Рэй Брэдбери. История любви

ИСТОРИЯ ЛЮБВИ
Рэй Брэдбери

(A Story of Love 1951)

перевод. С.Нуштаева


 На этой неделе  Энн Тейлор приехала в Гринтаун, чтобы преподавать в местной летней школе.  Это было двадцать четвёртое лето её жизни, в то время как Бобу Сполдингу этим летом  должно было исполниться только четырнадцать.
 Энни Тейлор принадлежала к тем учительницам, для которых всем детям хотелось приносить с собой в школу большущие апельсины, или красивые цветы, ради неё любой готов был броситься сворачивать шуршащие зелёные и жёлтые карты, даже если она и не просила об этом. Она была той женщиной, что, бывало, пройдёт мимо, в один из тех дней, когда зелёные тени туннеля, образованного дубами и вязами старого города, расступаются перед ней, и по лицу её пробегают яркие блики, и никто вокруг уже не может думать ни о чём кроме неё. 
Она была чудными летними персиками среди снежной зимы, она была холодным молоком к кукурузным хлопьям в жаркое июньское утро.      
 В общем, казалось, всякий раз, когда в мире чего то  не хватало, она восполняла это недостающее своим присутствием.
Ну, а уж те редкие дни, когда погода находится в зыбком равновесии, словно кленовый лист, застывший между двумя лёгкими дуновениями ветра - те дни были так похожи на Энни Тейлор, что в календаре их следовало бы назвать её именем!

Что же до Боба Сполдинга,  – то его можно было видеть одиноко бредущим по городу в октябрьский вечер, взметающим ворох опавших листьев,  кружащих  следом, словно стая мышей в канун Дня всех святых. Или, вот он, лёжа на берегу, будто медлительная белая рыба, вынырнувшая из студёных вод Лисьего ручья, загорает под ярким солнцем, и к осени лицо его становится коричневым, как блестящий каштан. Его голос можно услышать звучащим в кронах деревьев, там, где гуляет ветер. Вот он, Боб Сполдинг, карабкаясь с ветки на ветку, забирается на самый верх и сидит там в одиночестве, взирая на мир, раскинувшийся внизу.
А немного позже можно увидеть его на лужайке - муравьи ползают по его книжкам, а он всё читает и читает долгими послеполуденными часами, или сидит на крыльце бабушкиного дома, играя сам с собой в шахматы, или подбирает какую-то мелодию на черном фортепьяно, стоящем у открытого окна…
Вы никогда не встретите его в компании других детей.

В то первое утро, когда мисс Энн Тейлор вошла в класс через боковую дверь,  все дети замерли на своих местах, наблюдая за тем, как она красивым круглым почерком выводит на доске свое имя.
— Меня зовут Энн Тейлор, — негромко сказала она. — Я ваша новая учительница.
Казалось, стены вдруг расступились, в класс хлынул яркий свет, и деревья вокруг наполнились щебетанием птиц. Боб Сполдинг застыл на месте, глядя на Энн Тейлор,  и забыв про зажатый в его руке шарик из жёваной бумаги. Он долго сидел так, не шелохнувшись, слушая её, и даже не заметил, как, спустя полчаса, шарик тихонько упал на пол.
В тот день после уроков Боб принес в класс ведро с водой и, намочив тряпку, принялся тщательно мыть  доску.

— Что ты делаешь? — обернулась к нему мисс Тейлор, проверявшая за столом тетради.

— Я подумал, что, что доска грязная — сказал Боб, не отрываясь от работы.

— Да, это верно.  А тебе действительно хочется её мыть?

— Наверно, следовало бы попросить разрешения, — смутился он.

— Будем считать, что ты попросил, — ответила она, улыбнувшись, и, увидев эту улыбку, он с огромной скоростью разделался с доской и с такой яростью бросился вытряхивать испачканные мелом тряпки у открытого окна, что на улице,  поднялась настоящая метель.

— Так, посмотрим… Ты - Боб Сполдинг, не так ли?

— Да, мэм.

— Что ж, спасибо, Боб.

— Можно, я буду мыть доску каждый день?

— А тебе не кажется, что нужно дать попробовать и другим?

— Я хочу делать это сам, — сказал он. — Каждый день.

— Ну что ж давай попробуем пока, а дальше – будет видно.

Он всё не уходил.

— По моему, тебе пора бежать домой, — сказала она, наконец.

— До свидания. —  Он нехотя побрёл к двери и вышел из класса.

На следующее утро возле дома, где  она снимала квартиру с пансионом, Боб очутился именно в тот момент,  когда она выходила, чтобы идти в школу.

— А вот и я, — сказал он.

— Ты знаешь, я не удивилась.

Они пошли вместе.

— Можно, я понесу ваши книги?

— Что ж, спасибо, Боб.

— Пустяки, — молвил он и взял книги.

Так они шли несколько минут, и Боб не проронил ни слова. Она бросила на него взгляд чуть сверху вниз, увидела, как счастливо и беззаботно он шагал, и решила: пусть сам нарушит молчание, однако он так и не заговорил. Когда они подошли к школьному двору, он вернул ей книги.

— Наверно, лучше, если я дальше пойду один.  Ребята  не так  поймут…

— Кажется, я тоже не очень понимаю, Боб…

— Мы с Вами друзья, — с убедительной серьёзностью произнёс он.

— Боб… — начала,  было,  мисс Тейлор.

— Я буду в классе, — сказал Боб.

И он был в классе, и следующие две недели оставался там после уроков каждый вечер, всегда молча, спокойно вытирал доску, вытряхивал тряпки, сворачивал карты, а она тем временем, проверяла тетради, и в классе царила такая тишина, какая бывает только в четыре, после полудня, когда солнце медленно клонится к закату.  Словно кошачьи лапы шлёпают одна о другую тряпки,и вода капает с губки, которой водят по доске, и слышен лишь шорох переворачиваемых страниц, скрип перьев, да иногда жужжанье мухи, которая со всей яростью, на какую способно ее крохотное тельце, бьётся о чистое стекло высокого классного окна. Порой, эта тишина длится  почти до пяти, и тогда мисс Тейлор вдруг замечает, что Боб Сполдинг тихо сидит за последней партой и, молча, смотрит на неё, ожидая дальнейших распоряжений.

— Что ж, пора идти домой, — говорит мисс Тейлор, поднимаясь из-за стола.

— Да, мэм.

И он бросается за её шляпой и пальто. И закрывает  вместо неё класс на ключ, если только сторож не собирается прийти сюда позже. Потом они вместе выходят из школы, проходят через опустевший двор, где сторож, стоя на стремянке, не спеша, убирает цепные качели, и солнце прячется за магнолиями. О чём только они не разговаривали…

— Кем ты хочешь стать, Боб, когда вырастешь?

— Писателем.

— О, это высокая цель, она потребует немало усилий.

— Знаю, но я попробую. — Я много читаю.

— Скажи, Боб, тебе разве нечего делать после уроков?

— Что Вы имеете в виду?

— Я хочу сказать,  что ты напрасно теряешь так много времени  на мытьё доски.

— Мне это нравится, — парирует он. — Я никогда не делаю того, что мне не нравится.

— И всё-таки.

— Нет, я по-другому не могу, — возражает он. И подумав немного, прибавляет: "Можно попросить Вас об одном одолжении,
мисс Тейлор?"

— Смотря о каком…

— Каждую субботу я хожу пешком от Бьютрик стрит, вдоль ручья, к озеру Мичиган. Там много бабочек, раков и всяких птиц. Вы не хотите сходить туда вместе со мной?

— Спасибо, Боб.

— Значит, придёте?

— Боюсь, что нет.

— Думаете, Вам будет скучно?

— Нет, я вовсе так не думаю, но я буду занята.

Он хотел было спросить, чем занята, - но промолчал.

— Я беру с собой сэндвичи с ветчиной, апельсиновый лимонад, и просто бреду, не спеша, вдоль берега. К полудню, я у озера, а потом возвращаюсь обратно, и часам к трём - уже дома. Получается такой приятный день, и мне бы очень хотелось, чтобы Вы тоже когда-нибудь пошли со мной. Вы не собираете бабочек? У меня большая коллекция. Мы могли бы начать собирать и для Вас.

— Спасибо, Боб,  может, в другой раз…

Он посмотрел на неё.

— Наверное, мне не следовало бы Вас просить, правда?

— Ты вправе просить меня о чём угодно.

Через несколько дней Энн Тэйлор отыскала у себя старенькую книжку «Большие надежды», которая была ей уже не нужна, и дала её Бобу. Он с благодарностью взял её, принёс домой, не сомкнув глаз всю ночь, прочёл всю до конца и наутро заговорил о ней с мисс Тейлор. Теперь, каждый день он встречал её неподалеку от её дома, и почти каждый раз она начинала: «Боб…» — и хотела сказать, что не надо больше её встречать, но так и не договаривала, а он по дороге в школу и из школы  беседовал с ней о Диккенсе, Киплинге, По и других писателях. В пятницу утром она вдруг обнаружила на своем столе бабочку. Она хотела было спугнуть её, но бабочка оказалась мёртвой - кто-то положил её на стол, пока мисс Тейлор не было в классе. Через головы учеников она посмотрела на Боба, но - тот сидел и смотрел в книгу. Не читал, а просто смотрел.

Примерно тогда, она стала замечать за собой, что не в состоянии вызвать Боба отвечать. Её карандаш долго парил в воздухе над его фамилией, а потом она выбирала кого-нибудь, кто был по соседству в списке. И ещё, когда они шли в школу или из школы, она не могла заставить себя посмотреть на него. Зато, в иные дни, ближе к вечеру, когда он высоко поднимал руку, стирая с доски арифметические формулы, она вдруг ловила себя на том, что долгие мгновения смотрит на него, прежде чем снова вернуться к своим тетрадям.
И вот однажды, субботним утром, когда он стоял посреди ручья в закатанных до колен штанах и, наклонившись, ловил под камнями раков, он вдруг поднял глаза, и увидел стоящую на берегу у самой воды мисс Энн Тейлор.

— А вот и я, — сказала она, рассмеявшись.

— А знаете, я не удивился.

— Ну, показывай мне своих раков и бабочек!

И они пошли к озеру, и сидели там на песке. И тёплый ветер, играл волосами и  оборками блузки мисс Тейлор, а Боб сидел чуть поодаль от неё. Они ели сэндвичи с ветчиной  и торжественно пили апельсиновый лимонад.

— Эх, до чего ж здорово, — радовался он. — В жизни не было так хорошо!

— Вот уж не думала, что когда-нибудь попаду на такой пикник.

— С каким-то ребёнком,  — иронически заметил он.

— И, тем не менее, я не чувствую неловкости. Мне здесь уютно.

— Хорошие новости!

Они поговорили ещё немного.

 — Почему-то считается, что мы делали что-то плохое, —  рассуждал он позже, — Не могу понять почему. Мы просто гуляли, ловили бабочек и раков, ели сэндвичи. Но если б мои папа с мамой узнали и ребята тоже, мне бы здорово досталось. Полагаю, что и над Вами посмеялись бы другие учителя, правда?

— Боюсь, что так.

— Тогда, наверное, лучше нам вместе больше не ловить бабочек.

— Я вообще  не понимаю, как получилось так, что я оказалась здесь, — сказала она…

И этот день закончился.

Вот почти всё, что касалось встречи Энн Тейлор и Боба Сполдинга: пара бабочек «Монархов», книжка Диккенса, дюжина пойманных раков, четыре сэндвича да две бутылки апельсинового «Краша». В следующий понедельник, совершенно неожиданно, Боб так и не встретил мисс Тейлор, хотя прождал у её дома довольно долго.
Как выяснилось позднее, она вышла раньше обычного и была уже в школе. К тому же, к вечеру в тот день у неё разболелась голова, и она ушла пораньше, так что последний урок вместо неё провела другая учительница. Боб побродил возле дома мисс Тейлор, но её  нигде не было видно, а позвонить в дверь и спросить он не решился. Во вторник вечером после уроков они оба снова сидели в тишине класса, Боб, довольный, словно это блаженство будет длиться вечно, старательно мыл доску, а мисс Тейлор проверяла тетради, так, будто она тоже вечно будет сидеть здесь, в этой особой, мирной тишине и счастье. И вдруг, на здании суда начали бить часы. Их бронзовый, тяжёлый гул доносился из соседнего квартала, заставляя всё тело содрогнуться, стряхивая с костей прах времени, проникая в самую кровь, отчего казалось, что ты стареешь с каждой минутой, оглушенный этими неумолимыми ударами, невольно ощущая на себе  разрушительное действие Времени. Когда пробило пять, мисс Тейлор вдруг подняла глаза, долгим взглядом посмотрела на часы и отложила ручку.

— Боб, — окликнула она.

Он испуганно обернулся. Никто из них до сих пор не нарушал тишины этого исполненного покоем часа.

— Подойди, пожалуйста, — попросила она.

Он медленно положил тряпку.

— Да, мэм.

— Сядь, Боб.

— Хорошо, мэм.

Некоторое время она пристально смотрела на него, пока он не отвел взгляда.

— Боб, ты, вероятно, не знаешь, о чём я хочу с тобой поговорить?

— Знаю, мэм.

— Тогда, может быть, будет лучше, если ты  начнёшь первым?

— О нас с Вами, — помолчав, сказал он.

— Сколько тебе лет, Боб?

— Скоро будет четырнадцать.

— Тебе тринадцать лет.

Он поморщился.

— Да, мэм.

— А знаешь, сколько мне?

— Да, мэм. Я слышал. Двадцать четыре.

— Двадцать четыре.

— Через десять лет мне тоже будет двадцать четыре… почти, — сказал он.

— Но сейчас тебе, к сожалению, не двадцать четыре.

— Да, но иногда я чувствую себя так, как будто мне уже есть двадцать четыре.

— Иногда ты даже ведёшь себя почти так, как будто тебе двадцать четыре.

— Правда?

— Посиди немного спокойно, не вертись, нам нужно многое обсудить. Очень важно, чтобы мы оба поняли, что с нами происходит.
Ты согласен?

— Полагаю, да.

— Прежде всего, давай признаем: мы с тобой самые лучшие, самые большие друзья на свете. Признаем, что никогда ещё у меня не было такого ученика, как ты, и ещё никогда ни к какому другому мальчику я не относилась так хорошо.
При этих словах Боб покраснел. Она продолжала:

— Теперь, позволь мне сказать за тебя: я для тебя самая милая учительница из всех, каких ты встречал.

— О, гораздо больше! —  воскликнул он.

— Может быть, и больше, но надо смотреть правде в глаза, надо помнить о том,  что могут сказать о нас люди. Я долго размышляла об этом, Боб. Не думай, что я что-то упустила или не отдаю себе отчета в своих чувствах. При определенных
обстоятельствах наша дружба и впрямь была бы странной. Но ты необычный мальчик. Мне кажется, я неплохо знаю себя и знаю, что совершенно здорова, как умственно, так и физически, и каковы бы ни были наши с тобой отношения, они возникли потому, что я  вижу в тебе незаурядного и очень хорошего человека. Но в нашем случае, Боб, это не в счёт, разве что если речь идёт о людях взрослых. Не знаю, понятно ли я говорю.

— Всё понятно.  Просто, если б я был на десять лет старше и на пятнадцать дюймов выше, всё было бы по-другому. Но ведь это же глупо - судить о человеке по его росту! — добавил он.

— Однако весь мир  считает иначе.

— Я - не весь мир! — возразил он.

— Понимаю, тебе это кажется нелепым. Ты ощущаешь себя вполне взрослым, чувствуешь себя правым и знаешь, что тебе нечего стыдиться. Тебе действительно нечего стыдиться, Боб, помни об этом. Ты был совершенно честен и чист, надеюсь, я тоже.

— Да, Вы тоже.

— Может быть, когда-нибудь в какой-нибудь идеальной стране, Боб, люди научатся так точно определять душевный возраст человека, что смогут сказать: «Это уже мужчина, хотя физически ему всего тринадцать лет; каким-то чудом, по какому-то счастливому стечению обстоятельств, он - мужчина с присущим мужчине сознанием своей ответственности, своего положения,
своего долга». Но пока, Боб, боюсь, нам придётся мерить всё годами и ростом, как  это обычно делают в нашем обычном мире.

— Мне это не нравится.

— Мне тоже, возможно, это не нравится, но ведь ты не хочешь, чтобы всё стало гораздо хуже, чем теперь? Ты же не хочешь, чтобы мы оба стали несчастливы? А это обязательно случится. Поверь, тут ничего не поделаешь, ведь даже то, что мы сейчас разговариваем о нас с тобой, уже достаточно странно.

— Да, мэм.

— Но мы, по крайней мере, понимаем всё, что с нами происходит, и сознаем, что мы правы, что мы честны и вели себя достойно, и что нет ничего дурного в том, что мы понимаем друг друга. Ни о чём дурном мы вовсе не помышляли, потому что даже не представляли себе, что такое возможно, не так ли?

— Да. Но я ничего не могу с собой поделать.

— Теперь нам надо решить, как быть дальше.  Пока только ты и я знаем об этом. Потом, наверняка, узнают и другие. Я могу добиться, чтобы меня перевели в другую школу…

— Нет!

— Тогда, может быть, стоит перевести в другую школу тебя?

— Вам не нужно меня никуда переводить.

— Почему?

— Мы переезжаем. Мои родные и я будем жить в Мэдисоне. Мы уезжаем на следующей неделе.

— Надеюсь, это никак не связано со всем этим?

— Нет, нет, всё в порядке. Просто, отец нашел там новую работу. Это всего в пятидесяти милях отсюда. Вы не будете против, если я буду приезжать, чтобы увидеться с Вами?

— Ты думаешь, это  хорошая идея?

— Нет, пожалуй, нет…

Некоторое время они молча сидели в тишине классной комнаты.

— Когда же всё это успело случиться? — беспомощно спросил он.

— Не знаю. Никто никогда не знает. Тысячи лет никто не мог этого сказать, и, думаю, так никто никогда и не узнает. Бывает, что люди нравятся друг другу, но иногда случается  так, что влюбляются друг в друга те, кому не следовало бы. Я не могу объяснить, почему это случилось со мной, и ты, наверное, тоже.

— Пожалуй, я лучше пойду домой, — сказал он.

— Ты не сердишься на меня?

— Нет, что Вы, как я могу на Вас сердиться?

— Вот что ещё, Боб. Я хочу, чтобы ты помнил: жизнь всегда что-то дает взамен. Всегда, иначе на белом свете невозможно было бы жить. Сейчас тебе плохо, и мне тоже. Но что-то непременно произойдёт, и всё встанет на свои места. Ты веришь?

— Хотелось бы верить.

— Но это - правда!

— Вот, если б только… —  он запнулся.

— Что?

— Если-б только Вы меня подождали! — выпалил он.

— Десять лет?

— Тогда мне будет двадцать четыре.

— Но мне будет тридцать четыре, и тогда я буду уже совсем другим человеком. Нет, вряд ли это возможно.

— А Вам бы хотелось? — воскликнул он.

— Да, — тихо ответила она. — Я знаю, это глупо, и ничего не получится, но мне бы очень этого хотелось!

Он долго сидел молча, а потом сказал:

— Я никогда Вас не забуду.

— Это очень мило, но ничего не выйдет, потому что жизнь устроена иначе. Ты забудешь меня.

— Никогда не забуду!  Я придумаю способ, чтобы всегда о Вас помнить.

Она встала и пошла вытирать доску.

— Можно, я Вам помогу?

— Нет-нет, — поспешно возразила она. —  Иди домой, Боб, и не нужно больше мыть доску после уроков. Я поручу это Элен Стивенс.


Он вышел из школы. Во дворе, обернувшись, он увидел мисс Энн Тейлор в последний раз: она медленно стирала с доски написанные мелом слова, и рука её двигалась вверх-вниз…

На следующей неделе он уехал из города и не был там целых шестнадцать лет. Хотя всё это время он жил  всего в пятидесяти милях от Гринтауна,  приехал  он туда лишь когда ему было уже под тридцать… Однажды весной они вместе с женой, по пути в Чикаго, заехали на один день в Гринтаун.
Оставив жену в отеле, Боб отправился бродить по городу, и, наконец, стал спрашивать всех о мисс Энн Тейлор. Сначала никто не мог её вспомнить -  но потом кто-то сказал:

— А, да - та симпатичная учительница. Она умерла в тридцать шестом, вскоре после того, как вы уехали. Была ли она замужем? Нет, помнится, замуж она так и не вышла…

После полудня он пошел на кладбище и отыскал там надгробный камень с надписью: «Энн Тейлор, родилась в 1910, умерла в 1936». "Двадцать шесть лет", - подумал он: "Ну вот, теперь  я на три года старше Вас, мисс Тейлор".

Позднее, в тот день горожане видели, как жена Боба Сполдинга идет ему навстречу  под сенью вязов и дубов, и все оборачивались и смотрели ей вслед: она шла, и по лицу её пробегали яркие блики. Она была  чудными летними персиками среди снежной зимы и прохладным молоком к кукурузным хлопьям жарким июньским утром. А на улице стоял один из тех редких дней, когда всё в природе находится в зыбком равновесии, словно кленовый лист, застывший между двумя дуновениями ветра -  один из тех редких дней, которые, по общему мнению, следовало бы назвать именем жены Роберта Сполдинга.



Примечания переводчика

Озеро Мичиган

(англ. Lake Michigan) — озеро в США, одно из североамериканских Великих озёр,
среди которых  Мичиган занимает третье место по площади.
К озеру имеют выход штаты Мичиган, Индиана, Иллинойс и Висконсин.
 
Бабочка Монарх

Монарх по праву считается самой красивой бабочкой на земле. Размах крыльев – около 10 сантиметров. Цвет Монарха
насыщенной окраски и изумительной красоты, изменяется на солнце. Бабочка Монарх – рекордсмен по перелётам
на большие расстояния. Летом Монарх живёт в Северной Америке, а осенью или зимой совершает перелёт в горы Мексики,
причём только в определённое постоянное место. В весенний период бабочка возвращается в свои родные места,
где откладывает яйца и погибает.