Рассказ 3 Пуля- дура

            
                Пуля - дура (противостояние).

Река Каменка, что не далеко от Томска возле небольшой деревушки Заварзино, летом представляла собой большой ручей, который можно перейти в брод.
Весной речка наполнялась талой водой и превращалась в бурный, мутный и опасный поток глубиной до двух метров, а может быть, и больше.
На берегу этой коварной, весенней, быстрой реки весной 1-ого мая 1973-го года мы разбили свой лагерь.
В девятом - десятом классах мы часто и с огромным удовольствием ходили в походы на природу.
Добравшись до окраины Томска на автобусе, потом, несколько километров топали
пешком, тащили тяжёлые рюкзаки, чтобы несколько дней побыть вдали от городского шума, посидеть у костра под гитару и дешёвый портвейн, поглазеть на звёзды, в общем, отдохнуть.
Как всегда, собралось нас не больше десяти человек, - романтиков, которые "в городах не блещут манерами аристократов", которым не сидится дома и, которых родители не боялись отпускать одних, доверяя нам, надеясь на наше благоразумие, самостоятельность и навыки, необходимые в лесу.
Погода великолепная; нас провожало тёплое, весеннее солнце, прямо на глазах слизывающее последние островки серого снега, прятавшегося в низинах.
Речка встретила нас бурлящим потоком. На берегу этой мутной реки мы разбили свой лагерь: три, старые, выгоревшие на солнце палатки и костёр по середине,- классика жанра.
Всю ночь орали песни, хохотали, как ненормальные, пили вино, ели картошку с тушёнкой, короче, расслаблялись, как умели. Часа в два разбрелись по палаткам и отрубились, намаявшись за день.
Забрезжил оранжево - жёлтый рассвет, прижимая белый туман к земле.
От ночного пионерского костра остались две головёшки, большая куча золы и
струйка одинокого грустного дыма.
Ожидалось прекрасное утро, незатейливый походный завтрак, безделье и ещё один
день на природе!
Высунув голову из палатки, я зевнул и разлепил заспанные глаза. Тишина.          И только шум воды, да пение утренних пташек нарушали эту картину маслом.
Вылезая наружу, я запнулся о чью-то, забытую алюминиевую кружку и направился к потухающему костру, чтобы подбросить дровишек и не дать ему окончательно умереть.
В этот момент с другого берега, заросшего густыми деревьями, прозвучал выстрел. В утренней пронзительной тишине этот залп, отозвался громким эхом на всю округу.
Очевидно, стреляли дробью или картечью, т.к. алюминиевая кружка отлетела в сторону, раненная в нескольких местах.
Ещё выстрел, костёр возмутился от такого нахальства и встрепенулся салютом красных искр.
Наш мирный, никого не трогающий, спокойно спящий лагерь, вдруг, оказался под обстрелом неизвестного противника. Кто бы это мог быть? Кому, с утра пораньше захотелось по хулиганить?
Скорее всего, наш лагерь атаковали с другого  крутого берега деревенские
пацаны, устроив себе утреннее развлечение.
Наверное, эта тупая и безмозглая шпана испытывала эротический кайф, стреляя по безоружным и, к тому же, защищённая непроходимой рекой.
Что поделать, вражда между городом и деревней никуда не исчезла.               
И, если сельская, вонючая, пьяная шпана могла хоть как - то нагадить городским, то она с огромным наслаждением всегда это  делала: в клубе на танцах, во
время уборки городскими колхозного урожая, на мичуринских участках, близко расположенных к деревне...
В то время, как горожанам было глубоко наплевать на деревню, сельчане ежесекундно чувствовали себя - униженными и оскорблёнными. Не все, но думаю,
что подавляющее большинство, точно, особенно, после стакана самогонки.
Может быть, такие мысли появлялись в головах деревенских от того, что им с
раннего детства приходилось топтать навоз, в четыре утра доить скотину, и при
этом, всю жизнь ходить в телогрейках и ботах.
Короче, не знаю, как сейчас, а при Советской власти существовала бездонная пропасть между сельским менталитетом и городским, между жизнью в деревне и
жизнью в городе, между деревенской культурой и городской.
Именно поэтому, деревенская шпана прискакала на конях и открыла стрельбу по
палаточному лагерю городских. Я в этом нисколько не сомневался тогда, не сомневаюсь и сейчас; а почему на конях, чтобы наверное, не догнали.
В нашем лагере началась настоящая паника. Мои одноклассники с криками выскакивали из палаток и в ужасе разбегались, прячась в кустах.
А с другого берега слышалось ржанье лошадей и истерический смех обезбашенных
и озлобленных деревенских ублюдков.
Что мы могли сделать?
Ничего! Мы осыпали стрелков последними матерными словами, чем ещё больше раздражали и злили их.
Дробь прошивала палатки и рюкзаки. Одиночные выстрелы превратились в бесконечную канонаду!
Находясь под непрерывным обстрелом, мы в спешке снимали лагерь, собирали разбросанные вещи и уносили их в безопасное место.
К счастью, они стреляли плохо, как в общем, все сельские являлись  никудышными во всём, поэтому, никто из наших серьёзно не пострадал.
На память от той встречи с гостеприимными и хлебосольными деревенскими ребятами у меня остался небольшой шрам на левой руке.
А если бы стрелки проснулись не с похмелья и кто-нибудь из них попал бы мне не в руку, а в висок или в глаз?...
Мог ли я погибнуть в то прекрасное весеннее утро? Конечно мог!
Но, из далёкого прошлого доносился голос цыганки: "Ты будешь жить 93 года!"
Наверное, инстинкт самосохранения, или страх прижимал меня к земле, когда я ползал вокруг костра, собирая вчерашние грязные кружки и  тарелки, а, может быть, непоколебимая вера в слова цыганки заставляла дробь пролетать мимо, а меня, - двигаться по какой - то мистической траектории, по безопасному коридору.
Я, к сожалению, этого не знаю.
Мы, в считанные секунды свернули лагерь, молча отдышались и в полной прострации двинулись в сторону города.
Больше на том месте я не был никогда.
Говорят, что сейчас там элитный посёлок, а деревня, из которой примчались пьяные пацаны, - уже давно сдохла!