потеря

На худграф Кирка не прошла по конкурсу. Нужно было устраиваться на работу. На крупный, тогда преуспевающий завод её взяли копировщицей. В состоянии тоски и почти безразличия к своей дальнейшей судьбе она проходила большую медицинскую комиссию, заполняла бесчисленное множество каких-то анкет, бумаг, количество которых можно было, как ей казалось, сократить, по крайней мере, вдвое. Прослушала инструктаж по технике безопасности, через пять минут благополучно забыв всё, о чём монотонно говорила невзрачная тётя. В копировальном отделе было мрачно и неуютно. Пожилая полная женщина – заведующая отделом, устало и не слишком дружелюбно поглядела на Киркину мини юбку, очевидно, приравняв её длину к уровню  воспитания её обладательницы. Показала   рабочее место, выдала кальку и несложные чертежи небольшого размера, затем стала показывать  чертёжный шрифт, а после того как Кирка самоуверенно заявила, что писать таким шрифтом она умеет, удалилась на своё рабочее место, обиженно поджав губы.
Копировать чертежи Кирке было скучно и неинтересно. Впрочем, всё остальное ей тогда тоже было неинтересно: в институт она не поступила, и любимый мальчик Витька, без которого ещё месяц назад Кирка не могла обходиться ни одного дня, уехал в другой город поступать в пожарно-техническое училище, поступил, и теперь она не могла обходиться без его писем, каждое из которых было наполнено признаниями в любви и вечной преданности.
Стояла тёплая осень, но Кирку не радовало это тепло. Наверно, потому что  без любимого Витьки ей слишком одиноко было находиться в этой осени, она ещё не отвыкла от долгих безумных поцелуев, объятий, гуляний в любую погоду допоздна, а тёплыми летними ночами  - и вовсе до утра.
Киркина лучшая школьная подруга перешла на второй курс техникума,  у неё уже появились свои интересы и новые друзья. Другая близкая подруга поступила в институт. А Кирка, до восьмого класса круглая отличница, а  школу закончившая с тремя четвёрками – второй раз не прошла по конкурсу, правда, в прошлом году она поступала в только что открывшийся университет на филологический факультет.  Ей было обидно и стыдно при случайных встречах с одноклассниками на вопрос: «Ну что, куда поступила?» - мямлить: «Никуда. Не прошла конкурсу. Работаю вот…»
Киркина старшая сестра училась уже на втором курсе художественно-графического факультета педагогического института. На уборочной она познакомилась со студентом третьего курса Володей. Он сразу приглядел среди ярких, шумных, раскованных девчонок несмелую, не пользующуюся косметикой, тихую скромную Таню. После возвращения с уборочной он приходил к Киркиной старшей сестре, изо всех сил стараясь быть вежливым и  обходительным.
На пятый день Киркиной тоскливой работы копировщицей вечером к ним домой пришёл Володя. Когда вся семья: родители, сестра и Кирка собрались на кухне, он, чуть волнуясь, торжественно сообщил:
- У меня две новости. Первая: мы – я и Таня, решили пожениться, завтра пойдём подавать заявление. И вторая новость – тут он повернулся ко мне:
- Тебе, Кира, надо завтра прийти в институт с документами, в деканате меня просили передать, что тебя зачислили  кандидатом, один студент из Москвы решил забрать документы. А из тех, кто не прошёл по конкурсу, у тебя самоё большое количество баллов. До первой сессии будешь учиться без стипендии…
Боже мой, какое счастье! Какие слова: сессия, стипендия!  Киркина душа  возликовала! От неожиданности она даже не успела удивиться, откуда в деканате знают, что Володя бывает у них дома. Если бы эти две новости, сообщённые Володей, предстали  в облике женщин, то вторая была бы полной, мягкой, щедрой, с глазами, полными любви, очень похожей на мадам Грицацуеву, заслонившей своими телесами первую, принявшую образ тоненькой хрупкой феи. Жизнь  озарилась каким-то новым светом, со всеми оттенками радуги! Пусть без стипендии, но она будет учиться на худграфе! А, кроме того – её сестра выходит замуж. Всё-таки не рядовое событие!  Жизнь делала крутой поворот.
По дороге в институт Кирка тряслась от страха, что Володя ошибся, или ошиблись в деканате, и  документы не примут, а её саму отправят восвояси. Но никакой ошибки не было.
- Сейчас все на уборочной, - сказала молодая уверенная в себе секретарша в деканате, - приедут через неделю, так что готовься к занятиям.
Кирка готова была ехать на уборочную, рыть землю, вытаскивать картошку руками! Но никто от неё этого не требовал, и она поехала увольняться с работы.
На Киркино заявление об увольнении заведующая копировальным отделом отреагировала, как и следовало ожидать, крайне отрицательно. Не то чтобы ей было жаль расставаться с такой ценной работницей. Нет, её возмущало, что Кирка увеличивает текучку кадров, с которой в то время, называемое сейчас застойным, боролись беспощадно! Она готова была выслушивать в свой адрес какие угодно несправедливые обвинения – ей было совершенно не обидно. После чёрного периода горьких слёз по поводу отъезда любимого Витьки и её не поступления в институт, да ещё во второй раз – Кирка пребывала в состоянии счастья. Её объяснение, что  сначала она не поступила, а потом её зачислили, было воспринято с недоверием.
- Так не бывает, - сказали в отделе кадров.
- Редкий случай, - сказала Кирка и вскоре принесла справку из института.
В начале октября начались занятия. На уборочной все перезнакомились, сдружились, поэтому в институте чувствовали себя вполне уверенно. На переменах открыто курили, не прячась от преподавателей, прямо на лестничных площадках в конце коридора. Кирка никого не знала и держалась особняком. Как-то к ней подошёл высокий, красивый белобрысый парень, согнул указательный палец крючком и зацепил этим крючком Киркин ремень на джинсах. Его голубоглазое усатое лицо выражало полную уверенность в том, что абсолютно любой девушке это должно быть приятно.
-  Пошёл вон! –  спокойно сказала Кирка и резко хлопнула его по руке.
- Дикарка! Дурнушка! – воскликнул он и отошёл, слегка ошеломлённый таким отпором.
Кирка была далеко не дурнушка, и она прекрасно это знала. А дикарка – ну что ж, это почти комплимент – она верна своему Витьке!
Тут Кирка увидела одиноко стоявшую девушку в очках, с длинными рыжими распущенными волосами, одетую в юбку «макси», только-только входящую тогда в моду, и довольно объёмную бежевую кофту. Она наблюдала  сцену знакомства Кирки с белобрысым красавцем, и, когда он ретировался, спросила:
- Тебя как звать?
- Кира.
- А меня Света.
С этой минуты они подружились. Оказалось, она тоже кандидат, хотя баллов при поступлении набрала меньше, чем Кирка. Постарался её влиятельный отец, который занимал должность заместителя главного инженера на крупном машиностроительном заводе. Никто тогда не знал, что процветать этому заводу, выполняющему заказы «на космос», ещё лет двадцать. По историческим меркам это, наверно, не больше получаса. Сейчас корпуса этого завода опустели, так как большинство рабочих и служащих сократили, и многие из них пошли торговать на рынки. А тогда заработки были высокие и у простых рабочих, и, конечно, у руководителей, к которым относился Светкин отец. Это было видно по их шикарной квартире с огромной прихожей, гардеробной, кладовой, тремя большими комнатами. Квартира находилась в самом центре города, недалеко от  института, где учились Кира и Света. У её отца была служебная «Волга» с личным водителем. Студенты худграфа за время учёбы каждый год выезжали на пленер, а по возвращении Свету всегда встречал отцовский водитель на этой большой и шикарной по тем временам машине. Кирке разрешалось проехать вместе с ними до Светкиного подъезда. Там они расставались: Светка налегке заходила в подъезд, водитель следовал за ней, неся этюдник, папку с бумагой и готовыми работами и сумку с вещами, а Кирка выгружалась и топала с такой же ношей на автобусную остановку.  Тот факт, что машина была не личная, а служебная, вызывал у Кирки восхищение. Светкин отец был в состоянии купить несколько машин, но не находил нужным это делать. Зачем? -  когда в любое время суток по звонку приедет водитель и отвезёт, куда попросишь. Когда надо, отремонтирует машину, помоет, заправит. Казалось, так будет всегда.
В доме у Светки был достаток. В холодильнике всегда было очень вкусное прессованное мясо – в то время страшный дефицит. Не переводились апельсины, дорогие конфеты, икра – Алексей Матвеевич – так звали её отца, - привозил всё это из Москвы, куда он часто летал в командировки. В доме было полно хороших книг, поэтому Светке не составляло труда писать курсовые работы по истории искусства дома, тогда как большинству студентов, и Кирке в том числе, приходилось подолгу просиживать в областной библиотеке имени Пушкина. А Светке, если в доме не находилось нужной книги, недостающую литературу приносила мать из библиотеки Авиационного техникума, где она работала.
Ирина Николаевна была добрейшая женщина – приветливая и гостеприимная. Отношения у неё со Светкой были доверительные, без нравоучений. Она была не из тех, кто выискивал отрицательные черты молодого поколения, и прекрасно относилась ко всем многочисленным подругам дочери. Ирина Николаевна сразу полюбила Кирку, несмотря на небольшой казус, который произошёл в день первого появления новой Светкиной подруги в их доме. На следующий день после знакомства Светка пригласила Кирку после занятий к себе домой. Проголодавшиеся студентки с удовольствием ели жареную картошку, которую Светка обнаружила на газовой плите, и как-то не заметили, что сковорода опустела. Затем они долго пили чай, болтая без умолку. Каждая из них ощущала в собеседнице «своего» человека. Это бывает, когда зарождается дружба. У Светки с Киркой дружба, как у сказочных младенцев, росла не по дням, а по часам. Им было интересно вместе даже молчать, но это потом, а сначала они помногу разговаривали, так как хотели знать друг о друге всё.
Вскоре пришла с работы Светкина мама, зашла на кухню, приветливо поздоровалась.
- Моя подружка Кира, мы учимся в одной группе, - представила Светка свою гостью.
- А меня зовут Ирина Николаевна. Дочь, ты угостила Кирочку картошечкой? Положи и мне, я сегодня не успела пообедать, пойду пока, помою руки.
Девчонки  переглянулись.
-А мы всё съели, - честно призналась Светка. Им обеим стало стыдно, но Ирина Николаевна успокоила их, сказав, что есть ещё суп, и она его поест с удовольствием.
Девчонки покинули кухню и ушли в Светкину комнату. Порядок там был относительный, граничащий с беспорядком. Кирка подумала, что её мама этого бы не потерпела, отругала бы и заставила прибрать комнату. Кирку удивляло, что дома у Романцевых – это была Светкина фамилия -  можно было курить, как отцу, так и Светке. Всё в их доме приводило Кирку в восхищение. У неё мама была совсем другая. Тогда она казалась Кирке слишком строгой, даже злой. Сейчас, когда Кирка стала её ровесницей на тот период, она поняла, что это была не злость, а отчаяние оттого, что дочь – её красивая девочка -  получилась не совсем такая, как ей хотелось, и, конечно же, беспокойство за   её бесшабашность и самоуверенность. Запах табака от  одежды и волос дочери, конечно,  пугал и раздражал её. Курение она воспринимала, как признак распущенности. Каждая мать хочет, чтобы дочь стала хорошей хозяйкой, женой, матерью. Киркина мама тогда, наверно, не видела в дочери такой перспективы. Её поздние возвращения домой, запах вина и сигарет, которые невозможно скрыть никакими умываниями (жевательные резинки тогда были дорогим удовольствием, да и редким), наверно, наводили её на мысль, что дочь катится по наклонной плоскости. Через много лет, когда Кирка сама стала мамой, и особенно, когда после двух сыновей у неё родилась дочь, она поняла, что ей с её свободолюбием и нужна была именно такая строгая мама.
На первом курсе худграфа образовалась компания, в которой все любили ходить в недорогое кафе, под названием «Ленинградское», а студенты называли его «Питер». Во времена «застоя» такое переименование было признаком раскованности и бунтарства. В «Питере» можно было  заказать  салат «из кур» и какое-нибудь дешёвое вино. Иногда у студентов получалось пять рублей «с носа» - сейчас трудно представить, что на пять рублей можно сходить в центральное, престижное   кафе.  Они стали завсегдатаями,  познакомились с музыкантами и чувствовали себя богемой, девочками, которые смогут в этой жизни добиться всего, чего только захотят. Компания была весёлая и шумная, и Кирка со Светкой всегда были в центре этой компании. Им нравилось заводить новые знакомства с молодыми людьми - посетителями кафе, которые угощали их шампанским, принимать угощения, давая понять, что это их ни к чему не обязывает, а просто они делают одолжение, что эти угощения принимают. Мальчишки из «худграфовской» компании были такие же безденежные, как и девчонки, поэтому угощение перепадало всем. Спорили  об искусстве, смысле жизни, подшучивали друг над другом. Сейчас, конечно, всё забылось, а тогда все эти разговоры казались  важными и умными. Светка жила в двух шагах от этого кафе, а Кирка добиралась до дома уже ночью. Она жила на окраине, в посёлке «Южном», в доме, который купили её родители, когда она перешла в седьмой класс. В Омск они решили переехать из-за детей: Кирки и её  сестры – здесь всё-таки было несколько институтов, тогда как в городке, похожем на большую деревню на Севере Казахстана, где Кирка родилась и прожила двенадцать лет, был всего один педагогический.
Так вот, по всем параметрам выходило, что Светка по сравнению с Киркой в этой жизни, как сыр в масле каталась. Если у них в доме отключали горячую воду, она сообщала об этом Кирке с трагической ноткой в голосе. Это было единственное, в чём подруги не понимали друг-друга.
- Согрей, - говорила Кирка.
- Но это же неудобно! - искренне возмущалась Светка.
У Кирки дома была только та вода, которую привозили с колонки во фляге на специальной тележке. В основном, конечно, Киркин папа, но иногда и кто-нибудь из остальных членов семьи, в том числе и сама Кирка.
Она родилась, когда её родители строили дом в маленьком городе Петропавловске в Северном Казахстане. А сами снимали комнату с низкими потолками в сыром старом доме, где жила татарская семья. Потом, когда Кирка уже подросла, она с мамой и старшей сестрой ходила в гости к хозяйке этого дома, и удивлялась, что дом врос в землю, и окна находились у самой земли.
Когда Кирка с сестрой были детьми, мама мыла их в корыте:  зимой - на кухне, летом – во дворе. Здесь, в Омске, она любила ходить в городскую баню, где её не смущали ни огромные очереди, ни нехватка тазов, - она наслаждалась запахом берёзовых веников в парной, горячим душем. Светкино возмущение по поводу отключения горячей воды Кирка воспринимала, как каприз избалованной девчонки – радовалась бы, что за холодной никуда ходить не надо. Возвращаясь из бани, Кирка ощущала себя лёгкой, безгрешной, красивой, не нуждающейся в косметике. Тогда, наверно, это так и было. Она пользовалась только тушью для ресниц, а помады, кремы, тени и прочие средства для наведения красоты ей были не нужны.
Была ли грехом Киркина влюбчивость, она не знала. На первом курсе ей нравился парень по имени Шура с очень экстравагантной внешностью: высокий, худой, с густыми кудрявыми темными волосами, бакенбардами и бородкой. Тёмно-карие блестящие глаза его смотрели на всё окружающее нагло и весело, а на девчонок – заинтересованно и оценивающе. Он окончил художественную школу и писал маслом на холстах. Для Кирки на первом курсе это было недосягаемо. Шура считал себя очень талантливым. Наверно, так и было. Но ей он нравился уверенностью в своём таланте и  необычной внешностью, особенно, когда надевал длинный кожаный, слегка потёртый плащ. Как-то поздней осенью он напросился Кирке в гости. На улице все прохожие обращали на него внимание. Ей это было непривычно – обычно смотрели на неё. Родители были на работе, сестра в институте. Кирка с Шурой немного поболтали, поцеловались, и скоро пришла её мама. Кирка проводила Шуру. Они повстречались ещё пару раз, и на этом их романчик закончился. Таких романчиков у него было много, но все они заканчивались дружбой – он был, в общем-то, добрый парень, расставался с девчонками легко, и они на него не обижались. А на четвёртом курсе после каникул Шура явился на занятия согнутым под углом градусов в шестьдесят. Сначала по этому поводу было много шуток, смысл которых сводился к тому, что, мол, напился, упал и проспал на холодной земле. Советовали полечиться таким же способом, только спать в тепле, да не одному. Но ходить Шуре было всё тяжелее, и представлял он собой жалкое зрелище. Кирке он казался  похожим на сломанную свалявшуюся мягкую игрушку – его густые кудри были не расчёсаны, каждый шаг давался ему с большим трудом, и смотрел он на всех снизу вверх, так как не мог разогнуться. Наглый блеск в глазах исчез. Шуру жалели и шутить на эту тему, конечно, перестали.
На втором курсе во время новогодней вечеринки Кирка целовалась с парнем по имени Женя. Высокий, широкоплечий, костлявый, он покорил её своими выразительными, добрыми, наивными глазами. Женька был какой-то неловкий, нелепый, но по-настоящему талантливый. После той вечеринки не было больше ни поцелуев, ни встреч. Женька был весь в искусстве.
Было у Кирки много других поклонников и каких-то приключений. Ни одно из этих приключений не закончилось чем-то серьёзным, отношения были на уровне прогулок, походов в кино или ресторан. Как только её очередной поклонник начинал проявлять серьёзные намерения, она прекращала приходить на свидания, а телефона у неё дома не было, и провожать себя она не позволяла, так что  исчезала из поля зрения ухажёра, не испытывая угрызений совести. Никто ей по-настоящему не нравился. Нравилось обожание, с которым на неё смотрели, нравились ухаживания, комплименты, разговоры, общение. Она не могла сама себе ответить на вопрос: «Измена это её любимому Витьке или не измена?». В то время вышел на экран фильм «Угрюм - река», который по вечерам смотрела вся страна, в нём Кирка и нашла ответ на свой вопрос в одной фразе, сказанной главной героиней фильма Анфисой Петровной в исполнении красавицы Людмилы Чурсиной: «Весело живу, а себя соблюдаю». Она подумала, что тоже себя соблюдает, а значит, не изменяет, но всё-таки после очередного романчика она ощущала угрызения совести: Витька писал ей письма с признаниями в любви, она отвечала и ждала этих писем с нетерпением. Она продолжала его любить.
Всеми своими приключениями Кирка делилась со Светкой, которая всегда слушала с интересом, что-то советовала, иногда утешала. Она восторгалась подругой, количеством её поклонников. Светка умела не завидовать. Однажды подруги накупили поздравительных открыток, пришли после занятий к Светке домой и стали придумывать поздравления мальчишкам своей группы ко Дню Советской армии, как раньше назывался День Защитника Отечества. Они жирно красили губы и делали отпечатки на поздравительных открытках. Юмористические поздравления, которые они придумывали, их самих очень смешили, и они громко хохотали, катаясь по дивану. Развеселившись, подруги не слышали, как пришёл Светкин двоюродный брат Коля – студент политехнического института. Дверь ему открыл младший брат Светки Олег – он был ещё школьником – учился в девятом классе, но был таким умным и эрудированным, что если Кирка со Светкой чего-то не знали, то обращались с вопросом к нему и всегда получали уверенный и правильный ответ. Олег и Коля сидели в соседней комнате и о чём-то разговаривали. Вволю насмеявшись, девчонки решили показать свои поздравления Олегу. Тут Коля увидел Кирку и сразу влюбился. Об этом ей на следующий день сообщила Светка. Он был очень высокий, широкоплечий и симпатичный парень, но любовь его была безответной и тянулась несколько лет. А когда на третьем курсе Кирка со Светкой попросили его походить с ними по старым улицам города, чтобы фотографировать деревянную резьбу на старых домах для курсовых работ по истории искусства, то Коля с удовольствием откликнулся на их просьбу. Но фотографировал он больше Кирку, чем резьбу, пока Светка довольно резко не напомнила ему, для чего они его позвали. Он был очень хороший фотограф – это было его хобби.  Фотографии получились прекрасные: и резьба, и Кирка в разных ракурсах. После окончания Политехнического института он устраивал выставки своих фотографий, и друзья называли его «фотограф – художник».
У Светки тогда не было романов. У неё была красивая фигура, рано сформировавшаяся высокая грудь, красивые стройные ноги, но всё-таки она не была красавицей: глаза она обводила чёрным контуром, они казались неестественно огромными за толстыми стёклами очков, нос картофелиной, губы тонкие. Светка мазала лицо толстым слоем тонального крема, губы красила ярко. Она много курила, и для мальчишек с их курса была «своим парнем».
На первом занятии по живописи преподаватель поставил натюрморт: букет из веток с жёлтыми листьями в простой белой вазе, стоящей на специальном столике, застеленном красной тканью. Кирка растерялась. Честно говоря, она никогда не рисовала натюрморты ни карандашом, ни акварелью. В детстве рисовать она любила, как и её старшая сестра, и девчонки много времени  занимались своим любимым делом: рисовали за небольшим круглым столом, разложив карандаши и бумагу по всей его поверхности. В школе она ходила в кружок рисования, который вела её первая учительница – красивая молодая женщина. Она была одарена многими талантами,  но, по всей вероятности, не имела специального образования, а просто сама любила рисовать. В омской школе Кирка рисовала стенгазеты, что-то писала плакатным пером, а когда преподаватель черчения, выпускник худграфа, организовал «клуб любителей искусств» –  стала самым активным членом этого клуба. Чертёжник рассказывал ученикам историю искусства, показывал слайды. Кабинет черчения, до этого имевший неприглядный вид, он оформил красиво и необычно. Дома Кирка много рисовала и часто что-то срисовывала по просьбам друзей: пейзажи, портреты членов группы «Биттлз», имевшей тогда сумасшедший успех и известность во всём мире. Срисовывала она эти портреты с некачественных фотографий, которые раздобыл невесть откуда один знакомый гитарист.
  На вступительных экзаменах в институт нужно было сдавать экзамен по рисунку. На подготовительные курсы беспечная Кирка опоздала, поэтому не имела ни малейшего представления, как рисовать гипсовые головы, и села на свободное место. А свободно было возле маски Давида, рисовать которую сложнее, чем всё остальное. Все абитуриенты, кроме Кирки, это знали, поэтому Давида рисовала только она. Тройку ей поставили, наверно, за смелость. Все остальные экзамены она сдала на пятёрки и одну четвёрку. Конкурс на худграф всегда был высокий, поэтому ей и не хватило полбалла. И если бы тот москвич не забрал документы…
Так вот, на первом занятии по живописи Кирка не знала, с чего начать изображение поставленного преподавателем натюрморта, а Светка уверенными движениями набросала рисунок, открыла коробку с красками и стала довольно смело работать. Оказывается, она несколько лет занималась в художественной студии, да и все остальные студенты из их группы , как потом выяснилось, окончили художественные школы или студии. Одна Кирка оказалась самоучкой. Ни к кому другому не подходила, чтобы не догадались, что она не знает, с чего начинать. Немного погодя, понаблюдав за Светкиной работой, Кирка несмело взялась за карандаш, а затем за кисть.
Изредка появлялся преподаватель.  Внешне он совсем не походил на художника: полный, лысый, среднего роста – он скорее, был похож на директора столовой или какого-то чиновника, но первокурсникам сказали, что это лучший акварелист в городе. Он почти ничего не рассказывал, а брал у кого-нибудь кисть и краски и начинал работать, а все стояли и смотрели. Так они учились работать акварелью.
Занятия по рисунку вёл талантливый художник, внешность которого, на Киркин взгляд, точно соответствовала образу художника: чёрная ухоженная бородка, усы, тонкие пальцы. Сначала все побаивались его. Он был очень строг и требователен с учениками. Задания, которые он давал своим студентам, казались простыми, но сдать их было очень трудно, по крайней мере, Кирке со Светкой приходилось по многу раз переделывать свою работу. Сначала Кирка обижалась на него, а потом поняла, как их группе повезло с преподавателем.
По рисунку у Кирки со Светкой были сплошные тройки, поэтому они не любили этот предмет, а потом, кажется, на втором курсе, у Кирки вдруг что-то начало получаться, появился интерес и первые пятёрки. Она полюбила рисунок, а когда Георгий Сергеевич, их учитель, перестал преподавать в их группе этот предмет,  все об этом сожалели. Всё-таки он многому их научил.
На втором курсе отчислили студентку – старосту их группы, и все дружно выбрали старостой Кирку. На занятиях по рисунку и живописи она должна была следить за временем, объявлять перерыв натурщикам. Преподаватели по рисунку часто менялись, и студенты, в основном, учились друг у друга. Кирка часто помогала Светке и ещё одной девочке по имени Галя. Она приехала из деревни – для деревенских проходной балл был значительно ниже, чем для городских, так как они ехали в город поступать в институт по направлениям и обязаны были вернуться преподавать в свои деревенские школы. Галя, кстати, так и не вернулась в свою деревню. Она самая первая на курсе вышла замуж, и вскоре её влиятельный свёкор «выбил» квартиру для их молодой семьи в центре города. Галя была миловидной белокурой девушкой, но одевалась безвкусно в кофты каких-то немыслимых цветов. А, в общем, Галя была простой и безобидной девушкой. На Светку она смотрела с обожанием. Её, деревенскую девчонку, в Светке восхищало всё: и её общительный и весёлый характер, и влиятельный отец – начальник, и шикарная квартира в центре города, и Светкины шмотки, и даже то, что она много курила. Кирка чувствовала, что Галя немножко завидовала ей из-за того, что она была самой близкой Светкиной подругой.
Задания по рисунку были всё сложнее и давались с трудом и Гале, и Светке, а у Кирки этот предмет стал любимым, и на просмотрах она получала пятёрки.
Зато Светка блистала на истории искусства. Она прекрасно выполняла курсовые работы, выступала с ними на семинарах и конференциях и, конечно, имела по этому предмету пятёрку – автомат. Она была очень эрудированна, благодаря богатой домашней библиотеке. У Светки была отличная память на тексты и картины, только номера телефонов и дни рожденья она никогда не могла запомнить. С её аналитическим умом она могла стать прекрасным искусствоведом.
На третьем курсе как-то Светка сказала, что её мать почувствовала боль в животе и пошла на приём к гинекологу. Вскоре её положили в больницу и сделали операцию. Светка была дома за хозяйку: она многое умела и любила готовить, в отличие от Кирки, которая не знала даже, как жарить картошку.
Через несколько дней в институте Кирка спросила Светку:
- Как чувствует себя твоя мама?
Неожиданно грубо и даже с какой-то обидой Светка ответила:
- Моя мать скоро умрёт.
От неожиданности Кирка онемела, а потом осмелилась спросить:
- Кто тебе это сказал?
- Врачи сказали отцу.
В то время от родственников скрывали диагноз «рак», но отец потребовал сказать правду, и ему сказали.
Вскоре Ирину Николаевну выписали из больницы. Сначала она выглядела довольно неплохо, только чуть-чуть похудела – она не знала своего страшного диагноза. А потом слегла, и для Светки начался очень тяжёлый период. К ней в комнату протянули колокольчик, который периодически тренькал – и она спешила в комнату к матери: давала лекарство, ставила уколы и делала всё, что делают сиделки, ухаживая за тяжелобольным.
Ирине Николаевне иногда хотелось чего-нибудь вкусненького, и Светка готовила ей то, что она попросит, но мать съедала кусочек того, чего ей так хотелось, и её сразу от этого тошнило. Как-то Кирка со Светкой курили в ванной комнате – всё-таки там хорошая вентиляция, и вдруг туда заглянула Ирина Николаевна – она с трудом встала, не дозвонившись в свой колокольчик до Светки – и тут же закрыла рот руками, боясь, что её стошнит от запаха сигаретного дыма. Кирке было очень стыдно, что они невольно причинили ей страдания, а Светка повела маму в комнату, выговаривая по дороге, что она могла бы подождать и не ходить без неё. После этого случая Кирка не видела Ирину Николаевну месяца два – та уже не могла вставать с постели. 
Светка пропускала занятия. Кирка бывала у неё каждый день и, как могла, помогала ей по черчению, которое она и так не любила и не очень-то понимала, по рисунку, живописи.
Колокольчик в её комнате звучал довольно часто. Обстановка в их  квартире была напряжённая  - в комнатах царило тяжёлое ожидание. Кирка уже не бежала по ступенькам, как раньше, к ним на третий этаж, а поднималась не спеша, с тяжёлым чувством. К специфическому приятному запаху их квартиры, который ощущался уже на лестничной площадке – ведь каждый дом и квартира пахнут по-своему – примешивался еле уловимый запах то ли лекарств, то ли болезни. Настроение у Светки было подавленное, но Киркиному приходу она всегда была рада. Подруга рассказывала ей какие-то новости, анекдоты, старалась хоть немного развлечь её, и Светка даже улыбалась, но они уже не смеялись так, как раньше, по любому поводу.
Однажды в конце апреля Кирка приехала в институт ко второй паре, в очередной раз проспав на первую. Внизу в вестибюле стояла их группа в полном составе, кроме них со Светкой. Не успела она сострить, что начальству положено задерживаться, как её опередила Галя:
- У Светки мать умерла, мы решили к ней пойти.
Несколько дней назад, когда Кирка забежала к Светке домой на минутку, и, не снимая пальто, хотела пройти в её комнату, затренькал колокольчик, и Светка заспешила к матери. Кирка замешкалась в прихожей и через дверь услышала слабый её голос:
- Кто там пришёл?
- Кира, - ответила Светка.
- Пусть она зайдёт ко мне.
Светка вышла, передав подруге просьбу  матери, и она  робко зашла в её комнату.
- Здравствуйте, Ирина Николаевна, через силу улыбаясь, сказала Кирка.
- Здравствуй, Кирочка, а почему ты в чёрном? – прозвучал её слабый голос.
- Вы же знаете, Ирина Николаевна, мы со Светой любим чёрный цвет.
У Кирки со Светкой тогда были длинные чёрные демисезонные пальто и чёрные платки. То ли этим им хотелось выделиться, подчеркнуть свою причастность к чему-то высшему, необычному, отличному от земной суетности, то ли просто им обеим нравился чёрный цвет, но и той, и другой он был очень к лицу, и выглядели подруги весьма эффектно.
 Если бы Кирка знала, какой она увидит эту симпатичную полноватую раньше женщину, она бы в прихожей сняла и пальто, и чёрный платок. Перемена во внешности Ирины Николаевны была настолько разительной, что Кирка и через много лет отчётливо помнила, как она подняла руку, чтобы поправить сильно поредевшие волосы, и на этой её полной раньше руке провисла кожа, как пустой мешок. Эта кожа висела на костях её измождённой руки. И вся она была страшно и неузнаваемо худая. Кирка смотрела на неё как на какое-то кошмарное чудо, и не могла оторвать глаз. И в то же время ей хотелось скорее выскочить из этой комнаты, где, казалось, сидело на краю постели невидимое чудовище по имени болезнь и уже дожирало эту добрейшую женщину изнутри. Кажется, Кирка пыталась рассказать ей какой-то анекдот – до болезни Ирина Николаевна общалась с подругами Светы, как с равными, - и сразу добавила, что очень спешит, и быстро  вышла из комнаты.
Оказалось, они разговаривали в последний раз. Она прощалась с Киркой… Вся группа пришла к Светке. Она была в своём нарядном лилово-фиолетовом платье, которое как-то привёз ей отец из командировки, и казалась довольно спокойной. Все посидели, помолчали и ушли. Через день Светкину маму хоронили, двадцать второго апреля, в день рожденья Киркиной мамы. На похоронах Светка опять была в своём нарядном платье.
Она не плакала и никто не причитал и не падал в обморок:  всем, кому могло стать плохо, заранее сделали успокоительные уколы: отцу, Светке и её младшему брату, бабушке и кому-то ещё… Светкиной матери было пятьдесят три года.
Вскоре у Алексея Матвеевича – Светкиного отца появилась женщина. Это была медсестра, к которой он периодически ходил на уколы. Он был гипертоник. Бывала ли она у них в доме, Кирка не знала и никогда не видела этой женщины, но Светка из-за неё часто  ругалась с отцом даже при подругах. В квартире они сделали ремонт, и отец перебрался в комнату, где лежала во время болезни Ирина Николаевна – раньше это была их совместная спальня.
Светка стала очень раздражительной, но постепенно втягивалась в учёбу. Вскоре после сдачи летней сессии они всем курсом уехали на пленэр в старинный город Тару. Шли как-то по городу с этюдниками, и какая-то старушка, увидев девчонок с деревянными ящичками, остановилась и с озадаченным видом спросила:
- Кормушки, что ли?
В каком-то смысле она была права. Студенты писали этюды, рисовали друг-друга, устраивали вечерние посиделки. Преподаватели часто проводили просмотры студенческих работ.
Светка постепенно становилась прежней: весёлой и общительной. Однажды к Кирке приехал на мотоцикле её возлюбленный Витька, который недавно окончил училище и получил лейтенантские погоны. Она почему-то стеснялась его формы, погон – у него были совсем другие интересы, другая жизнь. Он не был похож на парней с её любимого худграфа, и она отвыкла от него. Витька приехал с другом, который жил недалеко от Тары. Они вместе учились, их кровати в казарме стояли рядом. Друга  звали Саша, на завтра у него намечалась свадьба, и Киркин возлюбленный должен был поработать свидетелем. Они приехали за ней.
Нарядных вещей на пленер Кирка не брала, но училась на их курсе одна девушка Наташа, которая на все пленэры таскала огромных размеров чемодан, набитый модными кофтами, брюками, юбками, бельём, пряжей и спицами. Из своего «сундука» она достала красивую белую вязаную кофту с капюшоном и сказала:
- На, одень, всё-таки на свадьбу едешь.
Кто-то дал Кирке модную приталенную блузку. Всё это прекрасно сочеталось с её расклешёнными брюками из модного тогда вельвета, которые она сама сшила. Кирка распустила волосы, подкрасила ресницы. Красавица! Все девчонки одобрили её внешний вид.
На свадьбе Кирка с Витькой поссорились. Ей не нравилось, что он слишком рьяно выполнял обязанности свидетеля на пару со свидетельницей. Сначала она была спокойна, так как сразу отметила её безвкусный грим, старомодное платье и неприветливое выражение лица. Она не могла быть конкуренткой красавице Кирке. На Витьку она посматривала многозначительным взглядом, а в сторону Кирки метала молнии. К Кирке подошёл симпатичный высокий парень, и они пошли танцевать. Тогда Витьке не понравилось, что этот парень потом весь вечер не отходил от его невесты. В порыве ревности он  ударил Кирку по лицу.  За шесть лет их знакомства это было первый раз. В общем, они поссорились. Утром Кирка уехала автобусом, предоставив возможность деревенской девушке окрутить своего жениха.
Приехала она в слезах и с синяком на скуле.  Светка опять её утешала.
Душевные муки залечивала работа. Со своими «кормушками» студенты ходили по всей Таре и много рисовали. Вскоре пленэр закончился и все уехали в город.
Кирка с Витькой   ссорились, мирились, опять ссорились. Со Светкой они стали друзьями.
На четвёртом курсе студенты рисовали обнажённую натуру. Их группа, сначала недружная и какая-то разрозненная,  после тех поздравительных открыток с отпечатками Киркиных и Светкиных губ как-то сблизилась, сдружилась, и на занятиях по рисунку они перекидывались беззлобными остротами, от которых их обнажённая модель постоянно прыскала и потому не могла устоять так, как преподаватель поставил её позировать, и приходилось делать дополнительные перерывы, пока она вдоволь насмеётся.
 В общем, учиться было интересно, хотя и непросто. По рисунку и живописи у Кирки были пятёрки, а Светка делала успехи по истории искусства.
Витька уже работал в пожарной части их города и много раз предлагал Кирке выйти за него замуж, но замуж ей не хотелось, она тайно мечтала поехать в Ленинград поступать в Академию Художеств. Об этом надо было сказать родителям. Мама кричала:
- Где ты там будешь жить?!
- В общежитии, - отвечала Кирка.
С этим мама не могла согласиться и привела другой убийственный аргумент:
- Ты всё равно не поступишь! Для этого нужен талант!
Кирке было обидно, но она не могла ей возразить, так как сама не была уверена, есть у неё талант или нет. Может быть, те пятёрки, которые она получала по живописи и рисунку, в Ленинграде тянули бы только на тройки? Тем более, что два способных парня с пятого курса уже делали попытки поступить в Академию, но безуспешно.
Кирка была в смятении, особенно когда одна талантливая девочка по имени Наташа (только не та Наташа, которая возила огромный чемодан), по окончании четвёртого курса забрала из института документы и тоже уехала поступать в Академию, не поступила, и попросилась ходить на занятия вольнослушателем. Ей разрешили, и она целый год занималась в Академии. А для Кирки это оставалось недосягаемой мечтой.
 Пятый курс начинался с педагогической практики. Всех распределяли по школам, где студенты-практиканты должны были вести уроки рисования целую четверть. Из северного района Омской области из села Тевриз пришёл запрос прислать четырёх студентов для того, чтобы вместо занятий они оформили в школе пионерскую комнату и рекреацию.
- Поехали?- предложила Кирка Светке.
Но подруга отказалась – всё-таки привыкла к комфорту. Нашлось ещё трое девчонок, жаждущих экзотики, и они полетели на маленьком самолёте «ПО-2», в народе называемом «Кукурузник». Перед поездкой Кирка обнаружила в себе какие-то непонятные изменения: у неё увеличилась грудь, появились странные неуловимые ощущения и задержка месячных. Во время болтанки в самолёте она еле сдерживала тошноту. Основания для опасений у неё, конечно, были – их дружба с Витькой не ограничивалась поцелуями.
В Тевризе девчонок поселили в школе, в той самой пионерской комнате, которую они должны были художественно оформить. Кирка обнаружила, что курение вызывает у неё тошноту, и прекратила курить. Девчонки стали давать советы: пить молоко с йодом, ставить на живот горчичники, чтобы начались месячные. Она делала это вместе с другой девушкой – её  звали Ира, у которой была такая же проблема. Вскоре у Иры начались месячные, а у Кирки нет. Девчонки прекратили курить в комнате, старались оставить ей лишнее яблочко или что-нибудь другое вкусненькое. А Кирку не покидало чувство страха: что она скажет маме? Она позвонила Светке и спросила:
- Что мне делать? У тебя же есть знакомая, которая как-то помогает в таких случаях!
Попросту говоря, эта знакомая делала криминальные аборты.
Светка, к удивлению Кирки, стала орать, что она не будет знакомить её с этой женщиной, так как одна из её «пациенток» умерла.
- Спасибо тебе, подруга, - ответила Кирка в полной растерянности.
На следующее утро она пошла в местную поликлинику на приём к гинекологу. Гинекологом оказалась древняя, как ей тогда показалось, сморщенная худая бабуся. Впрочем, она была довольно шустрая и энергичная. Бабуся – гинеколог подтвердила Киркины опасения: она определила небольшой срок беременности. Когда Кирка одевалась, она спросила:
-  Ты замужем?
- Нет…
- Жених есть?
- Да.
- И чем он занимается?
- Военный, - почему-то соврала Кирка вместо того, чтобы сказать «пожарный».
- Жениться – то обещал?
- Обещал, - ответила Кирка, не вдаваясь в подробности своего нежелания выходить замуж. 
К военным у бабуси было, по всей вероятности, своё особое отношение, и она провозгласила:
- Обещал – ещё не женился. Аборт делать будем?
- Наверно… я подумаю…
- Думай до послезавтра. Сделаем, а в город приедешь – никто не узнает, – то ли заботу, то ли хладнокровие проявила она.
Кирка возвращалась из поликлиники солнечным морозным утром. Ещё зелёная трава была покрыта инеем. Она шла по тротуару далёкого северного райцентра в полном смятении. Казалось бы, вот оно – простое решение её проблемы. Но какой-то тонкий голосок изнутри   призывал подумать, прежде чем принять хладнокровное предложение заботливой врачихи. Кирка воспринимала образование внутри себя не как зарождающуюся жизнь, а как какой-то сгусток ткани, создающий ей много проблем. И даже не столько страх перед процедурой не давал ей сразу согласиться сделать это. Она уже стала привыкать к своему положению, и хотя ещё не осознавала, что внутри её формируется маленькое существо, ей было немножко жалко избавляться от этого «сгустка ткани», хотя он помешал бы осуществлению её давней мечты ехать в Ленинград поступать в Академию Художеств.
В полном смятении Кирка позвонила Витьке и рассказала о предложении местного гинеколога. Он был против и сказал довольно категорично:
- Приедешь в Омск и, если надо, всё сделает моя хорошая знакомая гинеколог.
Девчонки ничего определённого посоветовать не могли:
- Думай сама,- сказали они почти хором.
Да она и сама понимала, что никто ей здесь не советчик. Обида на Светку из-за её нежелания подвергать подругу опасной процедуре криминального аборта, прошла. Кирка ругала себя:
- Вот дура! Она же поступила, как настоящая подруга!
По приезде в город с абортом у неё так ничего и не получилось: Витькина знакомая гинеколог в назначенный день не пришла на работу из-за болезни ребёнка, и Кирку отправили на приём к заведующей отделением, которая прочла ей лекцию о вреде абортов, особенно для нерожавших ещё женщин. Но так как она настаивала, то ей дали направление в  роддом, где официально проводили такие операции. На следующий день после занятий с этюдником на плече Кирка поехала  в другой конец города, чтобы записаться  на очередь. На двери приёмного отделения висела бумажка, на которой было написано, что сегодня записи на медицинский аборт нет, так как весь медицинский персонал на сельхозработах. Была осень, и в то время коллективы всех организаций и учреждений выезжали на уборку овощей. Кирка приехала записываться на очередь не раньше и не позже. Шёл холодный моросящий дождь. Она брела на остановку, стараясь не наступать в грязные лужи, с «кормушкой» на плече в состоянии сначала тоски, затем удивления, потом облегчения и, наконец, озарения: ей надо рожать! Сам Господь Бог дал ей это понять!
Светка в шутку говорила, что Кирка  испортила ей весь пятый курс, так как стала какая-то другая, не такая компанейская, как раньше, и курить она не могла, и от вина её тошнило, только иногда ей  хотелось пива.
Зимой накануне Нового года Кирка с Витькой поженились на пятом месяце её беременности. Маме она, конечно, боялась признаться, но она, оказывается, всё замечала и без всяких признаний, но молчала до одного вечера. В тот вечер Кирка собиралась на примерку своего свадебного платья желто-бежевого цвета. Белое платье она не хотела, и фату тоже. Мама давно смирилась с её причудами. Она, наверно, радовалась, что дочь теперь будет замужней женщиной, а, значит, оставит свою идею насчёт Ленинграда.
- Фату будешь заказывать? - спросила  она, когда Кирка собиралась на примерку.
- Нет.
- Ну и что, что беременная, всё равно надо. Какая свадьба без фаты? – сказала мама спокойно и добавила беззлобно:
- Нагуляла!
Кирка находилась в своей комнате до тех пор, пока не уняла слёзы, выступившие на глазах от доброты и тактичности её строгой мамы, которая, как ей казалось, совершенно ничего не понимает в любви. Мама, оказывается, давно догадалась, что  дочь беременна, и ни единым словом не упрекнула её.
На свадьбу Кирка надела на голову белый венок вместо фаты.
В институте, кроме Светки, она никому ничего не говорила о своём интересном положении, ходила в джинсах, сапогах на высоких каблуках и длинном свитере, под которым джинсы потом приходилось завязывать поясом, так как они уже не сходились. Некоторые девчонки догадывались о её положении, а мальчишки поняли только тогда, когда она сшила себе широкое платье и пришла в нём на занятия.
Кирин сын родился раньше времени, на восьмом месяце, в апреле. Пятикурсники уже были «на дипломе». У Киры были почти готовы эскизы будущих линогравюр. Руководитель её диплома, известный в городе художник-график, хвалил Киру, но советовал немного их доработать, вырезать на линолеуме и сделать пробные отпечатки.
 Как-то вечером она заметила, что у неё стали потихоньку отходить воды. Это было в субботу вечером. Кира никому ничего не сказала, сидела и работала над эскизами всё воскресенье, хотя ей периодически становилось плохо. Тогда она ложилась и, когда ей становилось лучше, продолжала работать. В понедельник Кира пошла на прием к врачу и её срочно положили в стационар. Схваток не было, ребёнок мог погибнуть в безводной среде, и ей стали делать стимулирующие уколы. Ночью она проснулась от боли и больше уже не спала. Это были схватки. Рано-рано утром Кира родила сына. Он был синий и даже не закричал, пока его не похлопали по спинке. Ребёнок был слабым, плохо сохранял тепло, пупочная ранка не заживала, было подозрение, что у него начался сепсис. На девятый день жизни её малыша на скорой помощи их отправили в детскую больницу, в отделение патологии новорожденных. Кира была вся чёрная и от тяжёлых родов, и от страха за ребёнка, но когда их привезли в больницу, она отметила про себя, что раз есть целое отделение со специальным названием, значит, это не единичный случай, значит, есть направление в медицине, методы лечения, а, значит, надежда на спасение её ребёнка!
Кириного малыша определили в палату, а ей выдали пелёнки и одеяло и велели отвезти всё это в роддом, где она рожала. Уставшая Кира отвезла детские вещи и приехала к маме. В чёрном пальто с серым лицом вид у неё был измученный.
- А где малыш? – с тревогой в голосе спросила мама.
Тут слёзы покатились ручьями по Кириным  щекам.
- В больнице, - ответила она, вздрагивая от рыданий.
С трудом Кира объяснила маме, в чём дело.
Мама, её строгая мама, очень быстро успокоила свою несчастную дочь:
- Да у тебя два месяца не заживала пупочная ранка, чего я только не делала! Всё заживёт, всё будет нормально.
Она говорила что-то ещё, но Кира была уже уверена, что её малыш поправится.
Ночевать в больнице мамочкам было негде, поэтому вечером они укладывали своих малышей спать, а сами расходились и разъезжались по домам. Ехать Кире было далеко, целый час, в другой конец города, на тот же Южный посёлок. Теперь она жила с мужем ещё дальше от центра, на самой окраине, где совсем рядом начинались картофельные поля, а дальше лесостепь. После свадьбы Кира переселилась к мужу в дом барачного типа, где он родился и жил с матерью и отчимом. Им принадлежала четвёртая часть этого дома с отдельным входом из общего с соседями двора. Дом был старый и сырой. Кира и Витя жили в одной из двух комнат, в другой жила его мать с вечно кашляющим отчимом. Отчим был горьким пьяницей. Пользоваться приходилось общим умывальником, грязным, с неприятным запахом. Каждый вечер Кира пыталась отчистить содой раковину этого умывальника, но на следующий день всё повторялось сначала. Её свекровь, казалось, не замечала ни грязного умывальника, ни плохо помытой посуды. В столе, где хранились крупы, всегда был ужасный беспорядок. Только тогда Кира оценила почти стерильную чистоту в доме родителей, которую поддерживала её мама и заставляла поддерживать всех.
Домой Кира добиралась часов в одиннадцать вечера, иногда они с Витей возвращались вместе: когда он не был на дежурстве, то приезжал за ней и встречал  у выхода из больницы. Они наскоро ужинали и ложились спать, так как вставать надо было часов в пять. Разговаривали только о ребёнке, больше ни о чём разговаривать не хотелось. У Киры текло молоко, и она просыпалась мокрая от этого молока,  сцеживала его в бутылочку, чтобы  в больнице сдать на молочную кухню. Кормить грудью ей запретили врачи. Малыш её слабел и худел день ото дня. Молоко он не сосал и из бутылочки. Ему ставили какие-то уколы. Он уже не плакал, а пищал тоненько, как котёнок. Пупочная ранка сильно гноилась. Кира сама уже была чуть живая от переживаний. Но надо было стирать пелёнки на всю палату, пеленать всех малышей, мыть посуду и детские бутылочки – всё это мамочки должны были делать сами. В столовой стояли деревянные скамьи, на которые можно было ненадолго прилечь и отдохнуть. Была в больнице палата для брошенных детей: тех, от которых отказались сразу после рождения и оставили в роддоме. Был один ребёнок, которого нашли в подъезде на батарее ещё зимой. Кто-то из медсестёр назвал его Тарасом. Это был крупный хорошенький малыш, только от долгого крика у него образовалась пупочная грыжа. Нянечек в больнице не хватало, и брошенные малыши подолгу плакали. Первый раз,  услышав дружный плач из соседней палаты, Кира туда заглянула и с удивлением обнаружила, что дети там совсем одни. Подошла к первому плачущему малышу, распеленала его – он был мокрый и такой несчастный! Она завернула его в сухие пелёнки, дала пустышку, то же проделала и с остальными. Постепенно дети затихли, но сердце Киры разрывалось от жалости.
Кира забыла про свою дипломную работу. Ей стало безразлично, успеет она закончить её или нет. Её давняя мечта о поступлении в Ленинградскую Академию Художеств отступила далеко - далеко и почти растворилась в каком-то тумане. Кира жила тогда одним желанием: чтобы её малыш поправился.
Как-то вечером лечащий врач – совсем молодая женщина, сказала Кире:
- Завтра будем вашему мальчику делать зондирование. Процедура будет длиться шесть часов. А вы должны всё это время находиться возле кроватки малыша, пеленать по мере необходимости и наблюдать за ним. Должно помочь. Все шесть часов она не сводила глаз со своего малыша и все эти шесть часов мысленно посылала ему здоровье.
На следующий день после процедуры свершилось чудо. Щёчки Кириного сына порозовели, он стал пить из бутылочки молоко, а через день она тайком стала давать ему грудь. Молоко само текло ему в ротик, даже сосать не надо было. Он стал узнавать Киру и реагировать на её появление! Кира почувствовала себя счастливой!
Их выписали восьмого мая. День выдался солнечный, тёплый. Виктор отпросился с работы, чтобы отвезти, наконец, домой жену и сына. В тот день на сажевом заводе случился пожар, и в небо поднималось огромное облако чёрного дыма, которое было видно во всех районах города. Оно было как напоминание, что трудностей впереди будет много, и расслабляться нельзя, но даже это жуткое облако не могло испортить Кире настроения. Она едет домой не одна! С ней был её малыш, пусть ещё слабый и худенький, но она была уверена, что выходит его!
Через несколько дней Кира решила съездить в институт. Секретарь с кафедры графики стала спрашивать, что она намерена делать: заканчивать дипломную работу или брать академический отпуск? Кира стояла в растерянности, так как всё это ещё стояло у неё на заднем плане. Секретарь посоветовала попробовать закончить работу. Кира сказала, что попробует.
Дома в перерывах между кормлениями, пеленаниями, стиркой и глажением пелёнок Кира начала переводить свои эскизы на куски линолеума и пробовать вырезать. Стирать и гладить помогала свекровь. Вырезать помог муж её сестры Володя, который уже окончил институт и там же работал на кафедре художественной обработки металлов. Иногда Кира ездила в институт, чтобы сделать на станке пробные отпечатки и показать их руководителю своего дипломного проекта.
У Светы работа была уже готова, она должна была защищаться по истории искусства. Однажды она приехала к подруге помочь изготовить макет книги. Кира делала иллюстрации к произведениям А. Куприна, одного из своих любимых писателей, и готовые иллюстрации нужно было поместить в этот макет. Честно говоря, ни Кира, ни Света толком не знали, как сделать этот макет, и  начали соображать вместе. Муж Киры в тот день был на дежурстве до утра. В ходе работы Кире приходилось часто отвлекаться. Её маленький сын был очень беспокойным, часто плакал. Кира то пеленала его, то кормила, то грела воду и купала, опять кормила и пеленала. Света посмотрела, как ловко у неё  всё получается и спросила удивлённо:
- Откуда ты знаешь, как всё это делается?
- В больнице научилась, - ответила Кира. Надо будет, и ты научишься.
Света так и не научилась ухаживать за ребёнком: детей у неё не было.
Так подруги протрудились – промучились целую ночь. Когда макет был почти готов, за окном уже рассветало. Довольные и уставшие, Кира со Светой легли хоть немного поспать, но тут же заплакал ребёнок. Кира встала его укачивать, а Света вскоре заснула. В ту ночь им всё же удалось поспать часа полтора.
Света защитилась на «отлично», а Кира на «хорошо». Всё-таки она не успела кое-что переделать в своих линогравюрах. Получив дипломы, их группа устроила вечеринку. Больше они ни разу не встречались все вместе. Только по отдельности, случайно, на улице или в автобусе.
Света по распределению поехала в районный центр. Целый год проработала в художественной школе. Кира растила сына, а когда ему исполнилось пять месяцев, устроилась работать по индивидуальному графику. Понемногу рисовала.
  Однажды Света приехала к Кире на день рожденья. Она была какая-то непривычно располневшая. Её не шла эта полнота. Подруги были очень рады  встрече и повеселились от души. Света произнесла тост за Кирин талант и сказала, что она – её любимый художник. Конечно, она имела в виду своё окружение, она ведь прекрасно знала историю искусства и великих мастеров разных эпох. Но всё-таки, Кире польстили её слова.
Вскоре друг Светиного влиятельного отца помог ей устроиться на работу в музей изобразительных искусств реставратором. Она уехала в Москву на курсы  на полгода. После её приезда из Москвы что-то изменилось в их отношениях. Раньше они часто созванивались, вернее, звонила только Кира из автомата,  у них в барачных домах, находящихся рядом с картофельными полями, не было телефонов. Раньше на Кирины звонки Света отвечала приветливо, Кира чувствовала, что подруга рада слышать её голос, а теперь почти всегда получалось так, что Кира звонит не совсем вовремя, так как Света  спешит. Встречались подруги редко. Раза два Света приглашала Киру с мужем встречать Новый год. Веселились вроде бы так, как раньше, но Кира ощущала, хоть ей  неприятно было это сознавать – какой-то едва уловимый холодок в их отношениях. Света с упоением рассказывала о своей работе, интересных знакомствах с талантливыми художниками. Как-то она показала несколько картин  однокурсника, который подарил их  ей после какой-то выставки, и спросила:
- А ты знаешь, кто мой любимый художник?
Кира с волнением спросила:
- Кто?
- Володин, - ответила она.
 Это были работы того белобрысого красавца, который на первом курсе обозвал Киру дурнушкой и дикаркой.  Кире стало стыдно за её тайную надежду, что, может быть, Светин любимый художник - всё ещё она…
Иногда Света приезжала к Кире с Витей париться в бане. Она похудела, похорошела. Она любила за собой ухаживать, привозила с собой травы, кремы, делала очищающие маски. Как-то приехала со своей школьной подругой Верой, с которой Кира тоже давно подружилась. Подруги напустили пару, и вдруг резко открылась дверь и ворвался Виктор. На лице его было выражение ужаса.
- Иди скорей домой! - заорал он.
Кира, не вытираясь, натянула на себя халат и побежала в дом. Их маленький сын кричал от боли. Он опрокинул только что закипевший самовар. Кипяток попал на ножки и маленький «стручок».
В больнице он пролежал сорок дней. Кира находилась с ним. Мамочки, ухаживающие за своими детьми, ставили возле кроватей табуретки, чтобы ночью можно было положить на них ноги, наполовину лёжа на кровати. Кира доедала то, что не съедал её малыш, и ей этого вполне хватало. В больнице, когда стали заживать ожоги, Кира учила своего сынишку ходить заново. Выписали их весной, в начале марта. Вскоре Кира устроилась на работу на швейную фабрику художником – оформителем. Сына устроили в детский сад. Где-то на задворках Кириного сознания иногда маячила её давняя мечта о Ленинграде. Сыну было три года, когда ей снова захотелось родить. Только чтобы всё было правильно, вовремя и благополучно. Кира забеременела, но  на третьем месяце заболела тяжёлой формой гриппа. Началось кровотечение и сильные боли в животе. « Скорая» приехала довольно быстро. Молодая женщина - врач сказала, что нужно прервать беременность, так как после гриппа может родиться неполноценный ребёнок. Кира заплакала и стала доказывать, что ей нужен ребёнок, она хочет его сохранить. Её убедили, что в любом случае нужно ехать в больницу. Было часа два ночи, когда её передали дежурной акушерке с заспанными глазами, которая сразу  грубо приказала: быстро в туалет и на кресло!  Не успела Кира дойти до кресла, как у неё случился выкидыш.  Она закричала и чуть не потеряла сознания, но та же акушерка так же грубо приказала замолчать и ложиться на кресло. Обессилевшая Кира с трудом взобралась на него, но акушерка не унималась, ударила её рукой по ноге и стала стыдить:
- Ты женщина или нет, рожала и не знаешь, как надо правильно ложить ноги !
Даже в полубессознательном состоянии Кирин слух резало это «ложить». После изнурительной процедуры «чистки» Киру положили на раскладушку в коридоре: в палатах не было мест. Она проплакала половину ночи. А потом ей снился крошечный ребёночек, которого она не смогла выносить. Кира была в таком состоянии, что даже не узнала, кто это был: мальчик или девочка…
Света была не в курсе Кириных проблем. Звонила Кира ей всё реже. Через полгода она устроилась на работу в технический институт художником. Там у неё появилась замечательная подруга. Она была старше Киры на пятнадцать лет, но разницы этой они обе не чувствовали. Она всегда была очень деятельным и активным человеком, да она и сейчас такая же, хоть давно пенсионерка. У неё уже было трое детей. Кира тоже родила второго сына. Они переехали в однокомнатную квартиру, которую пожарная часть выделила её мужу. У них дома появился телефон. Кира сообщила свой номер Свете, но она так и не позвонила по нему ни разу. Кирин муж подружился и иногда встречался с её братом Олегом, который к тому времени окончил медицинский институт и работал в городской больнице анестезиологом – реаниматологом. Вскоре Олег женился. На свадьбе Кира была одна: её муж тогда был в отъезде. Она хотела сесть за стол рядом со Светой, но та села со своей школьной подругой, и рядом с ними места не было. К Кире подошёл Светин двоюродный брат, давно и безответно в неё влюблённый. Коля, конечно, знал, что Кира замужем, что она любит своего мужа, что у неё двое детей. Да он от неё ничего и не требовал, только смотрел с прежним обожанием. Они танцевали и о чём-то болтали. Может, Светка не хотела им мешать, а может, по какой-то другой причине, но она ни разу не подошла к своей старой подруге. Когда вечер закончился, Кира и Света перекинулись парой слов, но не так, как очень близкие подруги, а просто как хорошие знакомые. Может, Кире это только показалось, она не знала. У Киры осталось ощущение, что она стала Свете не слишком интересна.
Примерно через полгода с лёгкой руки старшей подруги по работе состоялась небольшая персональная выставка Кириных работ в Доме Актёра, о чём Кира с гордостью сообщила Свете, но та сказала, что болеет. И хотя она жила рядом с Домом Актёра, на выставку, которая продолжалась в течение месяца, так и не сходила.
Однажды на Кирин телефонный звонок она ответила радостно:
- Здравствуй, Таня!
- Это не Таня, а Кира, - сказала Кира.
- А-а-а, - протянула Света разочарованно.
- Ну, как ты живёшь? - спросила Кира.
- Нормально! Тороплюсь на открытие выставки, я там  участвую.
Света тогда занялась раскрашиванием деревянных яиц, и у неё получалось довольно симпатично. В музее, где она работала, открылся небольшой магазинчик. Там она выставляла раскрашенные яйца, и их неплохо покупали.
Когда Кириному младшему сыну исполнилось полтора года, его устроили  в детский сад, а Кире надо было выходить на работу. Муж получил двухкомнатную «хрущовку». Он неплохо продвигался по службе, получил звание майора. Младший сын стал часто болеть, Кира подолгу сидела с ним дома. Однажды она пришла забирать сына из садика, заглянула в группу и окликнула его. Он повернулся к ней, но она его не узнала. Лицо было чужое: распухший нос сделал его похожим на уродливого персонажа из мультика. Взволнованная воспитательница объяснила, что после прогулки, когда дети раздевались, один мальчик толкнул Кириного сына сзади в тот момент, когда он снимал куртку, а руки из рукавов ещё не вытащил. Поэтому  ребёнок упал на пол и со всего размаху ударился лицом об пол. Вся куртка была в крови. Травма не прошла бесследно. Светин брат Олег помогал Кире попасть на приём к хорошим врачам, сделать ребёнку качественное обследование.
Кира забеременела, когда младшему сыну было шесть лет, а старшему одиннадцать.
Однажды тёплым осенним днём она зашла к Свете на работу в новую большую мастерскую. Проходила мимо и не могла не зайти. Они немного поболтали. Света заметила Кирин небольшой ещё животик.
- Размножаетесь, - пошутила она.
Кира пожала плечами, не придумав никакого остроумного ответа.
Зимой она родила дочь. Как-то во время кормления позвонила Света, - кажется, это было первый раз за время их дружбы - и поздравила Киру. Правда, потом Кирин муж признался, что это он попросил её позвонить. Через год Кира предложила ей стать крёстной матерью своей дочки. Она согласилась, но заметила, что у неё это будет пятый крестник.
В стране уже вовсю шла перестройка. Зарплаты вовремя не давали. Сахар и водку покупали по карточкам. Кира часто еле дотягивала от зарплаты до зарплаты мужа, поэтому  решила выйти на работу на половину ставки. Два с половиной дня в неделю Кира работала, а её малышка находилась в это время у мамы. Когда дочери исполнилось два года, внезапно от инфаркта мама умерла. Это был удар для Киры. По прошествии времени, когда она стала способна о чём-то размышлять, то подумала, что Светка получила такой удар,  будучи ещё совсем девчонкой.
Как-то на день рожденья своей крестницы Света приехала с мужчиной, с которым встречалась. Она была не замужем. Квартиру они разменяли, и жила она теперь с отцом. Олег со своей семьёй жил отдельно. Света держала двух карликовых пуделей, возила их на выставки, ходила в клуб собаководства, где и познакомилась со своим другом.
У Светиного отца случались запои, и тогда он дебоширил, что-то разбивал в доме, скандалил с дочерью. Иногда она вызывала милицию, иногда звала на помощь этого своего друга. Алексей Матвеевич был уже на пенсии. Завод, где он проработал всю жизнь, от технолога до заместителя главного инженера, простаивал, оборудование разворовывалось, рабочие сокращались целыми цехами. Заказов «на космос» не было, один ширпотреб.
Он умер осенью, хоронили его из заводского дома культуры. Света осталась одна в квартире со своими собачками. Это была уже не та шикарная квартира, куда Кира так часто приходила в гости. Балкон выходил на центральный проспект. Летом в квартире было очень душно и пыльно. Длинный коридор имел обшарпанный вид. Отец не умел делать ремонт.
Однажды Кира со Светой встретились на выставке замечательного китайского художника, которая проходила в музее изобразительных искусств. После открытия его окружила толпа зрителей. Все просили его написать по-китайски какое-нибудь пожелание. Кира стояла с листом бумаги и не могла пробиться поближе. Света взяла у неё лист, протолкалась к китайцу и сказала:
– Ши-Лунь, напиши моей подружке что-нибудь. Кира попросила написать пожелание удачи. Он улыбнулся Свете, кивнул и нарисовал тушью красивый иероглиф, который Кира потом вставила в рамочку и с гордостью всем показывала. Она была счастлива, что Света оказала ей эту маленькую услугу.
С небольшим оттенком пренебрежительности Света рассказала, что она подружилась с этим Ши-Лунем, и он приглашал её жить в Китай. И добавила, что у них в музее, а потом у неё в доме часто бывают иностранцы, художники, писатели, актёры. В общем, богемная жизнь. Она даже окончила курсы английского языка, чтобы не ударить в грязь лицом перед иностранцами. Она не спрашивала у Киры о её жизни, о детях, а у той язык не поворачивался говорить о своих серых буднях после Светиных рассказов о её такой яркой и интересной жизни.
Несколько лет они не виделись. Света ни разу не позвонила и не поинтересовалась жизнью своей крестницы – Кириной дочери. А как-то раз на Кирино приглашение приехать к ней на день рождения Света сказала, что приехать не может, и добавила: «Вас много, а я одна». Наконец-то Кира поняла, что Свете скучно с ней и её вечными проблемами с детьми. Вернее, она поняла это раньше, но не хотела признаваться себе в этом, как и не хотела пускать в своё сердце обиду, которая упорно туда пыталась пролезть. Кира уже смирилась с мыслью, что потеряла близкую подругу по имени Света. Её старший сын оканчивал военный институт и надумал жениться. Светин брат Олег приехал на венчание с новой женой (он уже успел развестись, снова жениться, и обе жены родили ему дочерей). Из медицины Олег ушёл и успешно занимался каким-то предпринимательством.
По дороге из церкви, где проходило венчание, Кира с дочкой ехали в его машине. На переднем сидении сидела его новая жена, бывшая медицинская сестра, а теперь домохозяйка. У Олега был большой и комфортабельный «Джип».
– Как поживает моя подружка? – спросила Кира у Олега про Свету.
– Запилась твоя подружка, - ответил Олег.
Он сейчас был, как две капли воды, похож на своего отца: располнел, полысел, и черты лица: тонкие губы, крупный мясистый нос, овал лица – всё было точной отцовской копией. Говорил он, как отец, всегда очень уверено и грубовато, никогда не сомневаясь в сказанном.
– Да ну тебя, Олежка, ты всегда преувеличиваешь! - возразила Кира.
– Да я её два раза в больницу устраивал, чтоб ей кровь прочистили после запоя! Она же не работает в музее по инвалидности. Я ей доплачиваю, а то платят  копейки.
– Но почему на инвалидности? – спросила Кира.
– Ноги у неё болят, плохо ходит. Произошло передавливание нерва от долгого лежания в неудобной позе. Замуж вышла. Этот муж её, Колька, раньше был хорошим врачом. Выгнали за пьянку. С прежней женой тоже из-за этого расстался – выгнала она его. Теперь вместе со Светкой пьют. Напьются, а потом он бьёт её. Она, дура, его и в квартиру  прописала, а сама сколько раз синяки от него получала.
  За всё время пути жена Олега не проронила ни одного слова и ни на миллиметр не повернула головы ни в Кирину сторону, ни в его сторону. В её окаменелости чувствовалось презрение ко всей этой истории со Светой. Рассказ Олега произвёл на Киру такое впечатление, что она долго думала, как это могло произойти со Светой, ведь она всегда боролась с пьянством отца! Кире хотелось защитить Свету от собутыльника, который бьёт её, больную, до синяков, хотелось что-то объяснить, помочь…
Прошло не меньше месяца, прежде чем Кира решилась позвонить Свете домой. За много лет их знакомства ей впервые ответил незнакомый мужской голос:
– Свету? Вы знаете, она …придремала. А кто спрашивает?
– Подруга. Если можно, я потом перезвоню.
Кира положила трубку. Было около одиннадцати часов утра.
«Придремала»… «Нашёл же слово», -  подумала она.
Долго не решалась позвонить снова, но всё-таки позвонила.
Ответил вялый Светкин голос:
– Да…
– Света, привет, это Кира.
Много лет уже она не слышала восторженных ноток в её голосе:
– Ой, Кира, а мы с Колей вчера весь вечер говорили о вас с Витей!
– Да? – искренне удивилась Кира.
– Я ему рассказывала про тебя, про вашу семью, как вы дуэтом пели под гитару.
Света стала расспрашивать о детях, и, выслушав Кирин немногословный ответ, сказала:
– А ты знаешь, что я уже не работаю в музее?
Кира представила, как ей трудно об этом говорить – работа в музее была её гордостью. Платили там очень мало, но причастность к искусству, знакомство с художниками, искусствоведами, постоянное соприкосновение с произведениями разных эпох! Да Света и сама занялась исследовательской работой: она изучала творчество Омских художников шестидесятых годов, как  позже об этом узнала Кира. С её способностями к истории искусства и любовью к этой науке она могла защитить кандидатскую и даже докторскую диссертации! Конечно, ей приходилось постоянно подрабатывать: выполнять частные заказы по реставрации.
– Знаю, Света, мне говорил Олег.
Светка стала рассказывать, что заболела каким-то редким заболеванием, что плохо ходит, что муж Коля ей помогает, пенсия по инвалидности очень маленькая, большая часть уходит на лекарства, которые нужно принимать постоянно, а у неё уже больная поджелудочная, и сердце часто пошаливает, что Олег иногда подкидывает денег, что надо как-то прокормить собак…
Света говорила долго и, наверно, говорила бы ещё, но Кира звонила с работы, поэтому решила прервать этот монолог и сказала:
 - Свет, может, тебе чем-то помочь? Если хочешь, я зайду, ты только позвони, скажи, что надо. Запиши наш новый номер.
Кира продиктовала номер, Света сказала, что записала, и они распрощались.
Она так и не позвонила. Прошло чуть больше года, и Кира позвонила сама тридцать первого декабря вечером, поздравила с Новым годом, пожелала здоровья и чего-то ещё.
- А мы с Колей собираемся в гости к его матери, - сказала Света.
Кира подумала, что, значит, всё не так уж и плохо. Подруги ещё раз пожелали друг-другу всего хорошего.
Как-то летом в автобусе Кира встретила одну однокурсницу, и она сообщила, что Светка сильно пьёт
– Откуда ты знаешь? – спросила Кира.
– Рассказал тот, кто сам это видел, - ответила та, и Кира не стала ничего уточнять – эта их однокурсница и раньше вечно хитрила и недоговаривала.
Прошло четыре года. Кира со Светой не звонили друг другу и не виделись. Кира работала в музее истории того же самого института, куда пришла двадцать лет назад работать художником – оформителем. Как художник, она была сейчас иногда востребована: писала поздравления, объявления, рисовала портреты. Во времена застоя, когда подруги окончили  худграф, и ещё несколько лет после этого, существовало выражение: «наглядная агитация». Сейчас это выражение  вместе с уголками наглядной агитации ушло в историю. После перестройки компьютеризация разрослась с геометрической прогрессией, и молодёжи трудно представить, что ещё пятнадцать лет назад компьютеров в стране практически, не было.
В общем, Кира с увлечением занималась музейной работой, собирала экспонаты, проводила экскурсии и выполняла много других музейных дел, не видимых для посетителей, иногда рисовала, писала маслом.
В середине мая вечером она вспомнила, что у Светы день рождения.
– Надо бы позвонить, – сказала она мужу.
Её муж, уже пенсионер по выслуге лет, работал теперь в одной крупной фирме с документами, касающимися пожарной безопасности объектов. Он поддерживал отношения с Олегом, преуспевающим предпринимателем. При встречах Олег тоже говорил, что Светка продолжает пить на пару со своим Колей, и что из-за этого Олег часто с ней ругается.
В тот вечер на правах старого друга Кирин муж позвонил Светке.
– Здравствуй, Светик, с днём рождения тебя…. Как кто? Не узнаёшь старого друга? Ну догадайся, кто…да – да, он самый.
На том конце провода, вероятно, воцарилось молчание, потому что Кирин благоверный стал повторять:
– Алло, алло, Светик, ты где? Ты что, плачешь? Да брось ты! Приезжай лучше к нам в баню, попарим, полечим тебя! Что? Кто бы привёз? Да ты только позвони – приедем и привезём! Ну ладно, Светик, даю трубку подружке твоей…
Муж сунул трубку Кире, прошептав: «Кажется, она никакая».
Кира взяла трубку и поздравила Свету с днём рождения.
– Спасибо, что не забываете, – каким-то заплетающимся языком проговорила она.
 Кира подумала, что она пьяная. Ну что ж, день рождения всё-таки.
Почему-то Света не выходила у Киры из головы. А ведь она уже почти не вспоминала о ней, и боль из-за потери подруги притупилась, а Кире Бог посылал много интересных хороших людей, некоторые из них становились друзьями. Через три дня, восемнадцатого мая, наступил День музеев. В этот день Киру не покидала мысль, что если она не поздравит Свету с её профессиональным праздником, то будет об этом жалеть. Кира взяла небольшой подарок и отправилась к ней. Мужской голос через домофон спросил: «Кто?» Не отвечая, кто, она спросила:
– Света дома?
– Дома, проходите.
Кира поднялась на пятый этаж и позвонила в знакомую дверь. Открыла ей неопрятного вида старуха с длинными чёрными распущенными волосами. Она была одета в трикотажную майку неопределённого цвета, закрывавшую до колен тоненькие полусогнутые ножки, на которых она еле держалась. Лицо у старухи было большое: то ли распухшее, то ли просто казалось непропорционально большим по сравнению с её худой измождённой фигурой. Кожа на лице пористая…
Кира замерла от неожиданности и промямлила:
– Света, привет…
Света долго не отвечала, а только внимательно снизу вверх смотрела на Киру, прищурившись. Потом сказала:
– Кира? А я думаю: кто там пришёл? Проходи. У нас кот, ты же любишь кошек.
Она отступила, пропуская Киру, и поковыляла в свою комнату – раньше это была комната отца. В комнате был беспорядок: кругом пыль, разбросанные вещи, пол давно не мытый.  Света сразу легла в разобранную постель. Постельное бельё было далеко не первой свежести. Кира вспомнила, как однажды, когда она ещё жила с мужем на Южном, Света приезжала в баню с множеством различных трав, кремов, щёточек, дефицитной тогда пемзой, – она очень любила ухаживать за собой. Как-то она увидела висящие на верёвке застиранные носочки Кириного маленького сына – раньше они были белыми, а потом уже не отстирывались. Света постыдила подругу, что та не прокипятила эти носочки. Кира действительно не успевала тогда стирать на своего вездесущего хулигана, который вечно находил грязь: не успеешь переодеть, как он снова весь перепачканный.
На Светиной постели сидел кожаный,  без шерсти, кот. Кира первый раз видела такого кота живьём и не удержалась от того, чтобы не потрогать. Кожа у кота на ощупь была очень тёплой, почти горячей, как будто у него поднялась температура. Света стала рассказывать о его повадках и удивительных умственных способностях.
Кира села на стул напротив Светиной постели, взяла ручку, лежащую на столе, и подписала две маленькие книжки стихов, которые принесла ей в подарок. Потом эти книжки протянула Свете и сказала, что это ей скромный подарок ко Дню Музеев, и что она тоже теперь музейный работник.
Света сказала, что если Господь Бог сотворит чудо и она поправится, то в музей работать она никогда не пойдёт, а пойдёт лучше в клуб собаководства, что там она как будто второе высшее образование получила. Кира осмелилась уточнить насчёт музея, и она ответила, что, когда заболела, то многое из того, что принадлежало ей, пропало, в том числе, листы её незаконченной работы по изучению творчества художников шестидесятых годов, над которой она трудилась несколько лет. И добавила, что даже знает, кто мог забрать эти листы.  Потом спросила:
– Надеюсь, ты не задохнёшься, если я закурю?
И, не дожидаясь, ответа, закурила.
– Может, тебе не надо курить? – спросила Кира, и Света ответила:
– Если я проживу на пять дней дольше из-за того, что не буду курить, то нет смысла бросать.
Кира не нашла, что ответить. Её возражения на этот счёт прозвучали бы пустым звуком. Она подумала, что Света чего-то недопонимает, а потом ей показалось, что, наоборот, она начала постигать какую-то тайну, и поэтому имеет право так говорить.
Света рассказала про одного сокурсника, который, оказывается, с первого курса был влюблён в неё, а признался только через много лет, когда она уже работала в музее, а он устроился в мастерскую по изготовлению рам, которая находилась в том же здании. Затем перебрался со своей семьёй в Москву, недавно приехал по делам в Омск, пришёл в музей, и ему сказали, что она уже не работает из-за болезни. Тогда он позвонил ей домой, чтобы договориться о встрече, но встретиться Света наотрез отказалась, и домой не разрешила приходить.
– Зачем ему видеть меня, такую?
Говорила Света так, как будто  язык у неё заплетался.
Волосы у неё были не расчёсанные и почему-то чёрные, седины не было.
Кира спросила:
– Свет, а почему ты таким цветом покрасила волосы?
– Что ты, наоборот, я давно не крашу, это мой натуральный цвет.
Кира знала Свету всегда рыжей или с волосами каштанового цвета. Сбоку от кровати в углу, сидели два грязных пуделя. Вид у них был какой-то потерянный. Кира помнила, как раньше Света завязывала им хвостики на головах, мыла, расчёсывала, стригла, учила разным командам, возила на выставки. Она покупала хорошее мясо и гречку для собак, какие-то витамины, овощи. Собаки были избалованные и вечно попрошайничали.
«Что они сейчас чувствуют, бедняжки?», – подумала Кира.
Открылась дверь, и в комнату вошёл мужчина. Вид у него был ухоженный: аккуратная стрижка, чистая клетчатая рубашка навыпуск, хлопчатобумажные светлые брюки. Черты лица правильные. Он поздоровался, и Света представила его:
– Это мой муж Коля.
 Затем представила Киру.
Он сказал с приятной улыбкой:
– Я так много наслышан о вас, что, кажется, мы давно знакомы.
Потом картинно спросил:
– Чай, кофе, пиво, водка, виски?
Кира сначала стала отказываться, а потом поняла, что «купилась», и сказала с ехидным оттенком:
– Круто живёте, ассортимент богатый, но чувствую я, что надеетесь на отказ. А если я всё-таки на что-нибудь соглашусь?
Коля засмеялся и сказал:
– Я принесу кофе, – и удалился.
Света тоже засмеялась, обнажив чёрные зубы.
Раньше она всегда следила за зубами. Едва почувствовав боль, тут же бесстрашно шла к врачу, и ей залечивали все малейшие дырочки. У Светиного отца был хороший знакомый стоматолог, который лечил когда-то всю их семью. Для Светы всегда было признаком дурного тона, если у человека болят зубы, а он их не лечит.
Света рассказала, что, когда они с Колей познакомились, то могли часами разговаривать, иногда целую ночь до утра. Она сразу поняла, что он – её половина. Они понимали друг друга с полуслова, думали одинаково.
Вошёл Коля с чашечкой кофе. Почему-то кофе он принёс только Кире. Затем он взял с книжной полки фотографию, на которой были сняты Олег, его вторая жена и их дети: девочка лет девяти и хорошенький пухлый годовалый мальчик – уменьшенная копия Олега. Коля сказал, что жена Олега ни разу не была у них дома, а Олег, конечно, бывает, помогает Свете.
Кира вспомнила, как ощущала волну презрения, исходившую от её окаменелой позы тогда, в машине, и подумала, что жена Олега, наверно, презирает Свету, и что для неё она просто пьяница.
Кира встала, сказав, что ей пора идти, что, если можно, то она зайдёт как-нибудь ещё. Коля сказал:
– Заходите как можно чаще, а то Света всё одна да одна. Никто не приходит.
Он проводил её до дверей, и уже на лестничной площадке Кира спросила шепотом:
– Что с ней? Это лечится?
Он ответил, что не лечится, что заболевание редкое, скорее всего, передалось генетически, что у Светкиной тётки было такое же. Кира сказала: «до свидания» и побежала по лестнице вниз. Хотелось поскорее на улицу. В голову назойливо лезла картина, как Света с Колей напиваются, как он её пытается ударить…
Образ Светы – старухи с чёрными волосами, отчётливо стоял у Киры в голове и в тот день, и на следующий, и ещё неделю. Она собиралась зайти к другой хорошей подруге по институту и позвать её навестить Свету, но всё, как часто бывает, откладывала. Домашние  дела, работа, вечные проблемы с детьми, мужем, деньгами…
Прошёл месяц. Лето было в разгаре и жарило вовсю. Однажды Кира пришла с работы чуть позже мужа, который сразу ей сообщил:
– Романцева умерла. Олег позвонил.
Он всегда называл её по фамилии. Кира продолжала разуваться, ставить сумки, вынимать покупки, но всё как-то автоматически… Она позвонила той подруге, которую собиралась позвать навестить Свету, та позвонила кому-то ещё…
Домой Свету не заносили. Гроб поставили возле подъезда. Народу было немного. Коле стало плохо, и какая-то женщина – сказали, что это его мать –  отвела его к скамейке и помогла лечь на неё. Ему поставили укол, дали выпить успокоительное лекарство. Светкина подруга детства Вера прокомментировала Колино состояние:
– Пить надо меньше.
Священник отпел новопреставленную. Жена Олега стояла поодаль и не стала подходить, когда всем предложили попрощаться. Кира подошла поближе к Светиному ложу, посмотрела на её лицо, освещённое солнцем, и ей показалось, что она чуть-чуть улыбалась. Кира тихонько сказала: «Ты прости меня, подруга, пожалуйста…»  Никто из однокурсников, пришедших на похороны, на кладбище не поехал. Они посидели во дворе. Одна из однокурсниц, та, которая вечно хитрила, показала всем предусмотрительно взятый с собой альбом с фотографиями детей и внука. Очень уж ей хотелось похвастаться. Жизнь, конечно, продолжается…
На девятый день на поминках Коля встал и сказал, что он любил Свету. Светкина школьная подруга Вера села рядом с Кирой и всё рассказывала, что этот Коля спаивал Свету, что как-то раз она застала её, лежащую на полу на грязной простыни после попойки, что Света несколько раз просила её купить в аптеке лекарство – настойку боярышника, по несколько бутылочек сразу. Сначала Вера и правда думала, что Светке выписали эту настойку, а потом догадалась. Для Веры Света была, как сестра с самого раннего детства, и Вера всегда гордилась этой дружбой. Она стала вспоминать, какой Светка была в школе: видной, с толстой косой, высокой рано сформировавшейся грудью, всегда была самая умная в классе. В институте она тоже была одной из самых умных и начитанных на их курсе.
Вера удивилась, узнав, что Кира была у неё за месяц до смерти – Света ведь никого к себе не пускала, и сама года четыре не была на улице, всё-таки пятый этаж. Кира подумала, что, если бы они со Светой все годы после института оставались такими же близкими подругами, как раньше, как ей было бы сейчас:  тяжелее или легче пережить эту потерю? Но Света давно уже стала Кириной потерей. Обида на неё прошла, но очень долго Кира не хотела сознавать, что та сама перестала быть ей подругой, а потом смирилась и отошла с её дороги. И теперь её мучил вопрос: а надо ли было отходить? Может, надо было поддерживать едва теплящийся огонёк старой дружбы? Кира не смогла, но каждый раз, проходя мимо дома, где жила Света, когда они были студентками, она испытывала непонятное волнующее чувство, ощущение погружения в то уже далёкое время их дружбы. Заботы куда-то отодвигались, и Кира становилась рассеянной, как будто попадала в заколдованное место. Однажды весной, в середине сверкающего мартовского дня, она отправилась в магазинчик, расположенный в подвале старого рубленого дома, который находился в «светином» дворе, и, как всегда, охваченная воспоминаниями, поскользнулась и со всего размаха села на рыхлый сырой снег, прятавший под собой лёд. Она стала подниматься, и вдруг на её глаза нахлынули  слёзы. Кира медленно шла по грязному льду и, забыв про боль, думала, что Света очень любила солнце…