. Мой отпуск должен быть веселым и беззаботным южным отпуском. В конце концов, дома у меня свои поклонники и друзья! Я - взрослая девочка! Не сошёлся же свет клином на скуластом и раскосом Гусаке!

   Мой южный отпуск таким и был: весёлым и беззаботным, когда я не зацикливалась на Викторе. Мы с Ириной по утрам бегали по набережной, ходили в бассейн. Иногда играли в бадминтон через сетку. Увлекательнейший вид спорта оказался! Я подумала, что  с удовольствием продолжила бы играть в бадминтон дома. Надо будет поискать, где у нас бадминтонисты "прописаны". Мне нравилось смотреть и на теннисистов. Я пробовала постучать мячом у стенки.  Желающие обучать нашлись быстро. Но поиск этого вертлявого мяча в кустах и зарослях травы за стенкой к занятиям увлекательным не отнесешь.  Ракетка тяжелая. Может потом, когда-нибудь, буду учиться? И я перешла в разряд болельщиков, если партию разыгрывали сильные игроки. Разобраться в тонкостях игры помогла компания из Нижнего Новгорода. Ребята и девушки приехали парами, компания состоялась давно. Они были веселые и незаносчивые. Мы подружились, и часто с девчонками  ходили в салон или в магазин. Но все вечера были посвящены волейболу. К счастью, ноги быстро пошли на поправку, и две пары носков выручали. Ирина играла сильнее меня, да и ростом была выше. Зато я была шустрее, часто оказывалась в нужном месте в нужный момент и выручала команду. Конечно, в принципиальных партиях мужчины играли без девушек. Но на второй площадке нас с удовольствием брали в команду.  Иногда удавалось сыграть на первой, но во втором эшелоне. Так проходили наши вечера. Мы сдружились как с местными волейболистами, так и с нашими, из отдыхающих. Все дружно болели друг за друга, ведь часто играли смешанным составом. После игры долго не расходились. Шутили, болтали, и только угроза остаться без ужина, разгоняла нас.

    Однажды местные ребята пригласили нас на пикник, в горы.  Я сначала хотела отказаться, вроде неудобно.  Но мои разговоры быстро пресекли, пошутив: «Много шашлыка не дадим! Не объешь!»  Когда Ирина услышала жалобы на мои капризы, она рассмеялась, сказав, что я не хожу на шашлыки, где меньше десяти холостяков.  Десять холостяков мне гарантировали, и я должна была согласиться. Но не могла же я сказать, что не хочу идти из-за Виктора. Точнее, из-за его жены. Мне было бы неприятно видеть их вместе.

   Но у костра, на пикнике, который ребята устроили в выходной день на удивительно красивой полянке, я, странным образом, оказалась рядом с Виктором. Причем, это и  был семейный пикник. Были жены и детки  семейных волейболистов, подруги несемейных. Некоторые прибыли одни, как Никита и Юрочка. Хотя Никита был со своей неизменной подружкой  - гитарой. Один был и Виктор. Ирина спросила у него: «Куда дел жену?» Но я то ли не расслышала, то ли не захотела услышать: его ответ мне в уши не попал. Потом я жалела об этом, так как ловила себя на мысли, что думаю об этом. По-женски мне было любопытно посмотреть на жену Виктора, но то, что он пришел один, меня обрадовало больше. Я вздохнула с облегчением, и настроение мое почему-то улучшилось. Это был шумный и веселый выходной. И мы с Ириной не чувствовали себя лишними в этой компании замечательных людей. Беззаботность и безмятежность витали над полянкой, даря людям, находящимся на ней, радостной день.

   Я была счастлива, и лишь в те мгновенья, когда наши руки с Виктором соприкасались, ведь он передавал мне то хлеб, то шашлык, мое сердце на миг замирало,потом вздрагивало, трепыхалось, как мне казалось и лишь потом восстанавливало ритм.Стук сердца был такой отчетливый и громкий,что я волновалась,что его слышит Виктор. Стыдно признаться, что он мне напоминал цокот копыт молодой резвой кобылки. Ритм или цокот,да какая разница! Для меня это были звуки запретного счастья. Я была вместе со всеми, но это был мой день с Виктором. Он был незнакомо  разговорчив и весел, шутил и дурачился.  А я увязала в трясине безнадежности все глубже и глубже, хотя веселилась, шутила и дурачилась вместе с ним и со всеми. Мы даже уходили с ним вдвоем смотреть на море с утеса. Я думала, что он снова заведет разговор про заявление на водителя. Но он даже не вспоминал про свои рабочие проблемы. Мы болтали обо всем и ни о чем. Для меня главным было  разговаривать с Виктором. Просто слышать его проникновенный голос. И мне казалось, что ему тоже нравится разговаривать со мной. Интересно, а как мой голос воспринимается посторонними? Вдруг я каркаю, как ворона, или скриплю противно, как павлин? Нет, не должна бы! Виктор же не морщится. Надо спросить у Макаровой.

   Мне этот день показался замечательным.  Лишь огорчил вечером внимательный взгляд Ирины, когда она спросила о том, как прошла прогулка с Виктором. Вместо ответа я спросила: «Что, заметно?» Ирина покачала головой и ответила: «Пока только мне». И тема на этот вечер была закрыта.

   А скоро к нам неожиданно пришла известность на весь пансионат и с той стороны, откуда мы её и не ждали. Дело было...  Нет, не вечером. А ночью. Точнее, когда черная ночь начала терять свою непроницаемость, стала темно-темно-синей.  Дня через три после нашего приезда установилась, по-летнему, жаркая погода, даже  ночью стало тепло. Мы спали с приоткрытым балконом и укрывались простынями.

   И вот в этой густой синеве я проснулась, оттого что кто-то трогает мою грудь и волосы. Ужас и страх мгновенно заполнили меня. Чья-то черная голова  шевелилась на моей груди! Я взвыла, как сирена, громко и пронзительно, схватила простыню и накрылась  с головой. Не прекращая  визжать, я сжалась под ней в комок.  Что тут говорить! Ирина, конечно, проснулась от этого сразу. Села на кровати, чтобы очухаться, но кто-то в черном напал и на нее. Она дико завизжала. Мы разбудили весь корпус. К нам стали стучаться. Но мы орали и прятались под простынями, тем более этот кто-то не хотел оставить нас в покое и никуда не девался. Дверь наша была заперта, пока прибежала  сонная и испуганная дежурная, прошло какое-то время. Помните, я писала, что лифт не работает по ночам, а нас поселили на шестом этаже? И вот пока она добиралась, а мы визжали, собралась толпа ничего не понимающих отдыхающих. Нашлись и желающие выломать дверь, но не успели. Дежурная открыла дверь, и наш сосед ввалился в комнату. И к нашему визгу добавился бас: «О, Господи! Что это?» Это мало удовлетворило любопытство остальных, и еще несколько мужчин ввалились к нам в комнату, распахнув дверь настежь. Это нам уже потом, на пике нашей  «славы», стало известно. А пока мы просто визжали под простынями. Нападение на толпу продолжалось, но кто-то догадался включить свет. И вот тогда все увидели обезумевшую от страха черную птицу, беспорядочно летающую по комнате. Балкон был лишь слегка приоткрыт, и туда она не могла вылететь. Зато в распахнутую дверь вылетела. И «бурное безудержное веселье» вылилось из нашей комнаты в коридор.  Потом самый ловкий сумел набросить простыню на обезумевшую от страха птицу, её вынесли на улицу и отпустили. Кто-то из сердобольных пожилых дам накапал нам валерьянки, стащил с нас простыни и напоил ею. Мы уже немного «отошли». Народ, переговариваясь, стал рассасываться по комнатам. Ушла ругающаяся дежурная и громко ржущие мужчины.

   Я закрыла дверь, выключила свет и пошла к Ирине. Сначала мы сидели, обнявшись. Потом, с трудом примостившись на узенькой кровати, задремали. Завтрак мы, конечно, проспали. Честно говоря, мы продрыхли до обеда. А вот когда проснулись, на нас напал «хохотун». Мы смеялись сначала «насухо», потом «до слез», потом  «до икотки». И лишь поняв, что останемся без обеда, прекратили это занятие. Оделись и пошли.

   И тут-то «слава» нас и накрыла. Только коты у столовой не спросили: «Ну, как вы?» или не прокомментировали: «Ну, вы, блин, даете!» или: «Да, девоньки, переполошили вы всех из-за такой ерунды!».  Неизвестно, как бы они сами повели себя на нашем месте. Да, черные дрозды любопытны. Да, мы дрыхли без задних ног.  Да, орали мы от души. Нашлись даже желающие поменяться с дроздом местом на моей груди. Это последнее замечание преследовало меня несколько дней.  И только слепой не пялился на мою грудь. Хорошо, что слепых не было, а то бы они её ощупали. Ведь умудрился же Юрка Гусак изобразить черного дрозда, когда мы рассказывали уже что-то слышавшим волейболистам про наше происшествие. А любопытство дрозда он изобразил, меняя места расположения своей головы на моей груди, пока я с трудом отбрыкивалась от  смеющегося Юрочки.  Смеялись все, и мы с Ириной тоже. Только Виктор, украдкой погладив меня по волосам, сказал: «Бедная ты моя! Я сегодня вечером заеду за тобой в девять».  И я этому дрозду простила всё.

 

Глава 5. «К чему тебе, голубушка, гаданье, и не ищи себе ты наказанья! Я прожила немало лет, знай, ничего любви сильнее нет!»

                Ничего не видела лодка,
                Только сети со скользкою рыбой,
                Вся насквозь пропитана солью:
                Снизу – морскою, а сверху – от пота.
                Покачнулась лодка, поплыла
                За белою яхтой, за гордою яхтой.
                «И мне ничего не надо – думала лодка -             
                Только плыть бы вот так, спокойно,
                Чтоб была впереди эта яхта.

                Светлана Бондаренко. Калининград

   «Ты уверена, что хочешь пойти?» - спросила Ирина меня, когда после ужина мы уютно устроились на балконе. Я нервничала, отсчитывая про себя медленно тянувшиеся минуты.  «Уверена на сто процентов,что да», - тихо ответила я и для убедительности кивнула.  «Ты уверена, что надо это делать?» - продолжала терзать меня Ирина. По крайне мере мне так казалось. «На все сто уверена,что нет. Я знаю, что этого делать не надо». - «Но пойдешь?» - «Уже ухожу». Я поднялась с кресла. Ирина погладила тыльную сторону моей ладошки, задержала мои пальцы и сказала: «Иди. Я буду ждать твоего возвращения. Не знаю, что это принесет тебе, но, хорошо бы, не слезы и страдание. Знаешь, тебе очень идет голубой цвет.Цвет твоих глаз. Ты очень красивая в этом нежно-голубом свитере и голубых джинсах. Тебе так идет блеск луны в волосах. Мне жаль и Виктора».

   И я пошла, сначала медленно. Потом резко сорвалась и побежала. Я уже опаздывала почти на час. Я опаздывала не из-за желания помучить Виктора. Мне надо было набраться решимости не повернуть на полдороге назад, в номер. Я знала, что он не уехал и ждет. Уже стемнело. Я бежала по аллее  и напоминала себе очумелого дрозда из нашего происшествия, но не черного, а голубого. Правда, в отличие от него я точно знала, куда я лечу. Вот я уже за воротами и вижу вдалеке под  деревьями на дороге машину с погашенными фарами. И я знаю, что меня ждут именно в ней, хотя я ни разу не видела Виктора на машине. Открываю дверцу и, молча, сажусь на переднее сиденье. Лицо Виктора белеет в темноте. Он тоже молчит и не двигается.  Мне кажется, что он слышит как стучит мое сердце. Я даже дышу через раз. Постепенно, в тишине и темноте, я успокаиваюсь, поворачиваю голову и вижу улыбающееся лицо Виктора рядом с собой.  Он наклонился и нежно поцеловал моё ухо, и успокоившееся сердце трусливым зайчиком снова куда-то поскакало.  А Виктор продолжал целовать мое лицо, шею, волосы. Я вся наполнилась огнем. Поняв, что я долго так не выдержу, я отодвинула Виктора. И мы, тяжело дыша, откинулись на спинки сидений. Но, даже отодвинувшись друг от друга, мы не стали двумя «Я».  Мы остались одним целым «Мы».

   "Всю жизнь мечтаешь о таком мгновении, которое хочется продлить на тысячу лет. Столько чувств, желаний, счастья, что кажется,будто целая длинная  жизнь прожита. А прошло от силы минут пятнадцать". - «Десять», - сказал Виктор. Оказывается, я свои мысли высказала вслух!  Может, я обалдела от счастья?! Мы посмотрели  друг на друга, но мало, что увидели. "Я пока ждал, не переставая смотрел на часы. Чувствовал себя школьником на первом свидании". Рассмеялись одновременно. Виктор завел машину и объявил: «Мы едем на утес есть клубнику».  Что-то такое-эдакое он увидел на моем лице, что добавил только одно слово: «После».  И вогнал меня в краску, в жар, в смятение. Мне стало тревожно. Мне стало и радостно. Но, правда, в глубине сознания пульсировала надпись: «Дурёха, это мимолетный южный роман с женатым человеком».  Вспыхнет – мне тревожно и неловко.  Погаснет – мне радостно.  Лучше бы я была бессовестная и неграмотная! 

   Мы быстро добрались до утеса. Мне кажется, нас гнало наше нетерпение, одно на двоих. Большое. Очень большое нетерпение.  Мы были вдвоем заключены в один огромный  огненный шар нашим желанием. Мы сгорали от этого нетерпения, мне стал понятен смысл выражения « обладать друг другом».  Я очень хотела «обладать» Виктором, и  без остатка принадлежать  ему.  Я только об этом могла думать. Мы с трудом дышали, когда выбрались из машины. Виктор крепко прижал меня к себе, повернул лицом к лунному свету и внимательно посмотрел в мои глаза. «Не пожалеешь?» - хрипло спросил он. «Нет». Голова моя кружилась, так как он нежно стал целовать уголки губ.  Потом языком провел по нижней губе. Спина моя выгнулась, как у кошки, грудь и живот сильнее прижались к нему. Виктор прижал указательный палец к моим губам и шепнул: «Подожди».  И вот пледы  брошены на землю. О том, что люди могут двигаться плавно, мы мгновенно забыли. Яростно бросаемся  друг к  другу. Рывками  сдергиваем нашу одежду. И мир перестает существовать  для нас. Перестали существовать звезды, время, небо, море, скалы. Только мы и наше безграничное желание. Счастье, нежность, любовь – это пока нам недоступно.  Только страсть. Прикосновения вызывают пока не сладость, а муку.  Ярость от удовольствия или удовольствие от ярости. Мы ничего не понимали. Всё отступило.  Осталось с нами только наше желание слиться воедино. Эта ночь принадлежала только нам. А мы принадлежали друг другу.

   Но вот, наконец,  мы стали видеть звезды на небе, сияющие, но такие одинокие. Услышали шум прибоя.  А потом поняли, что прохладный ветерок давно пытается проскользнуть между нами, чтобы мы обратили внимание  и на него. И мы обратили на него внимание, укрылись пледом и продолжали лежать, тесно прижавшись. Мы не могли оторваться друг от друга. Нам не хотелось расставаться.  Но времени для отдыха нам надо было немного, стоило только Виктору посмотреть пристально на меня, как желание моментально выгнало все мысли из головы, где в пустоте стало  господствовать только оно, это желание. Оно заставляло говорить нас в унисон только одну фразу: «Я хочу тебя!» Слова проникали в кровь, горячили её, заставляли сердце рваться из груди вместе со стонами удовольствия. Мы снова стали едины. Радость обладания диктовала  ритм нашим телам, заставляла нас растягивать эту сладостную муку, предвкушая  миг восторга. Но вот мы, все ещё тяжело дыша, снова  удобно угнездились рядышком. Мы лежали и опять, молча, смотрели на звезды. Даже на разговоры не было сил. С трудом отдышавшись, мы заново учились улыбаться друг другу. Мы понимали, что эта ночь изменила нас. И нам надо познакомиться с новичками. Хотелось снова понравиться друг другу. Это тела быстро полюбили друг друга. А мысли хотели аккуратно разложиться по полочкам, хотели, что бы их обдумали.

   Вокруг не было ни души, но сначала мы разговаривали шепотом. Виктор рассказывал мне, как увидел меня в первый раз, такую беззащитную и грустную. Я напомнила ему маленького мокрого котенка, которого ему пришлось защищать от собак в детстве. Он сказал, что потом долго не мог уснуть, все вспоминал меня.  Мы  болтали обо всем, не касались только  двух тем: не говорили о его семейной жизни и о моей дороге в пансионат. А клубнику  мы все-таки съели. Но не всю. Я решила, что Ирина тоже не откажется от клубники ночью, пусть и посреди неё.  А  напиши я «не откажется от клубнички ночью», смысл уже будет другой. И за что такая судьба досталась такой замечательной ягоде!  Да, и малине тоже. Лучше бы говорили «ночная крапивка» или «я в щавеле». Но вот мы у пансионата.  И сердце защемило. Такая досталась уж  мне «ночная крапивка»! Сердце мое этой крапивой все исхлестано и горит.

   Завтра мы с Ириной идем на концерт. Громким «У-у-у!» было встречено наше решение «окунуться в культуру», когда мы вчера объявили об этом. Но мы остались непреклонны. Послезавтра  - прощальный ужин. А ранним утром  мы уезжаем,  разъезжаемся по домам.  Сначала я её провожу в аэропорт: она летит до Москвы самолетом. Потом переберусь на железнодорожный вокзал, сяду на поезд и… буду грустить в одиночестве.  Но это программа на светлое время следующих трех дней. А ночью? Что я буду делать ночью?  Моя мама съездила на море один раз. И с тех пор не может слушать песню, особенно, в исполнении  Пугачевой «Было у меня три счастливых дня». Интересно, а есть песня про три счастливые ночи? Я, пока, такую не слышала. Зато я вспомнила несколько строк. Кажется, это Бондаренко. Они обо мне. Я не помню все стихотворение, но те строки, что вспомнила, буду, как молитву, повторять все три дня. Они помогут мне справиться с болью.  «Ты – боль моя. Ты – крест в моей руке. Ты счастье льдинкою на языке… Я знаю, грех судьбу винить -  могло  быть хуже, и тебя  могло б не быть.  Пусть не со мной, но рядом будь. Звездой далекой начерти мне путь».  Приеду и обязательно перечитаю все её стихи. У неё, что ни стихотворение, то женская судьба. Неужели мне придется повторить мамину судьбу? Говорят, так часто в жизни происходит. Ну, и пусть. Я не буду проклинать Виктора.  Я буду хранить наши счастливые ночи рядом с мечтой об алых парусах и детской любовью к Ихтиандру.
 
   Но это все будет потом, а сейчас мои губы не могли расстаться с его губами. Мы опять сидели в машине с погашенными фарами, нам надо было прощаться, мы тянули время. Мы его уже растянули до невесомой прозрачности. Наверное, оно скоро порвется и из него посыпятся прощальные секунды. Увы! Перед нами был  пансионат.  Как у Александра Сергеевича: «Глядь, перед ним опять его старуха!»  Несколько раз повторив друг другу, что завтра вечером обязательно  увидимся, мы все-таки расстались. На проходной дежурили те же ребята, что и в мой первый приход в пансионат.

   «Что, красавица, понравилось по ночам  гулять? Наши ночи лучше, чем в городе Сочи. Долго вспоминать будешь». Я засмеялась и пошла  к корпусу по теням, лежащим на  залитой лунным светом аллее. Я шла и мечтала о Викторе. Размечталась!

Глава 5. «Размечталась».
                Когда увидела тебя -
                Мне захотелось все и сразу много.
                Хотела удивить тебя –
                Наивная морока.
                Я намечтала до небес,
                А в основанье – одуванчик.
                Один сквозняк, простой сквозняк -             
                Воздушный развалился замчик.
                И замка нет, и принца нет,
                Нет пышного чертога..
                Все потому, все потому,
                Что захотелось все и сразу много…

                Светлана Бондаренко. Калининград

   Время с этого момента стало вредничать – оно ускорило свой бег. Мне хотелось, чтобы оно плелось. Но ему были безразличны мои переживания. Оно неумолимо сокращало секунды, минуты, часы.  «Разве ветер в ладони удержишь?»  Но я гналась за временем, за ветром. Я жила эти дни «на износ», в каком-то раздвоенном мире. В одном мире был только Виктор, а в другом - всё остальное.  Как же живут двойные агенты, а есть еще и тройные!? Тя-же-л-о-о-о.

   Мои губы стали, как спелые черешни. Приходилось использовать помаду светлых оттенков. Джинсы неожиданно подросли, и не хотели облегать бедра. Глаза блестели, будто  меня лихорадило. Я читала, что после войны женщины, чтобы выглядеть привлекательнее, капали в глаза атропин.  Моим глазам дали, видно, двойную дозу. Мы старались скрыть от команды, что между мной и Виктором не только дружеские отношения. Но подошел Юрочка и шепнул мне на ушко: «Не упирайтесь!» Но мы упирались, и до последнего. А в ответ я шепнула Юрочке: «Мне дорого достанется покой». На этом беседу на эту тему мы с ним прекратили. А вот между Виктором и мной запретных тем не осталось. Он все рассказал про свою семейную жизнь. Когда я потом повторила его рассказ для мамы и тети Нины, они только и сказали: «Ну, чисто бразильский сериал!»  Я,  как-нибудь потом, расскажу, сейчас слишком больно от безысходности. Я Виктору поведала историю про урода-водителя. И он сказал, что этого так не оставит. Но мне казалось, что это все было давно и не со мной. А потом, как в известной притче, «все к лучшему!» Природа все сбалансировала: я познакомилась с Виктором. И была с ним счастлива. Хотя слово «была» такую резкую боль  вызывает!

   Зато к нам с Виктором хорошо отнеслась погода: дождя не было, было жарко и солнечно. Скалы за день хорошо прогревались, и вечером были теплые. И море не штормило. А погода для нас с Виктором была очень важна. Я не собиралась украдкой где-либо встречаться и не допускала мысли, чтобы создавать неудобства Ирине. Она и так тревожилась, глядя на мое осунувшееся лицо.  «Да, подруга! Ты хотя бы в поезде отоспись!» 

   «Конец  венчает дело». Вот и наступил последний день моего отпуска у моря. У большего, у очень большого, но такого разного, но всегда величественного моря. Я так мечтала о море. В детстве такое количество воды никак не укладывалось в моем воображении.  Я спрашивала маму: «Налито и не течет? А кто столько воды налил? А зачем?» Мама смеялась: «Вырастишь, поедешь к морю, увидишь сколько и удивишься!»  И вот мы с Ириной сидим на набережной. Я смотрю на море и удивляюсь его безграничности. И очень хочу его запомнить. Жаль, что нет рядом мамы. Хорошо, что рядом рыжеволосая красавица Ирина. Мне не хочется с ней расставаться. Прикипела душой. Иринка меня понимает без слов, и мы сидим, молча, тесно прижавшись друг к  другу. Мы грустим и радуемся. Нет, радуемся и грустим. Радуемся нашей дружбе и немного грустим  из-за расставания. Мы уверены, что обязательно встретимся.  Есть такое, как мне казалось, высокопарное, но избитое сочетание слов «любовь и дружба».  А сейчас оно мне кажется единственно правильным для описания моих чувств. Любовь к Виктору и дружба с Ириной. Какое богатство подарило мне море!
Но чувства чувствами, а нам надо двигаться  в сторону волейбольной площадки. Мне совсем неохота. Я узнала, что Виктора сегодня уже не будет. Он уехал в командировку. Не зря я раньше написала «дурацкая автобаза». Я злюсь на нее, а не на Виктора.  Все эмоции так хорошо расписаны на моей физиономии, что Ирина вместо того, чтобы сочувствовать мне, начинает смеяться. И смеется так заразительно, что мне ничего не остается делать, как присоединиться к ней.

   Так, хохоча, мы и добираемся до площадки, где народ уже вовсю разминается. Все удивленно посмотрели на нас, и кто-то сказал: «Гляди, у них отпуск у моря заканчивается, а они радуются!» «Мы с вами провели лучший отпуск в мире!» - воскликнула я. «Замечательный!» - добавила Ирина. Мы даже получили аплодисменты в ответ, правда, не очень бурные. А Юрочка Гусак добавил: «Хватит хихикать. Быстро разминаться. Сегодня, цыплятки, вы обе у меня в команде. И попробуйте не выиграть. Вечером на ужин у меня будет два цыпленка табака!»  Играли по-взрослому. Бились за каждый мяч.  Болельщики на трибунах кричали. Многие болели за нас. Видно, черный дрозд не такая уж вредная птица. Время пролетело совсем незаметно.  Юрик остался без цыплят табака на ужин. Оба еле живых «цыпленка» сидели на лавочке, вытянув лапки. И ждали похвалы от насквозь мокрого от пота Юрочки. И он нас похвалил, и даже расцеловал.  Мы, ведь, выиграли! А потом царским жестом отпустил: « Марш переодеваться, мокрые курицы! Скоро заедем за вами»   Мы отошли на безопасное расстояние и стали скандировать: «Сам мокрый петух!  Юрка – мокрый петух!» «Щас догоню и повыщипываю перышки!» И догнал бы. Но мы, засмеявшись, понеслись по аллее к корпусу. 

   Ужинали мы не в ресторанчике у моря, а на маленьком микроавтобусе отправились куда-то в горы. Там в беседке, оплетенной вьющимися растениями, вероятно, виноградом, стоял большой крепкий стол, освещенный разноцветными фонариками, и лавки. Выглядели огоньки нарядно, но света давали немного.  Таких беседок было несколько, но сколько, определить трудно.  Всё  вокруг было погружено в полутьму. Над всем этим витал запах жареного мяса. Ох, как он щекотал ноздри голодных волейболистов!   Очень хотелось, чтобы шашлык появился сразу, и его было много. Гул разговоров, смех, музыка, огоньки смешивались между собой и создавали атмосферу праздника. Злость на автобазу осталась  внизу, у моря.  Шашлык, вино, шутки, музыка – это настоящее. Здесь и сейчас.  А Виктор и его ласки на нашем утесе – это из какого-то женского романа. Или  из кино про любовь. Из мира грез. Я себе запретила об этом думать. И было даже обидно, что это у меня получилось так легко. А казалось, сердце разорвётся от горя при расставании! А вот нет этого чёртого старшего Гусака, и не умерла.
   Даже веселюсь. Вот только  от слов, которые в исполнении  Вахтанга Кикабидзе летали между беседками, мурашки бегают по сердцу и не дают ему стучать спокойно и безболезненно. Грустный голос, печальные слова! «И того, что было, и того, что было, нам с тобою снова не связать. Жаль, что мы друг другу так и не успели что-то очень важное сказать. Вот и всё, что было. Вот и всё, что было. Ты, как хочешь, это назови. Для кого-то просто летная погода, а, ведь, это -  проводы любви». Господи, как хорошо, что нет Виктора, а то бы я уже рыдала на весь ресторан! И я снова смеюсь, подпевая вместе со всеми: «Чистая, как память о тебе».
 
   «Нет! Ну, как он мог! Вот так, не прощаясь, исчезнуть из моей жизни!  Идиот несчастный! Это ты – идиотка несчастная!» И я танцую с Никитой, который признается мне в любви своим красивым и  пьяным голосом.  Я счастливо смеюсь, мне нравится, что он признается мне в  любви. Он тоже смеется. И мы идем петь грустные песни о любви под его гитару. А потом мы танцевали с младшим Гусаком, с красавцем Юрочкой. И он сказал только одно слово: «Жаль!»  И я чуть не задохнулась от боли. Это пчелы жалили мою душу. Она горела огнем. Ну, сколько можно притворяться, что мне всё равно, что Виктора нет рядом со мной.  И я тихо сказала: «Мне тоже жаль!»  У каждого из нас, по-моему, было своё «жаль». 

   Ночной ветерок сдул запах шашлыка, наполнив воздух ароматами цветущих растений. Почти во всех беседках погасли фонарики. Полночь привела наше с Ириной «завтра». Громко и весело переговариваясь, мы потянулись к микроавтобусу. В темноте я обо что-то стукнула ногу и ойкнула. Юрочка легко подхватил меня и понес к машине. Все начали смеяться, так как нес он меня не бережно и осторожно, а скатанным ковром перекинул через плечо, больно хлестал меня по попе и приговаривал: «Смотреть надо было лучше!»  Всем, кроме меня, было весело.  Хорошо, что автобус стоял недалеко. Около него Юрий бережно опустил меня на землю, посмотрел мне в глаза и спросил: «Поняла?» Я кивнула и, подняв руки, стала приводить в порядок растрепавшиеся волосы. Блузка на груди натянулась. «Не могу на это спокойно смотреть!» - пробормотал Юра и занял место рядом с водителем.

   Мы расселись, запели и поехали к пока ещё  нашему  с Ириной пансионату. Вывалившись гурьбой на ночную дорогу и продолжая распевать песни, мы двинулись для последнего прощания к проходной. Мы хотели не шуметь, но получалось это с трудом.

   «Меня ударило током», - по-моему, так говорят, когда случается что-то неожиданное. И вдруг меня, как будто, ударило током.  Ноги стали ватные, заныло в низу живота и стало трудно дышать.  Я даже захотела остановиться, чтобы лучше рассмотреть стоявшую за поворотом под деревьями машину  с выключенными фарами. Но мне даже не надо было её видеть. Я точно знала, что это та машина, в которой я весь вечер мечтала оказаться.  Я поняла, что если Виктор не вышел нам на встречу, то он не хочет, чтобы его видели.  Он уверен, что я замечу его  машину, что я приду.  Наверное, вся периодическая таблица Менделеева с восхищением смотрела на то, с какой скоростью выстраиваются гормональные цепочки в моем организме.  Любой элемент из таблицы готов был поработать катализатором, только бы ускорить этот процесс. А ведь я уже смирилась с тем, что не увижу Виктора! Тусклая лампочка безнадежно освещала закоулки моей души, где в уголочке на крошечной подстилке из обиды спала моя печаль. И вдруг погашенные фары темной машины вспыхнули лишь для меня огнем маяка.  Луч надежды судьба направила на прощальные мгновения счастья!

   Никто, кроме меня, не обратил внимания на стоящий в стороне автомобиль. И только для меня одной время изменило свой ход. Мне казалось, что мы так долго идем к проходной, так долго прощаемся и… растрачиваем  минуты моего счастья, украденного счастья.  Шумное прощание  завершилось нашими клятвенными обещаниями, что мы ещё обязательно приедем. Ирина привезет всю волейбольную команду мужа, а я до следующего приезда не выйду замуж. Меня даже заставили торжественно дать обещание. Я это сделала искренне, от души. Ведь если нельзя замуж за Виктора, то вряд ли мне в ближайшее время хоть кто-то просто понравиться.

   Наконец,  мы на территории. Мужские голоса стихли вдали, мы с Ириной подходим к корпусу.  Я говорю, что возвращаюсь. Ирина даже не сразу поняла, про что я говорю. «Там Виктор в машине», - добавляю я.  «Что ты придумала? Ты даже не видела толком эту машину. С чего ты это взяла? Нам через два часа выезжать. У нас вещи по всему номеру раскиданы.  Если бы это была машина Виктора, он, завидев нас, обязательно бы вышел попрощаться».  Но гормоны, клокотавшие во мне, говорили, что права я. «Хорошо»,- смирилась Ирина. Мы договорились, что если я не появлюсь через 15 минут, она сама уложит мой чемодан. Но за полчаса до отъезда я должна вернуться, чтобы она не волновалась. «Перезвони мне из машины, если задержишься. Тебе можно  не провожать меня в аэропорт. Поедешь прямо к поезду.  Нет! Лучше не ходи! Он все равно её не оставит!».  Она крепко обняла меня и расцеловала. «Это не будут долгие проводы. Я не хочу. Я поеду с тобой. Просто я сейчас должна упаковать в чемодан свою любовь и туда же сложить острые осколки моего сердца. Ты же понимаешь, мне как-то надо будет дальше жить с этой болью. Я недолго».  «Не говори «гоп», подруга! Такие осколки быстро  собрать невозможно», - крикнула вслед мне Ирина.

   Но я уже неслась по еле освещенной аллее на встречу с моим горьким счастьем по имени Виктор Гусак. В голове крутились печальные правдивые слова: «А ведь, это -  проводы любви». Свой приговор судьба произнесла мне немного хриплым голосом с красивым акцентом, голосом  Вахтанга    Кикабидзе.