Попробуй...

           ПОПРОБУЙ…..



     «…Во, самое то, что надо, мужики! Тут и погреемся, да и колбаску можно поджарить. Леха, доставай «бухло», а то Оксанка с Ленкой уже зубами стучат….»
     Серега Самохин забрался на гранитный постамент братской могилы и, присев на корточки возле Вечного огня, деловито расставлял пластиковые стаканы.
     Язычки огня отбрасывали в ночи причудливые тени, освещая постамент с десятком фамилий погибших когда-то здесь бойцов, а Серегино лицо в отблесках этого огня казалось неживой маской с всклокоченными вихрами волос.
     Леха включил мобильник, и в ночную тишину врезались вопли «Раммштайна». Парень задергался в такт музыке, то и дело припадая к горлышку бутылки с пивом.
     Вскоре вся компания сидела у Вечного огня. Звякали пивные бутылки, смеялись девчонки и без устали орал «Раммштайн».
     - … Ну и что с того, Серый? – нервничает Андрей Маркевич. – Еще  неизвестно, что это были за люди! Ну, воевали и че? Я этих десятерых лично не знал и воевать их я не просил: не было меня еще! А если бы был, может, воевал не хуже, чем они!... Не, Серый, ты меня понимаешь? 
     - Да ладно тебе, Андрюха, они на нас не в обиде, - ухмыльнулся Серега, - они же воевали за нас, чтоб мы жили. Жили и пили, - рассмеялся он. – Давай, братан, за нас! Сейчас я водочки налью, а ты колбаски пока поджарь.
     Андрей поднялся и подошел к венкам у постамента. Выдернув у одного из них кусок проволоки, стал нанизывать на нее ломтики колбасы. Зашипел колбасный жир, закапал,  будто плача огненными слезами, на кованую решетку Вечного огня. И в отблеске его пламени он увидел вдруг такую знакомую фамилию, выбитую золотыми буквами на куске гранитного камня: Маркевич А.Н…

     Закружилось, загудело басовой натужной струной все вокруг, замелькали в радужном водовороте лица ребят и девчонок. Переплелись в причудливом узоре венки, огонь, постамент… Лопнула толстая струна, а вместе с ней лопнула и реальность, уступив место другой – тяжелой, кровавой.
     Первое, что увидел Андрей, было серое небо, тяжело навалившееся на развороченную землю. И по этой земле ползли и стреляли громадные железные машины с белыми крестами на боках.
     На смену звуку басовой рояльной струны в сознание Маркевича ворвались другие звуки – звуки ВОЙНЫ. Казалось, что поочередно разлетается на куски каждый метр земли, превращаясь в пыль, рассыпаясь кроваво-черной пудрой, смешиваясь с криками отчаяния и боли, мольбы и ярости.
     В наскоро вырытом окопчике их было ровно десять человек. Позади была деревня и мост, и отступать было нельзя. Андрей помнил это. Об этом кричал раненый в голову, обливающийся кровью старшина Петренко. Он еще держался и отстреливался, вцепившись окровавленными руками в свой автомат… Но вот и он затих навсегда, упал, нелепо подвернув под себя руку.

     Из оцепенения Маркевича вывел крик Митьки Ершова:
     - Андрюха, стреляй, танки совсем близко! Стреляй, мать твою!!!...
     Но стрелять почти невозможно: танки совсем рядом, и взрывы снарядов уже достают сам окоп.
     -… Не надо, не надо!!! – качает головой Федор Слепцов – совсем молоденький парнишка из нового пополнения. – Мне страшно! Мама, не надо!!!.. – кричит он и в то же мгновение бросается со связкой гранат к ближайшему танку.
     Под гусеницу танка летят гранаты, но взрыва нет, и тяжелая машина безжалостно давит парнишку, неумолимо приближаясь к окопу. Андрей видит окровавленные гусеницы, они все ближе, запах машинного масла смешивается с пороховой гарью…

     … Пламя огня обожгло руку, и эта боль, казалось, проникла в самое сердце вскочившему с поседевшими висками Андрею…  Далеко в кусты полетела нанизанная на проволоку колбаса, и следом за ней полетели пивные и водочные бутылки. Растолкав и сбросив с постамента друзей и подруг, Маркевич подошел к венкам, низко поклонился гранитному камню и, зябко поежившись, опустив голову пошел по аллее.





Дмитрий  Грановский